Корфу (Собрание сочинений)

Глава первая

Пасьянс императора Павла

Взойдя на престол после внезапной смерти матери императрицы Екатерины Второй, Павел провозгласил невмешательство России в европейские дела и сосредоточение на делах внутренних. Но долго оставаться вне Европы у нового императора не получилось. Уже через год пришлось серьезно задумываться, с кем и против кого дружить. Армии революционной Франции взламывали одну за другой старые границы. Якобинцы сумели отбить австрийское нашествие и изгнать англичан из Тулона, а затем никому еще неизвестный генерал Бонапарт захватил Италию. Было очевидно, что отсидеться за пограничными столбами не удастся. На фоне вражды с Парижем неожиданно для всех наметилось сближение с извечным врагом – турками. Канцлер Александр Андреевич Безбородко по этому поводу иронизировал, имея в виду французов:

– Это же надо быть такими уродами, чтобы подружить нас с турками, чего отродясь не бывало!

Ситуация была на самом деле весьма необычная. Когда российский посол в Константинополе Кочубей получил письмо Павла Первого, он не поверил своим глазам и перечитывал его снова и снова: «По общим делам в настоящем положении, когда непрочное французского правления существование, а притом и не самые решительные воюющих противу нее держав успехи, полагают всю войну сию в число самых неизвестных. Мы охотно согласимся дружественно объясниться с приязненными к нам державами… Из числа приязненных сил держав не изъемлем мы и Порты…»

Впрочем, доказать султану Селиму Третьему, что Россия теперь его союзник, было не просто. Французы тоже не сидели сложа руки и как всегда не уставали подстрекать Константинополь против Петербурга.

Павел I Петрович

К исходу 1797 года Виктор Павлович Кочубей осторожно, но откровенно внушил великому визирю и капудан-паше мысль об опасности владычества французов в Адриатике. При этом существовала опасность, что турки, объединившись с французами, направят объединенный флот в Черное море.

Труды Кочубея медленно, но продвигались. Первым он переманил на свою сторону капудан-пашу Кючук-Гуссейна. В конце концов, тот заявил:

– Как ревностный слуга своего падишаха, я почитаю дружбу с русским царем наиполезнейшей для Порты. Посему нахожу необходимыми меры осторожности против вероломства франков.

Кочубея несколько смущало то, что тот же капудан-паша готовился отправиться с войском к российским границам.

– А почему же вы ведете войско в Румелию?

– Причины вы знаете, о досточтимый посол! – вздохнул Кючук-Гуссейн. – Проклятый видинский паша Пасван-Оглу поднял мятеж, и я поклялся бросить его голову к ногам потрясателя вселенной! Через неделю наступает назначенный астрологами день начала победного похода. Но я скоро вернусь, и мы вернемся к нашему разговору!

Кочубей ответом удовлетворился, судьба виддинского паши волновала его меньше всего.

– Состояние политическое наше столь запутанно, что и не знаешь, с чего начинать! – печалился в эти дни в далеком Петербурге Павел Первый.

– Мы надеемся на лучшее, но готовиться следует к самому худшему! – внушал императору канцлер Безбородко. – Кроме этого надо провести и рокировку послов в Константинополе. Кочубей хорош, но сейчас там нужна новая фигура. Дружбу с турками следует начинать с чистого листа!

Виктор Павлович Кочубей

Пока Кочубей набивался в дружбу туркам, император слал письма старшему Черноморскому флагману адмиралу Мордвинову, требуя «привести флоты и берега наши в безопасность». Командующему корабельным флотом вице-адмиралу Ушакову велено было готовить свои корабли на случай войны с Турцией. Рескрипт гласил: «Вследствие данного уже от нас вам повеления о выходе с эскадрой линейного флота в море и занятия позиции между Севастополем и Одессой, старайтесь наблюдать все движения как со стороны Порты, так и французов, буде бы они покусились войти в Черное море или склонить Порту к какому-либо покушению».

А вскоре Кочубей уже покидал Константинополь, передавая дела приехавшему из Петербурга Василию Степановичу Томаре. Два дипломата, запершись в кабинете, обсуждали сложившееся положение дел, прикидывали, что и как.

Кочубей, более опытный, советовал:

– Порта всегда плясала под французскую дудку, но то было при власти королевской. Ныне все переменилось, особенно, как французы подошли к берегам морейским и албанским. Теперь в Константинополе боятся, что греки и албанцы заразятся желанием вольности!

– Изменилось ли отношение к нам греков после воцарения Павла? – интересовался Томара.

– Они по-прежнему гордятся, что мы единоверцы. Причем ежели раньше греки говорили «наша Екатерина», то теперь так же говорят «наш Павел». Да скоро вы это и сами все увидите!

Между тем Высокая Порта все больше и больше склонялась к союзу с Россией. Вскоре у Томары установились вполне доверительные отношения с рейс-эфенди Измет-беем. Разговоры большей частью они вели о французской угрозе. Посол был откровенен:

– Усиленная подготовка французов к вторжению в Англию составляет предмет наших общих беспокойств. Мечты французов о захвате Мальты, Архипелага и Египта составляют другой предмет.

Упоминание об Архипелаге и Египте озадачило турецкого министра иностранных дел.

– Порта никогда еще не имела такого могучего флота, как сейчас! – заметил он послу. – Если он будет еще усилен и русскими судами, то сколь бы не были сильны французы на море, мы их разобьем.

– Для этого бы не мешало укрепить и оба устья Нила! – добавил Томара.

Рейс-эфенди утвердительно кивнул:

– Русские явные враги франкам, мы же пока только тайные, но в своей вражде не уступаем вам!

Что же, в Константинополе пока все складывалось неплохо.

Еще весной 1796 года французские войска под началом молодого и агрессивного генерала Бонапарта вторглись в Северную Италию и в течение года захватили ее. После этого была легко сокрушена древняя Венеция, республика купцов и моряков. Венеция пала, но оставались еще ее морские владения – Ионические острова, что протянулись цепью вдоль берегов Адриатики.

Наполеон I Бонапарт

От внимания Бонапарта они, разумеется, не ускользнули. Командующий итальянской армией мгновенно оценил их стратегическую выгоду.

– Я еще и еще раз заявляю, что Ионические острова для меня важнее, чем вся Италия, вместе взятая! – не уставал повторять он своему окружению.

Такими же письмами Бонапарт бомбардировал и Париж. Французская оккупация островов становилась лишь делом времени.

Остров Корфу

Главный остров Ионического архипелага был известен мореплавателям как Корфу. Греки, однако, предпочитали называть его Керкирой. Корфу – самый северный в цепочке Ионических островов. Отсюда рукой подать до Италии, а в хорошую погоду виден и албанский берег. Корфу лежит на перекрестке морских дорог, это место встречи Востока и Запада, и неудивительно, что веками он не знал покоя… Римляне и норманны, крестоносцы и венецианцы, турки, французы и англичане, кто только не бывал здесь.

Гористый берег острова изрезан бухточками и заливами. Серо-зеленые склоны поросли оливами и кипарисами. Главный город острова, носящий имя острова – Корфу, по праву считался одним из красивейших в Греции. Византийские церкви и венецианские лестницы, извилистые и узкие итальянские улочки с неизменным бельем на веревках. Наконец, центральная улица, как две капли похожая на парижскую Риволи.

Со склонов к морю сбегали красные черепичные крыши. Самое почитаемое место на острове – церковь Святого Спиридона. В последний раз Спиридоний спас остров во время турецкой осады в 1716 году. Тогда туркам ночью явилась огромная фигура монаха. В одной руке он держал крест, в другой – факел. Турки, испугавшись, сняли осаду и ушли. По крайней мере, так гласила легенда.

Над церковью колокольня с красным куполом. Внутри, в серебряной гробнице, покоятся мощи самого святого. Неподалеку и кафедральный собор, хранящий останки византийской императрицы святой Феодоры.

В целом корфиотам жилось под дланью Венеции спокойно. Местная аристократия была записана в знаменитую «золотую книгу» венецианского дворянства и очень этим гордилась. Теперь же старый остров пребывал в преддверии новых событий, который мог перевернуть уклад его жителей.

Старшины островных общин не на шутку волновались, и было от чего! Всем было ясно, что былая размеренная жизнь под властью венецианских дожей, которые больше двух веков ни с кем не воевали, закончилась. Теперь острова и их жители оказывались ввергнутыми в круговорот европейских революций и войн.

– Я вижу выход только в покровительстве русского царя! – поразмыслив, высказал мнение старший из корфиотских архонтов.

Его поддержали остальные:

– Иного выхода у нас, кажется, нет! Не к туркам же или якобинцам нам подаваться! И там, и там нас ждут разорение и смерть!

На самом деле, под чье правление еще идти, как не к могучим единоверцам! Коллективное письмо греческих старшин сопроводил запиской майор Соттири – российский резидент в Триесте, а ранее эмиссар императрицы Екатерины на Балканах. В записке Соттири обосновывал все выгоды возможного покровительства для российской короны: «Надеюсь, что Его Императорское Величество всемилостивейше воззрит на желания сего народа, искони преданного по единоверию и природной склонности к российскому императорскому двору и в нынешних удобных обстоятельствах желающего пожертвовать именем и жизнью для славы Российского государства. Осмелюсь притом донести, что город Корфу и заливы Первеза и Левкада выгодны во время войны для содержания знатного флота и сухопутной армии, а Корфу может служить арсеналом, будучи защищаем одною из лучших итальянских крепостей…

Жители острова Корфу… решились сопротивляться французам… коих войска, как слышно, идут к вышеупомянутым областям, куда разослали они уже нарочных, обещали восстановить древнюю вольность. Помянутые жители клятвенно обещались защищаться до самой крайности… Если французы поселятся в Корфу, следовательно, и на всех в Леванте венецианских островах, то, без сомнения, трудно будет всякой воюющей с Оттоманской Портою державе пройти флотом через сии области в Архипелаг».

Увы, от Триеста до Петербурга путь не близкий, к тому же важные политические решения тоже требуют времени.

В Париже к этому моменту было уже все решено. Для захвата Ионических островов Бонапарт определил эскадру в шесть линейных кораблей. На кораблях десантный корпус генерала Джантили. Вместе с ним был отправлен и комиссар директории профессор-эллинист Арно.

На подходе к Корфу Джантили известили, что на берегу в ожидании французов собралось много народа.

– Возможно, это добрый знак, а возможно, и нет! Черт их знает, этих греков, что у них на уме! – досадовал Джантили. – Не хотелось бы начинать освобождение с расстрела, а потому пошлем вперед комиссара, пусть докажет, что знает душу эллинов!

Вперед эскадры был отправлен фрегат с комиссаром Арно. Профессора на берегу встречала большая толпа во главе с местным митрополитом. Тут же на набережной Арно зачитал на греческом языке напыщенное обращение Бонапарта:

– Потомки первого народа, прославившегося своими республиканскими учреждениями, вернитесь к доблестям ваших предков, верните престижу греков первоначальный блеск… и вы обретете вашу доблесть античных времен, права, которые вам обеспечит Франция, освободительница Италии!

Речь Арно произвела должное впечатление, и толпа радостно его приветствовала.

– Отныне мы свободны от власти венецианцев! Теперь мы все свободны и не надо платить никаких налогов!

Отдельные неодобрительные возгласы потонули в общем восторженном крике. Комиссар перевел дух:

– Просигнальте Джантили, он может начинать высадку десанта!

Российский вице-консул на Корфу Демиан Загурийский был раздосадован:

– О, эти переменчивые греки! Еще вчера они желали быть под покровом нашего самодержца, а теперь радуются новому рабству!

В тот же день французы вступили на землю Корфу. Над Старой и Новой венецианскими цитаделями были подняты трехцветные флаги. История древней Венеции окончательно ушла в небытие…

На старых венецианских верфях французам достались пять почти законченных постройкой линейных корабля и несколько фрегатов. Для принятия судов прибыл коммодор Перре. В специальном письме к Перре Бонапарт указывал: «Скажите, что я послал войска в Корфу для удержания его за Венецианской республикой и что отныне ей необходимо деятельно работать над приведением своего флота в хорошее состояние. Под этим предлогом Вы приберете все к своим рукам, проповедуя постоянно на словах единство обеих республик… Я же намереваюсь захватить для Франции все венецианские корабли и всевозможные припасы».

Затем на острове начались торжества. Вначале местные старшины вручили генералу Джантили символ власти – оливковую ветвь. Потом началось шествие. Впереди ехала запряженная квадригой колесница. Из хроники событий: «На колеснице представлена… Французская республика. Подъемлющая угнетенную Грецию и готовящая ее к высоким ея назначениям; на той же колеснице видны… раздробленные оковы Греции и разные гении, представляющие республиканские доброжелатели». За колесницей ехал сам Джантили, далее маршировали войска с лавровыми ветками в ружейных стволах. Далее брел хлебопашец с сохою, украшенный цветами, лаврами и маслинами. Затем все собравшиеся под звуки оркестра спели «Марсельезу», а Джантили публично облобызал греческого хлебопашца. После чего состоялся подъем воздушного шара с французскими и греческими надписями. Далее французские солдаты показывали ружейные приему и перестроения. На центральной площади Спианада, что напротив Старой крепости, французы торжественно сожгли «золотую книгу» венецианских аристократов и посадили дерево свободы – воткнутый в землю шест, на конце которого болтался красный фригийский колпак. После этого вокруг символа революции напившиеся французы танцевали карманьолу, а завершившие празднество вечерние фейерверки и иллюминация «свидетельствовали о всеобщей радости прекрасного сего дня».

На этом вся свобода для корфиотов и закончилась. Уже через несколько дней на остров была наложена контрибуция в 60 тысяч талеров. Это было намного больше, чем при старой власти. Старшины, надеясь, что Джантили что-то перепутал, пришли к нему за разъяснениями. Генерал старшин попросту выгнал:

– Вы жирные коты, потерявшие нюх! Я нахожусь здесь не для того, чтобы вы грели свои животы, а ради блага Франции! Мы сражаемся против всей Европы и нам не до сантиментов! А потому контрибуцию немедленно собрать! Или деньги, или петля!

Делать нечего, старшины поделили огромную сумму по городкам и деревням, хотя понимали, что это вызовет всеобщее возмущение. Так оно и оказалось. Известие о предстоящем грабеже облетело остров в течение нескольких часов. В домах обывателей стояли плач и ругань. Часть жителей сразу же, собрав пожитки, ушла в горные деревни, чтобы жить вольно. Другие грозились взяться за оружие.

Теперь уже корфиотские старшины зачастили в дом русского вице-консула с просьбой о помощи.

– Прости нас, Демиан, и заступись перед своим царем! – кланялись они Загурийскому.

– Но вы же несколько дней назад так радовались карманьоле? – злорадно хмыкнул вице-консул.

– О, мы так угнетены неправосудием, воздеваем руки к небесам и молим об избавлении от ненавистного племени якобинского! Пусть твой царь шлет к нам свой флот! Мы примем русских как братьев!

– Я отпишу Его Величеству вашу слезницу! – пообещал Загурийский. – Большего не обещаю!

Между тем французы забирали власть все круче. Всюду насаждались шпионы, поощрялось доносительство.

– Мы должны знать мысли каждого, и мы будем их знать! – потирал руки назначенный комендантом острова генерал Шабо. – На подкуп денег не жалеть, ибо цель оправдывает и средства, и затраты! Хлеб мы у греков забрали, но зрелища мы им оставим, пусть развлекаются!

Вскоре каждый из членов нового правления уже ежедневно писал кляузы на своих соратников. Жителям же «ничего другого не оставалось, кроме слез, дабы плакать и помнить во всю жизнь вольность, которую французы им принесли».

Чтобы отвлечь корфиотов от дел насущных, Джантали с подачи Арно объявил о возрождении Олимпийских игр. Игры состояли в том, что мальчишки беднейших семей бегали наперегонки, а французские офицеры и солдаты делали ставки, как на конских бегах. На победителя возлагался трехцветный бант, он получал два талера и разрешение обойти вокруг дерева вольности. Выполняя инструкции Бонапарта, Джантали льстил корфиотам, именуя их не иначе как потомками древних афинян и спартанцев. Но помогало это уже мало.

Заключение в октябре 1797 года Кампа-Формийского мира между Францией и Австрией ознаменовалось окончательным закреплением Ионических островов за Парижем.

Отныне бывшая колония Венеции стала французским департаментом. Местное самоуправление было разогнано. Всю власть поделил командующий гарнизоном и комиссар. Тогда же на Корфу объявили манифест генерала Бонапарта, запрещающий под страхом смерти переписку греков с Россией. В церквях велено было устроить казармы и магазины, а монахам сбрить бороды. Все это вызвало недовольство, а потом и месть. Теперь почти каждое утро на улицах стали находить убитых французских солдат. В ответ начались карательные походы.