Корфу (Собрание сочинений)

– Всякий, кто назовет себя моим другом, будет жить хорошо. А тот, кто перебежит к моим врагам, погибнет! – говорил генерал притихшим вождям.

Историк В. Овчинников пишет: «Пробыв в Александрии, Бонапарт взял с жителей 75 тысяч талеров, поменял на деньги тамошним откупщикам все драгоценности, взятые из церквей на Мальте, и раздал их жителям Кокары, тем самым обезоружив их. С лицемерным коварством он объявил жителям, что вошел в Египет, как друг Порты и с ее согласия, но при этом разорил греческую и католическую церкви, избив и повесив их священников, после чего в католическом храме последовали многие неистовства и мерзости».

Спустя несколько дней, оставив в Александрии комендантом Клебера (во время штурма тот был ранен в голову), Бонапарт с главными силами двинулся через пустыню на Каир. Мешки с припасами везли на верблюдах и ослах. Там же в Александрии из мелких судов была спешно сформирована и речная флотилия во главе с младшим флагманом Брюеса контр-адмиралом Перре, которая немедленно двинулась к Каиру вверх по Нилу.

Переход по пустыни был неимоверно тяжел для непривычных к такой жаре солдат. В суконных синих мундирах они тащили на себе ружья и ранцы, патроны и провизию. Ноги утопали в песке, градом катил пот, и каждый шаг давался с трудом. На третьи сутки похода у многих от жары начиналось помешательство, и седые ветераны рыдали как дети.

Попадавшиеся на пути редкие деревушки были сожжены и не могли дать ничего. Фелахи, убегая, засыпали песком немногочисленные колодцы. Вдоволь было только арбузов, которые росли всюду. Солдаты поглощали их в таком количестве, что началась неизбежная дизентерия.

Возглавлявший авангард генерал Дезе слал Бонапарту короткие записки: «Ради Бога, не оставляйте нас в этом положении. Войско теряет бодрость и ропщет. Велите нам быстрее идти вперед или отступить…» Вокруг бредущей армии, точно стервятники, кружили бедуины, стараясь напасть на отставших.

– Здесь круче, чем в Вандее! – сетовали ветераны далекого девяносто третьего года.

– Это не Италия! – вздыхали те, кто были помоложе.

Ехавший рядом с командующим французский консул в Египте Магеллон нахваливал каирские красоты:

– Чего там только нет! Это настоящая жемчужина Африки! Красивейшие дворцы, утопающие в садах и увенчанные сотнями минаретов, подпирающие небо пирамиды и великий каменный человеко-лев!

Бонапарт рассеяно слушал. Пока перед ним до горизонта расстилалось лишь безбрежное песчаное море.

Несколько дней тяжелейшего пути по Дамангурской пустыне – и солдаты начали роптать.

– Какого черта нас занесло в этот Египет? – спрашивали они у офицеров. – Кроме песка, тут ничего нет. Где все обещанные богатства?

Особенно раздражали солдат бестолковые ученые, которые на каждой стоянке мчались что-то смотреть и исследовать. Ученых приходилось вместо отдыха охранять и, что уж совсем плохо, откапывать для них какие-то старые развалины. Все видели, как командующий опекает этих несуразных людей. Едва рядом с бредущими дивизиями показывались неуловимые мамлюки, как Бонапарт командовал:

– Ослов и ученых в середину!

Затем кто-то упустил слух, что вся экспедиция была организованна вообще для этих нелепых очкариков, а потому на ученых смотрели уже с неприкрытой ненавистью. Учеными командовал одноногий Кафарелли. Остроумный и обаятельный, он шутками пытался отвлечь солдат от тяжких дум.

– Ребята! Согласитесь, что мне намного легче, чем всем вам! – говорил он, ковыляя на своей деревянной культяшке рядом с бредущей колонной.

– Это почему же? – поворачивали к нему головы хмурые гренадеры.

– А потому, что у меня одна нога в Египте, а другая во Франции!

Ответом был дружный хохот.

Если солдаты только роптали, то среди офицеров возник самый настоящий заговор. Во главе его стал бригадный генерал Мирер. Заговорщики выставили Бонапарту ультиматум, требуя возвращения в Александрию. Но тот бумагу разорвал, а недовольных велел арестовать. Не дожидаясь развязки, Мирер пустил себе пулю в лоб.

Плавание вверх по Нилу тоже было не из легких. Река была французам неизвестна, а ветер не постоянен, меняя направление то и дело по всей картушке. По этой причине флотилия то обгоняла бредущую вдоль берега армию, то, наоборот, отставала.

Безрадостной были и новости из только что оставленной Александрии. Вожди племен подписавших мировую с французами, получили фетфу улемов и шейхов Каира, приказывавшую им снова браться за оружие во имя веры. Пока вожди еще придерживаются мира, но все могло измениться в одно мгновение.

Нервы у всех были на пределе. Во время ночевки у деревни Даманхуру солдаты едва не перестреляли друг друга в ночной суматохе. Тем временем местный шейх-аль-белед пригласил Бонапарта с Дезе в свой шатер. Там генералов угостили печеным в золе хлебом и чашкой козьего молока. Когда оба вышли наружу, Дезе усмехнулся:

– И это обещанная изысканная восточная кухня!

У селения Рахмании армия вышла на берег Нила. И тогда все, от мальчишек-барабанщиков до почтенных генералов, не раздеваясь, толпой бросились в воду. В тот день несколько человек умерли, опившись.

Когда первые слухи о высадке французской армии в Египте достигли Лондона, они вызвали шок. Это было неслыханно: запертый и блокированный со своими кораблями в Тулоне, генерал Бонапарт сумел вырваться из западни, трижды обмануть Нельсона и без всяких потерь перевезти армию в Египет, откуда его теперь не так-то просто выковырнуть. Главным виновником позора всей нации в одно мгновение стал ее недавний всеобщий любимец Нельсон. С таким же усердием, с каким еще вчера пресса нахваливала добродетели контр-адмирала, с таким она теперь поливала его грязью. Нельсону сразу припомнили все. Если раньше его раны почитались как свидетельства геройства, то теперь газеты на перебой писали, что слепым и безруким следует сидеть дома, а не воевать на морях, где и здоровым-то приходится не сладко.

Обойденные Нельсоном в чинах и должностях, тоже подняли шум. Лорд Спенсер только перекрестился, что вовремя перевел стрелки от себя на адмирала Джервиса, который тоже стал виновником неудачи, так как именно он выдвинул на пост командующего эскадрой своего протеже.

Больше иных злорадствовал все еще не сложивший оружия контр-адмирал Джон Орд, который публично заявлял:

– Вот что бывает, когда зарвавшемуся сопливому мальчишке дают взрослые поручения!

Озадаченные беспрепятственным плаванием Бонапарта в Египет и кажущимся бездействием (или неумением) Нельсона, лорды Адмиралтейства уже прикинули текст письма об отстранении не-удачливого контр-адмирала от командования эскадрой и назначение на эту должность более опытного.

– Проникновение французов мимо нашей эскадры настолько вопиюще, что нуждается в судебном разбирательстве, ибо по своим последствиям равно тяжелому поражению! – говорили самые нетерпеливые из лордов. – Давно пора уже почистить конюшни Сент-Винсента!

Пока в Лондоне злословили и интриговали, эскадра Нельсона вновь возвращалась к египетским берегам. Первый пункт осмотра – Александрия. Но Александрийский рейд оказался пустынен. Для Нельсона это было ударом. Упадок духа произошел и на всей эскадре. Корабли потеряли строй и сгрудились в одну кучу.

Затем Нельсон решает не задерживаться подле города, а направляет эскадру вдоль берега на восток. Так как французов нигде не было видно, на эскадре объявили обед. Капитан «Ориона» Джеймс Сомарец впоследствии вспоминал: «Уныние чуть не захватило меня, и я никогда еще не чувствовал себя так скверно и так не в духе, как когда мы сели за обед».

В час тридцать пополудни 1 августа впередсмотрящие с салингов передового «Зилеса» хором прокричали:

– Прямо по курсу видим большой флот! Это французы! У них полтора десятка «боевых повозок»!

– Слава, Господу! – снял шляпу Нельсон. – Кажется, догнали!

Из воспоминаний капитана «Зилеса» Самуила Гуда: «В исходе первого часа человек с фор-салинга дал знать на низ, что видит корабль, и через несколько минут потом донес, что целый флот стоит на якоре. Я послал с трубою на салинг, и тогда могли ясно различить 18 больших судов, из которых 14 казались линейными кораблями. Сигналом известил я об этом адмирала. Он немедленно поставил все паруса и сделал сигнал по способности построиться в линию и приготовиться к сражению».

Известие об обнаружение противника вызвало бурю ликования. И снова воспоминания капитана Сомареца: «Посудите, какая произошла перемена в настроении, когда в конце обеда прибежал вахтенный офицер и доложил: “Сэр, только что сделан сигнал, что неприятель находится на якоре в линии баталии в Абукирской бухте”. Офицеры вскочили и подняли бокалы, чтобы выпить за успех предстоящего боя, а затем поспешили наверх».

Когда же поднялся на квартердек сам Сомарец, ожидавшая его команда встретила своего капитана криком восторга. То же происходило и на других кораблях. Эта стихийная матросская радость была хорошим знаком для скорой битвы.

Вскоре Нельсон уже с удовлетворением рассматривал лес корабельных мачт в Абукирском заливе. Там отстаивался на якорях весь линейный французский флот.

Над «Вэнгардом» взлетела россыпь флагов: «Приготовиться к сражению». А сам командующий в прекрасном расположении духа распорядился подать себе обед, пригласив на него капитанов. Поднимаясь из-за стола, он с присущей ему прямотой громко объявил:

– Завтра к этому времени я заслужу или титул лорда или Вестминстерское аббатство! Третьего мне не дано, да и не надо!

У селения Шебриз французская армия впервые столкнулась с войском мамлюков. Восемь тысяч отборных всадников бешено атаковали ощетинившиеся штыками каре. Атаковавшие были отбиты с большими потерями. Их просто расстреляли картечью и из ружей. Мамлюки были изумлены своей неудачей. Особенно поразила их небывалая организованность французов, когда тысячи воинов одновременно перестраиваются и стреляют.

– Их шейх настоящий чародей. Он держит своих воинов на невидимых нитях и управляет ими, дергая эти нити! – говорили они между собой.

Спустя неделю французы достигли селения Улем-Динара. Вдалеке в дымке виднелись великие пирамиды. Вокруг французских походных колон кружили мамлюки, и их число пребывало с каждым часом.

– Теперь до Каира рукой подать, какие-то пятнадцать миль! – уведомил Бонапарта консул Магеллон.

– Войскам день на отдых и готовиться к генеральному сражению. Мамлюки Каир без драки не отдадут! – объявил Бонапарт.

Среди ночи французская армия двинулась вперед. На рассвете авангард Дезе столкнулся с большим отрядом мамлюков. Но тот рассеялся после нескольких орудийных залпов.

Мамлюк-армянин Рустам Раза, телохранитель и оруженосец Наполеона Бонапарта.

А затем двадцать тысяч французов разом закричали, что было мочи. Еще бы, на фоне восходящего солнца они увидели все четыреста каирских минаретов! Это значило конец изнурительного похода и богатую добычу.

Между тем войско мамлюков под началом Мурад-бея изготовилось к решающему сражению. С правого фланга у укрепленного лагеря у деревни Эмбаба расположились двадцать тысяч янычар, арабов и каирских ополченцев. Там же стояло сорок пушек. На левом фланге, примыкавшем к пирамидам, еще восемь тысяч замотанных в бурнусы бедуинов. В центре же, сдерживая горячих скакунов, расположились двенадцать тысяч отборных мамлюков, каждый из которых имел при себе несколько вооруженных слуг. На Ниле тоже было тесно, там приготовились к бою три сотни египетских судов. Большинство из них были простыми лодками, но несколько имели весьма внушительные размеры. Особенно флагман, ощетинившийся тремя десятками пушек. Помимо всего прочего, на правом берегу реки собралось и почти все население Каира, чтобы поглазеть на побиение грозными мамлюками чужеземцев, а заодно и поживиться грабежом в конце сражения.

Шейхи и беи, разъезжая средь воинов, кричали:

– Неверные пришли сюда, чтобы сразиться с нами. У них огромные ногти, огромные пасти и свирепые глаза. Они одержимы дьяволом-Иблисом, а в бой идут, скованные цепью!

Бонапарт, оглядев боевые порядки противника, нисколько не огорчился:

– Опасность для нас представляет лишь мамлюкская конница. Пехотинцы-ополченцы разбегутся после первого же залпа. Не многим больше стоят и янычары, которые со своими кривыми саблями будут бессильны против наших штыков. Итак, мы атакуем!

Выехав перед марширующими колоннами, он выхватил из ножен саблю:

– Солдаты! Сорок веков взирают на вас с вершины этих пирамид!

Первой продвигалась вперед дивизия Дезе. Пройдя мимо укрепленного лагеря, она развернулась против мамлюков. За колонной Дезе в некотором отдалении дивизии Ренье, Дюгуа, Виаля и Бона. Никто не стрелял, и французы шли в полном молчании.

Мурад Бей

В боевых порядках мамлюков была личная гвардия Мурад-бея, отряды всех двадцати четырех эмиров, и свободные наемники-халки. Каждый из них в совершенстве владел своим оружием и был отличным наездником. Каждый прошел многолетнее обучение-фурусию и не ведал страха в бою. На всадниках – кольчуги и доспехи-джавшаны. Если у простых всадников на голове тюрбаны, то у богатых мамлюков металлические шлемы. У каждого в седельных сумках по четыре заряженных пистолета, а за плечом мушкет. Помимо этого, копье, сабля и булава. У каждого помимо двух-трех лошадей еще и пара верблюдов для перевозки снаряжения и припасов, а также по два-три слуги. Один слуга всегда бежит вслед за своим хозяином. В бою он заменяет ему оружие, поит водой, а в случае ранения вытаскивает из боя. Каждый мамлюк старается выделиться среди остальных одеждой, не жалея на это денег. Главным отличием предводителей являются богато украшенные золотом, серебром и драгоценными камнями пояса. На востоке считается, что каждый мамлюк может справиться с пятью противниками. При этом если мамлюки встречали на поле боя более малочисленного противника, то всегда старались его окружить. Этой тактики они решили придерживаться и теперь.

Перед боем всадники, по своему обычаю, выстроились в боевой порядок. Вперед под воинственные крики выехал сам Мурад-бей и громко прочитал молитву. Вместе с ним помолилось и все войско. Затем Мурад-бей воскликнув: «О Аллах! Пошли нам победу!», первым помчался навстречу французам. Атака мамлюков была стремительной. Восемь тысяч отборных наездников вихрем пронеслись между дивизиями Дезе и Ренье, взяв их в кольцо. Дезе едва успел перестроить своих солдат в каре. По коннице был немедленно открыт ружейный и пушечный огонь. В ответ нападавшие на всем скаку метко палили из седельных пистолетов. Пока мамлюки отважно, но безрезультатно атаковали две передовые дивизии французов, дивизия Дюгуа во главе с Бонапартом придвинулась к Нилу и зашла мамлюкам в тыл. Впрочем, Дюгуа также был атакован и в течение часа отчаянно отбивался. Храбрые всадники кидались на штыки и гибли на них сотнями. Мурад-бей сам первым атаковал французов, стараясь ворваться внутрь ближайшего каре. Во время этой атаки он был ранен и вынесен с поля битвы слугами.

Отдельные храбрецы даже врубались в боевые порядки французов и на всем скаку проскакивали каре насквозь, но это были лишь отдельные успехи, которые не меняли общей картины. Французские каре по-прежнему стояли нерушимыми бастионами среди бушующего моря неприятельской конницы.

Одновременно началось сражение и на реке. Там флотилия Перре атаковала египетский флот. Вскоре удачным выстрелом был взорван флагман неприятеля и весь флот стал в беспорядке уходить вверх по реке. Преследуя противника, французские суда из-за обмеления реки вылезли на мель.

Перре, оглядев суда противника в трубу, не слишком расстроился:

– Египтянам от нас все равно никуда не уйти, они тоже сидят на мели! Подождем подъема воды и снова атакуем!

…Наконец мамлюки утомились и отхлынули. Большая часть всадников во главе с Мурад-беем ускакала к Гизе по дороге в Верхний Египет. Другая часть конницы пыталась защитить укрепленный лагерь. Когда же дивизия Бона пробилась к лагерю, а генерал Рампон захватил ров и дамбу между селом Эмамбой и Гизой, остатки конницы бросились к реке, где многие утонули. Лагерь египтян был захвачен без всякого сопротивления. Арабы, видя разгром дотоле непобедимых мамлюков, просто разбежались. Ближе к вечеру Мурад-бей еще несколько раз атаковал, но каждый раз был отбиваем с большими потерями. Уже в темноте Мурад-бей окончательно ушел на юг, предварительно велев сжечь свой севший на мель флот. Впрочем, в Верхний Египет ушли не все мамлюки. Полторы тысячи храбрых воинов остались в Каире во главе со вторым правителем Ибрагим-беем, в надежде отстоять столицу. Однако, видя, что арабы разбежались, и понимая, что Каир уже не защитить, Ибрагим-бей в последний момент увел свою конницу в Сирию.

Сражение закончилось. Темные южные ночи – самое лучшее время для мародеров. Всю ночь французские солдаты обшаривали трупы мамлюков, находя в их поясах порой до трехсот золотых монет. В Каире, в преддверии смены власти, население вовсю грабило дома беев.

24 июля Бонапарт торжественно вступил в Каир. Каирские шейхи выслали навстречу делегацию. Генерал ее милостиво принял. Резиденцией Бонапарт выбрал дворец Эльфи-бея на окраине города.

Довольные солдаты отдыхали от понесенных трудов. Городские склады были полны провизии и других припасов. На площадях глашатаи читали призывы Бонапарта сохранять спокойствие. Впрочем, уже через несколько дней в пригородном селе Алькам жители убили нескольких мародеров. Село было немедленно сожжено, а его жители перебиты.

– Пусть каждый знает, что поднявшего руку на француза ждет смерть! – самодовольно заметил Бонапарт, выслушав доклад об итогах карательной экспедиции.

Командующий был горд собой. Противник разгромлен, его столица захвачена. Вдогонку Ибрагим-бею уже послан неутомимый Дезе, который вскоре добьет его в битве при Седимане. Дельту Нила к этому времени привел в повиновение Клебер. Теперь у ног Бонапарта лежал весь Египет. Отныне он был уже не просто генерал республики, а султан Кебир (великий султан!). Что можно желать еще? Увы, торжество нового султана было недолгим. Беда пришла оттуда, откуда он ее меньше всего ждал…

В те дни при встрече с английским министром иностранных дел наш посланник граф Воронцов высказался так:

– Даже если этот дерзкий корсиканец успел сделать высадку в Африке, я верю, что его эскадра не избежит кавалера Нельсона, и он получит, что заслуживает.

Известие о высадке Бонапарта в Египте было воспринято с удивлением. Никто никак не мог взять в толк, зачем директории понадобилось вдруг воевать с турками, с которыми у французов всегда были дружеские отношения? Вся отлаженная десятилетиями система союзов и альянсов в одно мгновение полетела в тартарары.

– Возможно, во всем виноваты марсельские купцы, испугавшиеся, что купцы английские приберут к рукам всю торговлю в Ливанте? – шептались в европейских политических салонах. – А может быть, французы замахнулись и… на Индию?

От последней фразы становилось дурно английским посланникам, которые тут же мчались домой составлять срочные послания о страшных слухах, гуляющих по Европе.

На Певчем мосту нападению Бонапарта на турок были, честно говоря, рады. Лучше уж пусть французы воюют в неблизких пустынях египетских, чем будут распевать «Марсельезу» под Николаевом и Екатеринославом! Поразительно, но волей какого-то дивизионного генерала Турция – этот многовековой враг России в одно мгновение превратился в союзника. Но определенная тревога все же оставалась. От Египта рукой подать до Константинополя, а это уже угроза Крыму и всему Причерноморью. Но пока до этого еще далеко, да и смогут ли французы еще дойти до Черного моря?

Посланник Томара извещал вице-канцлера, что султан весьма боится за свои владения и весьма надеется на помощь России в вой-не с коварными франками.

– Из всех известных мне союзов этот будет, вероятно, самым внезапным! – не без удовольствия констатировал Безбородко, прочитав очередное письмо Томары и отложив его в папку для доклада императору. – Теперь осталось только ждать, когда турки слезно запросят нашей помощи.

– А долго ли ждать? – поинтересовался император Павел после доклада вице-канцлера.

– Чем быстрее Бонапарт будет шагать по пустыням египетским, тем раньше мы получим султанскую слезницу. Не думаю, что это займет много времени! Во всяком случае, нам следует быть готовыми.

В тот же день император продиктовал новый рескрипт вице-адмиралу Ушакову: «По получении сего имеете вы со вверенной в команду вашу эскадрою немедленно отправиться в крейсерство около Дарданелл… Ежели Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашей эскадрой содействовать с ними буде от министра нашего получите уведомление о требовании Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом против французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».

Теперь дело оставалось за малым, ждать, чтобы объединить флоты для действий в Средиземном море, пожелали сами турки. Ждать этого, впрочем, долго не пришлось.

Глава шестая

Ночь Абукира

Было бы наивно думать, что вице-адмирал Брюес не понимал, чем ему грозит стоянка на таком незащищенном рейде, как Абукирский. Французский командующий намеревался в Абукирской бухте лишь передохнуть и пополнить припасы, а затем уйти на Корфу, где под защитой неприступных фортов можно было бы чувствовать себя в полной безопасности.

В первый же день своего нахождения в бухте Брюес собрал капитанов. Обсуждался вопрос, что делать в случае появления англичан. Все присутствующие высказались единодушно:

– Принимать сражение следует, только стоя на якоре!

Особое мнение объявил лишь младший флагман контр-адмирал Бланке.

– На якоре выгодно сражаться лишь в том случае, когда само якорное место защищено огнем береговых батарей! – сказал он веско.

Но большинство капитанов младшего флагмана не поддержало.

– Разумеется, без береговых батарей драться на якоре плохо, но маневрировать во время боя с нашими неукомплектованными и плохо обученными командами будет еще хуже! – возразили они.

– К тому же я отдал приказание, чтобы на берегу немедленно начали возведение артиллерийской батареи! А потому кое-какое прикрытие у нас все же будет! – подал свой голос и командующий.

Бланке ничего иного не оставалось, как согласиться.

– Я поддерживаю решение большинства! – сказал он, тряхнув головой. – Однако хотел бы просить командующего поставить мой «Франклин» рядом с флагманом, чтобы я мог прикрыть его в бою!

– Решено! – кивнул Брюес. – Будем драться на якоре!

Позднее исследователи тех далеких событий придут к выводу, что в тогдашних условиях решение принимать бой на якоре было единственно верным. Однако приняв верное решение, Брюес по непонятной причине не сделал ничего, чтобы укрепить свою позицию. Он не додумался выгрузить орудия тыльного борта с кораблей, а их самих перевести на мелководье к самому берегу. Освободившиеся при этом орудия можно было бы с успехом использовать для береговой обороны. Именно так, вполне успешно, поступили турки в 1790 году под Анапой, когда отряд русских крейсеров под началом Ушакова приблизился к берегу.

Помимо этого, на эскадре так по-настоящему и не была начата подготовка к отражению возможной атаки, а часть экипажей и вовсе была свезено на берег для пополнения запасов воды и отдыха.

Да, на прикрывающем рейд островке Абукир была установлена одна батарея, но она имела всего лишь две мортиры да четыре 12-фунтовые пушки, которые были совершенно беспомощны против сотен и сотен стволов английской эскадры!

Помимо всего прочего Брюес не позаботился даже о том, чтобы поставить свои корабли на шпринг!

Это была уже не служебная небрежность, а преступная халатность!

* * *

Держа курс в Абукирскую бухту, Нельсон принял решение атаковать, прежде всего, авангард и центр французского флота. Свежий норд-норд-вест вполне способствовал быстрому сближению.

Подойдя к бухте, Нельсон оценил диспозицию французов. Весь французский флот стоял на якоре, построенный в единую линию протяженностью в милю. Линия при этом была достаточно изогнута. Ближе к берегу располагались четыре фрегата. С правого крыла обороняющихся прикрывала небольшая береговая батарея. Акватория вокруг французского флота была окружена песчаными отмелями, не позволяющими кораблям подходить к берегу ближе трех миль.

Когда эскадра подошла к траверзу первой отмели, Нельсон приказал лечь в дрейф, а сам в жестяной рупор окликнул капитана передового «Зилиеса»:

– Достаточно ли далеко мы держим к осту от мели и можем ли ее обогнуть?