Пассажир
Друзья зашагали на выход, а незнакомый, интеллигентного вида мужичок из Москвы еще долго пытался что-то рассказать администраторше. Та слушала, внутренне костеря болтливого пьяницу и стараясь смотреть на расстегнутую ширинку московского гостя.
Утром Эполет и Пуговица полулежали на диване у входа, отдыхая от задания в лесу. Дверь открылась, и в офис вошел помятый Владимир Ильич. Подволакивая ногу, он прошел сразу в комнату переговоров, не посмотрев в сторону водителей. Тут же встал и проследовал за ним Упырь. Посторонним В. вытянулся в своем стеклянном кабинете, вскочил, и энергично раздавая на ходу указания, тоже вбежал к Ильичу. Я остался на своем месте наблюдать. За закрытой дверью переговорной шла борьба. Через пять минут из комнаты выскочил Упырь.
– Есть бланки экскаваторного завода и пары поставщиков? Найди и нарисуй письма обещающие поставку!
И Упырь снова бросился в переговорную, как в парную. Через минуту он появился снова.
– Нашел? Отложи, пока отбой.
Далее появилась голова Посторонним В.
– Так, зайди. Возьми ручку и бумагу!
Я вошел в переговорную комнату. В помещении витал дух спора и взаимного недовольства. Ильич сидел, скрестив руки на груди. На его лице было выражения упрямства и обреченности.
– Если вы не можете осуществить поставку, почему не сообщали? Мы бы могли подключиться, – говорил Ильич.
– Владимир Ильич, да все уже на подходе! Вы же знаете ситуацию с заводом, – веско и с некоторой обидой говорил Упырь.
– Мы не можем срывать сроки! Что нам теперь делать!? Вы нас подвели!
Хотите отказаться от контракта? Ну, что же, – Упырь повернулся ко мне – Так, пиши письмо. В связи с пересмотром заводом-изготовителем, производственных планов, приведших к форс-мажорной ситуации, а также учитывая рост цен….. Упырь диктовал письмо, стоя на тонком льду, но расчет был верен. Перед лицом потери денег, репутации и связей в Египте, Ильич и его контора должны были отступить и не разрывать с нами отношений, ведь на развитие других вариантов не было ни времени, ни средств.
– Подождите, пойду в директорат в Москву звонить – сдался Ильич.
– Вместе наберем! – бодро воскликнул Посторонним В., чувствуя перелом в переговорах.
Далее последовала геральдическая схватка с москвичами. Посторонним В. и Упырь уверенно рисовали москвичам картины составов с техникой, движущихся в нашу сторону, клялись в преданности делу поставки экскаваторов в Египет, угрожали, что не смогут вернуть предоплату и снова обещали, что все будет хорошо. В какой-то момент спора Посторонним В. воскликнул:
– Ну, пожалуйста!
А Упырь добавил:
– Хотите, напишем гарантийное письмо?
Ильич вяло молчал. Потом ему дали трубку. Кисло выслушав голоса из Москвы, он спросил:
– Ну а с инспекторами-то что делать?
– Потребуется ваша помощь. Будьте на нашей стороне. Вопрос решаемый – уверенно сказал Упырь.
Весь оставшийся день посвятили подготовке. Расставили три экскаватора среди техники по разным углам склада. «Чтоб количество в глаза не бросалось» – сказал Упырь. Договорились с цехом о демонстрации. Менеджеры обзванивали фирмы в городе, пытаясь найти, у кого еще могут быть такие же экскаваторы, чтоб их можно было показать. Нашли пять в двух разных конторах. К счастью, в наш адрес отгрузили еще две штуки, так что набиралось уже десять машин. Ильич, видя бурную деятельность, немного успокоился, присел на диван и уже похохатывал с водителями, вспоминая базу и собаку.
– А не так все и плохо, – подмигнул Упырь – Завтра важный день, но мы прорвемся!
Вечером встретили египтян в аэропорту. Два грузных полковника. Один покрупнее и постарше был начальником и с высоты своего положения шутил и вел себя свободно. Второй был поменьше ростом и поскромнее. Кроме того, на лбу у него было характерное пятно от частого прикладывания лба об пол во время молитвы. Ильич рассказал, что такое намоленное пятно считается модным признаком веры и что их часто специально натирают себе на лбу арабы, которые хотят казаться ревностными мусульманами. Вроде и мастера-косметологи специальные для этого имеются.
Египтян разместили без всяких приключений, оставили с ними Ильича, а сами разошлись по домам. Завтра предстоял трудный день.
Ночью прошел ранний осенний снег. К утру, машины и последнее тепло размазали его в слякоть. Низкое ватное небо напоминало о грядущей зиме. Упырь ждал, слегка барабаня пальцами по столу.
–Так, главное уверенность. Никаких сомнений. Мы их закружим, – говорил он.
Египтян встретили и усадили за стол. Посторонним В., излучая всю свою харизму, не давая инспекторам опомниться, стал говорить. Он говорил об истории компании, которая вот уже более 70 лет изготавливает лучшие образцы техники, он говорил о многолетнем опыте и сонме клиентов, мечтающих завладеть нашими экскаваторами, он говорил о возросшем качестве, отдельная часть речи была посвящена Министерству обороны России и тому, как Посторонним В. знает и уважает интересы военных. Специально по случаю на столе красовалось фото, на котором Посторонним В., обнимал какого-то генерала армии (генерал был отловлен Посторонним В. в ходе одной выставки и принужден к фотографированию). Египтяне, слегка ошарашено слушали. Черные глаза Посторонним В. сверкали.
Далее в дело вступил Ильич. Разговор принял более дипломатичный характер. Ильич перешел на ситуацию в Египте и дела в тамошних кругах близких к нашему вопросу. Полковники посетовали на недостаток финансирования.
– Но сейчас вы здесь. О недостатке финансирования можете не беспокоиться, – мягко возразил Ильич и со значением посмотрел на полковников.
Те не подали вида, но было заметно, что слова Ильича им понравились. Уловив этот момент, Посторонним В. заговорил о красотах нашей природы, и о том, что кроме всего прочего необходимо планировать и досуг, раз уж выбрались. Египтяне закивали и сообщили, что сегодня первый раз видели снег. Тема инспекции с течением разговора становилась все менее значимой. Стороны благосклонно улыбались друг другу, демонстрируя чувство глубокого удовлетворения. Однако, нужно было менять направление и брать инициативу, а то гости могли подумать, что что-то не ладно.
– Итак, после чая мы готовы выезжать, – сказал Упырь, – Проведем осмотр техники.
Ехать предстояло в две разные точки. Именно там были найдены экскаваторы. Полковники, я и Упырь уселись в машину и двинулись в путь.
– А почему мы уезжаем от завода? – вдруг спросили египтяне.
– Переведи, едем на другую базу, у нас много предприятий в городе, – бросил Упырь.
– О! – с уважением закивали египтяне.
Упырь вывернул из потока на проспекте и направил автомобиль по плохо асфальтированной узкой дороге в промзону. Замелькали базы, заборы и красно-коричневые козловые краны, похожие на гигантских водомерок застывших над заржавленной поверхностью.
– Наша база, – уверенно заявил Упырь, – Переведи!
Египтяне вновь закивали. Начался бесконечный забор тракторного завода. Кое-где виднелись вышки охраны.
– Это тоже наш завод, – нагло продолжал Упырь, видимо решив, что чем больше ложь, тем вернее она подействует.
Египтяне только охали, а я переводил, удивляясь лихости шефа, а также думал, что скорее бы приехать, а то неизвестно, что еще будет объявлено нашей собственностью. Все же мне не нравилось обманывать иностранцев, слабо знавших местные реалии.
Однако найти «нашу» базу мы долго не могли, Упырь, будучи здесь впервые, заблудился и плутал между полузаброшенными цехами, пару раз пересекал узкоколейку и перекрикивался со сторожами, выглядывавшими из своих будок, под лай собак и отдаленный грохот сваебойной машины. Египтяне начали волноваться, более того, в их расспросах слышалось подозрение, хозяин явно не знал дороги на свой склад.
– Вот они! – воскликнул, наконец, Упырь. Из-за забора торчали три красные машины. Египтяне пришли в движение, выбрались из машины, но далее ступать не решались.
– Welcome! Come to me! – замахал рукой Упырь и первым двинулся к экскаваторам.
– Три, – прожестикулировали египтяне, обойдя вокруг и записав что-то в книжечку – И это все?
– Сейчас еще два на другой базе покажем, тоже наша база, – успокоил Упырь. Я перевел, египтяне только покачали головами, и плюхнулись в машину. Упырь вел себя, как ни в чем не бывало. Деловито выкрутил руль, дал по газам, и зеленая машина с африканскими военными и двумя жуликами переместилась к другим воротам. Здесь нас не ждали. Леша Козел, как всегда договорился так, что нужным людям, то есть охранникам, приказ сверху не довели. Нас встретили двое амбалов с помповыми ружьями. Упырь начал тихо договариваться, а иностранцы смело двинулись через грязь к экскаваторам. Охранник взялся за ружье, другой рукой ослабляя цепь, на которой сидел огромный пес.
– Стой, – заорал Упырь – Тра-та-та, алес! И изобразил руками расстрел партизан в белорусской деревне, потом для убедительности еще провел ладонью по шее. Иностранцы замерли в испуге, я молча отвернулся.
– Переведи, – кричал Упырь, – Здесь все, пусть пишут, что надо и поехали!
Я почти запихал египтян в машину, и мы ретировались.
– Еще два, всего пять – с удовлетворением заявил Упырь, – Спроси, они довольны?
– Five excavators here, are you OK? – спросил я.
– ОК, – вежливо выдавили из себя египтяне.
Мы вернулись на свой завод, и пошли на склад. Склад представлял собой большую, огороженную сеткой площадку с массой разной строительной техники. Среди желтых бульдозеров, грейдеров, скреперов и тракторов пятнами выделялись максимально заставленные другими машинами, экскаваторы.
– Наша площадка, – сказал я, – Отсюда мы отгружаем произведенную нами технику. Вот ваш экскаватор, вот второй.
– Только считать не надо, – заметил стоящий рядом Упырь.
– Одним словом, смотрите, – завершил я фразу.
Инспекторы записали что-то в книжечку. Тем временем мой начальник развернулся и уверенно пошел прочь, как-бы говоря, что инспекция проведена успешно и всем пора в офис. Инспектора нехотя поплелись за ним, обсуждая что-то недовольными и неуверенными голосами. Потом старший заглянул в свой талмуд и спросил:
– А почему экскаваторы красные? По контракту должны быть желтые.
– А это тропическое исполнение, грунтовка такая, – нимало не смутившись, ответил Упырь – специально для вас, перед отправкой в желтый покрасим.
– Вот суки, все же доскреблись, придется теперь перекрашивать, сколько денег уйдет, – проговорил он тихо уже только мне.
Рабочий день подходил к концу. Египтян ждал вечерний ужин и сауна. Следить за тем, чтобы вечер прошел незабываемо были назначены Эполет и Пуговица, а также Владимир Ильич, как посредник и дипломатическая единица. Назавтра была назначена проверка работоспособности техники.
Утром все собрались в цеху. Проблема заключалась в том, что по контракту экскаваторы должны были иметь двигатель со стартером, то есть заводиться из кабины ключом как обычные машины. Но обиженный директор завода дал приказ ставить старые двигатели, которые заводились от пускового устройства. Это был крайне устаревший способ, оператор машины должен был выйти из экскаватора, поднять шторку капота двигателя, присоединить карабин с веревкой к специальной прицепной петле и сильно дернуть. Если для отечественных пользователей такая схема не была чем то ужасным, то на экспорт, устаревший «пускач» конечно же не годился.
– Миша будет дергать, а мы заводим их за капот машины, чтоб не видели пускач, – решил Упырь.
Миша, промасленный заводом сморчок лет пятидесяти, в лоснящейся кепке и ватнике с готовностью держал в руках шнур пускового устройства. Появились полковники в компании большой свиты. Впереди шел Посторонним В., через Ильича, расписывая прекрасное качество техники и нас как надежного партнера в любых делах. Египтяне обошли вокруг, заглянули под капот, в кабину и в ковш. Младший потрогал зуб ковша, а старший сказал:
– Теперь просим вас завести машину.
– Нет проблем, – вступил Упырь, беря инспекторов под локоть, и заводя за могучий капот землеройца, – Миша, давай!
Пока Миша дергал, Упырь заливал уши инспекторам Упырь, отводя их из зоны видимости работ по запуску двигателя.
– Здесь будут нанесены данные и серийные обозначения, все на английском языке, как по контракту, – говорил Упырь – Равно как и вся техническая документация.
Миша, тем временем, на другой стороне безуспешно дергал шнур.
– Кроме того, как вы помните, по контракту в комплекте идут гидромолоты, так вот, мы решили поставить молоты большей мощности, специально для вас, – отвлекал внимание Упырь. Египтяне кивали, а Миша, скрытый капотом, все дергал шнур. Экскаватор заводиться не хотел. Упырь говорил, а инспекторы медленно двигались вкруг машины. Когда был сделан полный круг, перед их взглядами предстал маленький рабочий с сиротливо болтающимся шнурком, присоединенным к двигателю, двигатель молчал. Минуту египтяне просто смотрели, потом старший сказал:
– Когда 20 лет назад я учился в инженерной академии, на нашей технике стояли такие двигатели, уже тогда они были устаревшие.
– Итак, – продолжил второй, – Экскаваторов в нужном количестве нет, и более того, на них не те двигатели!
В этот момент Миша дернул пускач еще раз, и в подтверждении слов египтянина, раздался грохот заведенного дизеля, и из выхлопной трубы вырвался черный дым.
– Хорошо работает! – провозгласил Упырь и вызывающе посмотрел на инспекторов.
Немая сцена продолжалась бесконечную мхатовскую паузу, потом египтяне возмущенно загалдели на своем языке, а Ильич отошел в сторону и закурил.
Надо ли говорить, что от таких экскаваторов инспекторы все же отказались. Никакие уговоры и обещания не сработали. Старший крупный полковник превратился в скалу и отвергал все предложения. Столь явное несоответствие между заявленным и фактическим не могла принять ни одна инспекция.
– Что ж, – произнес Упырь в итоге – Придется полностью выполнять контракт и менять двигатели. Посторонним В. кивнул.
Прошел очередной спор с москвичами, и после долгих уговоров и размахивания калькуляторами, контракт решили не расторгать, дело в том, что как раз в это время в стране произошел дефолт, валюта скакнула неимоверно, и наш долларовый контракт превратился в золотой, даже со всеми навалившимися расходами. Египтяне были отправлены восвояси. Они уехали довольные, ведь Ильич все же снабдил их обещанными конвертами, лояльность инспекторов была еще нужна. Дальше была эпопея с заменой двигателей, перекраской, повторной инспекцией и возвращением снятых ненужных двигателей обратно на завод, да много чего еще. К счастью, вся сделка со стороны Министерства Обороны Египта оказалось одной из неэффективных бюджетных трат, отправленные в Египет экскаваторы были никому не нужны и простояли на складе под консервацией и жарким африканским солнцем до конца гарантийного срока. К нам по их поводу уже никто не обращался. Может они и сейчас там стоят.
Предзимье
– Так, смотри, программа предоставляет редактор с необходимым количеством звуковых дорожек. Ты пишешь нужный инструменты на каждую дорожку отдельно, далее микшируешь, и вуаля, трек готов!
– То есть многодорожечная студия дома? То есть я пишу все сам, и никто больше не нужен? Только руки, инструменты и незначительное рабочее пространство? Только компьютер и несколько устройств? – я сидел зачарованный. Серегинс снова уткнулся в монитор, поводя мышкой. Он выглядел мудрецом и колдуном, а я только удивлялся, сколько возможностей предоставляет новый компьютерный век.
Я пришел к Серегинсу, через застывший в предзимье парк, в дни, когда природа замирает на несколько прозрачно тихих и теплых дней и балансирует на краю, чтобы потом сорваться в холод, метель и катастрофу.
Серегинс был серьезным усатым мужчиной двадцати с небольшим лет от роду. С детства он занимался фотоаппаратами, камерами, и всем что может запечатлеть наш бренный мир. С появлением компьютеров он естественным образом занялся и ими. Особенно в плане всего того, что касалось графики и музыки. Комната Серегинса представляла собой пространство, намертво заваленное кассетами, бабинами со старой пленкой, видео и аудио техникой, а также фотографическими приспособлениями. Стены украшали старые постеры, а на столе помещался компьютер – гордость и главный рабочий инструмент. Серегинс курил, отхлебывая из большой кружки растворимый кофе. Я устроился на кровати и думал, что наконец-то, с чисто технической точки зрения, моя жизнь приобретает смысл и понятные контуры.
Дело в том, что когда-то давно, я взялся и написал несколько песен. Это был юношеский порыв, через который проходит почти любой молодой человек, в своем стремлении быть кем-то значительным в новой взрослой жизни, и нравиться девочкам.
Кроме того, Джон Леннон однажды изрек:
– Любой дурак может писать песни, если захочет!
Конечно, я последовал его совету, тем более, что рок-музыка была для меня религией, Новым Язычеством (как метко определил ее один крупный поэт, к тому времени уже захороненный вместе с гитарой на одном из окраинных кладбищ), и я был рад служить этой вере своим творчеством. Натурально, взял и написал несколько песен. Среда, в которой я тогда обретался, с ее экспедиционной романтикой и пением у костра, приняла их на ура.
– Утих прибой, норд-вест ослаб, летит волна, я заяц-краб! – бренчал я на гитаре и люди смеялись.
– Я шел сквозь лес и замку вышел, увитому веревками плющей, я дверь открыл и внутрь пробрался, внутри шел праздник овощей! – выкрикивал я в ритме блюза другой мой опус.
Каждый мужчина должен построить дом, посадить дерево и написать блюз на русском языке.
Невеликая аудитория радостно вздыхала. Хитом стала пародия на сиротскую песню, про погибшего дельфиненка. Делая текст на диване после уроков в школе, я применил, по сути, диалектический метод, набив слезливое песенное клише абсурдом до предела и превратив его в собственное отрицание. Вот что у меня получилось:
В океане средь лазурных волн
Там дельфины нежатся с пеленок
Там по морю танкер полный, полный нефти плыл
А ему на встречу дельфиненок
Там по морю танкер полный, полный нефти плыл
А ему на встречу дельфиненок
Глупый дельфиненок захотел
Посмотреть куда плывет махина
Он подплыл поближе и изрезан был винтом
Точно папой Карло Буратино
Он подплыл поближе и изрезан был винтом
Точно папой Карло Буратино
Все это увидел рулевой
И упал, слезами истекая
Опустил бессильно он штурвал
Танкер завертелся курс теряя
Опустил бессильно он штурвал
Танкер завертелся курс теряя
Трупик дельфиненка тихо плыл
Туда, где море рифы обнажает
И увидел из последних сил, сил
Как на рифах танкер нефть теряет
И увидел из последних сил, сил
Как на рифах танкер нефть теряет
Дельфиненок тихо закричал
Закричал, все зубы обнажая
Закричал кубылкая хвостом
Мама помоги я умираю!
Закричал кубылкая хвостом
Мама помоги я умираю!
Мать, почуяв пленку на воде
Приплыла, в мазуте бултыхаясь
И услышала последний стон, стон
Мамочка прощай, я задыхаюсь!
И услышала последний стон, стон
Мамочка прощай, я задыхаюсь!
Оттолкнув погибшего моржа
Из последних сил она рванулась
И уже потом на берегу
Перед смертью тихо улыбнулась
И уже потом на берегу
Перед смертью тихо улыбнулась
В океане средь лазурных волн
Там дельфины нежатся с пеленок
Рыбаки нашли на берегу
Мать а рядом сына дельфиненка
А потом они нашли еще
Много всякой живности погибшей
Океан был загрязнен на много-много миль
И дельфины всюду умирали!
Позже ихтиологи пришли
Численность дельфинов наверстали
Но какая польза рыбакам
Ведь всех друзей дельфинов потеряли….
Но какая польза рыбакам
Ведь всех друзей дельфинов потеряли….
Случилось все это в краткий промежуток между началом марта и школьным выпускным. Страна готовилась рухнуть в небытие. Неформальные поэты и музыканты, наполнившие культурное пространство за несколько предыдущих лет, уже отпели свои главные песни, Цой врезался в автобус и умер, Гребенщиков выпустил альбом в Америке, а Слава Бутусов вдруг стал скучнейшим мужчиной средних лет. Отцветшая контр – культура доживала последние беззаботные деньки, радуясь непонятно чему.
Что-то сверкнуло над нами….
Что-то сверкнуло….
Что-то сверкнуло, чему б, это быть?
С острым концом и двумя сторонами…
Что-то сверкнуло, и нет его – ыть!
Эти строки, прочел на излете Перестройки и Советского Союза похожий на солдата, поэт Туркин, перевернув мое сознание и навсегда определив эстетические предпочтения. Через два года он выпадет из окна и убьется насмерть. Также как Туркин, выпадет из уютного и серого советского пространства, и сильно покалечится весь мир вокруг. Мир конца восьмидесятых, с его поэтами и музыкантами, патлатыми хиппарями и металлистами в клепаных кожанках, брейкерами с геометрическими конструкциями из волос и блюющими на рок-концертах панками, а главное, с его неповторимой свободой и радостью быть не как все. Это мир уйдет и бросит меня одного с ненужными в новой реальности песнями и намертво засевшей мыслью о том, что я все же должен их донести. Куда, зачем? Это было трудно определить, тем не менее, я часто об этом думал, а еще о том, что с годами эти песни все больше напоминают тени юности, которая не возвратится.
Морозный шелест крон прибрежных тополей,
Оповестил промозглую природу,
И серый дым небес, и ледяную воду,
И отраженья, что дрожали в ней,
О приближенье войска холода и льда,
Под чьею поступью уже земля дрожала,
Их бацинетов рыл, их острых копий жала,
Казалось, не избегнуть никогда,
Никогда…
Мой дом стоял на берегу озера. Я любил наблюдать как в предзимье, еще зеленые тополя стояли в дымке холодного тумана у самой кромки воды, и отраженья дрожали как напоминания о чем-то таком, что забывать нельзя. Потихоньку, я подбирал новые гармонии на старой гитаре, записывал в тетрадь понравившиеся фразы и мечтал, чтобы что-то произошло. Так продолжалось многие годы, тетрадь и память заполнялась новыми словами, а я оставался на том же месте, с замерзшими тополями за стеклом и туманом вокруг.
Размышляя так, я сидел со старинным товарищем своим, Серегисом, с кофе и с сигаретами и с воспоминаниями, и с надеждой.
Теперь я точно знал, зачем мне ходить в офис. Я буду делать домашнюю студию!
– Ну что, брат Серегинс, – говорил я улыбаясь
– Да так, ничего, – отвечал он.
– Что-то вспомнил, Куйсак. Помнишь, как пацан в Бирсуате утонул? – вдруг сказал Серегинс
– Да, помню…
Это было в экспедиции. Мы с Серегинсом сидели на берегу степной речки Бирсуат. Речка имела вид малозаметного в камышах, извилистого ручья, с редкими окнами широкой и достаточно глубокой воды. В одном из таких мест местные колхозники расширили русло, намереваясь сделать пруд для мелиорации. Потом пруд не понадобился, но расширенное русло осталось. Более того в одном месте дно было резко выкопано, так, что образовало уступок под водой. Можно было сидеть по пояс в реке, свесив ноги в холодную яму на дне. Внешне резкий перепад глубины виден не был. Мы сидели и наблюдали, как отец и сын приехали из соседней деревни купаться. Они ополоснулись на мелководье. Мы встали и пошли к лагерю, отец вышел из реки, пацан лет семи, сидел в воде. Вдруг он подпрыгнул, оступился и резко ушел под воду. Несколько минут ничего не было понятно. Отец повернулся и поискал глазами сына. Вдруг он охнул и прыгнул в воду. Через минуту вынырнул, потом нырнул опять, и наконец, с сыном на руках вскарабкался по высокому берегу к мотоциклу, положил тело в люльку и помчался в сторону колхоза. Все произошло мгновенно. Потом, местные сказали, что сын, все же умер.
Я вспомнил, еще одну смерь, месяц назад, на остановке лежал труп с накрытой платком головой. Рядом устало и безразлично курил врач скорой помощи. Сделать ничего было нельзя, помочь нельзя. Мужик вышел из дома недавно, домашние еще не знают, что сам он больше не вернется. Сердобольная бабка, несколько ожидающих маршрутку горожан. Я прохожу мимо. Отношение к мертвецу спокойное. Эпизод из только что прошедшего лета. Самого неподходящего для смерти времени.
Мы еще немного посидели с Серегинсом, в сигаретном дыму и дыму воспоминаний. Потом я вздохнул и сказал.
– Ладно, побегу домой, завтра с утра в офис…
Нам солнца не надо!
Офис издавал обычное свое гудение. Как двигатели самолета сливаются в надсадный шум, меняющийся в зависимости от направления ветра за бортом, так и офисный мирок менял тембры и густоту в течение дня. Ровный гул усиливался и спадал в зависимости от наличия руководства и времени суток. Утром, в первую пару часов, он нарастал, достигал пика и на какое-то время фиксировался в воздухе одинаковой трескотней звонков, бодрых голосов менеджеров, что-то врущих по телефону, мелкими смешками и разговорами у столов и в кабинетах. К обеду гул стихал, и только мягкие шаги Упыря шуршали от чайника к креслу. Вечером, особенно если это был вечер пятницы, к концу присутствия гул нарастал и гремел порой раскатами хохота и ударами ног о пол и мебель, менеджеры сбивались в кучу и травили байки в предвкушении выходных, и кто-нибудь всегда сидел на столе и слушал из-за спин. И только Посторонним В., в не зависимости от времени суток или дня недели, пробегая через офис, всегда создавал катастрофические турбулентные завихрения, все несущие конструкции и крылья скрипели, слышался грохот и крики гибнущих в авиакатастрофе, на разные лады менеджеры оправдывались или брали под козырек.