Соза

– Слышь, – сказал Альберт, – я только глаза продрал. Можно хоть чаю попить?

– Ну пей, – после секундной паузы кивнул мент, – только время не тяни.

Альберт заварил чай, кинул пачку с пакетиками в сумку. Сделал пару бутербродов, завернул и отправил туда же. С утра он обычно не ел, но теперь кто знает, как день сложится. Пригодятся.

– Ну поехали что ли? – хмуро спросил мента, который все это время так и простоял возле двери, подпирая косяк.

Они прошли по коридору. Вышел Егор. Только глянул, сразу ситуацию усек:

– Ты если чего дай там знать… ну мало ли чего понадобится.

Альберт обернулся и кивнул:

– Спасибо, сосед!

Во дворе, к удивлению Альберта, их никто не ждал. Вот это поворот. Эпизодов в Пскове набралось порядочно. Тянуло на приличный срок. Почему только одного прислали? Поехали в метро на автовокзал. Там возле окошка кассы мент долго препирался с кассиршей, показывая удостоверение и тыча ей в лицо наручниками, которыми к нему был пристегнут Альберт. Потом все-таки купил два билета. Все это время Альберт старался не лезть на рожон, вел себя тише воды, ниже травы. Псковский рейс только через два часа. Сели в зале ожидания. Задавать вопросы не имело смысла и Альберт дремал. Пару раз выходили покурить. Мент то и дело смотрел на часы и было видно, что вся эта ситуация его тяготит.

– Слышь, отпусти, – попросил Альберт, кивая на дверь туалета.

На лице мента отразились сомнения. Он нехотя поднялся и поплелся к туалету. Отстегнул наручник и остался дежурить снаружи возле двери.

Потом, рассказывая эту историю, Альберт клялся, что сам не знал, как все получится. В туалете была открыта форточка. Узкая, но для его комплекции в самый раз. Тут же сложился план и заколотилось сердце. За свои поступки он всегда ответить готов, если уже поймали и деваться некуда. Но вот так, без конвоя, как теленка на веревочке. Все эти мысли пронеслись в голове за пару секунд, пока он смотрел на открытую форточку. Пару минут и он на свободе. Или шаг за дверь, а потом несколько часов тряски в старом автобусе и дальше камера. То, что его закроют – это как пить дать. А там поймут, кто он такой так еще все местные висяки попытаются спихнуть. Внутри поднималось знакомое чувство протеста. Упускать неожиданную возможность не хотелось, о последствиях думать было некогда.

Он запрыгнул на подоконник и протиснулся в узкий проем. Аккуратно пролез и приземлился с другой стороны. Через стекло он увидел, как открылась дверь и в нее просунулась голова мента. Наблюдать за его реакцией не было времени. Альберт спрыгнул на землю и помчался со всех ног. Преследовать будут только с главного входа. Мент через окно не полезет. Альберт быстро сориентировался и взял противоположное направление. Бежать и не оглядываться было трудно. Позади уже слышались крики. Это мент орал что-то на бегу. Потом раздался выстрел. Этого Альберт не ожидал. Бежать надо было через пустую автобусную стоянку, а потом через забор и вниз по насыпи. А там уже виднелись дома. В этом районе Альберт не мог заблудиться. Главное добежать, а там он уйдет. Сзади раздалось еще два выстрела. Альберт бежал со всех ног, на ходу прислушиваясь к ощущениям. Что если ему прострелят ногу? Или это последнее, что он видит в своей жизни? Но одно он знал точно, никогда прежде он так не бегал.

Добежав до домов, он петлял еще минут десять по знакомым дворам. Погони уже давно не было слышно, но страх гнал вперед. Наконец, он остановился посреди двора и там же сел на асфальт. Сердце стучало, дыхание свистело, со лба градом лил пот. Документы, сумка, все осталось на автовокзале. Как быть дальше он пока не знал. Теперь его объявят в розыск.

Альберт отсиделся на скамейке, дожидаясь пока восстановятся дыхание и пульс. Безумно хотелось есть. Спортивную куртку он снял и засунул в мусорный бак. Оглядываясь по сторонам, Альберт направился дворами в сторону центра. Надо было разжиться деньгами, новой одеждой, а главное сигаретами.

                                                   * * *

Сразу после побега Альберт подался в Старую Руссу. Там жил давнишний приятель Серега по кличке Седой. Зазнакомились они еще в юности, в Орле, куда Серега регулярно приезжал к родственникам. И хотя Седой был старше, из благополучной семьи, и к криминалу не имел никакого отношения, с Альбертом у него сложились хорошие отношения. Некоторые даже считали, что Серега и есть тот самый брат из Питера: было у них что-то общее, хотя каждый шел своей дорогой. Седой отвоевал в Афгане, из-за чего и получил свое прозвище. Вернулся и даже женился, но жизнь не задалась. Через год он развелся, сменил квартиру в Питере на небольшой домишко в Старой Руссе и начал вести замкнутую угрюмую жизнь, которая сводилась в основном к работе частным охранником и постоянному пьянству.

Альберт верно рассудил, что у Седова его вряд ли станут искать.

– Алмаз, ты что ли? – прищурив пьяный глаз и пытаясь сфокусироваться, спросил Седой, когда Альберт внезапно возник на кухне, – как вошел?

Седой раскачивался из стороны в сторону, тяжело опираясь на стол. На кухне стоял невыносимый запах спиртяги и тухлятины.

Альберт покачал головой и улыбнулся:

– Я, Седой, я. Как чувствовал, к тебе надо ехать.

На следующее утро Альберт закатал рукава и надраил весь дом сверху до низу.

– Ну и свинарник ты тут развел, – усмехнулся он, когда Седой появился на кухне с мокрым полотенцем на голове, – жрать у тебя есть?

Седой отрицательно покачал головой.

– А деньги?

– Какие деньги, Алмаз, третью неделю не работаю?

– Ну водяра-то имеется, – Альберт кивнул на полупустой ящик водки под столом.

Седому Альберт рассказал все как есть. Так у них было заведено. Тот только головой покачал.

– Живи, сколько хочешь. Если что, я не в курсах.

Неотвратимость наказания сделала Альберта еще более дерзким и злым. Он промышлял взломом местных зажиточных дач. Вскрывал как консервные банки. Седова не впутывал, но однажды тот сам завел разговор:

– Алмаз, меня с собой возьми. Что за жизнь? Все равно сдохну скоро.

Альберт покосился на него и продолжил выкладывать на стол продукты. С тех пор как Альберт появился в доме, холодильник никогда не был пустым. На плите стояла кастрюля супа, на подоконнике мариновалось мясо для шашлыков. Краденого не приносил, только деньги.

– Ты давай, Серега, не загоняйся, – сказал он, наконец, после продолжительного молчания, – тебе это не нужно. Завязывай с бухлом и иди на работу. А мне тут недолго осталось.

С местными ментами у Сереги были хорошие отношения, но в конце концов Альберт засветился и на него стали косо поглядывать. Поэтому он принял решение вернуться в Питер.

– Храни тебя Бог, – сказал Седой, на прощание пожимая руку, – надеюсь, еще увидимся.

В Питер Альберт вернулся уже осенью. Удача к тому времени совсем отвернулась от него. Под ложечкой непрерывно и невыносимо сосало неприятное чувство, которому он не мог найти название. Чутье подсказывало, что гулять осталось недолго. Питерский период Альберт запомнил плохо. В основном спускал деньги на проституток и наркотики. У девочек он пользовался особой любовью, а употребление старался контролировать, памятуя о том, что скоро закроют и придется ломаться.

И вот однажды, серым декабрьским утром, когда за окном сыпал мерзкий дождь вперемешку со снегом, Альберт набрал знакомый номер. После продолжительных гудков трубку, наконец, сняли.

– Привет, мам.

– Альберт? – спросил удивленный женский голос, – откуда ты звонишь?

– Зайти можно?

– Ты что в городе? – в трубке на заднем фоне слышался мужской голос, Ромка тоже был дома.

– Да. Так можно зайти?

– Прямо сегодня?

– Да.

– Когда?

Альберт посмотрел на часы и, немного подумав, ответил:

– Через два часа.

Мать и Ромка ждали его, отчима не было. Так, поговорили ни о чем, чай ему предложили. Про то, что он в розыске никто не упоминал. Когда уходил в прихожей заметил мобильник на тумбочке. Мамкин мобильник. Мать, судя по всему, хорошо поднялась. Так-то он был рад. Еще с детства у него отложилась в голове мысль, что мать должна быть счастлива и теперь какой-то счетчик в голове постоянно засчитывал очки то в пользу этого, то против. Дорогой мобильник – это хорошо, плюс очко. Но телефончик все-таки прихватил. Через двадцать минут его взяли возле торгового центра неподалеку. Альберт не сопротивлялся. Послушно дал себя распластать на капоте полицейской машины. Молча смотрел как выворачивают карманы и кидают рядом бумажник, ключи, сигареты и наконец мобильники. Его и мамкин. И кто его сдал было неважно: близились новогодние праздники, и зиму в этом году обещали суровую.

Иногда Альберту казалось, что это не его жизнь, ну или какая-то ненастоящая. Он спит, и сейчас бабушка растолкает его за плечо и заворчит, что полдень на дворе и она уже сделала чай. И пирожки его любимые тоже есть, вон стоят на столе. Только его, соню, дожидаются. Бабушка была суровая только с виду, а на самом деле во внуке души не чаяла. Альберта она забрала, когда Ирина, ее дочь, вышла второй раз замуж. Не то, чтобы мать им пренебрегала, но все негласно решили, что ей надо устроить личную жизнь, раз уж такой шанс подвернулся. Альберт слушал по ночам, пока еще не успевал заснуть, как бабушка обсуждала с дедом разное. То, что ему слышать и знать не полагалось. Точнее, бабушка говорила, а дед только кряхтел и сопел. Не любил он болтать, да и мнение особо не высказывал, все равно никто не слушал. С одной стороны все понимали, что не дело это, что ребенок у них, а мать в другом городе, но с другой стороны, там тоже дочь родная. Хотелось и ей счастья. И Альберт знал, что мать была бы счастлива, если бы не он. Против дяди Саши, нового маминого мужа, он ничего не имел. А если точнее – ему было все равно. Во взрослые дела он не лез, с малых лет предоставленный сам себе, пока мама устраивала то карьеру, то личную жизнь. Но в отношениях и во взрослой жизни он понимал больше, чем могли бы подумать. Просто высказываться не любил. Пусть сами разбираются, не его это дело. Про его родного отца в их семье никогда не говорили. Он ушел еще до рождения Альберта, хотя и не возражал, чтобы в свидетельстве мальчика были указаны его данные. Но это, пожалуй, все. Иногда Альберт задумывался о том, как сложилась жизнь отца, но дальше мыслей дело не шло.

Он помнил, как еще там, в Орле, бабушка пыталась найти его. Все держалось в тайне, но кто ж сможет утаить что-то от пытливого мальчишеского ума? Бабушка даже в Москву ездила, соврав, что к родственникам. Но Альберт знал, что нет у нее там никаких родственников. Вопросов не задавал, делал вид, что верит всему, но по ночам слышал, как дед и бабка ругались. Это был, пожалуй, единственный случай, когда дед так ясно заявил о своем несогласии. Он отговаривал жену от поездки, кляня несостоявшегося зятя и убеждая, что лучше с голоду подохнуть, чем ехать милостыню просить. Но бабка, конечно, его не послушалась, сделала все по-своему и поехала. Вернулась мрачная и молчаливая, видимо получила от ворот поворот. С тех пор она больше эту тему не поднимала. Жили они трудно, две пенсии, да мать присылала деньги. Поначалу хорошо присылала, а потом стала все реже и меньше. Не то, чтобы у нее денег не было. Альберт знал, что мать хорошо зарабатывает, да и отчим хорошую должность занимал. Они машину купили и встали в очередь на кооперативную квартиру. Но вот его, Альберта, отчим не слишком жаловал. Вроде как постоянное напоминание о том, что мама не только его была. Уж больно ревнивый. Конечно, рассуждал Альберт, дядя Саша нормальный, адекватный мужик, но чувства не спрячешь. Да и как иначе. Мама у него красавица, на нее многие западали, он же видел. Высокая блондинка, с зелеными глазами. Альберт в нее пошел. А потом родился Ромка. К тому времени Альберту исполнилось восемь. Мама все тянула с обещанием забрать его в Питер. Все, о чем смогли договориться, так это о том, чтобы Альберт на месяц приезжал каждое лето. И со школы дергать его не хотелось. Но это была официальная версия. Альберт понимал, что это его там не хотелось. Не то, чтобы его плохо принимали, даже наоборот, принимали по-королевски. Водили по кино и аттракционам, покупали подарки в таком количестве, словно за год хотели возместить. И мама и дядя Саша были вежливы и предупредительны. Настолько, что Альберт начинал сомневаться, что так в жизни бывает. Скорее уж в каком-нибудь кино, и то не в русском. Они давно стали чужими. Альберт старался угодить со своей стороны, но все выходило не в масть. Ему ничего не говорили, но по сдвинутым бровям, поджатым губам и молчаливым взглядам, которыми обменивались мама и отчим за его спиной, Альберт понимал, что не то все, все не то… не к месту он тут…

Однажды он слышал, как мама вполголоса говорила мужу на кухне: «потерпи, еще неделя осталась», «бабушка воспитывает как может, мы ей и так спасибо должны сказать». Альберт тогда специально уронил скамеечку в коридоре, чтобы эти на кухне услышали. И когда вошел, его встретили теплой улыбкой. А он не смог улыбнуться.

Эти обрывочные воспоминания лениво крутились в голове пока ехали в участок. Все прекратилось потом, когда за ним захлопнулась дверь камеры. Это неприятное чувство, что так долго сосало под ложечкой, наконец, замолкло. И он больше не думал о том, как оно называется.

5. Вера, 2008 год

Вера оглянулась на подругу, потом переступила порог и вошла. В руке она сжимала свежий номер журнала «Досуг». Сквозь высокие окна-витрины хорошо просматривалась улица. Вдоль окон, снаружи, спешили люди. Они шли по одиночке и парами. Кто-то остановился и заглянул в окна ресторана. Ее ресторана. Вера села за ближайший столик, провела ладонью по гладкой поверхности. И только сейчас почувствовала, насколько взволнована. Глаза наполнились слезами, и Вера поспешно наклонила голову, стараясь не смотреть на подругу. Но даже Ира, всегда шумная и бесцеремонная, почувствовала особенность момента.

– Ну ну ну, – Ира взмахнула руками и сорвалась с места, – вот только слез нам сейчас не хватало!

Она с грохотом отодвинула стул и села. Выхватила журнал из Вериной руки и начала его листать. Ира терпеть не могла чувствительные сцены. В такие моменты она терялась и, чтобы переломить настроение, начинала вести себя нарочито шумно и грубовато.

– Ну-с, – усмехнулась она, – мы теперь с тобой знамениты. Какую статью про нас накатали! А? Самая длинная!

– Да ладно, – Вера осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула глаза, – она ж проплачена. Заплатишь за десять страниц, значит столько и напишут.

– Да какая разница? – подруга махнула рукой, – За то, какие слова! Вот смотри, – она склонилась над разворотом и зачитала – «интеграция современного изобразительного искусства и гастрономического заведения высочайшего класса». Вот еще: «Оригинальное комплексное решение двух молодых предпринимательниц Веры Орловой и Ирины Самойловой». Даже про меня написали!

– Ну как же без тебя? – улыбнулась Вера, почти с нежностью наблюдая за подругой.

– А что у нас и мастер-классы по фотографии будут? Это про что тут? Семинары, встречи с художниками, какой-то просветительский центр – цитировала Ира статью.

– Это пока в будущем, – отмахнулась Вера, вставая, – журналист меня кучей вопросов закидал, все требовал какой-то уникальности, отличий. Ну я и придумала, пока интервью давала. А что? Неплохая идея.

– Ну если в будущем, то да, – согласилась Ирина.

– Давай посмотрим, чего сидеть-то?

Ресторан был создан по Вериному проекту, чем она особенно гордилась. Вера долго перебирала варианты и остановилась на западном дизайне в стиле лофт. «Вот увидишь», – сказала она тогда Ире, – «этот стиль станет популярным». Она объединила два этажа в один и по периметру задумала широкую галерею. Высокие стены с оголенным красным кирпичом и мощные балки, хромированные и стальные поверхности, широкие светильники – плафоны и ящики в качестве декора. Получилось стильно и вызывающе брутально.

Вера вышла на середину, раскинула руки и запрокинула голову. Пространство вокруг казалось огромным.

– Какая свобода! – выдохнула она.

– Угу, – усмехнулась Ира, – свобода по сходной цене.

Официальное открытие было назначено на сегодня, на пять часов вечера.

                                                   * * *

Когда с официальной частью открытия было покончено, Вера заняла наблюдательную позицию в дальнем конце галереи. Отсюда, сквозь черные хромированные перила, забранные прозрачным пластиком, прекрасно просматривалось все пространство ресторана.

– Вот ты где! – подошла Ира и села напротив, – Как ты?

– Отлично! – Вера улыбнулась, хотя внутренне дрожала от напряжения.

Ресторан был заполнен людьми. Стоял ровный гул голосов и играла музыка. Сегодня первое июня две тысячи восьмого года. Вера запомнит этот день. День, когда начали сбываться ее мечты. Почти как в кино. Но теперь она понимала, что в фильмах слишком многое остается за кадром.

Вера отыскала Сергея глазами. Он, иронично улыбаясь и поблескивая золотой оправой, стоял в отдалении, окруженный гостями. Ира прошипела:

– Вот козел, не постеснялся с женой заявиться, – не дождавшись от Веры реакции, она продолжила, – я бы на твоем месте прямо сейчас пошла к ней и все выложила. Нет, ну какая же она дура! За столько лет ни о чем не догадаться! Вера, хочешь я пойду и все ей скажу?

– С ума сошла?

– Да он тебя ни во что не ставит! – не унималась Ира, – не боится ничего. Знает, что ты будешь молчать и все сносить как безропотная овца.

Вера поморщилась, но промолчала. Разговор раздражал ее, но Ира была права, Сергею, чья самоуверенность граничила с наглостью, нравилось это шоу. Его жена, чуть полноватая женщина с простым лицом, ходила за ним по пятам весь вечер, так что у нее еще не было возможности перекинуться даже парой слов с ним наедине. Жену Ира увидела впервые и едва удержалась от того, чтобы не фыркнуть ей в лицо.

– Не ну реально. – сказала она потом Вере. – бесят такие бабы. Такие деньжищи имеет, а выглядит как буфетчица тетя Клава. Что он в ней нашел?

– Они двадцать лет вместе, – Вера пожала плечами, – сын.

– Да сын уже верзила вымахал, семнадцать лет.

– Пятнадцать.

– Да какая разница!

– А я его понимаю, – Вера вздохнула.

Подошел официант. Вера с гордостью смотрела как элегантно и с улыбкой он склонился к их столику, держа в руках маленький круглый поднос с двумя бокалами шампанского. Отличный сервис. Отличная команда!

– Желаете шампанского?

– Слушай, как тебя зовут, забыла? – спросила Ира.

– Вадим.

– Слушай, Вадик, принеси нам бутылку, – она откинулась на спинку кресла и сказала, обращаясь к Вере, – я сегодня нажрусь, извини.

К Ириным манерам Вера давно привыкла. Она улыбнулась одними губами и попросила принести какой-нибудь салат и закуски.

– Давай уже расслабься. Все давно напились, и никто ни на кого не обращает внимания, – сказала Ира несколько минут спустя, пригубляя свой бокал.

– Ир, ты только пока никому не говори, – начала Вера заранее заготовленную речь. Она собралась с мыслями под любопытным взглядом подруги и сообщила, – я беременна.

У Ирки отвисла челюсть в буквальном смысле.

– Да нуууу, – выпалила она, оправившись от удивления, – от кого?

– В смысле? – Вера аж покраснела от возмущения, – от Сергея, конечно.

– Ну это я так, – Ира хихикнула, – для порядка уточнила. Она отыскала его глазами и усмехнулась, – попался, голубчик. Посмотрим, как эта скотина теперь заговорит. Вот это козырь! Какой срок?

– Уже восемь недель. Ира, я Сергею ничего не буду говорить. Я приняла решение расстаться с ним.

– Что значит расстаться? С чего вдруг?

– Я уже все решила.

– С ума сошла? – Ира выразительно постучала костяшкой пальца по столешнице, – ты в одном шаге от полной победы. Он тебя три года обещаниями кормит! Ты же сама говорила, что роль любовницы для тебя унизительна!

– Поэтому я решила уйти. Он никогда не разведется. А шантажировать его ребенком я не хочу. Я устала, Ира. Устала скрываться, врать маме, проводить праздники в одиночестве, устала быть запасным вариантом.

– Этот ребенок все изменит! Ты же хотела замуж! Хотела семью. Нормальную!

– Я поняла, что не люблю его.

– Да какая любовь, Вера! Все в твоих руках. Какая еще любовь тебе нужна? Любовь мы сами создаем. Мы, бабы, и создаем. Ты на себя посмотри! Фигура как у фотомодели, внешность, мозги, все при тебе. Что еще надо? А теперь еще ребенка ему родишь. Ты главное следи за собой, не вздумай растолстеть. Мужчины это не любят. Ну и вообще, старайся на ребенке сильно не заморачиваться. А то их все это пугает. Знаешь сколько браков после родов распадается? Но твой уже опытный. Если такая страшилища его устраивала столько лет, то ты точно справишься.

– Нет, Ира. Я уже решила, – упрямо повторила Вера, – теперь у меня есть ресторан. Скоро будет ребенок.

– Одна что ли?

– Ну, это как сложится.

– Верка, – Ира махнула рукой, – не глупи. Тебе скоро тридцатник. С ребенком, даже с твоими данными, шансы на замужество сокращаются. Сергей отличный вариант. К тому же он должен заплатить. Я так считаю.

– А это? – Вера обвела руками пространство, – По-моему, он уже достаточно заплатил.

6. Альберт, 2008—2012 годы

Уральск. Исправительная колония.

Альберт зашелся в длительном удушающем кашле и с остервенением сплюнул. Туберкулеза он боялся больше всего. Его познания в этой области были ограничены. Все, что он знал, так это то, что туберкулезники кашляют и харкают кровью. Шли пятые сутки в одиночке. Снаружи дождь не переставал со вчерашнего дня. Через разбитое окно, которое в этом подвале располагалось почти под самым потолком, на пол камеры летели холодные брызги дождевой воды. От беспрерывного кашля сильно болела голова. Одежда пропахла потом.

Альберт подошел ближе к окну и подставил лицо под дождевые капли. Зубы стучали от холода, но он с бессмысленным упрямством продолжал стоять так, пока не лязгнул металл. В двери открылось окошко. Альберт скосил мутный взгляд. В открывшемся проеме показалась голова дежурного, который с преувеличенным весельем спросил, просовывая ужин:

– Ну что, Алмазов, жив, что ли, еще?

Альберта опять настиг приступ кашля. Он слышал, как дежурный буркнул:

– Живучий, сука. Жри, тогда, давай.

Окошко захлопнулось и тусклая полоска света, которая пробилась в камеру из коридора, исчезла. Стены погрузились в серый мрак. Альберт выругался и взял тарелку. Пока совсем не стемнело, надо поесть. Он втолкнул в себя пару ложек. Потом поставил тарелку обратно и замер, стараясь сдержать рвотные позывы.

То, что его держали в такой камере, было не концом света. В другой раз он не обратил бы на это внимания и не страдал бы так. Но сейчас сильно ощущалась слабость после длительной болезни. Уже совсем скоро предстояла пересылка в Верхнеуральск. Про тамошнюю колонию ходили тревожные слухи, но Альберт не боялся этого. Больше пугало собственное состояние. Мозг потерял прежнюю остроту и скорость и был как будто набит мокрой ватой.

Альберт растянулся на тюремной кровати и попытался расслабиться. Без матраса лежать было неудобно, если не сказать, что больно. Он закрыл глаза, обхватил себя руками для большего тепла, и попытался абстрагироваться от внешних обстоятельств. От звуков дождя, ощущения холода, неясного шума, доносившегося из коридора, пульсирующей боли в голове и жгучей – в области груди. Сердце наполнилось таким нестерпимым отчаянием, что он зажмурил глаза.

Альберт согласился бы, что из одиночества можно извлечь пользу, но, по большей части, оно все-таки губит, заставляя человека погружаться в глубины себя, докуда прежде не было ни времени, ни возможности добраться. Это не первая одиночка в его жизни. Но в этот раз, из-за проблем со здоровьем, заполнить пустоту толком ничем не удавалось. Оставалось только беспомощно лежать и вести эту ожесточенную войну с самим собой.

Это состояние пугало и против его воли затягивало еще глубже. В какой-то момент он потерял ощущение времени и пространства. Стены карцера больше не ограничивали. Перед внутренним взором как будто открылся новый порядок глубины, такой, что все прежние глубины просто растворились в нем. Мелькнула мысль, что он, быть может, сходит с ума. Но в следующую же секунду эта мысль выпорхнула из головы. Состояние изменилось. Страх, который охватил его, быстро таял, уступая место покою. Такому покою, которого он не испытывал прежде никогда. Покою, который, как ему казалось, должен был иметь неземную природу. Он не имел никакого отношения к текущей реальности, был сильнее нее, гнул и сминал ее как карточный домик. Проникал в каждую клетку его тела, наполняя новой силой, трансформируя мысли.

Альберт всерьез подумал о Боге. Если он есть, то, наверное, должен ощущаться как-то так. Альберт лежал, глядя широко открытыми глазами в потолок, но не видя его. Вся жизнь представилась ему в новом свете. Все прежнее, событие за событием, даже мелкое, подчиняясь особой логике, стремилось к этой минуте. Измени он хоть что-то, вся жизнь текла бы сейчас по другому маршруту. Минуя эту точку, в которой он должен был быть.