Ордынский волк. Самаркандский лев

Как же они увлеклись в тот день кровавой охотой! Птицы уходили в небо, искали добычу, срывались вниз, рвали ее. Эмир Казаган и его друзья смотрели только в жаркое синее небо, ища глазами своих птиц.

Но в этот роковой час их птицы, глядя вниз, видели не только своих жертв – гусей, уток и зайцев, – но и то, как к увлеченным охотникам со всех сторон из-за деревьев и зарослей приближаются всадники. Но сокол – охотник, а не верный телохранитель. Хотя всякое бывает…

Эмир Казаган и его друзья спохватились только тогда, когда были тесно окружены врагами. На охотниках были только дорогие кафтаны – никакой брони, легкие сабли и кинжалы, луки за спиной.

– Проклятье, – гневно пробормотал Казаган. – Кто вы?!

Но главарь незнакомцев, выехавший вперед, только усмехнулся его словам. Казаган понял, что ответа ему не дождаться! Что чужаки пришли за его жизнью.

– Да как вы посмели?! – только и успел яростно прошептать эмир. – Шакалы!

Люди Казагана едва успели выхватить сабли. Заговорщики даже не стали приближаться к охотникам для ближнего боя – у всех уже были на изготове луки с натянутыми тетивами и смертоносными стрелами. В одно мгновение эмир Казаган и его товарищи-беки превратились из охотников в легкую добычу. И самой легкой был Казаган – его левый глаз закрывала повязка. Стрелы пронзительно рассекли воздух. Несколько десятков врагов в считаные секунды положили почти всех охотников, но всем хотелось выстрелить именно в эмира Казагана. И это позволило нескольким охотникам вырваться из окружения. В них послали десяток стрел; все, кроме одного, упали с лошадей на землю. И тому, кто выжил, попали в плечо. Но конь был хорош – ветром понес его прочь. Один из нападавших попытался добить беглеца, уже поднял лук, но тогда камнем из синевы упал на него выученный убивать сокол, в секунды когтями разорвал лицо и шею, ослепил грозным клювом. Птицу убили, но заговорщик, с разорванной шеей, корчась и хрипя, истек кровью на глазах своих спутников.

Эмир Казаган, пронзенный десятком стрел, приоткрыл глаз. Ему оставалось несколько вздохов. На фоне солнца над ним выросла фигура – это был враг, предводитель наемных убийц.

Он усмехнулся, кивнул:

– Тебе привет от хана Туглук-Тимура, да хранит Аллах его жизнь!

Потом занес копье и пробил грудь удачливого до поры до времени эмира, государя Мавераннахра.

Беглеца не догнали – Казаган подарил ему лучшего из коней, он и вынес его из засады. Когда слуга убитого эмира добрался до Балха, то уже терял сознание; когда перед ним открыли ворота, тотчас повалился на руки своих товарищей.

Едва он пришел в себя, то увидел перед собой молодого эмира Хусейна и его друга Тимур-бека.

– Что случилось?! – горячо спросил Хусейн.

– Засада, – с трудом ответил раненый. – Нас выследили…

– Кто выследил?!

– Не знаю. Их было много.

– Где это случилось?

– В Зеленой долине. Мы едва успели вытащить из ножен мечи. – Он с горечью улыбнулся. – Славная была охота, молодой эмир…

– Что мой дед?

– Убит, – прошептал тот и закрыл глаза.

Хусейн не сразу пришел в себя.

– Зеленая долина – это было его любимое место с юности.

– Знаю, – откликнулся Тимур.

– Сколько раз он говорил, что хотел быть похоронен в этой долине. Собирай отряд – немедленно.

Через пару часов Хусейн и Тимур с отрядом в сотню человек прибыли на место трагедии. Зеленая долина – благословенный пятачок, старый оазис – встретила их страшной картиной. Кругом лежали трупы верных беков эмира Казагана и его слуг-охотников, иссеченных стрелами и мечами. Хусейн и Тимур спрыгнули с лошадей. И тут же лежал бездыханный эмир Казаган, над чьим телом убийцы успели поглумиться вволю. Каждый из врагов вонзил ему копье или меч в грудь – она была разворочена. Окровавленное лицо тоже было изуродовано – выбит единственный глаз правителя Балха.

– Кто это мог сделать? – повторял Хусейн. – Кто? Мятежные эмиры? Но они трусы. Я знаю всех – да кто бы из них решился свершить с моим дедом такое?! Ведь глупец должен знать, что его род будет истреблен полностью! Вырезаны сыновья и дети, а жены и дочери будут проданы в рабство! Кто?!

– Взгляни сюда, Хусейн, – сказал Тимур. – Это же любимый сокол твоего деда – Тархун. Его иссекли мечами. Но тут много крови и нет трупа – он убил одного из предателей.

– Да, только он и отомстил за своего хозяина, – кивнул Хусейн.

Тимур присел, вытащил из ножен кинжал и зацепил из лужи крови цепочку, а за ней показался и талисман. Отер о траву кровь. Поднялся.

– Ни у кого из наших не могло быть такого талисмана.

– Конечно, не могло, – взяв из рук товарища находку, усмехнулся Хусейн. – Это знак могульского идола. Половина из них – проклятые язычники. Вот кто стоит за этим преступлением. Но могулам помогли – я не сомневаюсь в этом.

В ближайшие минуты Хусейн послал большой отряд в погоню за убийцами деда. Но все понимали: у преступников было несколько часов, чтобы скрыться. Другие воины должны были собрать тела погибших товарищей и доставить их в Балх.

– Милостивый Аллах, за что ты так поступил с нами? – пробормотал Хусейн, когда тело убитого Казагана, обернутое в покрывало, укладывали на седло лошади. – Теперь разверзнется ад. Моего отца они слушаться не будут – он слаб, да простит меня Всевышний за эти слова, и меня не станут – я для них слишком молод. – Он поднял глаза на верного друга: – Нас ждет большая война, Тимур-бек…

– Если так, то будем воевать, – ответил его друг.

Как в воду смотрел молодой эмир Хусейн. Да, заговор был раскрыт. Один из пойманных врагов убитого Казагана, заносчивый мятежный эмир, в чьи владения ворвался Хусейн и приставил меч к горлу подлеца, выдал всех: и своих заговорщиков-эмиров, и коварных могулов, исчадий ада, и кукольного правителя Чагатайского улуса Баяна Кули-хана, неблагодарного и презренного негодяя. Того вскоре зарезали по приказанию сына Казагана – эмира Мусли, нового правителя. Но было поздно. Мавераннахр объединяла только сила эмира Казагана, и многие склонившие головы перед ним мечтали их поднять при первом удобном случае. Над эмиром Мусли за его спиной самые дерзкие посмеивались, мол, лев – Казаган – родил шакала, да и то хромого на четыре лапы. А молодого амбициозного Хусейна ненавидели почти все – он не лез за словом в карман, давал всем оценки и вслух говорил, что однажды железной рукой, какая есть у его деда, будет править всем Чагатайским улусом. Да и сам Казаган видел именно во внуке, которого специально женили на Чингизидке, будущего преемника. Но второй железной руки ни эмирам, ни бекам не хотелось – каждый мечтал жить обособленно и творить свой суд на своей земле. Их можно было понять – Казаган был лишь первым среди равных, а потомства у Хусейна и Сарай Мульк пока не было.

Эмиру Мусли не простили убийства Чингизида – Баяна Кули-хана. Самого Мусли тоже зарезали, и за этой смертью стояли проклятые могулы. Балх потерял звание номинальной столицы Чагатайского улуса, от него отвернулись почти все.

Коварный замысел Туглук-Тимура удался. Смерть эмира Казагана нанесла сокрушительный удар по государственности Мавераннахра. Разделившийся на ряд небольших феодальных лагерей, не ведающих никакого закона, весь край погрузился во тьму больших и мелких кровопролитных междоусобиц.

Только не понимали эмиры и беки Мавераннахра, что, внеся сумятицу и великий раздор в Междуречье, могулы хотели лишь одного – присоединить их земли к своим.

И этот день уже был у порога.

Оставшиеся без хозяина, эмиры и беки ополчились друг против друга. Вспомнили старые раздоры, кровную месть, спорные границы территорий. Запылали мщением.

– Теперь каждый за себя, – сказал Тимур своему другу, когда с родной стороны приехал за ним гонец. – Я уезжаю домой, в Кеш. И отцу нездоровится.

Птенцам гнезда эмира Казагана пора было лететь в разные стороны. Тимуру надо было возвращаться в свой клан – в Кашкадарьинский вилайет, в Шахризаб, к хозяину клана Хаджи Барласу. Быть защитником родной стороны.

– Я тебя понимаю и не держу, – ответил Хусейн. – Да хранит тебя Аллах. Клянусь, что всю жизнь буду мстить проклятым могулам за смерть своего деда.

– А я клянусь в том, что когда смогу, то буду с тобой рядом, – сказал его друг. – Видит Бог, для меня твой дед был вторым отцом.

А когда Тимур вернулся, то застал не только больного отца Тарагая, который получил немало ран в боях, но и умирающую первую жену – юную Турмуш-агу. Она не перенесла долгих расставаний с любимым мужем, его недостаточной любви к себе. Ведь большую часть сердца он отдал сестре Хусейна – Ульджай Туркан. Весть о свадьбе с ней и несомненное счастье мужа совсем подкосили бедняжку. Она только сказала: «Да хранит тебя Аллах, Тимур, я виновата только в том, что была слишком юна и неопытна для тебя». Рядом заливался горючими слезами в руках няньки их малолетний сын Умаршах и ревела годовалая дочка Тагай-шах. Плакала старшая сестра Тимура – Кутлук Туркан-ага, которая всем сердцем привязалась к девочке, жене любимого брата, сама ее всему научила. Кутлук Туркан помогала ей воспитывать детей, а теперь взялась помогать и с похоронами несчастной Турмуш.

За советом, как ему быть дальше, в те дни Тимур пришел к шейху Шемсу Ад-Дин Кулалю, известному в Шахризабе мудрецу. Как-никак, это ему Тарагай рассказал свой сон незадолго до рождения сына, и это шейх дал имя молодому воину. Шемс Ад-Дин и прежде давал много полезных советов Тарагаю Барласу, этот же праведник наставлял и его юного сына, пока тот взрослел. Благодаря ему Тимур хорошо знал Коран и часто цитировал его. Раздоры в улусе, смерть высокого покровителя, потом – смерть юной жены, перед которой он всегда чувствовал свою вину, – все это вывело из равновесия душу Тимура.

Об этом он и рассказал шейху, своему наставнику.

– Бывает так, что от нас ничего не зависит, – сказал ему мудрец. – Мы можем стократно бороться за желаемое, но не получить ничего. Сейчас ты в руках Господа, следуй же по стезе его, – наставил молодого воина Шемс Ад-Дин Кулаль. – И помни о пророчестве своего отца.

И Тимур помнил – каждый день и каждый час. Оно всегда пусть отдаленным эхом, но звучало в его сердце.

В 1360 году Тимуру исполнилось двадцать четыре года. Именно тогда, через два года после смерти эмира Казагана, на Мавераннахр и напал ненавистный хан Могулистана Туглук-Тимур. В нем текла кровь Чингисхана, он презирал своевольных эмиров Мавераннахра, прятавшихся за стенами городов вопреки воле великого завоевателя, и видел за собой право объединить под своей властью весь Чагатайский улус.

Достойно противостоять Туглук-Тимуру в Мавераннахре ни у кого не было сил. Но страстное желание было – и особенно у эмира Хусейна. Ведь могулы захватывали город за городом, захватили они и Балх. Древний город сам открыл им ворота. Почувствовав, что предательство рядом, а может быть, и смерть, Хусейн бежал еще раньше из дедовской вотчины со своей семьей. Вернуть Балх и мстить могулам и своим предателям-эмирам до самой смерти – это была его цель и его долг. Тимур тоже решил воевать с могулами. Они сколотили каждый по отряду человек в сто пятьдесят, но в первую очередь чтобы защитить свои дома и родных от других эмиров и беков, ведь за последние два года их родина стала одним разбойничьим гнездом. И вот два друга встретились и объединили свои силы. Два вождя на одно небольшое войско. Они поджидали на дорогах Мавераннахра небольшие отряды грабителей-могулов и уничтожали их. Но не брезговали нападать и на караваны враждебных эмиров – надо было как-то кормить семьи. Теперь все жили как в дикой степи. Нет законного хана – нет самого закона. Не возьмешь ты – возьмут у тебя. Не убьешь ты – убьют тебя. Так иди – возьми и убей, и будешь жить, и прокормишь семью.

И все-таки это именно они, Хусейн и Тимур, первые решили противостоять безжалостному захватчику.

Испепеляюще жарким летом 1360 года эмир Хусейн, беглец, претендующий на трон в Мавераннахре, и его лучший друг и родственник Тимур-бек из рода Барласов караулили за песчаными холмами, раскаленными на солнце, отряд грабителей-могулов. И когда наступила пора, они вскочили на коней и грозной лавиной высыпали из-за укрытия. Разморенные, не ожидавшие нападения, могулы едва успели взяться за луки, но три четверти отряда, пронзенные стрелами, тотчас повалились под копыта своих же коней. Оставшиеся успели свалить два десятка нападавших, схватиться за мечи, но ярость чагатаев быстро сломила их. Могулов не жалели – их вырезали сразу. Уничтожали как порчу, как заразу. Что до эмира Хусейна, в каждом враге, пришедшем из Могулистана, он видел убийцу своего деда Казагана.

Хусейну и Тимуру достался большой караван награбленного добра.

– Вряд ли я буду спрашивать, чье это имущество, – усмехнулся Хусейн. – Меня лишили вотчины, так клянусь небом, это будет хоть каким-то воздаянием за мои потери.

Тимур был с ним полностью согласен – и ему нужно было кормить семью.

Противостояние могулам, нападения на их отряды заставили хана Туглук-Тимура пройти огнем и мечом по еще не завоеванной территории Мавераннахра. Он уже взял Самарканд, тот сам открыл ему ворота, и теперь на очереди был город Кеш – «зеленый город», Шахризаб.

Хаджи Барлас, хозяин Шахризаба и части Мавераннахра, вначале готовился к битве, но одумался и бросился с семьей и челядью в бега – он спешил укрыться у родни в Хорасане. Тимур вначале последовал за хозяином клана, двоюродным дядей по отцу, но по дороге все думал: огромная земля, которую он любил и знал, осталась пуста! Люди брошены. Справедливо ли это? У него в обозе жена, двое четырехлетних сыновей-погодков: от Ульджай Туркан-аги, – Джахангир, и от Турмуш-аги – Умаршах. И дочка от Турмуш – Ака Бегим, которая неутешно плачет без матери. Куда он их везет? А главное – зачем? Чтобы обездолить навеки? Ведь дом его в Шахризабе! И вдруг Тимур почувствовал великую фортуну. А если переиграть судьбу? Поступиться немногим, чтобы получить столь многое и желанное? Школа, которую он прошел, служа эмиру Казагану, истинному вождю, многому его научила. Правитель должен быть сильным, смелым, хитрым, ловким, несокрушимым. Никто не пойдет за слабым и трусливым, за жалким беглецом! Да таковые и не имеют права властвовать. Их доля – скрываться в тени. Но поступиться чем-то придется.

Он нагнал Хаджи Барласа на берегу реки Амударьи и попросил того выслушать его. Дядя и племянник отъехали от каравана в степь.

– Хозяин, – доверительно сказал Тимур, – мы оба знаем: если твоя страна останется без правителя, то быстро придет в расстройство. Оставшийся народ и весь улус будут разорены противником. Многих перебьют, многих продадут в рабство. Я прошу разрешить мне вернуться в Кеш и поднять дух народа, а если Аллах позволит, то и всего улуса. Я помирюсь с пришедшими беками, готовыми воевать, и пойду на службу к хану Могулистана, и, даю слово, страна будет спасена от разорения.

Хаджи Барлас долго думал. Он то ловил твердый взгляд племянника, то смотрел вдаль, где остался его родной дом. Ему не хватило духу выстоять и дать отпор захватчику, но вдруг его молодой родственник сумеет спасти их общую землю? Пусть соглашением с врагом. В душе он уже похоронил родной вилайет (провинция) со всеми его жителями, ведь Могулистан был куда сильнее, и его законный хан Туглук-Тимур, если на то пошло, был Чингизидом и мог предъявить права на весь Чагатайский улус.

– Сделай, как решил, Тимур, – сказал Хаджи Барлас. Ноздри пожилого бека-беглеца раздувались от зародившейся в сердце надежды. – И даст Бог, мы еще сможем вернуться на землю отцов. В добрый путь!

У реки Амударьи Тимур повернул свой караван. С ближайшими верными людьми он устремился как можно скорее в Шахризаб.

Хаджи Барлас услышал то, что хотел услышать. У Тимура были свои далеко идущие планы. Через сутки он приехал к завоевателю и предложил ему свой меч. Наконец, чем гордый и жадный хан-могул Туглук-Тимур отличался от ненасытных и беспринципных эмиров Мавераннахра? Туглук-Тимур обрадовался такому предложению и поставил Тимура хозяином всего Кашкадарьинского вилайета, которым до того управлял Хаджи Барлас. Таким образом Тимур вдруг превратился из обычного бека в богатого феодала средней руки. Это был быстрый и удивительный взлет! Кажется, он удивил самого Тимура. Хан Туглук-Тимур вскоре ушел в Могулистан, но послал правителем в Мавераннахр своего сына – Ильяса Ходжу. А вот этому молодчику Тимур служить отказался и назвал выделенную тому территорию своей. Туглук-Тимур быстро понял, что его провели, но было поздно. Приняв титул эмира, который бы соответствовал его влиянию, Тимур уже подмял под себя западную часть Мавераннахра и не желал делиться обретенной властью с молодым могульским принцем Ильясом Ходжой. Тем более что жители раздробленного Мавераннахра увидели в новом воинственном эмире долгожданную защиту и спокойствие своих очагов. Он был плоть от плоти этой земли – ему поверили всем сердцем. Легкость, с какой ему удалось взлететь, поневоле заставляла Тимура вспоминать о пророчестве отца, как во сне тот увидел воинственного молодого человека, давшего ему меч. Он слышал отцовские слова: «Я стал играть с мечом, и отблески от моего клинка полетели во все стороны света. Лучи пронзали горизонт! Это было за год до твоего рождения, Тимур…» А еще до него то и дело доходили слухи, что где-то на границе с Афганистаном его друг эмир Хусейн собирает войско для борьбы с могулами.

Но, сумев так быстро подняться, Тимур стал врагом не только могулистанского правителя Туглук-Тимура, но и хозяина своего клана – Хаджи Барласа. Укрывшись в Хорасане, тот наблюдал за тем, как развиваются события на его вотчине. И что же он увидел? Тимур не только остановил посулами и мечом могулов, но и утвердился в Кеше на правах его нового хозяина. И не спешил звать назад истинного правителя этой земли.

То и дело рыча: «Самозванец!» – Хаджи Барлас помчался в Кеш и поднял восстание беков, еще недавно своих подданных. Те плохо понимали, за кем идти: за новым вождем Тимуром или за старым Хаджи Барласом. Силы разделились. Войска столкнулись в долине реки Кашкадарья, в Акяре. В кровопролитной битве, о которой летописец сказал: «Богатыри обоих войск так славно поработали, что век Рустама и Инфандияра был бесславно посрамлен»[16]. В конце концов победил Тимур, и его родственник и бывший хозяин Хаджи Барлас бежал в сторону Самарканда, к своему покровителю Баязид-беку. Но этой битве, на фоне угрозы могулов, никто не был рад, и после победы многие беки ушли от Тимура.

В марте 1361 года Туглук-Тимур вернулся с еще большим войском. Теперь он уже твердо решил захватить весь Мавераннахр. И теперь Хаджи Барлас сам бросился к нему на службу, желая заполучить назад свой Кашкадарьинский вилайет. Но никто не спешил вернуть ему землю. А когда казнили его покровителя Баязид-бека, Хаджи Барлас испугался гнева Туглук-Тимура, вновь перешел Амударью, чтобы попасть в спасительный Хорасан, но по дороге вместе с братом пал от рук неизвестных заговорщиков. Одни думали на хана Туглук-Тимура, другие на племянника Тимура. Но когда последний завоюет Хорасан, то показательно истребит многих, кто так или иначе мог участвовать в нападении на Хаджи Барласа, а землю, где был убит родственник-бек, отдаст навсегда его потомкам. Как бы то ни было, но первый из явных противников Тимура, его дядя, сошел с исторической сцены. Никогда бы Хаджи Барлас не принял племянника своим хозяином и владетелем своих кровных земель.

А вот хан Туглук-Тимур вскоре победителем въехал в Мавераннахр. Он был и милостив, и жесток одновременно. Бил кнутом и угощал пряником. Как сказал летописец о втором приходе Туглук-Тимура: «Когда он дошел до Самарканда, страна Мавераннахра целиком подпала под его власть. Все беки вынужденно вошли в подчинение хану. Хан подвергал йасаку[17] всякого, у кого в груди было малейшее сомнение (сомнение в нем, хане. – Авт.). А к тем, кому он доверился, проявлял милость и почтение».

Бунтарь эмир Тимур мог рассчитывать как на первое, так и на второе. Причем куда больше на йасак, чем на прощение и благоволение. Но звериная интуиция подсказывала ему, что хан не станет убивать одного из самых почитаемых военных вождей Мавераннахра. Конечно, хану очень бы этого хотелось! Но он не должен был переступить эту черту.

С такими мыслями и сомнениями строптивый эмир Тимур и въехал в Самарканд в сопровождении отряда избранных бойцов.

Они ехали и озирались по сторонам. Старый обветшалый дворец, охрана могулов повсюду. Враждебные взгляды ненавистных степных волков.

И вот молодой эмир Тимур предстал пред очами хана Туглук-Тимура. Скрестив ноги, тот сидел на возвышении, на ковре, как и положено хану кочевников, в окружении своих приближенных, одетых в дорогие халаты. Рядом с ханом неподвижно сидел молодой человек с очень злым лицом. Сын хана – Ильяс Ходжа Оглан! (Оглан – принц крови Чингисхана.) Вот кто ненавидел Тимура! Позади стояли нукеры хана. Все смотрели на Тимура. Круглые загорелые прокопченные лица, узкие глаза. Чистые монголы! У Тимура тоже отдаленно читались монгольские черты – кровь диких предков, которыми он очень гордился! Но за полтораста лет много разной тюркской крови влилось в его породу, и лицом он уже мало походил на свою далекую степную родню.

– Садись, эмир Тимур, – указал перед собой хан Туглук-Тимур. – Отведай моего кумыса. Лучшие кобылицы Могулистана дали это волшебное молоко. А как перебродило оно! Выпьешь чашу – сразу ударит в голову, и мир расцветет перед тобой!

Он засмеялся, и засмеялись все его царедворцы, сидевшие в расписных халатах и пившие кумыс.

Тимур сел, поджал ноги, испил из пиалы бодрящего напитка. Пил и думал: а не отравлен ли этот кумыс? Но и отказаться пить его – все равно что плюнуть в лицо хану. Могут и зарезать тут же. Показательно. И его соратники за воротами не спасут, и тех еще перебьют.

– Ты любишь этот город? – спросил Туглук-Тимур.

– Да, мой хан, – ответил Тимур. – Я люблю Самарканд, хотя родился и вырос в Шахризабе. В зеленом городе Кеше. Его я тоже очень люблю.

– Города! – презрительно усмехнулся Туглук-Тимур. – Великий Чингисхан заповедал нам жить вольной кочевой жизнью и смотреть на города свысока. Они точно оковы на руках и ногах свободного воина. Каменный дом для человека становится обузой. А домом должны быть земля и небо и твой шатер, который ты можешь поставить где угодно, на любой земле, которую завоевал. Мне тоже нравится твой Самарканд, он красив, но я бы не отдал за него и десяти йигачей вольной монгольской степи! Твои предки были монголами, не так ли?

– Это так, мой хан.

– Вот видишь, в твоих жилах течет самая благородная кровь в мире – кровь господ. (Определение из Ясы Чингисхана. – Авт.) И твои предки ходили в походы с моим далеким дедом?

– И это так, мой хан. Во все походы.

– Это хорошо. Не будем же менять положения вещей. Вот зачем я вызвал тебя, эмир Тимур, – уже куда серьезнее сказал хан. – Всем известно, что ты – первый бахадур Мавераннахра. Ты умен и отважен, ловок и хитер. Про тебя говорят: он как опытный дикий зверь! Силен, вынослив, отважен!

– Благодарю на добром слове, – поклонился Тимур.

– Но порой, как дикий зверь, он и коварен, – многозначительно договорил хан. – Выследит, вцепится и порвет! Только подставь шею! Тебе не откажешь и в этом, – кивнул Туглук-Тимур. – Не так ли?

Тимур поднял на него глаза: куда он клонит?

– В поединке необходимо и мужество, и ловкость, и коварство, – заметил молодой воинственный гость. – Особенно если противник сильнее тебя.

Это был и комплимент, и вызов хану могулов. Но, кажется, Туглук-Тимуру его объяснение пришлось по вкусу.

– Вот что я решил, эмир Тимур. Казан-хан, да будет Аллах милостив к его душе, объединил под своей властью весь Чагатайский улус. Тем самым он действовал по воле своего далекого предка – великого Чингисхана. Эмир Казаган, будь он проклят во веки веков, убил законного правителя этой земли и присвоил власть себе. Он плохо сделал, за что и поплатился головой. – Хан выждал паузу. – Я знаю, что ты служил ему, но кому тебе еще было служить? А еще я знаю, что в твоих друзьях его мятежный внук эмир Хусейн, но прощаю тебе эту дружбу. Тем более что дружба между вождями часто недолговечна и вступают в нее только лишь для того, чтобы укрепить свои силы сегодня. Завтрашний день может все перевернуть.

Он зрил в корень, этот хан могулов! Знал, о чем говорил.

– А теперь о главном, эмир Тимур. – Туглук-Тимур гордо поднял голову. – Потрясатель мира великий Чингисхан и мой предок тоже, и я буду следовать тем законам, которые он утвердил. Улус Чагатая должен быть един, и я пришел в Мавераннахр, чтобы утвердить это правило. Я – новый хозяин Чагатайского улуса, но охватить все великие земли своим вниманием сложно. Я буду править в Могулистане, а мой сын, Ильяс Ходжа, в Мавераннахре. Однажды ты воспротивился этому, но я простил тебя. Более того, у тебя же, эмир Тимур, будет свое великое и уважаемое место, для которого, возможно, ты и рожден.