Кирзовая сумка

БАСАРГА

Небольшой домик на веселом пригорке мать купила у Леоновых на пастушьи деньги. Спустишься по траве-конотопке вниз, и ты у реки с чудным названием Балахлей. В засушливое лето этот участок не так многоводен, и через него запросто можно было перебросить коробок спичек. Но через сотню метров, ближе к Чухиному омуту, река набирала силу. Тут же, у пригорка, словно разглаживая длинные водоросли, впадала маленькая речушка с не менее экзотическим названием Басарга, которую и вовсе можно было преодолеть одним прыжком.

На вид она вроде и тихая, но по весне, напитавшись талыми водами, раздавалась вширь и угрожала огородам многих сельчан. Но главная тревога в половодье все же исходила от Балахлея.

Однажды обе речки будто сговорились, и случился такой мощный разлив, что мы, междуреченские, с неделю не ходили в школу. От водной стихии тогда пострадали большие и маленькие мостики. Выручал местный рыбак дядя Митя Москвин. Он снаряжал свою просмоленную лодку и наиболее отчаянных переправлял в магазин за продуктами.

Иногда он выполнял просьбы учителей и привозил нам домашние задания. Но до них ли было, если в лесу пошел березовый сок, а взрослые, просачивая наметками мутную воду, таскали щук, чебаков, окуней. Увязывались за ними и мы, чтобы на кострищах Каролишки приобщиться к артельной ухе.

Не особо-то горевали по школе междуреченцы Ванька Китаев, Пашка Пегов, Митька Кармацкий, Ванька Бердов. Правда, был в этой компании еще Иван, и тоже Бердов. Чтобы их не путать, одного прозвали по имени матери: Ванька Дунин. В учебе он преуспевал и статус отличника не позволял ему расслабляться.

Эти парни были постарше меня и моих приятелей Кольки Демьяновича, Сашки Упорова, Вовки и Тольки Кармацких лет на пять-семь и уже познали курево, самогон и азарт картежной игры.

Затейником и заводилой у них в этом деле был Ванька Китаев. Анекдотов и забавных приключений он знал великое множество да к тому же обладал природным даром рассказчика. Бывало соберутся где-нибудь на задворках покартежничать – и Китаев начинает травить. И какая уж тут игра – побросав карты, парни со смеху катаются по траве. А он лежит, опершись на руку, и невозмутимо поковыривает былинкой в зубах. Когда публика разряжалась, Ванька, чуть улыбнувшись, продолжал: «Ну что, продри..?! – дальше будет покруче». И, оглядевшись, нет ли поблизости «мелюзги», вроде нас, выдавал анекдот с перчинкой.

В годы моего детства сельские улицы еще не имели наименований и прозвище к этой окраине Кротово – как ни странно, прижилось не от большой реки, а от Басарги.

«Ты где живешь? – За Басаргой».

«Куда по грибы пойдем? – За Басаргу».

Или: «За Басаргой у Каролишки все перепахали, и скотину негде пасти».

Человек уже побывал в космосе, а у нас все еще не было электричества. И печки некоторые экономные хозяйки растапливали соседскими угольками. Занять кусок мыла, щепотку соли или сахара, перехватить «до завтрева» хлеба было в порядке вещей, и ни кем из соседей не осуждалось. За Басаргой был подходящий типаж для сьемки дореволюционного кинофильма: некоторые дома стояли под экзотической дерновой и берестяной кровлей. Вместо большака шла торная дорога, покрытая густой и теплой пылью. Машины по ней ходили крайне редко, но когда вечером прогоняли с пастбища скотину, облако чернозема долго висело над дорогой, словно не стадо прошло, а колонна танков.

Но, несмотря на отсутствие цивилизации, жить в междуречье мне нравилось. Здесь практически все знали друг друга поименно, а двери домов закрывались на замок только в случае дальнего отъезда. Собаки и те принюхались и не гавкали на ближних соседей, и только петухи никак не могли сговориться и «сверить» часы.

И все-таки мне не давало покоя столь загадочное название Басарги. Познав на уроках истории некоторые факты татаро-монгольского нашествия, я фантазировал:

«В конце 16 века, в один из жарких летних дней, полчища хана Кучума, преследуемые дружинами Ермака, остановились у небольшой речки. Хоть и не широка она была, но коню перескочить ее не под силу. Чтобы удостовериться, один из ханских нукеров разогнал своего скакуна, но на выходе на другой берег конь не дотянул и завалился. Отряхиваясь от тины, всадник сердито выругался: «басарга!». И тогда главный воинский начальник приказал конникам выпить неприступную речушку до дна. После того как полчища Кучума осушили бедную речку, вытоптав до последней травинки берега, она долго болела. Маленькие лесные ручейки и роднички «вылечили» ее, и после весеннего снеготаяния она вновь набрала прежнюю силу. А от сердитого ругательства татарского воина пошло ее название «Басарга».

…За Басаргой уже весна,

Черны снега, и небо сине.

Оно, раскинув облака,

Лежит на крышах послезимних.

Поют залетные скворцы,

И лужицы блестят на солнце.

Вот – вот появятся птенцы

И в избах распахнут оконца…

СРЕДИ ДОБРЫХ ЛЮДЕЙ

…Пройдусь по бывшим улицам,

Где молодость прошла,

И вспомню поименно

Вех жителей села.

…Ребята, с какими людьми я встречался. Каких стариков и старух глубокознающих застал в живых! А их лица, походки, жестикуляция – МХАТовским актерам поучиться бы!..

– Совхозный пастух Илья Александрович Аксенов:

– Я Володимер знаш, как коня люблю! Он никогда на меня не заругатса, не то, что моя Наталья. – При этом он, не брезгуя, целовал своего вороного.

– Клышникова Ирина Матвеевна («флотчиха»). Больше девяноста лет продержалась на земле. Мы по-соседски дружили с ее внуком Васькой, который рассказывал, что бабушкин муж служил на флоте. Отсюда и необычное прозвище. На ней зиму и лето было бессчетное количество юбок, и трудно было определить, из какого потаенного кармана она доставала ключ от сундука, где деньги лежат.

– Тетя Нюра Фуфаева («Фуфаиха») – тоже соседка. После смерти Сталина по стране поползли слухи о войне, и она, тогда еще из Советской Украины, со своими малолетками Андрюшкой и Витькой приехала в Кротово и поселилась в «кургане». Однажды Витька обидел мою сестру Таньку, и моя мать надрала ему уши. Фуфаиха при встрече в отместку отвозила ее тяжелой кирзовой сумкой – таким способом была скреплена дальнейшая дружба двух одиноких женщин.

– Иван Святкин, немного родственник. Мне было лет тринадцать, когда мы в одной «бригаде» пилили дрова, и он целый день меня «таскал» на пиле. Проворный был мужик. Срубит березу потолще пивной кружки и целиком тащит в село. А во дворе разделает ее: что на жерди, что на дрова, а из веток веников навяжет.

– Тетя Анна Катюшина, портниха. Маленькая и горбатенькая, она во время разговора, прихрамывая, обходила человека кругом, улыбаясь, обсматривала, словно собиралась снимать мерку.

– Василий Карпухин – неплохой сапожник, конкурент моего дяди Николая. Глухонемой от рождения, он при разговоре издавал звук автомобильного стартера, после чего иногда вылетало едва понятное слово.

– Петр Иванович Кармацкий, участник русско-японской войны 1904 года. По утрам ему замешивали тесто, и он для «конфорту» подкладывал его под культю, прежде чем пристроить вместо ноги деревягу.

– Дядя Вася Белан. Тоже пришел с фронта с «трофеем» – деревягой. Но как он на одной ноге стога вершил, смотришь – словно яичечко!

– Анатолий Воробьев, мастер спорта по борьбе, учитель физкультуры в Кротовской школе. Вспоминается, как на одной из гулянок в районе Каролишки он под общее одобрение учительской компании уложил директора Штейна на лопатки прямо… в муравейник.

– Суйкова Екатерина Петровна. Мало кто ее величал по отчеству, а фамилию и вовсе не знали. Тетя Катя и все. Удивительная была старушка. Я не раз видел, как она голыми руками вынимала из печи чугунок с варевом для скотины и несла его остужаться в сенцы. Позднее я поинтересовался у знакомого физика. И он мне растолковал: «пока в чугунке что-то кипит, его можно спокойно брать за нижнюю часть незащищенными руками». Гостеприимству тети Кати не было предела. В ее домике всегда можно было обогреться. Особо знакомых она непременно усаживала за стол. А сколько квасу я у нее выпил в летнюю жару!

– Иван Самарин, заведующий пилорамой. Без малого полтора центнера весил дяденька. Жил он в деревне Вилково и ездил к работе на лошади. Когда он усаживался в повозку, она прогибалась до критического состояния. Подобных тяжеловесов в округе не было.

– Михаил Южаков – «король» бензозаправки. Вот времена были: бензин и газвода в одной цене! Мой корреспондентский транспорт он иногда заправлял и за спасибо.

– Особо бы хотелось отметить в разделе минипортретов Иосифа Поступинского, Наполеона Буйнова и Лаврентия Зануду. Таких редких имен, как у них, в Кротово больше не было.

Оська Поступинский был у молодежи в авторитете, а кое-кто его и побаивался. Он приходил на сельский стадион, где старшеклассники сдавали стометровку и шутливо предлагал физруку:

– Ставь, Василий Евдокимович, на финишной поллитровку, я с рекордной скоростью прибегу!

Лаврентий Зануда, кузнец. Невысокого роста крепыш, он приходил в спортзал, где мы, 7—8классники, с натугой тягали сорокакилограммовую штангу и, улыбаясь, спрашивал: «Что вы тут поднимаете?» Затем брал наш «рекордный» вес и без особого напряжения несколько раз выжимал его одной рукой.

– Володя Зубов, тракторист. Летними вечерами мы, искупавшись за день до десятка раз, ждали его аттракциона, когда он придет на Чухин омут умываться после работы. Разжигая азарт, он неспешно раздевался, тщательно намыливался и бесшумно уходил минуты на 2—3 под воду. Пронырнув без единого всплеска метров тридцать, он оказывался где-нибудь на другом берегу в зарослях кувшинок.

– Максим Дюрягин, в народе Максим Перепелица или чудак №3. Небольшого росточка «нетоварного» вида. И жена то его далеко не Мерилин Монро, но произвели на свет красавца сыночка. Когда он приезжал разодетый, как лондонский денди, местные «воздыхательницы» сходили с ума.

– Дядя Вася Крикунов, директор маслозавода. А по-простому я его называю, потому что с его сыном Славкой мы дружили. На маслозаводе мы частенько подрабатывали. Летом в сезон сенокоса подвозили к стогам копны. В совхозе за одну ходку платили пять копеек, а маслозаводские отваливали по гривеннику, да еще сливок на полевом стане напивались от пуза. Хорошие заработки были и на изготовлении тары под масло. Было время, маслозавод выдавал в сутки до двух тонн готовой продукции. Местный бондарь дядя Леня Симонов «зашивался», и тогда к сборке деревянных ящичков подключался его сын Петька. Случалось поучаствовать в этих «авралах» и мне.

– Баба Маня Упорова. Внуки ее звали «мама старая». Очень душевная была старушка. Когда на Рождество приходили к ней славить, она усаживала на подушку или овчинный полушубок (чтобы велась птица и овечки) и угощала нас.

– Иван Филипай. Был он длиннорук и узкогруд, но чертовски проворен. Крепче его в совхозе никто навильники не поднимал. На стогомете брал на вилы столько сена, сколько сдюжит черенок. А черенки в его ручищах лопались, как карандаши. В МТМ кто-то предложил приварить к вилам трубу-двухдюймовку. Но тогда нужно было усилить и сами вилы.

– Николай Чухин, шофер, весельчак, говорун. Его отец Илья Егорович прожил больше сотни лет, и старше его я не знал.

Как-то в «районке» пропечатали его в кабине автомобиля. Его – не его. Снимок был невзрачен, но подпись под ним четкая. Но главный конфуз – кабина в перевернутом виде. При первой же встрече Николай Ильич иронично упрекнул: «Ну, ребята, на разных машинах езживал, всяко бывало, но чтобы вверх колесами!!!»

– Максим Московкин, мастер совхозного стройучастка. Я его вспомнил, когда оформлялся на пенсию. Прикинул, а ведь под его руководством с 12 лет начал работать. Но оказывается, все это в счет не идет. В школьные каникулы мы старались хоть что-то заработать на свои и на семейные нужды. Сенокос, прополка сосенок в местном лесничестве, заготовка дубовой коры; счастливчикам удавалось поработать на кирпичном производстве. Московкин брал всех, но и крепко надувал при расчете. Иной месяц по его нарядам мы и по червонцу не зарабатывали, хотя в нарушении всех трудовых кодексов трудились с утра до вечера. Прошло много лет, и он нашел меня в редакции. Его по каким-то причинам стали притеснять, и он искал защиту.

– Татьяна Степановна Войщикова, учитель географии. Почему-то я считал ее самой строгой и самой старой учительницей в школе. Может потому, что она еще учила моего дядю Мишу, и он, мальчишка из бедной раскулаченной семьи, помогал ей по хозяйству, и она его подкармливала.

– Александра Ивановна Сорокина (Сорочиха) – маленькая юркая старушка, большая огородница. Как только начинался учебный год, она подгадывала к школьной перемене с корзинкой красных помидоров. По 5 – 10 копеек, в зависимости от размера, мы расхватывали их словно какой-то заморский продукт. Дома ругали: «С голодного краю что ли, вон свои есть!» Но свои не успевали дозревать и съедались чуть побуревшими. Ходили слухи, что до «краснощекости» она их доводила какими-то укольчиками. Зимой у Сорочихи тоже был приварок: привозила к школьному крыльцу на санках творожные сырники – лакомство вместо мороженного, которого мы – сельские ребятишки – не знали.

Ее звали спекулянткой и никогда по имени…..

…В последнее посещение Кротовского погоста увидел небольшого юркого мужичка, снующего между могилок и раскладывающего угощение. Он обошел с десяток, а может больше захоронений, и возле каждого перекрестился и что-то положил. Я не думаю, что у него тут столько родственников. Вполне вероятно, что он памянул и своих бывших соседей, знакомых, друзей…

Вот и я, только в другой форме: по строчке, по безобидной фразочке «положил» (посвятил) моим землякам в своих трех книжках.

…Описал, что в детстве видел,

Все, что друг мне подсказал.

Пусть простят, кого обидел,

Да о ком не рассказал.

* * *

В скромном спецвыпуске районной газеты «Слава труду» о двухсотлетии Кротово, к большому сожалению, составители не упомянули известных уроженцев села: полковника, теперь уже в отставке, Петра Дмитриевича Чухина; уральского ученого, преподавателя Свердловского горного института Ивана Афанасьевича Бердова; доктора физико-математических наук, ученого с мировым именем, челябинца Александра Николаевича Брызгалова и других, некогда покинувших родные гнезда и посвятивших себя избранному делу.

ФОТОГЕНИЧНАЯ ПРОФЕССИЯ

Интервью

Грамотеи

Мимолетное знакомство

Нетипичная журналистика

Плагиат и штампы

Фотогеничная профессия

«Говорит Аромашево»

Соблазны

Где вы, юные дарования?

Один из выпусков института «Гармония» при ТЦ «Амурский»

Кроме начального, общего, среднего и высшего образования есть еще «наивысшее» – дополнительное, которое позволяет молодым людям сориентироваться в выборе жизненного пути.

Интервью

У хорошего корреспондента и корова мычит, а у плохого и доярка молчит.

Редакторская поговорка

Редактор с чеховской фамилией Беликов поручил ко дню легкой промышленности написать о торжественном мероприятии текстильщиков. В зале Дворца культуры с сервированными по-праздничному столиками нашелся отдельный уголок и корреспонденту.

После многочисленных речей, пожеланий, награждений и разогрева под хорошие закуски гости расслабились и, по моим расчетам, вполне «созрели» для интервью.

Соблюдая определенный этикет, поклевал вилкой некоторые деликатесы, к спиртному, однако, не притронулся. Мои сверхскромность и одиночество с блокнотом заметили. Через некоторое время, проявив находчивость, начальница одного из цехов делегировала к моему столику двух прекрасных дам. Ни интервью, ни дружеского знакомства с молодыми текстильщицами в тот вечер не предполагалось: свои вопросы я подготовил увешанным орденами и медалями ветеранам. Но девчата, как две обворожительные бабочки, вспорхнули передо мной и присели напротив, обдавая нежностью духов.

– А вы почему, молодой человек, скучаете? – белозубо ослепила одна из них.

– Вот, готовлю заметки для газеты, – отпарировал я.

На что вторая спутница, чуть смущенно пододвигая уже наполненные бокалы, предложила:

– Давайте выпьем за вашу газету, за вас и, конечно, за нас, работников легпрома!

Дальше пошли тосты более романтичные и шутливые, сопровождая которые девчата только обмакивали в бокалы губы, а я, демонстрируя молодецкую удаль, опрокидывал по полной…

Домой я приплелся за полночь и мало, что помнил. Молодая жена и теща проглядели все окна, ожидая хозяина. Были более благоприятные семидесятые, и меня, слава Богу, не раздели на улице и не ограбили.

Редактор Вячеслав Михайлович был не доволен. Вместо запланированного интервью пришлось втиснуть «прокисший» тассовский материал.

Девчат, которые «по-комсомольски» укатали меня на вечере, я больше не видел. Да и как их узнать в цехах среди сотен таких прекрасных и неповторимых. И только начальник тростильного цеха Татьяна Анисимова при встрече загадочно улыбалась: подосланные ею «агенты» справились с задачей отлично!

ГРАМОТЕИ

МИМОЛЕТНОЕ ЗНАКОМСТВО

Еще на ветках ни листочка,

Сквозь гомон улиц городских,

Куда ты, маменькина дочка,

Куда ты, в туфельках таких?

Этот отрывок из лирического стихотворения московской поэтессы Ларисы Таракановой почти сорок лет не выходит у меня из головы.

Небольшая предыстория. Летом 1972 года на тюменской земле проходил литературный праздник. Десятки известных писателей и молодых собрались сначала в областном центре, а потом разъехались по районам. Аромашево, где я работал в райгазете, они почему-то обошли и остановились в соседнем Сорокинском районе. Я переговорил с редактором Леонидом Устюговым, и он откомандировал меня туда как спецкора. Сорокино я знал хорошо. Не так давно село Кротово, где я учился, было в подчинении этого района; местный военкомат призывал меня в армию. Здесь было много знакомых, но главное, в сорокинском фотоателье обосновался мой хороший приятель Николай Попов. Он то и известил меня по телефону о приезде высоких гостей.

Так, благодаря «зоркому глазу» Николая Петровича, в моем альбоме появились фотокарточки с того литературного мероприятия: вот я в группе писателей, а на двух других снимках о чем-то говорим, а может, даже спорим с Ларисой Таракановой. Совсем недавно у двадцатилетней девчонки вышла книжка-первенец «Птица воображения», и она наизусть продекламировала мне несколько стихотворений. С легкой руки знаменитого омича Леонида Мартынова, теплых рекомендаций Булата Окуджавы и Юлии Друниной ее по этому небольшому сборнику приняли в Союз писателей.

Я рассказал Ларисе о трагической судьбе местного поэта Владимира Белова. Она сочувственно жалела, что их плотный график литературных мероприятий не позволяет ей встретиться с этим человеком.

С той памятной встречи прошло почти сорок лет. Какой она теперь стала, хрупкая московская блондинка? Из публикаций знаю, что Тараканова была делегатом 17 съезда ВЛКСМ, а это, по советским меркам, тоже немалый взлет. Сегодня у Ларисы Владимировны семь поэтических книг и замечательные исследования жизнедеятельности Петра Столыпина.

Говорят, что поэты нынче ни в чести. Но это ни про ее проникновенное творчество

…Что делать мне на празднике чужом?

Помалкивать. Потягивать боржом.

И из себя глядеть, как из дупла,

и чуять наступление тепла.

«ГОВОРИТ АРОМАШЕВО»

(к 40-летию районного радиовещания)

В старом здании аромашевской восьмилетки поручили организовать радиоредакцию. Наспех отремонтированное помещение обставили мебелью и необходимой радиоаппаратурой, в которой я мало что понимал. До армии знал дешевенький приемник – проигрыватель «Серенада», за который мать выложила в промтоварном магазине почти месячную зарплату. Приставленный для технического обеспечения долговязый связист Женька Артемов успокоил меня и показал, как нужно щелкать магнитофонной клавиатурой.

С месяц я присматривался, прилаживался к технике звукозаписи и столько же стажировался на областном радио. Вещание планировалось проводить два раза в неделю по 15 – 30 минут. Никогда бы не подумал, что эти минуты так «прожорливы»: чтобы их заполнить, приходилось пылиться по совхозным дорогам: готовить материалы с полей и ферм, привлекать к выступлению специалистов сельского хозяйства и других направлений. В семь вечера подходили дикторы – зав. отделом культуры Лидия Петрова и звонкоголосый школьный трудовик Валентин Плесовских. Я с волнением включал тумблер, и трансляция растекалась по проводам, словно по жилам, на двадцатитысячную аудиторию района. Иногда по техническим причинам радиопередачи срывались, и идеологический куратор Тамара Николаевна Терентьева меня слегка журила.

Как-то пригласил для выступления председателя райисполкома, бывшего кротовского агронома, Стрелкова. С первых минут звукозаписи было понятно, что Михаил Александрович нечасто имел дело с микрофоном и поэтому волновался. Чтобы не смущать земляка, показал ему, где выключить магнитофон после записи, и вышел из студии. Когда через какое-то время вернулся, застал комичную картину: раскрасневшийся предрика сидел в ворохе распущенной пленки и нервно тыкал пальцами по магнитофонным кнопкам, пытаясь остановить непослушный агрегат.