Люди как люди. Сборник рассказов

Андреевой даже улица показалась розовее.

– Как раз сегодня никаких планов нет, приезжай, – улыбнулась она.

– О-кей! – попел Гусев, – буду через полтора часа.

Татьяна развернулась обратно в магазин за водкой и оливками.

Нынешний вечер прошел как и первые посиделки. Теперь уже не говорили об институте (ведь обсудили вдоль и поперек), теперь болтали о книгах, о фильмах, о событиях в мире и обо всем, что приходило в голову.

«А Гусев не такой тупой, как казалось вначале», – подумалось Таньке.

С ним было весело и интересно.

Андреева подумала, что Нинка бы охренела, увидев в ее ромашковой кухне Гусева – холеного и модного – восседающего среди салфеток и графинов. Это ж насколько ему осточертели его жены и подружки, что он готов провести пятничный вечер в компании потрепанного жизнью сорокачетырехлетнего бухгалтера Андреевой?

«Вероятно, я еще ничего», – предпочла подумать Татьяна.

Пироги снова зашли на «ура», она постаралась не думать о данном им ранее совете на их счет.

Несмотря на все ее смутные надежды, несмотря на надетый ею новый халат, Гусев по прежнему сценарию веселился и пил, а потом стремительно упал спать.

Татьяна некоторое время сидела напротив дивана и смотрела на него. Какой же Гусев красивый мужик, ее диван больше никогда не увидит такого прекрасного мужика. Как жаль, что Гусев с одинаковым энтузиазмом смотрит и на диван, и на Андрееву.

Таким образом повторились три ночевки Гусева.

Татьяне вдруг показалось, что она очень старомодна на фоне своего одногруппника. Сначала она купила новый диван, потом наняла бригаду переклеить обои в квартире, переделать за неделю ванную комнату и купила новый кухонный гарнитур. Татьяна радовалась, что Гусев с его водкой очень кстати встряхнул весь ее мирок, подернутый паутиной.

Еще через неделю она пошла к парикмахеру, постриглась и выкрасилась в светлый цвет.

Душа ее пела. Жизнь заиграла новыми красками. Она ощущала себя обновленной и взбодрившейся.

А Гусев объявлялся с периодичностью раз в неделю, влетал в дверь как ветер, рассказывал о своих делах и своих женщинах – что очень ее задевало – и так же стремительно улетал. Он заметил все перемены и хвалил Андрееву.

– Мм, новая прическа? – Михаил жевал пирог и показал ей кулак с поднятым большим пальцем, – очень круто!

– Ой, спасибо… – заулыбалась она.

Он приносил пакеты продуктов и даже небольшие презенты, например, духи на восьмое марта. Такого у Андреевой не бывало очень давно.

Нинка грызла ногти, слушая ее рассказы про таинственного ночного посетителя.

Через неделю у Андреевой был юбилей – сорок пять лет.

Она впала в депрессию, но заказала ресторан и назвала двадцать человек гостей: родню, коллег и некоторых друзей.

– Михаил, – неуверенно начала она, – я буду праздновать день рождения и хочу тебя позвать. Понимаю, ты можешь отказаться, ведь мы просто общаемся…

– Танька, ты что, я приду, обязательно приду, ведь мы теперь закадычные друзья! – засмеялся он и поцеловал ее в щеку.

«Что ж, прекрасно», – улыбнулась она.

– Нина, да нет же, он не идет как мой кавалер, и не вздумай это на банкете никому брякнуть! – взмолилась Татьяна, – ну, все, до завтра, не опаздывай, в семь часов.

Татьяна посмотрела на свое лиловое платье на вешалке и подумала, что оно не очень-то похоже на подиумное, но на чаше жизненных весов были или пироги, или подиумные платья. И до завтра чашу весов вряд ли удастся склонить в другую сторону.

Она перепроверила список гостей.

– Мама и папа… Игорь Иванович и три коллеги из отдела планирования… Нинка.. Ритка!

«Ритка…» – тревожно подумала Татьяна.

Ритка была ее сестрой. И она как раз сидела на чаше жизненных весов с надписью «подиумные платья». И чаша весов нисколько не накренялась, потому что Ритка весила килограмм пятнадцать, на взгляд Татьяны. Сестра работала фитнес-инструктором.

Они виделись ровно три раза в год – на рождество у родителей и на днях рождения друг друга. Ритка иногда звонила и вещала из какой-то неведомой Таньке жизни: то из ресторана, то с виллы из жарких стран, то с лошадиных скачек. «В семье не без урода», – подумалось Татьяне, но уродом как раз казалась не Ритка, а вся родня.

Она с удовольствием не позвала бы Ритку на праздник, но это было невозможно. Все-таки их отношения были добрыми.

Но даже нахождение Гусева и Ритки в одном списке уже вызывало смутную тревогу.

С тем она и уснула.

День юбилея был суматошным. Поздравления, визит к парикмахеру, организация вечера.

Наконец, в семь часов все расселись, полились приятные слова юбилярше. Нинка многозначительно подмигивала Татьяне, косясь на Гусева. Татьяна шикала на нее.

Гусев явился с цветами и подарочным конвертом, сидел среди гостей, веселился, пил и ел. И даже сплясал один танец с Нинкой, отчего та совсем разомлела и поплыла. Татьяна улыбалась.

Ритка в свойственной ей манере не явилась, хотя часы уже показывали десять.

«Это просто прекрасно», – тихо радовалась юбилярша.

Часть гостей уже разъехалась, часть развеселилась и танцевала. Андреева сидела в окружении Гусева и Нинки, они болтали и смеялись.

– Ой, Танька, кто это? – вдруг выпрямившись и протрезвев, спросил Гусев.

От досады Татьяна чуть не прослезилась – к ней через зал направлялась Ритка с букетом наперевес.

– Это моя сестрица Ритка, – сказала она, в этот миг желая выколоть Гусеву глаза.

Она как пружина шла им навстречу, казалось, даже копна ее темных волос подпрыгивала в такт.

«Почему она все еще такая красивая?», – со злостью подумала Андреева.

Ритка в узком платье приблизилась к ним, вручила букет и подарок сестре, обдав запахом каких-то волшебных духов, извинилась за опоздание, кивнула Нине. Потом обернулась к Гусеву, протянула ему узкую ладонь в кольцах и браслетах и низким голосом изрекла:

– Я Марго.

«Марго?! Какая ты Марго? Ты просто Ритка!».

– Да, Миша, это моя сестра Ритка.

Но ее уже никто не слушал. Михаил тут же пригласил ее потанцевать.

Татьяна была готова откусить себе локти.

«Это что ж такое? Я с ним общаюсь месяцами, проблемы его выслушиваю, всю свою жизнь ради него переменила, обои ради него переклеила?!… А тут явилась эта черноволосая коза, и он идет за ней как баран на заклание?…».

Подвыпившая Нинка раздула ноздри, мстительно глядела на танцующих и сочувственно хлопала Татьяну по колену. Таньке от бессилия хотелось заплакать. Они с Нинкой молча уставились на танцующих.

Очарованный Гусев присел рядом на стул:

– Танька, а ты чего молчала, что у тебя есть такая сестра?

«Вот потому и молчала!».

– Да как-то речь не заходила.

– Танька, она такая… она такая… – дышал ей в ухо Гусев. Меньше всего ей сейчас хотелось слышать «какая она». Она была даже не против, чтоб он снова назвал ее «пироговой богиней». А Михаил не унимался: – Ты видела, да у нее попа как орех!…

«Бельчонок, мать твою».

Остаток вечера для Татьяны был испорчен, как был испорчен сам юбилей да и последующая ее жизнь.

Несколько недель Гусев не приезжал, но регулярно звонил, болтал по-дружески, восторгался сестрой, отчего Татьяна впадала в ступор.

– Танька, твоя сестра – огонь! – воодушевленно напевал Михаил.

«Рита-огонек… Он вообще не допускает, что он мне нравится? Зачем он мне это говорит? Ах, да, я же его друган, у которого можно переночевать и с которым можно выпить водки…».

У Таньки щемило в груди, как только она думала о Гусеве и о своей сестре, а так как думала она о них постоянно, то и щемило круглосуточно.

Зато, изменив регулярности общения три раза в год, в гости прикатила Ритка.

– Таня, как у тебя дома стало красиво… ты молодец.

«Ложка меда в бочке дегтя», – уныло подумала Андреева.

– Та-дам! – с улыбкой Ритка извлекла из сумки бутылку вина.

«Да что вы все с бухлом ко мне едете? Лицо у меня, что ли, располагающее…».

Весь вечер прошел в противном для Татьяны русле беседы – расспросы и восторги по поводу их кавалера. Танька пила вино и как робот отвечала на вопросы. Да, экономист, да, знаю с восемнадцати лет, нет, не кретин. Танька подумала, что придется вытерпеть эту повинность, потому что признаться сестре в симпатии к Гусеву не хотелось. Гусев бы тоже удивился такому повороту. У них же дружба.

Ритка рассказывала, что Гусев водит ее в рестораны.

«А меня ни разу не водил, все дома на кухне. Неправа была банщица, сказав, что бывают женщины-рыбки и женщины-кошки. Бывают пироги и орехи».

Выпили Риткино вино, выпили еще и найденную у Татьяны бутылку.

– Танька, – Рита захмелела и жаждала общения с сестрой, – у меня ж такая бессмысленная жизнь… Вот ты – такая образованная… потрясающий человек… И все время совершенствуешься. Ходишь в библиотеки, театры, на выставки. И ходишь потому, что тебе это интересно, – она хлопнула по столу. – Я же туда иду, потому что модно и там надо показаться… А ты такая самодостаточная, не зависишь от этих мужиков.

Она отхлебнула из бокала.

«Я бы с удовольствием от кого-нибудь позависела. Даже паспорт бы отдала».

– А моя жизнь? – продолжала раскрасневшаяся Ритка, – моя жизнь несется со скоростью света, некогда остановиться. Доучилась-то с грехом пополам. Мальчики, мальчики… Как будто внешность – это главное…

– Ритка, ты дура, ты такая красивая с самого детства, – Татьяна поставила ей щелбан.

– Ха, теперь и не такая уж это естественная красота, Танька, чудеса хирургии и магические мази – вот теперь моя красота… Я в этой круговерти не думала и о детях, а теперь? Как ни погано говорить, но это ж только испортит мне фигуру и расписание. Я ж привыкла так жить. Я ничего не умею, кроме ф-фитнеса и ф-флирта… А мужики? Они ж слились в один многоликий образ… Вот ты, ты же можешь себе позволить не быть меркантильной. Твои мужики – скорее всего, какие-то неординарные люди, о которых мне остается лишь мечтать.

«Неординарные – вот самое то слово», – Андреевой даже стало смешно при воспоминании о своих очень неординарных мужиках.

– И все-таки ты дура, Ритка, – Татьяна подлила вина в оба бокала. – Ты такая яркая и легкая… и с годами, зараза, становишься только лучше! Жизнь твоя полна страстей, и желания исполняются по щелчку, – Танька щелкнула пальцами для наглядности, отчего Ритка вздрогнула. – А моя жизнь – это ж фильм «Моль-3»! Твое присутствие рядом только усиливает мою дурноту, и не спорь! – она подняла руку. – А что мне оставалось делать? Я училась как заведенная, да кому нужны эти знания? У меня нет мужа и нет детей. У тебя тоже их нет, но вообще по другим причинам…

Танька вздохнула.

– А эта квартира от бабушки? Бабушка была моим единственным многолетним сожителем, да и той не стало. Теперь живу с этими горами мертвых книг и зарослями цветов… А нормальные мужчины мне встречались только на страницах женских романчиков.

Она снова выпила.

– Но я рада, что в своем калейдоскопе ты не забываешь про сестрицу.

Они даже сплели руки, зачем-то выпив на брудершафт.

Сестра предусмотрительно привезла пакет замороженной брокколи, сварила ее и грызла весь вечер.

«Зараза, и ведь ни одного пирога не съела…», – грустно думала Татьяна, поедая свои идеальные выставочные пироги. Некстати вспомнился пудель Велюрчик. Велюрчика на выставку и пироги на выставку. Только не саму Таньку. Нет такой выставки.

– Смотри, я еще орехи привезла, – сестра высыпала в тарелку смесь фундука, кешью, арахиса и фисташек. Танька автоматически покосилась на зад Ритки, которая спросила: – будешь?

– Нет!!

Как привет из ада перед Танькой лежало приглашение на свадьбу Гусева и Ритки.

То есть «Михаила и Марго».

Андреева пила вино в одиночестве, так как больше к ней никто не заглядывал:

«Как же все у людей быстро и просто, всего четыре месяца знакомы. Еще и этот юбилей так некстати наступил… ».

Она корила себя за то, что позвала их на празднование. Но все-таки смогла взять себя в руки и позвонить обоим с выражением радости за брачующихся. Впрочем, они не заметили траура в заунывном голосе Андреевой, ведь оба были увлечены друг другом.

«Какое отвратительное стечение обстоятельств, – думала Татьяна, – впрочем, мне не привыкать, ведь уже не раз мне предпочитали какой-нибудь орех».

Наступил день свадьбы, который черной дырой зиял в календаре Татьяны. Она выпила антидепрессантов, на том и продержалась.

Мама и папа сестер Андреевых были очень рады за сестру-фитнес-инструктора, регулярно промокали глаза платочками и не забывали напомнить Татьяне, что «и ей уже давно пора».

«Мне много чего уже давно пора, – равнодушно взирала на праздник Татьяна. – Какие милые люди придумали антидепрессанты, полагаю, их жизнь целиком прошла счастливо и безоблачно».

Как только разрезали торт, Татьяна попрощалась и уехала.

Дома все-таки взгрустнулось, она поплакала, лежа на диване, на котором когда-то спал Гусев.

Прошло полгода, закончилось лето, стоял ноябрь, уже выпал снег.

В жизни Андреевой ничего не изменилось. От Гусева в последние недели не было вестей. С сестрой она почти не общалась – та, как и прежде, так же позванивала с вилл и скачек.

«Сколько ж можно отдыхать и скакать?».

Она шла с работы, держа в руке пакет с продуктами.

Было довольно прохладно. Татьяна представила, что сейчас придет домой, съест что-нибудь вкусное, потом залезет в ванну, чтобы согреться, и будет смотреть фильмы, а завтра можно спать сколько угодно – завтра суббота.

На крыльце подъезда неожиданно обнаружился Гусев. Он стоял в пальто и туфлях, сшитых на солнечную итальянскую зиму, подняв ногу, как воробушек. Он еще более отощал, нос у него был красный от холода.

«Зачем явился, орехожор?».

Но сказала: