Элла Алекс

– Я тоже не все места еще тут видел. Но говорят, что вот как раз где-то здесь… – он притормозил и свернул с трассы влево на одну из скромных дорожек-ответвлений, – …есть ооочень классное место.

Под крутым склоном скалистого холма в маленькой бухте приютился труднодоступный пляж. Берег почти сплошь был завален крупными камнями, оставляя редким островкам песка считанные квадратные метры. Шезлонги тут и там ютились вразнобой прямо на глыбах, иногда наполовину в воде. Над берегом нависла желтая скала в добрых пару десятков метров высотой, на вершине которой мы оставили «Фиат», а в основании скалы темнела пещера, достаточно обширная, чтобы в ней поместилась барная стойка со всеми запасами. Бармены едва успевали продавать напитки. Два самых больших и ровных каменных языка на берегу превращены в пирсы. В воду с них вели железные лесенки. Я не стал бы нырять с этих языков: под поверхностью воды отчетливо видны острые темные камни на глубине меньше половины человеческого роста. Заход в воду здесь сам по себе мог стать приключением. Люди плавали, осторожно огибая глыбы. Солнечный свет, легко проникающий в море до дна, отзывался в нем синими, зелеными, фиолетовыми пятнами. Цветные переливы заставляли хотеть назвать море лазурным. Хотя лазурный был не основным цветом, – мне просто нравилось, как соответствует месту звучание этого слова. Последовательность звуков лучше всего передавала настроение картинки: открытый светлый слог «ла» сменяется искрящимся, завлекающим пестротой и тенью слогом «зур», а из заполненной темнотой впадины выводит на яркий свет, простор и еще куда-то ввысь слог «ный».

– Действительно классное место. Здесь проводят оупен-эйры?

– Не знаю.

– Потому что место напрашивается на красивые прибрежные вечеринки, – делился я прикидками, стоя с Эли на каменном языке после купания. – Поставить хороший звук у пещеры, немного подходящего света под навесом. Сбить шезлонги в кучу, из них получатся отличные мягкие зоны. В России я иногда организую вечеринки. Думаю, что если бы переехал куда-нибудь сюда, мог бы заниматься тем же.

– Почему бы нет? – рассеянно отозвался Эли. Он посматривал по сторонам. Грудь колесом и вальяжная манера подсказывали, что он тоже специалист по вечеринкам, только в другом смысле. Истинная цель приезда на незнакомый пляж была понятной: донжуан охотился, расширял угодья и высматривал добычу. Я гнул свое, пытаясь отвлечь его от мыслей о девушках:

– Ресторан, который вы хотите открыть здесь с друзьями… Вы могли бы устраивать выездные вечеринки на берегу. Был бы отличный рекламный ход.

– Может быть. Мы хотим открыть его в старом городе рядом с университетом, чтобы летом обслуживать туристов, а зимой студентов. Если все пойдет как надо, можно будет подумать и о кейтеринге, о выездных вечеринках…

– О свадьбах на пляже, например. Вот, уже нашли отличное место – обвел я пляж рукой.

– Да, отличное место, – подтвердил вердикт Эли.

Через пятнадцать минут, смыв с себя соль под пляжным душем, мы снова уселись в машину. Но, – чего я ожидал? – Эли заметил на дороге двух девушек, шагающих в сторону пляжа. Ничего выдающегося, просто симпатичные девушки. Но ему этого было достаточно. Он притормозил прямо около них и принялся махать рукой, улыбаться и говорить все эти «Привет! Как дела?». Такие попытки съема из машины всегда казались мне жутко пошлыми, но на этот раз я сам оказался именно в такой машине. Что мне оставалось делать? Я только с усмешкой отвел глаза на приборную панель.

– Алекс, смотри какие девчонки! – подтолкнул меня локтем ливанец. – Алекс, скажи что-нибудь!

Ну что тут поделаешь? Машина двигалась задним ходом рядом с девушками, которые упорно не смотрели в нашу сторону. Я вздохнул и высунулся из окна:

– Мой друг любопытен. Он думает, что вы, наверное, русские.

Одна из девушек глянула на меня, и через пару секунд все-таки проговорила:

– Почему он так думает?

– Может, потому что вы красивы. А может, потому что не отвечаете на английскую речь.

Она улыбнулась:

– А что, только русские красивы?

– Нет конечно. Но он думает, что раз я из России, то я эксперт, поэтому и попросил поинтересоваться. Так что, пожалуйста, не подводите меня.

Теперь девушка уже рассмеялась.

– Нет, мы не русские. Мы просто идем на пляж. Вдвоем, – со значением добавила она.

– Эли, у них все хорошо без нас. Девушки, хорошего дня!

– Так она тебе ответила? – сообщническим тоном осведомился спортсмен. – Почему ж ты попрощался?

– Ах, мой друг, мы с ней не созданы друг для друга, – театральным тоном ответил я. Эли расхохотался.

– Окей, Алекс! Поехали уже на нудистский пляж!

Подъезжая к Фалираки, куда, как я думал, уже не вернусь, мне пришлось выслушать от Эли краткий инструктаж о том, как там у нудистов все устроено:

– Приезжаешь на пляж. Как обычно, выбираешь место. Раздеваешься или не раздеваешься – это как тебе угодно, никто ничего не скажет, если останешься в плавках. Смотришь вокруг. Есть те, кто просто загорает. Есть, кто ищет общения. Некоторые озабоченные сидят в сторонке и играют со своими приборами, но они нас не касаются, да? Если нравится какая-нибудь компания, подходишь, общаешься. Мол, как дела, откуда вы? Тут это в порядке вещей. Выясняешь, не хотят ли они поиграть. Некоторые пары ищут тут сексуальных приключений, чтобы разнообразить семейную жизнь. Если видишь, что они настроены на это, предлагаешь себя в компанию. Там дальше на пляже, у склона, растут большие кусты. Идете туда, с кем понравится. Презервативы у меня есть. Наслаждайся!

Нет, он это серьезно? Я глянул на чичероне. Небритое лицо, но выбритые ноги и даже руки. Похоже все-таки, что серьезно. Про себя я покатывался со смеху.

Ну вот, а ведь скоро стало не до смеха! На пляже мы прошагали мимо десятков голых тел, многие из которых отличались от тюленей только наличием шевелюры. Если вы, глядя порнушку, думаете, что все голые люди – это красиво, – то избавьтесь от заблуждения и сходите-ка в общественную баню или на нудистский пляж. Ваше чувство прекрасного навсегда потеряет невинность. Может, именно поэтому нудисты в основном и не глазеют друг на друга?

Эли расстелил огромное покрывало, я – свое синее полотенце с дельфином, которое по сравнению с его ложем было похоже скорее на подушку или дверной коврик. Я поставил рюкзак и сбросил одежду. Он сбросил одежду и принялся потрошить свои сумки. Я положил очки и собрался плавать. Он положил очки и вслед за какими-то тряпками, несессером, телефоном, чипсами, бананами, вытянул из сумки маску и трубку для плавания.

– Любишь сноркелинг, Алекс?

– Чего?

– Ну, хочешь поплавать с маской?

– А, да, мне нравится плавать с маской.

– На, бери!

– А ты?

– Я уже наплавался.

– А зачем взял с собой?

– Для тебя. Она у меня в машине всегда валяется.

– Спасибо, поплаваю…

И вот неожиданно я в маске, плаваю и впервые вижу глубокое дно Средиземного так же, как его обитатель. И всех его рыб, рыбин и рыбешек – совсем не таких ярких, как в Красном море, не таких частых, гораздо более пугливых. А переведя взгляд от дна чуть в сторону, чтобы не наткнуться случайно на пловца, упираюсь глазами не просто в гребущие тела, а в чьи-то болтающиеся съеженные причиндалы. Да и мой собственный чувствует непривычную свободу передвижения и обтекание прохладной воды вокруг каждого волоска. Плавки остались на берегу! А дай-ка я поплаваю на спине? Ха, у меня есть перископ! Можно скрыть под водой все тело, и оставить загорать только лицо и то, что обычно не загорает! Прикольно! А как это смотрится со стороны? Хм, да вот так же, как у того парня в десяти метрах справа. А у вон той девчонки никакого перископа нет – зато издалека заметно, что за кессоны держат ее плаву.

Возвращаясь к полотенцам, я заметил, что Эли уже в компании – стоит, почесывая подживотие, и разговаривает с двумя такими же голыми мужиками. Один из них с седым ежиком волос и жесткими чертами лица, ему лет пятьдесят. Второй – в ковбойской шляпе и с серебряными побрякушками на шее и запястьях.

– Алекс, знакомься, это Закис и Дэнис, мои друзья, они тут знают все. Это Алекс из России – недавно приехал.

– Калимера. Найс ту мит ю.

– Найс ту мит ю ту.

Пока обсыхал, я послушал, как они обсуждают загорающих. И свои перспективы на день.

– Вон та парочка, – говорил Закис приглушенно, – ребята из Голландии. Приехали пару дней назад, не знают чем заняться. Я предложил им травы, они придут сегодня вечером. А там под скалой, в тени, видите? Играет со своей штукой. Кажется, турок. Приходит сюда уже неделю. С ним живут несколько мальчиков, но их он сюда не водит. Устраивает вечеринки с кальяном и пахлавой. Дэнис, давай сходим к нему в гости?

Голый ковбой таким же одержимым полушепотом поддержал предложение своего озабоченного товарища. Съеженный Голлум из «Властелина колец», который повторял «Моя прееелесць» – вот какая картинка пришла на ум, пока я наблюдал за их высматриванием, выбиранием и вышептыванием плана действий. Загоревшие до цвета прогорклого масла голые греки водили глазами из-под бровей и не замечали, как они озабочены. Тело голое – можно трахать, думали они. Просто решим, когда и как. Ну что тут скажешь… Стратеги – это ведь греческое слово.

Я снова пошел купаться. Когда вернулся, Закис и Дэнис уже отошли в конец пляжа и разговаривали с какой-то компанией студентов, только что спустившихся с парковки. Эли же, в чем родился, прохаживался вдоль вереницы шезлонгов. Там в этот момент были лишь двое светловолосых скандинавов, игравших в карты и потрепывавших друг друга по голым задам, дремала стройная девушка, чей купальник сушился на спинке шезлонга, и пила коктейли пожилая пара немцев, стриженных одинаково коротко и баюкавших одинаковое количество жира на теле. Кем интересовался загорелый спортсмен, было ясно. Я достал сигарету и нацепил солнечные очки. Увидев меня, Эли вернулся к покрывалу, залез в сумку, достал кучу разных свертков, уселся с ними на покрывало, и принялся размазывать сыр по булкам.

– Не пора ли подкрепиться, Алекс? Бери овощи, ветчину, что хочешь! Элла!

Я сел рядом и он протянул мне будущий бутерброд. Я последовал его примеру и стал накладывать на булку салат, дольки помидоров, ветчину… Ливанец кивнул в сторону своих знакомых-греков:

– Не обращай внимания на этих парней. Они больные. Закис приходит сюда каждый день, чтобы познакомиться с такими же как он.

– А чем они занимаются? Хотя бы работают?

Эли пожал плечами:

– Понятия не имею. Эти местные вообще мало работают. Если есть дом и сыр с вином, им больше и не надо. Вот и сидят вечно перед домом или слоняются по улицам и пляжам.

– А ты с ними зачем общаешься?

– Ну, они могут вывести на интересные знакомства. Они местные, в конце концов.

– Понятно.

– Я люблю знакомиться с людьми, ты уже заметил. И да, мой русский друг, я знал тысячи женщин, среди них было много-много прекрасных, реально классных женщин. Но была одна, – внезапно начал говорить мачо-мэн, – была одна, которая разбила мне сердце, и я бы лучше был с ней.

– А что случилось? – подтолкнул я, видя, что ливанец хочет дорассказать свою историю.

– Она замужем. Я знал об этом, но все равно хотел быть с ней. А вот когда она узнала о других моих подругах, сразу прекратила нашу связь. Сказала: или я, или они. Вот и все.

Я уточнил:

– То есть она изменяла с тобой мужу, но требовала, чтобы ты, неженатый мужчина, не изменял ей?

– Да, именно так мой друг.

– И она не думала, как странно ее требование?

Эли пожал плечами:

– Женщины – собственницы, она ревновала.

– А сама она не думала развестись, раз хотела быть с тобой?

– Нееет, я был для нее другом, любовником, развлечением, но не мужем.

– А если бы она все же развелась? Ты бы захотел жениться на ней?

– Не думаю, – косо глянул на меня Эли и перевел взгляд на горизонт. – Вряд ли. В любом случае, это было уже давно. Ну а ты, герой-любовник? Ты был женат?

Я ответил, что нет, и следующие полчаса мы задавали друг другу вопросы и отвечали о семье, работе, друзьях, потом о наших странах и о том, что мы знали о странах друг друга. Познания наши были, как обычно бывает, очень поверхностными, основанными на слухах, легендах и публикациях СМИ. В представлениях Эли о России, конечно, не было медведей в сарафанах, лакающих на Красной площади водку из матрешек. Эли горячо восхищался Путиным, говорил, какой тот молодец, что противостоит Америке и как блестяще превратил Турцию в союзника после того как турецкая ракета сбила российский лайнер. «Вот бы нам такого президента!» – восклицал Эли. Я отвечал, что иностранцы слышат о внешней политике России, но мало знают о внутренней, а внутри проблемы есть, как и у других стран. Эли зажегся и начал рассказывать о внутренних проблемах Ливана – про то, как хрупок мир в этой стране, нашпигованной группами людей разных национальностей и исповеданий, и что ливанцы давно перерезали бы друг друга, если бы религиозные общины не жили отдельно друг от друга, и не придерживались своих районов со строгостью, достойной древних племен. Оказалось, что в Ливане даже есть закон, который точно предписывает, человеку какой веры следует занимать ту или иную должность в государственном аппарате. К примеру, президент – всегда христианин-маронит, во главе правительства – мусульманин-суннит, а парламент возглавляет мусульманин-шиит, и это не может быть по-другому. Иначе будет вечная гражданская война – то есть в данном случае этническая резня.

С удивлениям я узнал, что в Ливане больше всего христиан на Ближнем Востоке, причем христиан православных. Православным оказался и сам Эли, а его имя, которое я сначала принял за уменьшительную форму какого-то другого, – арабская калька библейского имени Или, то есть по-русски Илья. Не меньше удивления вызвали уверения моего нового приятеля, что Ливан – вовсе не полуразрушенная бедностью и терактами земля, а одно из богатейших государств региона, Швейцария Ближнего востока. И что чуть ли не половина жителей там ездит на Лексусах и БМВ. Может и преувеличение, потому что я-то слышал о толпах беженцев из Сирии и о мусульманских селениях в горах Ливана, где люди ходят в сандалиях даже зимой под присмотром бородачей из Хезболлы с калашами на плечах. А может, это наоборот мои представления были ничем иным как мифом, сложенным из кусков новостной ленты и непонятно уже чьей пропаганды. Оказывается, почти все ливанцы с детства говорят на трех языках – арабском, французском и английском. Пришло в голову, что мозги у них должны быть развиты получше, чем у многих. Ведь известно, что изучение любого иностранного языка – лучшая таблетка от Альцгеймера и тренажер IQ. А они с детства говорят одновременно на трех языках!

Я огорчился, но совсем не удивился, когда Эли вдруг выпалил, что ненавидит Израиль. С южным соседом у ливанцев вражда, – как, впрочем, у всех арабов. Особенно после недавней полномасштабной войны. То был не просто «вооруженный конфликт» или «боевые столкновения», как выражаются дипломаты и журналисты. Это была война – с самолетами, танками и артобстрелами, которые достигали столицы, – а дальше вы можете представить, или посмотреть в интернете. О, как Эли не любит Израиль! Когда ливанец начал заменять слово «Израиль» словом «евреи», я сказал, что знаю много хороших евреев, сам от них недалек по происхождению, и что евреи живут не только в Израиле.

– Ты там живешь, и твое мнение объяснимо, твои чувства понятны. Но путать национальность и государство – это… как-то неумно.

Ох, что тут началось. Я выслушал и про Ротшильдов, и про сионский заговор… Обычно я ржу в голос, когда слышу всю эту чушь от незнакомых людей. Но Эли-то был мне уже знаком! Мы с ним сидели голыми на одном покрывале и ели одинаковые будерброды, я уже курил самокрутку из ливанского табака, а он – сигарету из России. Поэтому пока обсуждение не дошло до поедания младенцев, я сказал:

– Эли, ты горяч. Но не прав. Сейчас спорить бессмысленно, это дурной тон. Так что лучше пошли поплаваем, пока солнце не зашло…

– Да почему не прав? Докажи!

Но я, зная с детства, чем заканчиваются кухонные споры о политике, где каждый прав и все в итоге злы, – я не желал такого завершения едва начавшегося знакомства, а потому остановил разговор предложением:

– Потом можем еще поговорить об этом. А сейчас я собираюсь плавать. Как ты говоришь, элла!