«Подъезжаем, – злорадствует проводницкий голос. – Через пять минут санитарная зона, закрываем туалеты! Поторопитесь!» Вы срочно делите пять минут на тридцать шесть мест в купейном вагоне и получаете, что на всё про всё каждому из пассажиров отводится восемь с половиной секунд. Безнадёжность положения усугубляется новым лаконичным и не обременённым ненужными словами призывом всё того же голоса: «Сдавайте постели!!!» Так в мечтах о вожделенном туалете и в мыслях о ненавистном постельном белье вы проводите час до прибытия поезда в Санкт-Авдейсбург.
А каку них? О, это поэма – но поэма на непонятном для нас языке. Прежде всего непонятно, что делает у вагона министр финансов Соединённого Королевства. Да нет же, это не министр, а проводник. Просто выглядит он так – и дело не только в том, что одет и причёсан он безукоризненно. Нет – помните? – он СЕБЯ УВАЖАЕТ, и это видно. А раз он уважает себя, это автоматически означает, что он и ВАС УВАЖАЕТ. И с этим положением вещей россиянину ни за что не освоиться. Судите сами: вы ещё не успели войти в вагон, а он немедленно: «Coffee or tea?» А вы ему, не поняв, о чём это он, – на чистом русском: «Кофе». И тут же позабыли, немедленно сосредоточившись на раннем засыпании, предшествующем раннему – в пять утра – пробуждению. И – о ужас! Проснувшись от небесного звука – «динь-динь-динь»… да это же будильник… – проснувшись, вы обнаруживаете, что уже семь, и, очевидно, поезд уже мчится обратно в Глазго… Но нет. Поезд стоит на перроне лондонского вокзала. Вы отказываетесь что-либо понимать: поезд прибыл в пять, а в семь вы ещё в постели… Что это за легкий стук в дверь? Вы осторожно приоткрываете её и видите вчерашнего «министра» с подносами в руках… А чем же он тогда стучал, если руки у него заняты? Всё понятно: носочком ботинка в нижнюю часть двери – легонько, чтоб вас не напугать. А на подносах… заказанный при отправлении кофе с милыми, симпатичными плюшками. Как же так? – спрашиваете вы себя, жену, Господа Бога. А Он, Господь Бог, вам в ответ: «Как же можно было выгнать пассажиров из поезда в пять часов утра!» Нет, в Англии это невозможно: если вас не будут уважать, то, чего доброго, и вы перестанете нас уважать. А это ноу посибле. А дальше совсем уж неинтересно: выпив свой кофе и заев его плюшкой, вы можете поваляться ещё. Ради Бога. Ровно в восемь утра всё тот же проводник деликатно напомнит, что если у вас в Лондоне дела, то рабочий день уже начался.
Но сколько ни валяйся, а выходить когда-нибудь всё-таки придётся. Вот уж и знакомый дом на Holloway Road. Звонок одиноко надрывается, чемоданы тяжело свалены в углу перед безмолвной дверью… Ничего не остаётся, как применить типично английскую формулу: «We are sitting and waiting». Часы затикали, время пошло, солнце поползло, тучи… Но что это? Изнутри вдруг послышалось некоторое движение, щёлкнул замок, дверь распахнулась. Показалась брюнетка. Вслед за ней, почти что подталкивая гостью и наступая ей на пятки, протискивался невысокий человечек, сверкая черепом и очками. Несколько выдвинутая вперед нижняя челюсть постоянно шевелилась, пытаясь озвучить уже которое десятилетие никак не поддающуюся букву р. Да, это был он – великий арпеджионист. Протиснувшись наконец сквозь гостью, великий артист ловко поймал нижней губой несколько дождевых капель и уже было собрался ретироваться, как вдруг я, движимый исключительно эгоистическими соображениями, выступил из тени чемоданов на свет Божий.
– Здравствуйте, Иван Иванович.
– Доброго здоровьица, – и партия со звуком р в который раз была безнадежно проиграна.
– Я барабанщик из Москвы, меня зовут Марк Пекарский.
На лбу Ивана Петровича нарисовались две вопросительные морщинки, а нижняя губа плотоядно лизнула верхнюю. «О! – вопрос на лбу исчез, вместо него появился ответ: – Так Вы же знаменитый… Ну…?» К двум морщинкам прибавилась третья, выражавшая недоумение. Одновременно нижняя губа судорожно совершала независимые от ситуации арифметические действия.
– Мы к Лизе.
– Нажмите кнопочку.
– Нажимали. Никого.
Разговор происходил у входа в коридор, справа была квартира Лизы, слева – маэстро. Дверь туда была приоткрыта, и можно было увидеть спускавшуюся со второго этажа невысокую всё ещё привлекательную женщину. Это была жена Петра Петровича, в прошлом знаменитая прима-балерина оперного театра Алина Грушневская. О, её несравненный танец! Нет никаких сил забыть исполнение арии Одетты из одноименного балета Петра Ильича Чайковского Лебединое озеро\ И тут же, ещё на лестнице, томительный сопрановый бас нанёс сокрушительный вопрос: «Ну, что там коммунисты? Живы ещё, гадины?» Понимая, что положительный ответ огорчит великую балерину, – а отрицательного у меня, увы, тогда не было – я принялся разглядывать узоры из трещин в каменном полу – «стушевался», как сказал бы Фёдор Михайлович.
В это время выразительное лицо Петра Ивановича отражало неутомимую работу мысли: недоумение сменялось сомнением (в сторону моей жены), сомнение – одобрением (в сторону своей жены), одобрение – опять недоумением (в сторону мужа жены Марка Пекарского). Ситуация становилась неуправляемой. Надо было принимать решение. И оно – простое и, как всегда, гениальное – явилось само по себе.
– Нам бы вещички оставить… где-нибудь… и пройтись немного… пока Лиза…
Лицо Ивана Ивановича туг же отразило одновременно восторг и ликование, одобрение и восхищение: «Алиночка! Они уходят! Неси суп!!!»
Тут подъехала машина, оттуда появилась Лиза, ученица великого учителя. Нижняя губа маэстро облобызала верхнюю и стала страстно рассказывать о предстоявшем концерте за сто тысяч долларов. «…А потом фуршет… принц Чарлз…»
Тут бы и закончить наши истории, но не могу удержаться и дарю вам ещё одну – нет, даже не байку, а баечку.
Баечка №1
(Про это)
Вот какой диалог подслушал я однажды (как всегда, конечно же, случайно) у моих внуков. Старшему 9 лет, младшему – 6:
Младший: Все говорят: секс, секс… А что это такое?
Старший: Эх, лучше тебе не знать! Это ужас какой-то…
* * *Вы наверняка догадываетесь, какой грустный и в то же время полный новых желаний и надежд вывод напрашивается по прочтении этой главы:
Моя коллекция слов
Я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины моего рассудка…
Винсент Ван Гог.Из последнего письма брату ТеоИгра со словами
Начну свою сказку некоторым количеством слов о… словах. Дело в том, что уж очень я их люблю, точнее, «игру» с ними. Однако в словотворчестве я не профессионал. Может, это и плохо, но, с другой стороны, от общения со словами я ощущаю полный комфорт: у меня нет никаких обязательств ни перед собой, ни перед вами, ни, тем более, перед – не дай Бог – «историей». Для Жан-Поля Сартра творчество – это «заповеди», которые «вшиты… под кожу: не пишу день – рубцы горят, пишу слишком легко – тоже горят»[18]. У меня всё значительно проще: эта бесполезная деятельность просто доставляет мне удовольствие. Я никогда не смогу понять того же Сартра, которого «эта грубая потребность ставит… в тупик своей непристойностью, примитивностью, она напоминает тех допотопных, величавых крабов, которых море выносит на пляжи Лонг-Айленда; подобно им она – пережиток минувшей эпохи. Я долго завидовал привратникам с улицы Ласепед: лето и вечер выгоняли их на улицу; сидя верхом на стульях, они глядели невинными глазами, не облечённые миссией смотреть»[19].
А это уж точно обо мне: «сижу и гляжу», не облечённый никакой миссией. Мне близко пастернаковское «Я б разбивал стихи, как сад»[20]. Удивительное наслаждение: буква к букве – слово. Но волшебство на этом не заканчивается. Подобно садовнику, я сижу перед своей «клумбой» и любуюсь словами-цветами: «Этот цветок – сюда, этот – туда. Нет, обратно… А может, так? Вот оно, предложение, вот она, фраза!»
Достигнутого торжестваИгра и мука —Натянутая тетиваТугого лука.«Игра и мука»… О муке чуть позже, а вот об игре…
Возьмем поэзию и прозу. Поэтическое слово – одно-единственное – раскрывает целый мир образов, намёков, ассоциаций, значений. В прозе же много слов занимается раскрытием одного-единственного понятия. Что лучше? Вопрос странный… А что лучше, Китай или Португалия? Послушаем Сомерсета Моэма: «В отличие от поэзии проза – упорядоченное искусство. Поэзия – это барокко. Барокко – трагичный массивный мистический стиль. Оно стихийно. Оно требует глубины и прозрения. Мне кажется, что прозаики периода барокко были заблудившимися поэтами. Проза – это рококо. Она требует не столько мощи, сколько вкуса, не столько вдохновения, сколько стройности, не столько величия, сколько чёткости»[21].
Предлагаю на выбор два варианта из Фауста Гёте – поэтический и прозаический. Что лучше? Судите сами.
Вариант 1: поэтический перевод[22]:
Мефистофель
Я понимаю это;Боюсь я за одно, в одном лишь мой протест:Ars longa, vita brevis est[23].Позвольте вам сказать словцо совета:Коль уж на то пошло, сыщите вы поэта, —Пусть мыслью в небе он паритИ всё возвышенное светаВ особе вашей пусть осуществит:Отвагу пламенную львов,Оленя быстроту,Испанца огненную кровь,Норвежца прямоту.Пускай найдёт он тайное искусствоС коварством согласить возвышенное чувство,По плану вам составит идеал,По плану вас влюбить не затруднится;Ну, словом, если б мог тот идеал явиться,Ему бы имя Микрокосма дал.Вариант 2: прозаический перевод[24]:
Мефистофель
«И прекрасно! Одно только меня смущает: время коротко, учиться надо долго. По моему мнению, вам следовало бы взять несколько уроков. Войдите в компанию с каким-нибудь поэтом; пусть этот господин воспарит воображением и совместит на вашем почтенном черепе все благородные качества: отвагу льва, быстроту оленя, огненную кровь итальянца, устойчивость северянина. Пусть он найдёт вам и тайну соединять величие души с хитростью и влюбляться по составленному плану с пылкими порывами молодости. Мне самому хотелось бы познакомиться с таким господином, я назвал бы его господин Микрокозм».
Что до меня, то автор перевода никак не тянет на «прозаика периода барокко» по классификации Сомерсета Моэма…
Ещё одна, если позволите, цитата из того же Фауста:
Когда ты льстить мне лживо станешьИ буду я собой доволен сам,Восторгом чувственным когда меня обманешь,Тогда – конец! Довольно спорить нам!Вот мой заклад![25]Появилось слово «заклад» в смысле «цена». О, какое это важное слово! «Я знаю этому цену [курсив мой. – М.П.] и всё-таки завидую им…» – восклицает Георгий Иванов[26]. «Всё-таки» завидую, то есть «завидую им», несмотря на цену, которая, по всей видимости, довольно высока. «Завидую им», потому что «они блаженны». Я бы и сам заплатил, чтобы так же, как и они, быть блаженным. Таким образом, к словам «игра» и «цена« в нашем лексиконе прибавилось ещё одно: «платить».
Но вернёмся к слову «игра». Что заставляет человека заниматься этой, по Юрию Лотману, «непродуктивной деятельностью»[27]? Тем же вопросом задаётся и Николай Васильевич Гоголь: «Поди ты спроси иной раз человека, из-за чего он что-нибудь делает?» Какой ему прок, если она, эта деятельность, ничего ему не даёт? А может, что-то и даёт… Удовольствие, что ли, какое, удовлетворение? Но среди человеческих инстинктов —например, самосохранения или продолжения рода, – нет инстинкта игры. Правда, в детстве человек играет в игрушки, в войну, в дочки-матери… Но это он так готовится к жизни, играет в жизнь. Нет, игра – это не природный инстинкт. Зачем же, в таком случае, нам так нравится, так нужно играть в слова – как мне сейчас? Или в звуки? А игра в мои кулинарные рецепты? Почему так радует правильно найденное сочетание ингредиентов в моём фирменном соусе «Каль-Марк»? И, наоборот, зачем мы так мучаемся, если слово, звук, капля коньяка оказались вдруг лишними или же в неправильном месте? Да и откуда нам знать, какое место правильное, а какое нет…
– А талант на что?!
– О, вот оно, столь ожидаемое слово: «талант».
Досужие рассуждения о таланте
А откуда он берётся, этот самый талант, и что необходимо, чтобы человека назвали талантливым или даже гениальным? Да всего-то ничего: звёзды должны повернуться так, чтобы Господь Бог при рождении этого самого человека подмешал в его состав кое-чего.
Помнится, некто г-н Кванц высказывался по поводу реализации Богом данных способностей: «Если ученик слишком полагается на свой талант, это мешает его трудолюбию и собственным размышлениям об искусстве. Опыт показывает, что среди тех, кто особенно одарён от природы, встречается больше невежества, нежели среди лиц таланта посредственного, но подкреплённого усердием и раздумьями. Выдающаяся одаренность приносит много больше вреда, чем пользы»[28].
Суждение, мягко говоря, парадоксальное. Выходит, что вол – самое правильное животное, потому что он трудолюбивее многих других. Или Сальери – да, да, тот самый, который «музыку разъял, как труп» и «поверил алгеброй гармонию». Выходит, зря он так, бедняга, завидовал Моцарту и даже, как утверждают некоторые, от безысходности отправил ни в чём неповинного Вольфганга Амадея на тот свет. Прочитай синьор Сальери вовремя книгу Иоганна Иоахима Кванца, трагедии могло бы и не случиться.
Однако добросовестного немца можно понять и по-другому. Вполне возможно, что речь идёт о типичном клиническом случае: сами работать не хотим, а уповаем лишь на то, что Бог дал задаром, просто так. Как же поступать с этой загадочной субстанцией «талант»?
Пришло время советов. Дарю.
Совет 1. «На Бога надейся, да сам не плошай».
Согласен: здесь я близок к банальностям типа «Мастерства за плечами не носят, а с ним – добро», «Красна птица перьем, а человек уменьем», и, наконец, «Не то дорого, что красна золота, а дорого, что доброго мастерства». Смысл пословиц[29] прост: таланту требуется мастерство.
Ещё совет? Пожалуйста.
Совет 2. «Идти в науку – терпеть муку», «Сытое брюхо к ученью глухо», «Корень учения горек, да плод его сладок», потому что «Наука не пиво, в рот не вольёшь»[30].
– Речь здесь идёт, как я полагаю, о некоей жертве?
– Да нет, это пока ещё не жертва.
Совет 3. Ещё одна вполне здравая мысль: таланту не следует бояться ошибаться, потому что «Кто не пашет, у того огрехов нет», «Кто бежит, тот спотыкается» – и, наконец, «Не ошибается тот, кто ничего не делает»[31].
Конечно же, и я, грешный, обнаруживаю иногда ошибки в своих умопостроениях. Но ведь все ошибаются. Не ошибается разве что уличный фонарь, тупо освещающий что ни попадя. А вот свеча ошибается: дунул на неё неаккуратно – она и погасла… Потому я даю себе право на ошибки.
Отсюда – ещё совет:
Совет 4. «Шевелись, работай – ночь будет короче», «Праздность – мать пороков», «Без дела жить – только небо коптить».
Ещё одно, тоже классическое, заболевание таланта – желание объять необъятное. Болезнь, судя по всему, не лечится, потому что… Совет 5. «Одной…», – ой не помню, чем… Помнютолько, что «на двух стульях не усидишь». А «жаль – говорил один старый человек»[32].
Совет 6. «Все человеческие ошибки суть нетерпение, преждевременный отказ от методичности, мнимая сосредоточенность на мнимом деле»[33].
Это – Франц Кафка. От него же:
«Начиная с определённой точки, возврат уже невозможен. Этой точки надо достичь»[34].
Совет 7. Необходим ВЫБОР. Для выбора нужны СИЛЫ. Нет сил – не трепыхайся, плыви по течению, оставайся любителем (дилетантом на заграничном языке), пребывай в своей сладкой беспроблемной СЛАБОСТИ. Но помни: «Вся загвоздка здесь… С неё-то всё и начинается… Слабость внутри человека гниёт, и эта гниль разрастается. Как гангрена… Знаешь, что происходите душой, когда что-то медленно, годами разлагается у тебя внутри – и ты это всё время чувствуешь?»[35]
Талант требует постоянного внимания и уважения, его необходимо беречь, как сосуд – дорогой, роскошный, но при этом очень, очень хрупкий, тончайшего хрусталя. Отсюда:
Совет8. Остерегайтесь, чтобы этот сосуд случаем не был использован в качестве ночной вазы.
Да, чуть было не забыл: не следует разменивать свой талант по дешёвке, как будто вы хотите «на рубль пятаков накупить», потому что: Совет 9. «Пропадай яйцо, а не курица!», «Не продажное, а заветное», «Непродажному коню и цены нет».
Господи! А какой же это ужас, какое горе, когда талант не востребован! С одной стороны, талант скрыть нельзя: его видно, откуда ни взгляни. С другой, бесталанный – тот и сам пробьётся, потому что кроме крепких локтей, которыми он освобождает себе путь, у него больше ничего нет. С талантом сложнее – ему обязательно нужно помочь: «Актёру, особенно вначале, нужно поощрение. Талант нужно пестовать, поливать, как редкий цветок. Это я раньше думала, что талант пробивается, как трава через асфальт. Может, трава и пробьётся, но кто-нибудь обязательно наступит и сомнёт. Во всяком случае, роза на помойке не расцветёт. За ней нужно ухаживать, ей нужны особая почва и атмосфера»[36].
А что же делать, если помочь нельзя? – Почему нельзя? – Да потому что тот, которому нужно помочь, четырьмя копытами своими упирается.
Обращаюсь к педагогу…
Совет 10. «Плюнь!»
А что делать педагогу, если «плюнуть» всё-таки никак не получается?
Совет 11. «Ждать…»
А чего же ждать, когда этот индивид, именуемый талантом, с каждым днём всё дальше и дальше от собственной цели, которой он и не ощущает, и не видит, и знать не желает… Как можно ждать, когда он, этот несносный талант, разменивает, расшвыривает, роняет в сточную канаву, беспечно и бесцельно тратит свой божественный дар!
Вопросы и ответы
Вопрос 1 (конечно же, «вечный»). «А что же делать?»
Ответ 1. Обзаведись пониманием уникальности этого великого таланта, – пониманием его хрупкости, ценности, неповторимости, – вбей себе в голову, что ты несёшь перед Богом ответственность за вверенный тебе чужой дар – этот совершенно бесценный клад!
Всё ощутил? Теперь проникнись светом, добром, теплом к заблудшей овечке – обласкай, помолись за неё, поплачь тихонько, высморкайся в сторонку, утрись рукавом, блаженно улыбнись и, прижав руки к груди, тихо, но проникновенно скажи: «…Жизнь наша ещё не кончена. Будем жить! Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, ещё немного, и мы узнаем, зачем мы живём, зачем страдаем…»[37]. «…Не плачь… у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Мы насадим новый сад, роскошней этого, ты увидишь его, поймёшь, и радость, тихая глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнёшься»[38].
Совет 12. Забудь Ответ 1, — забудь навсегда! Закаляй талант, – закаляй его, гада, – прости, Господи! Лупцуй его денно и нощно. Ставь ему палки в колёса. Ругай самыми бранными словами – вплоть до неце… Не це… не церемонься, не миндальничай, не сюсюкай, не прыгай вокруг него, аки козёл бородатый (ну, это уже – простите – в мой огород что ли?). Не делай мудрого всепонимающего лица – но! Научись метать громы и молнии – из глаз, львиный рык – из глотки, искры – из «кулаком по столу», землетрясение – из «барабаном об пол», конец света – из «рояль в окно»…
И всё это лишь для единой цели: ради силы обладателя таланта. Что, не согласны? Но ведь слабаку в искусстве и делать-то нечего: его талант скукожится, как мочёное яблоко, растечётся жирным пятном по грязной луже. От него повеет затхлостью ночлежки, кислотой пареных щей, смрадом бомжовых тел, потом филармонических очередей, лежалым порохом оркестровых войн, слабостью мочевого пузыря – и Бог знает, ещё чем!
Ответ 2. Смотри Совет 7.
Ответ 3. Смотри Совет 8.
Вопрос 2. А зачем вся эта кутерьма? «Плюнь! – Жди!», «Поплачь! – Наори!»?
Ответ 4. Ответа нет…
Вопрос 3. Опять же: что делать? Может, каким-то образом избавиться от таланта, от этой ненужной вещи, которая только и доставляет нам, что неприятности?
Ответ 5. Талант – Божий промысел, Судьба, которой, очевидно, надлежит следовать.
Вопрос 4. А реализация таланта? Выходит, талант – ноша для сильного? Что же в таком случае уготовано слабому?
Ответ 6. Что выросло – то выросло.
Слабый – некая субстанция, плывущая по течению и способная принимать любые формы – например, форму вышеозначенной ночной вазы.
Сильный же способен поступать вопреки себе.
Реплика 1. Но ведь это же мука.
Реплика 2. Именно так: мука\
Пример. Олег Каган, всего-навсего человек, – маленький пухлый еврейский мальчик, которому в детстве дали в руки скрипочку, – человек, сумевший распознать своё предназначение и пройти со своей скрипочкой до конца. Можно по-разному относиться к самому факту его последнего предсмертного концерта, – можно назвать это героическим поступком, можно восхищаться, рукоплескать… Мне же кажется, что Олег Каган, преодолев нестерпимые предсмертные муки, перешагнул через себя, сделал это вопреки себе. Он святой, потому что сумел выполнить заложенную свыше программу – то есть был честен перед её Автором и, следовательно, перед собой – и это означает лишь, что он полностью
Вопрос существенный. Что же это такое, талант?
Ответ адекватный. Мы избегаем здесь бытового толкования феномена таланта, который предлагает нам дамский журнал Shape: – Талант есть у каждого, и он заложен в нас от рождения. «Откройте его!», – призывают авторы статьи[39].
Нет, совсем не о природных способностях мы ведём разговор – они-то действительно есть у каждого. Предмет нашего интереса – уникальная эксклюзивная способность, данная только мне, только ему, только вам…
Вопрос важный. На что он нам, талант?
Ответ парадоксальный. А без него никак нельзя, так как без него, без таланта, – мы просто млекопитающие, изо дня в день отправляющие свои естественные потребности. Без него, без таланта, – мы в этой жизни просто «справляем нужду» – и только. «Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем»[40].
Вопрос вопросов. За что, за какие прегрешения Господь наградил нас этим самым талантом?
Ответ неопределенный. Не нашего ума дело.
Вопрос основной. Какова же, в конце концов, цена таланта?
Ответ ответов.
Вопрос страшный.
Ответ ещё более страшный.
Коллекция денежных знаков
Экспонат №1
(Единственный)
Это японские иены. Поскольку их, как видите, немеренное количество, а времени, как догадываетесь, немного, пересчитывать денежные экспонаты приходится в автобусе по дороге на концерт.
… А окрест, куда только достаёт глаз, в поте лица трудятся японские крестьяне – по колени в воде, слегка прищурясь от палящего японского солнца.
Герой нашего повествования также не боится трудностей и считает, считает… А вот вспомнить бы ему, нашему герою, слова участника комиссии по составлению законов при Александре I: «Когда есть большие деньги, то расслоение в обществе между богатыми и бедными будет только расти…» Это Радищев наш, Александр Николаевич и его Путешествие из Петербурга в Москву. Вот ведь и он взглянул однажды окрест себя, и душа его человеческими страданиями уязвлена стала!
Ил. 7. Главное, не ошибиться…
Коллекция незаконченных, ненапечатанных и случайных текстов