В поисках рая
Праздник растянулся на всю ночь. Правда, многие гости удалились. Но многие остались, поскольку очаг культуры находился в мрачной, отдаленной от центра части города, где были разбиты все фонари, по ночам выли бездомные собаки и шныряли подозрительные личности. Некоторые, напившись шампанского, подкрепили впечатление водкой, затем все залили пивом, и, устав, прикорнули на пушистом ковре под белым роялем. Других сон сморил прямо за столом. Музейные сотрудники разбрелись по кабинетам, а директриса удалилась к себе, где провела ночь в комфорте на диване в гостевой. Свечи догорели, и все покрыл мрак.
Лена долго не спала. Она придвинула к окну кресло прошлого века, стоявшее в зале в качестве экспоната. Не испытывая к исторической ценности никакого почтения, забралась на него с ногами, правда, туфельки предварительно сняла. И, медленно потягивая шампанское, стала с любопытством смотреть в окно на ночной парк. Привести его в цивилизованный вид директриса не успела. И он шумел за окном листвой – дикий, черный, унылый. Наконец сон сморил ее, она уронила голову на подоконник и… Поспать ей не удалось. Где-то внизу заскрипела дверь, на первом этаже раздались медленные гулкие шаги, которые приближались. Кто-то поднялся по лестнице, кто-то вошел в зал. Холодный страх сковал тело журналистки. Она обернулась и увидела женскую фигуру в святящемся белом платье. Лена чувствовала себя, как в кошмаре, когда хочется кричать, но язык не повинуется, хочется бежать, но руки и ноги висят, как парализованные. Дама медленно приблизилась, остановилась возле Лены, пристально глядя ей в лицо. Дама, впрочем, показалась Лене хорошенькой.
– Я здесь живу… тысячу лет. Может, меньше, не знаю. Не пыталась счесть. И вот спустя столько лет сподобилась вновь человеческое лицо лицезреть. Приятно. Особливо когда лицо такое пригожее. Вы женщина легкого поведения?… Почему я так решила? Вы вульгарно накрашены. Платье куцее какое… Вы говорите, что сейчас такая мода? Возможно. Да и для женщины легкого поведения вы безнадежно устарели… Что – вам только тридцать один? Ничего себе, «только»… Я думала, вы куда моложе… А душа какая у вас… темная. Прощайте, женщина с темной душой и насурьмленными бровями!
Дама повернулась и медленно побрела дальше. Лена обрела возможность думать: «Что это было? Привидение, о котором говорил Витек, или, не дай бог, белая горячка? Пить меньше надо! Все, завязываю! С этой журналистикой сопьешься… Стоп! Я же не разговаривала с ней, а она меня понимала! Это телепатия? Нет, я же решила – это мое пьяное воображение».
Кажется, все встало на свои места: так же темно, так же тихо посапывает головой в салате один из гостей. Однако что это? Да, вот опять… Опять шаги. На этот раз как будто по крыше. Или на чердаке? Нет, они спускаются, они приближаются к Белому залу, кто-то ходит здесь, рядом, но никого не видно. И все-таки темнота живая, в темноте кто-то есть, помимо Лены и спящих…
– Ба! Какая встреча! – прямо перед перепуганной журналисткой нарисовалась фигура женщины в черном. Вся черная: черное, облегающее платье, черные перчатки, черная шляпа с широкими полями… Фигура, почти растворенная в темноте. И на мертвенно-белом лице – смеющийся, широкий, с кроваво-красными губами рот.
– Конечно, мы не знакомы! Я же старше вас лет на… Впрочем, женщине столько лет, на сколько она выглядит, не так ли? А потому, я думаю, мы примерно одного возраста… Вам лет тридцать шесть, не так ли? Что, вам тридцать один? Ну, милочка, выглядите вы гораздо старше. Еще бы! Так малеваться… Однако ближе к делу. Вы – то, что мне нужно!.. Почему именно вы? Да я же вас насквозь вижу! Мне нужны вы, с вашими страстями, вашими комплексами, вашими мечтами… Не надо стесняться! Вы все равно ничего не сможете скрыть от меня. Вы для меня – как раскрытая книга… Кто я? Я – Княгиня! Отныне мы будем вместе! Я – в вас, с вами, для вас… Что я вижу? Много такого, что люди во все времена называют гадким, но меня это мало волнует… Главное, что я вижу – это желание повелевать, желание, чтобы перед вами преклонялись. Еще я вижу, что вы умна, сластолюбива, любите деньги, а кто их не любит? Любите власть… Но довольно. Я повторяюсь. Вам повезло, милочка, я помогу вам. Вы получите все, что хотите. И даже больше… От вас мне ничего не надо. В чем может нуждаться несчастный призрак, блуждающая душа? Мужчины, любовь, деньги? Мне, бестелесному созданию? Смешно… Нет, милочка, ничего мне не нужно, кроме желания творить добро… Кстати, как вас зовут?… Елена? Фи, как тривиально… Слушайте мой первый совет: измените имя! Отныне вы – не Елена, отныне вы… Виринея!
* * *
Так Лена Синицына стала Виринеей. Разумеется, на утро, пробудившись то ли от сна, то ли от пьяного забытья, она все увиденное ночью приписала опьянению. Она даже сообщила об этом больному с похмелья Вите:
– Витек, ночью мне снились твои привидения.
– Почему мои?
– Ну, ты же мне рассказывал про них. Вот они мне и приснились.
– Мало выпила. Я вот хорошо набрался, так и спал сном младенца.
Однако в первую же после похмельного дня ночь Лена убедилась, что это был не сон. Стоило ей заснуть, как перед ней вновь предстала Княгиня. Она материализовалась из какого-то мутного тумана. На этот раз она выглядела как живая женщина, даже румянец играл на щеках, и весело смотрела на Лену большими черными глазами.
– Вы, милочка, решили, что я – сон? Ошибаетесь! Я же сказала, от меня вы так просто не отделаетесь. А мне хорошо в вашем мирке, очень уютно. Вот смотрите, сейчас я создам себе мягкое кресло – оп-ля! Здесь, в этом мире, на этот счет просто: захотел – получил. Стоит только захотеть! Стоит только представить! А захочу – у меня в руках окажется веер. Оп! Ну, теперь мне совсем хорошо. Смотрите, я сижу в кресле, обмахиваюсь веером… Но к делу. Завтра вы идете на работу… Я правильно выразилась? В вашем мире все по-другому. А, впрочем, все так же. Те же страсти, стремления… Вы работаете журналистом. Похвально. Вы – образованная женщина. Так вот. Придя на работу, выделяйте каждый день три часа на то, чтобы писать… Что писать? Я вам продиктую. А теперь – адье!
А работы на другой день было много. Лена спешила закончить одну срочную статью, да тут еще редактор подкинул задание, которое тоже требовало немало подготовки, звонков, беготни… Словом, к концу дня Лена изрядно устала. Взглянув на часы, она удостоверилась, что задерживается на работе на час и, хотя не все, что задумано, сделано, никаких сил ни на творчество, ни на монотонную работу нет. Лена собралась было домой, но, стоило ей взяться за ручку двери, как резкий голос сзади окликнул:
– Куда пошла?
– Кто здесь? – пролепетала Лена, обернувшись. На ее столе сидела давешняя черная женщина и непринужденно болтала ногами.
– На место!
Лену охватил панический страх. Она лихорадочно дернула ручку двери, причем та почему-то не сразу поддалась, ставшими как бы ватными руками с трудом отворила дверь, выбежала в опустевший коридор редакции, захлопнула дверь и, облегченно вздохнув, бросилась бежать. Длинный коридор наконец кончился, завернул и уперся в лестницу. Но стоило Лене ступить на первую ступень, как она увидела черную даму, поднимавшуюся навстречу ей.
– Куда пошла? – прошипела дама, загораживая руками в черных перчатках проход, как будто Лена могла попытаться проскользнуть мимо. Куда там! Обезумевшая от страха, она попятилась, и чуть не упала, оступившись. Как назло, редакция опустела, никто не мог прийти ей на помощь, никто не мог спугнуть привидение.
– Повторяю, не надо меня бояться, – усталым голосом сказало привидение, – я хочу вам только добра, и вы сами убедитесь в этом. Уверяю вас, мы можем очень даже замечательно сосуществовать, только расслабьтесь и получите удовольствие от нашего общения. Ну, как, согласны?
Видя, что призрак не причиняет ей никакого зла, Лена справилась со своим волнением. «Ну, спятила, ну, что теперь… – подумала она. – Главное, чтобы никто об этом не узнал».
– Ну, вы не совсем правы насчет того, что спятили, – тут же откликнулась дама. – Но ход ваших мыслей мне начинает нравиться.
– Кто вы? – спросила Лена. И сама испугалась своего голоса: он прозвучал в пустом коридоре гулко, и даже эхо как будто повторило его. Лена съежилась.
– А вам не обязательно говорить вслух, я вас и так прекрасно понимаю… Я вам уже говорила, кто я, но могу и повторить, я – Княгиня.
– Что я должна делать?
– Наконец-то слышу разумную речь! Во-первых, мадемуазель, вы должны меня беспрекословно слушаться. Во-вторых, вы должны вернуться в свой кабинет и писать то, что я вам продиктую.
– Я очень устала. Я еле передвигаю ноги.
– Я наблюдала за вами – у вас очень напряженная работа. Вы теперь всегда будете уставшая. Но надо работать. Это для вашего же блага. Если вы не преодолеете усталость, вы навсегда останетесь ломовой лошадью журналистики. Я же предлагаю вам стать королевой. Но для этого надо сначала как следует потрудиться. Скоро вы будете пожинать плоды своих трудов, скоро – отдых, а там и вечный покой. Словом, все будет хорошо.
Лена, как зомби, вошла в свой кабинет. Княгиня вновь уселась за стол, покачивая ногами.
– Подойдите к шкафчику… да-да, к этому, откройте нижнюю дверцу… там коньяк, достаньте его и выпейте рюмочки две.
– И правда, коньяк. Начатый. Ну, Зоя Федоровна… Кто бы мог подумать… Но позвольте, это же чужой коньяк!
– Уверяю вас, Зоя Федоровна ничего не заметит. А вам следует подкрепиться. Вы действительно неважно себя чувствуете, а мне важно, чтобы то, что я вам продиктую, несло заряд сильной энергетики. Сама-то я, к сожалению, уже не могу ничего передавать, только мысли…
Не без удовольствия Лена налила коньяк в стакан, выпила залпом и закусила долькой засохшего лимона, который отыскался тут же. «В конце концов, я тут ни причем, у меня теперь навязчивый бред».
Она уселась за автоматическую пишущую машинку, вставила несколько чистых листов бумаги.
– Ну-с, что писать будем? Эй, вы где?
– Я уже в вашей головке, милочка. Вы хорошо меня слышите? Ну, тогда пишите. Итак:
«Двадцать ступеней, чтобы обрести рай в душе.
Двадцать ступеней, чтобы стать Богом.
Рай не в небесах, рай – в твоей душе, стоит только пройти двадцать магических ступеней…»
Глава 7
Через месяц труд был завершен. За это время Лена очень изменилась внешне: взгляд ее стал лихорадочным, лицо осунулось, под глазами залегли темные тени. Она весь месяц не принадлежала себе: днем автоматически выполняла свои журналистские обязанности, затем, когда редакция пустела, строчила то, что диктовала ей Княгиня, которая прочно обосновалась в ее голове. Поздно вечером она плелась домой выжатая, как лимон, падала в постель и засыпала мертвым сном. Утром все повторялось сначала: просыпалась уже уставшая, жевала без аппетита завтрак, плелась на работу и – так день за днем. Силы свои Лена подкрепляла спиртным, а потому постоянно находилась в состоянии подпития.
Как-то раз ее вызвал редактор:
– Лена, я ценю вас, как способного журналиста, но… Ваши статьи, обычно такие самобытные, теперь стали… ну, не из рук вон плохи, конечно, вы – профессионал, вы плохо писать не можете, но… какие-то механические, что ли. И я знаю причину. В коллективе стали обращать внимание на то, что вы постоянно, так сказать, навеселе.
– Это мое личное дело.
– Согласен, но – в свободное от работы время. А на работе, будьте добры…
– Сергей Иванович, я что – плохо выполняю свои обязанности? Вас не устраивают мои статьи?
– Да нет, все нормально, но…
– Ну, так и оставьте меня в покое.
– Лена, вы грубите!
– Сергей Иванович, уволить вы меня сейчас не можете – я готовлю материал о главе городской администрации. А как только закончу – уволюсь сама.
– Да вы с ума сошли! Я вовсе не хочу, чтобы вы увольнялись! Вы – одна из лучших наших журналистов! Если вы поняли мои отеческие наставления, как намек, то вы очень ошиблись!
– Я поняла вас, как надо. Но я действительно решила уволиться. И вы тут ни при чем.
– Куда же вы пойдете? В «Вечерний Барнаул»?
– Нет. Я решила совсем завязать с журналистикой.
– Вы меня удивляете! Чем же вы займетесь?
– Скоро узнаете…
Скоро об этом узнал весь город. Лена истратила все свои сбережения, которые копила на поездку к морю, на то, чтобы издать свой труд. А когда он был издан, она подготовила грандиозную презентацию. На презентацию был приглашен весь журналистский бомонд. Мероприятие происходило в театре. На то, чтобы арендовать зал, пошли золотые часы и бриллиантовые сережки покойной матери. Но Лене хотелось, чтобы это был именно театр, а не библиотека, и не кафе, где обычно проводили презентации местные литераторы. Сейчас перед глазами собравшихся предстанет зрелище – театр одного актера, где она будет играть, представлять, лицедействовать. Лена прошла по сцене, раздвинула тяжелый занавес, выглянула в щелку. Зал почти полон: здесь и журналисты, и писатели, и другие деятели культуры и искусства их города. Взгляд выхватывает из толпы знакомые лица, но много и незнакомых… Все заинтригованы, шепчутся, ждут. «Ждите, ждите, – подумала Лена. – Вы не будете разочарованы». «Браво, детка, – в голове отчетливо прозвучал голос Княгини, – Ты почти не волнуешься, это похвально. Не волнуйся! Я – с тобой!» Лена вернулась за кулисы, сделала знак, чтобы начинали, и – свет в зале погас, занавес раздвинулся, и на ярко освещенную сцену вышла – не Лена Синицына, Виринея. Да, именно тогда Лена предстала перед публикой как Виринея. На ней было восточное одеяние, полупрозрачное, кроваво-красное. Так посоветовала ей нарядиться Княгиня. Это она описала фасон роскошного одеяния, которое видела на знатных женщинах Востока, а местное ателье смогло материализовать их фантазии.
– Я – Виринея! – крикнула бывшая журналистка в зал, где поспешно загорелись огоньки камер, направленных на нее. – Я получила откровение, которое изложено здесь! – Она подняла руку с книгой. – Вы хотите знать, как разбогатеть? Вы хотите знать, как получить власть над людьми? Ну, на первых порах если не над всем миром, то хотя бы над женой, мужем? Над коллегами? Над начальством? Я, Виринея, все расскажу вам! Я перед вами совершенно открыта! Вот, смотрите…
Она начала раздеваться. Легкое движение – и бюстгальтер, скользнув по спине, падает на пол, еще один неуловимый жест – и юбка мягко сползает по обнаженным ногам.
– Посмотрите – я перед вами совершенно открыта, я – обнажена перед вами. Я – правда! А правда всегда – голая. Так и мое учение!
Виринея чувствовала необъяснимый кураж. Она не видела зала, она парила над ним. Обнажилась она потому, что знала – пресса падка на скандал. В то же время она хорошо понимала, что одной обнаженкой никого не удивишь. Ну, поудивляются, и скажут, что Ленка Синицына с ума сошла. Но они с Княгиней все продумали. Новое учение может привлечь к себе только через чудеса. Достаточно вспомнить Иисуса Христа. Прежде чем проповедовать, он поразил всех чудесами. Классика… Конечно, Виринея – не Иисус, но кое-что и она может. Разумеется, с помощью Княгини.
– Я знаю, что все вы – люди образованные, словам вы не верите. Извольте, готова доказать… Аркадий Семенович, – обратилась она к лысому мужчине, сидевшему на первом ряду и с усмешкой глядевшему на нее, скрестив руки. При этом еще несколько секунд назад она понятия не имела, что его зовут Аркадий Семенович. Ай да Княгиня – помогает… – У вас, Аркадий Семенович, в кошельке пятьдесят рублей двадцать копеек и фотография жены Людмилы.
Аркадий Семенович покраснел, поспешно вытащил кошелек, расстегнул дрожащими руками, вытряхнул мелочь и пересчитал. Объективы камеры тут же нацелились на содержимое его кошелька.
– Точно! Все правильно! – изрек он растерянно. – Что это – фокус? Но – каким образом…
Зал заволновался.
– Дешевый трюк! – закричал молоденький журналист, только что строчивший в блокноте.
– А у вас, Сережа, в кошельке только пять рублей пять копеек. А в блокноте на третьей странице, между записями с заседания городской администрации и и репортажем соревнования по баскетболу, номер телефона одной вашей знакомой – сорок три, пятьдесят, шестьдесят восемь.
Сережа достал кошелек, пересчитал. Обернулся к залу и закричал:
– Все так и есть! И телефон угадан правильно! Я заявляю, что это – действительно феномен, потому что я – не подставной!
Зал бурлил. Виринея спустилась в зал, медленно пошла в проходе между рядами. Краем глаза она замечала взгляды, устремленные на нее сверху вниз. Разные взгляды: удивленные, неприязненные – со стороны женщин, восхищенные, растерянные, плотоядные – со стороны мужчин. Виринея остановилась около Инессы Павловны. Директриса музея выглядела совершенно потрясенной, вместе с тем чувствовалось, что весь этот скандал доставляет ей удовольствие.
– Инесса Павловна!
– Да, Леночка?
– В вашей сумочке лежит полученное вами письмо из Москвы.
– Да, совершенно верно, – пробормотала Инесса Павловна, торопливо извлекая из сумочки конверт. – Я его еще не читала.
– О! Это очень приятное письмо – вас приглашают на специализацию в Москву на две недели.
Инесса Павловна тут же вскрыла конверт, бегло просмотрела письмо и громко провозгласила:
– Все так и есть! Леночка, – обратилась она к Виринее. – Пожалуйста, три экземпляра вашей книги – в фонд нашего музея.
– Непременно! – милостиво кивнула головой Виринея и обратилась к оператору, следовавшему за ней по пятам с нацеленным на нее объективом камеры: – Эдуард, а у вас вчера произошло событие, которое произвело на вас странное впечатление. Вообразите! – обратилась она к залу. – Эдуард подхалтуривает, снимая свадьбы. Так вот, вчера, просматривая пленку, он обнаружил рядом с невестой силуэт ее покойного отца. Пока он соображал, сообщать невесте или нет об этом факте, силуэт исчез. Эдуард решил было, что ему показалось. Нет! Не показалось!
Эдуард растерянно опустил камеру, вид у него был смешной и глупый.
После сеанса тираж книги разошелся влет. Люди ломанулись к столику, на котором были разложены книги. Пожилая продавщица только успевала принимать деньги.
На следующий день в газетах появились статьи с заманчивыми названиями: «Голая правда», «Трюк или откровение», «Библейские чудеса сегодня». Прелести бывшей Лены Синицыной были растиражированы по всем местным новостям. Так она стала общественным достоянием. И больше не принадлежала себе.
Не замедлили появиться первые ученики, которые ходили за ней, ловили каждое ее слово, конспектировали каждое высказывание, толковали каждую фразу. Виринея сняла комнату в Доме культуры, где начала практиковать. Число учеников росло. Среди них оказались и весьма состоятельные, которые изрядно платили за каждую ступень посвящения. Трактат ее был позднее переиздан, но уже не на ее деньги. Как водится, появился и мужчина. Он любезно взял на себя все финансовые дела, назвался святым Серафимом, и они зажили в свое удовольствие.
…Виринея в алом пеньюаре лежала на широком ложе. Вокруг нее благоухали сандаловые свечи. Рядом лежал высокий смуглый Серафим.
– Солнышко мое, еще вина?
– Пожалуй.
Серафим поспешно налил в высокий бокал темную бордовую жидкость. Виринея медленно пила тягучее пряное вино. «Ну, что? – зашевелился в голове знакомый голос. – Я была права? Ты отдыхаешь, рядом с тобой мужчина твоей мечты, у тебя есть все: деньги, известность, ученики, тебе поклоняются, как божеству». Зазвенел телефон. Это оказалась Лилия.
– Виринея, я не отвлекла вас?
– Что там?
– Есть интересный экземплярчик.
– Чем интересный?
– Молод – лет шестнадцать, симпатичен, страшно самолюбив, тщеславен, честолюбив. Способный ужасно, схватывает на лету.
– Ну?
– Первую ступень как бы прошел, а на вторую у него нет денег.
– Ну и что?
– Да так, жалко. Очень способный.
– У нас не благотворительное общество.
– И все-таки, может, посмотрите?
– Зачем?
– Может, сделать из него ясновидящего? Ведь вашему учению не помешают яркие и талантливые адепты. Это хорошая реклама.
– Вижу, что он зацепил вас. Ладно, посмотрю. Присылайте его завтра сюда.
* * *
На следующий день Максим, с замиранием сердца стоял под дверями таинственной Виринеи. Дверь как дверь, металлическая, черная, этакий бункер. Кто бы мог подумать, что там, за этой неприступной дверью живет святая?
Долго не мог решиться позвонить. Их встреча – очень важна для него. От нее зависит, возможно, вся его судьба. Если она отмахнется, он пропал, если заинтересуется, поможет – он пан. Да, именно, так – или пан, или пропал. Неизвестно, сколько бы он стоял под дверью, то поднося дрожащую руку к звонку, то отдергивая, если бы не шаги с верхнего этажа. Кто-то спускался по лестнице. Это решило дело – Максим позвонил. Не успел он как следует испугаться своей решимости, как стукнул замок, дверь отворилась. На пороге стоял высокий красивый мужчина с огненно-черными глазами и сосредоточенно сдвинутыми бровями. Он кутался в длинный махровый халат малахитово-зеленого цвета с живописными кистями, этакий турецкий паша. «Серафим», – сообразил Максим.
– Здравствуйте. Мне к Виринее.
Серафим кивнул, поманил за собой, провел через темный коридор, остановился у прикрытой двери. Почтительно распахнул ее перед Максимом, снова кивнул. Максим зажмурился и сделал шаг вперед. Дверь за ним закрылась. Открыв глаза, он увидел совершенно темную комнату, в которую не проникал луч света. Свет, впрочем, был – он переливался то багровым, то синим, то желтым, словом, всеми цветами радуги, а источником его оказался ночник причудливой формы, стоящий на низком журнальном столике. Кроме столика, обращала на себя внимание широкая кровать с высокими подушками. На кровати полулежала-полусидела женщина лет тридцати пяти с черными длинными волосами, чуть раскосыми глазами сфинкса. Красивая. Из одежды на ней был полупрозрачный розовый пеньюар с глубоким декольте, обрамленным кружевами, которые она постоянно теребила, отчего взгляд поневоле привлекался к едва прикрытой груди. Поскольку Максим молчал, придавленный таинственностью и необычностью обстановки, заговорила хозяйка:
– Макс Ларионов?
– Да.
– Присаживайтесь, Макс, – повелительный жест на низкий пуфик, присев на который, Максим оказался у ног Виринеи, и принужден был смотреть на нее снизу вверх.
– Мне порекомендовала встретиться с вами Лилия, ваш Учитель. Она довольна вами и это очень похвально. Она попросила сделать вам поблажку – разрешить пройти вторую ступень бесплатно. Но у нас так не приято. Да и вообще в мире так не принято – за все надо платить. Таков закон. А если не платишь, это должно насторожить – помните, где бывает бесплатный сыр? Ну, то-то. И чем значимее услуга, тем выше цена. А, проходя наши ступени, человек приобретает ни с чем не сравнимые знания. Впрочем, я могу пойти навстречу, но я должна знать, что поблажку получает достойный человек. Итак, несколько вопросов… Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– Что вас привело к нам?
Максим сбивчиво рассказал все с самого начала – и как попал к Лилии, и о первых результатах семинаров, и о том, что никак не удается ему взять верх над одноклассницей, и что он закончил первую ступень, а на вторую денег нет… И замолчал, ожидая приговора. Виринея терпеливо слушала его. «Не так интересен, – сделала вывод, – не понимаю, чего Лилия носится с ним – обыкновенный подросток. Я в его возрасте была интереснее, впрочем, как и все девочки. Мальчики все-таки примитивнее. Не то воображение, не тот размах».
– У вас все?
– Все! – как на духу, выпалил Максим.
– Послушайте, зачем вам вообще вторая ступень?
– Как? А одноклассница?
– Фи, как примитивно… По-вашему, наше учение – для того, чтобы соблазнять одноклассниц? В таком случае, вы не туда попали, молодой человек. У нас не школа соблазнения.
– Ну почему?.. Просто эта одноклассница…
– Мы не гарантируем, что, пройдя вторую ступень, вы соблазните одноклассницу. Так что, может быть, расстанемся? И каждый пойдет своим путем: мы – совершенствоваться дальше, вы – зализывать любовные раны.
«Это кто пойдет совершенствоваться дальше? – раздался в голове Виринеи знакомый насмешливый голос. – Это ты-то пойдешь совершенствоваться дальше? Ты? Жалкая женщина… Посмотри на себя – ты спиваешься, ты прожить не можешь без коньяка. К концу дня ты почти лыка не вяжешь. Да, вот на таком мужицком языке приходится изъясняться мне, Княгине, но, возможно, тебе, с твоим развитием, более понятен именно такой язык. Ты зарастаешь жиром от безделья. В чем совершенствуешься ты, целыми днями валяясь в постели? Уж не в науке ли страсти нежной с этим подонком Серафимом? Ты учишь других распознавать людей, как же ты не могла распознать этого человека? Запомни, этот Максим – мой настоящий ученик, возможно, более настоящий, чем ты. Библия права – хуже всего быть теплым. А этот – он готов на все ради того, во что он верит, он будет готов на все ради тебя, а в итоге – ради меня! А вот ты не на все готова… Вот мое последнее слово – пусть другие учатся за деньги, но таких ты должна уметь распознавать и, будь добра, учи их бесплатно!»