В поисках рая
– Нет, не отталкивайте меня, – лепетал тем временем Максим, – Вы ошибаетесь насчет меня! Позвольте мне учиться дальше, вы увидите, я не разочарую вас!
Он упал на колени. И тут произошло чудо – Виринея с изменившимся лицом – растерянным, даже каким-то испуганным – соскочила с кровати, поспешно подняла его.
– Конечно, конечно, мой мальчик, ты будешь учиться!
– Правда?
– Правда!
– Без денег?
– Конечно, без денег! Ты будешь моим личным учеником!
– О, огромное, огромное спасибо! Я потом обязательно заплачу! Вот увидите!
– Ничего не надо, ничего…
– Но почему? Почему вы так резко передумали?
– Это воля Княгини… Княгини… А теперь иди!
– Когда мне придти на учебу?
– Лилия скажет тебе…
Максим выбежал из комнаты и сразу наткнулся на Серафима. Тот, цепко стиснув ему локоть, поспешно довел до входных дверей и выставил наружу.
«Странно, – подумал Максим уже на улице, когда к нему вернулась способность оценивать ситуацию. – Когда Виринея кинулась меня поднимать, от нее явственно пахло перегаром. А Серафим явно подслушивал… Ладно, мне что за дело? Главное, денег брать не будут… пока».
Однако Максим рано радовался. Стоило Серафиму закрыть за ним дверь, как он ворвался в комнату к Виринее. Та сидела на кровати поникшая и трясущейся рукой наливала в стопку коньяк. Давно она не слышала голоса Княгини и в тайне надеялась, что та наконец оставила ее. Она стала обретать мир в душе и подумывала уже о том, что хорошо бы бросить пить, выйти замуж за Серафима и родить ребенка. Роль мессии стала обременять ее: надоело носить маску таинственности, сидеть в темной комнате и разговаривать замогильным голосом. С тоской Лена Синицына вспоминала шумную редакцию, коллег-журналистов, веселую суматоху перед выходом очередного номера… И вот опять этот властный ненавистный голос! Скорее выпить – и забыться. Но нет, по-видимому, все сговорились сегодня досаждать ей! В комнату ворвался Серафим.
– Я все слышал!
– Что – все?
– Я слышал твой разговор с этим сопляком! Весь, от начала до конца!
– Подслушиваешь? Как низко ты пал.
– Слушай, цыпочка! – Серафим стиснул ее локоть. – Да если бы не я – ты бы с голоду подохла! Ты бы так и учила всех – бесплатно! Да кто ты такая вообще? Ты – блажная! За то, что на тебе эти тряпки, за то, что ты дорогой коньяк жрешь с самого утра, и за многое другое ты меня, тварь, благодарить должна! А ты уже перед этим сопляком растаяла, учить его бесплатно вздумала! Чему, интересно? Может, нового приятеля завести захотела? Давай! Только в таком случае наши дорожки – врозь!
– Ну и уматывай! – закричала Виринея. – Кто ты без меня?! Спасибо, конечно, что некоторое время ты любезно выполнял обязанности моего эконома и альфонса по совместительству, но…
– А ты уверена, что денежки у тебя останутся?
– Что – у меня? – Виринея не ожидала такого поворота.
– Ты уверена, что деньги останутся у тебя?
– Не поняла… – И в этот же момент она все поняла. – Дак, выходит, ты деньги клал в банк на свое имя?!
– «На свое имя»! – передразнил он ее. – Дошло, наконец! Ну, а на чье же? На твое? Чтобы в один прекрасный день услышать от тебя эти слова? Но я дальновиднее оказался, я все предусмотрел. В отличие от тебя! Все! Я ухожу! – Серафим жестом фокусника вытащил откуда-то чемодан. – Жить с тобой невозможно – ты вечно пьяная, блажная, ты стала просто размазня какая-то – целыми днями валяешься на постели и сосешь коньяк!
– Нет, подожди! Неужели ты вот просто так возьмешь и уйдешь?
– Конечно!
– Нет, не уходи! Я не пущу тебя! – Виринея бросилась на пол, обхватила его ноги. – Я не отпущу тебя!
– Чем же ты сможешь меня удержать? Своей молодостью? Но ты далеко не первой свежести… Может быть, своей красотой? Но есть и покрасивее тебя! Так чем? Чем? Может, деньгами? Так денежки-то твои – на моем счете!
– Коля, не уходи! У меня же больше ничего нет, кроме тебя! Была любимая работа, друзья… И ничего этого нет!
– Жалуешься, значит, вместо того, чтобы проклинать… А я думал, что ты будешь бить меня по лицу, обзывать обманщиком и подонком!
– Значит, вот какие у нас с тобой отношения… Деньги, деньги… В таком случае лучше бы их не было, тогда бы я знала, что меня любят ради меня самой… Хорошо! Раз у нас такой деловой разговор пошел, будем договариваться: останься! Если ты так любишь деньги, я для тебя еще больше заработаю!
– Ты говоришь со мной так, как будто ты – проститутка, а я твой сутенер. Но я не сентиментальный, сутенер так сутенер. Значит, еще больше денег? Хм, сомневаюсь! Ты же собралась бесплатно всех учить!
– Ничего я не собралась! Это минутная слабость, ну, пожалела мальчика… Но если ты против…
– Конечно, против! Если бы не я, ты, дурочка, давно по миру бы пошла! Бесплатно учить… Да такое только в бреду придумать можно… В общем, так – звони Лилии и говори… ну, все, что надо!
– И ты, правда, не уйдешь?
– Ну, посмотрю на твое поведение…
Виринея сняла трубку телефона, набрала номер:
– Лилия, я насчет этого давешнего мальчика… Да, был только что. И мне кажется, что вы переоценили его… Да, вы правильно поняли – бесплатно мы его учить не будем. Хочет учиться – пусть платит!
На другой день Максим в самом радужном настроении набрал телефон Лилии.
– Лилия! Это я, Максим! Так что, когда учеба? Я был у Виринеи – все нормально!
– Нормально, говоришь?.. Макс, приходи, поговорим.
Максим тут же почти бегом направился в ДК.
Он застал Лилию с незнакомцем примерно одного с ним возраста. Русые волосы до плеч, пронзительный взгляд голубых глаз. Он поприветствовал Максима наклоном головы, на некоторое время задержал на нем свой странный взгляд. Максим торопливо кивнул в ответ, но легкая гримаса на его лице говорила о том, что он не рад постороннему. Однако Лилия, казалось, не замечала его недовольства.
– А, Макс! Здравствуй, здравствуй! Познакомьтесь, – обратилась она к голубоглазому, – это Максим, мой ученик, только что завершил первую ступень… А это Арсений, наш новый Брат. Очень, очень многообещающий. Если бы нам побольше таких учеников, как вы, мальчики, наше учение стало бы очень авторитетным, к нам примыкало бы все больше сторонников, и в недалеком времени все человечество стало бы совершенным.
– Мне пора, – сказал Арсений, искоса поглядывая на Максима. – Рад был познакомиться с вами, надеюсь, мы еще встретимся.
Когда он вышел, Максим тут же засыпал Лилию вопросами:
– Ну, что ты мне скажешь? Когда учеба? Ты уже разговаривала с Виринеей?
– Да, разговаривала. Но сначала мне бы хотелось услышать, что она сказала тебе. Ты говоришь, она разрешила тебе заниматься бесплатно?
– Да! Правда, сначала она отказала, а потом у нее как-то резко изменилось настроение, и она согласилась.
– В таком случае потом она опять раздумала.
– Не может быть!
– Ну, что делать… Раздумала! Мне очень жаль, но вторую ступень тебе придется проходить за деньги.
– Это какое-то недоразумение! Давайте позвоним ей!
– Нет. Никуда мы звонить не будем.
– В таком случае я вам не верю! Она же святая! Она не может взять назад свое слово! Дайте мне ее номер, я сам позвоню ей!
– Успокойся, и давай договоримся: истерик мы устраивать не будем и никуда звонить – тоже.
– Ах, так? Ладно, звонить мы не будем, но я пойду к ее квартире, я буду стучать, требовать, чтобы меня к ней пустили, если не пустят, я буду кричать под окнами, я устрою скандал! Но я добьюсь, что она узнает все, все, что ее обманывают!
– Ты, значит, думаешь, что я, твой Учитель, обманываю тебя? Хорошо, я звоню ей, хотя бы потому, что мне не хочется быть крайней во всей этой истории.
Лилия набрала номер, через некоторое время она заговорила, явно волнуясь:
– Виринея? Это Лилия… У меня сейчас Максим Ларионов, ну, тот ученик, которого я посылала к вам. Дело в том, что он не верит, что вы отказали ему в бесплатных занятиях. И самое обидное, что он обвиняет в этом меня… Нет, Виринея, простите, но я хотела бы сохранить лицо перед своими учениками. И прошу вас лично сообщить ему о вашем отказе… – Она протянула трубку Максиму.
– Да! – крикнул он в трубку.
– Максим, – раздался знакомый чуть хрипловатый голос. – Смирись! Ты не достоин заниматься бесплатно. Это приказ… Княгини.
Короткие гудки.
– Теперь ты понял, что я тебя не обманываю? – спросила Лилия.
– Лучше бы обманывала… – горестно возразил Максим. – Ну, как же это? То Княгиня велит заниматься со мной, то не велит… Что за Княгиня такая? Что за Виринея? Разве святые могут так себя вести?
Глава 8
После того, как занятия закончились, жизнь для Максима потеряла смысл. Он привык три раза в неделю посещать Лилию. Вечером, накануне каждого посещения, он засыпал в радостном предвкушении, утром просыпался счастливым оттого, что сегодня во время сеанса он узнает что-то новое о мире, о себе, о людях, откроет в своей душе неведомые океаны, темные бездны подсознания, куда так хочется, зажмурившись, нырнуть… После каждого сеанса он чувствовал себя более уверенным, более сильным, более спокойным. В душе воцарялись счастье и умиротворение. И вдруг – такой облом!
Первое время Максим бодрился, настраивал себя на негатив по отношению к Лилии, к Виринее, к неведомой Княгине, проще говоря, проклинал всю эту компанию на чем свет стоит. Он пытался с головой уйти в дискотечную жизнь. Однако жизнь эта – еще недавно такая желанная, недосягаемая, стала приедаться. Дальше – хуже. С беспокойством Максим заметил, что в его душе происходят как будто духовные ломки от отмены занятий, подобно тому как наркомана корежит без дозы. Мозг требовал гипнотических сеансов, как допинга.
У Максима появился страх одиночества. Он стремился всегда находиться в обществе – дискотечников, Эрики, сестры, бабушки. Не помогло. Больше того, люди стали раздражать его. Хотелось укрыться в своей тоске, как в скорлупе. Тогда он перестал ходить в дискоклуб, к Эрике, к друзьям. После школы сидел дома, закрывшись в своей комнате.
– Макс, что ты целыми днями делаешь у себя? – как-то раз спросила Женя.
– Сплю, – равнодушно ответил он.
Она удивленно взглянула на него. А он действительно спал. Ему снились красочные, яркие сны. Во сне он жил – то парил над землей в виде орла, и, словно наяву, радостно переживал ощущение полета – простор бескрайних небес, упругую воздушную струю под распростертыми крыльями, чувство безграничной свободы… То он представлял себя царем: его окружала восточная роскошь дворца, мановением руки он посылал безропотные полки в бой, на смерть, вокруг него увивались одалиски – все похожие на Ингу, чувственные, с жаркими обнаженными телами… Да, вот это была настоящая жизнь. А проснувшись, он готов был выть от тоски и безысходности. Однако целые сутки не проспишь. Тогда Максим пошел на хитрость: он стал вытаскивать у бабушки снотворные таблетки, выпивал несколько – и спал, спал, спал. Разумеется, бабушка забеспокоилась. Пришлось соврать, что у него бессонница: всю ночь глаз не может сомкнуть, а днем, понятное дело, сонливость. Бабушка заявила, что это на нервной почве и стала давать ему успокоительные. То, что количество таблеток уменьшилось, она не заметила.
И однажды, проснувшись, как обычно, в дурном настроении, он подумал: «А не выпить ли мне столько снотворного, чтобы заснуть и уже никогда-никогда не просыпаться?» И эта мысль показалась ему необычайно соблазнительной! Дома как раз никого не было – бабушка и Женя ушли в кино. Максим вытащил аптечку, выгреб оттуда все снотворные таблетки, и, запивая водой, проглотил около десятка. Бумажки выбросил в мусорное ведро, вернулся в свою комнату, накрылся с головой пледом, свернулся калачиком – и почувствовал себя таким беззащитным в этом огромном мире, словно он птенец – слабый, голый и слепой, вернувшийся калачиком в хрупкой скорлупе – его защите. Максим закрыл глаза – и провалился в сон.
…Проснулся он оттого, что бабушка трясла его за плечо и встревожено повторяла:
– Максим, ты выпил все таблетки?
– Что? – пролепетал он заплетающимся языком.
– Ты что – выпил все таблетки? Снотворные! Я в мусорном ведре нашла пустые упаковки!
– Ну, выпил, – промямлил Максим, решив, что отпираться бесполезно. Тоже – конспиратор: если бы он уничтожил бумажки, бабушка решила бы, что он уже лег спать – и не потревожила бы его. Тогда он уже наверняка не проснулся бы. А так – приходится врать, изворачиваться, при этом так хочется спать… Язык еле шевелится во рту и веки тяжелые.
– У меня бессонница, – лепетал он. Вспыхнул электрический свет, бабушка наклонилась над ним. Рядом стояла, сжавшись от страха, Женя и переводила недоумевающий взгляд с брата на бабушку.
– Все ясно! – заявила бабушка дрожащим голосом. – Он отравился! Максимушка, зачем ты сделал это? Разве тебе плохо живется?! А как же мы с Женей?
Женя все поняла и заплакала.
– Не реветь! – взяла себя в руки бабушка. – Неси тазик и чайник с кипяченой водой. Будешь ему желудок промывать. А я вызову скорую.
Женя вытерла слезы, убежала, тут же вернулась, поставила около кровати тазик и налила из чайника воды в стакан.
– Пей!
– Не буду! И вообще – оставьте меня в покое! Дайте помереть спокойно!
– Да ты что?! – закричала Женя и опять заплакала. – Макс, что случилось?
Видеть слезы любимых людей было, конечно, невыносимо, и Максим размяк – выпил воды, склонился над тазом. Скоро приехала скорая, его подхватили подмышки и, поскольку ноги заплетались и не слушались, поволокли в машину.
Не прошло и часа, а он уже лежал под капельницей.
Пробуждение было страшным. Никакое похмелье не шло в сравнение с тем, что он ощущал после отравления. Он застонал и отвернулся. Неужели жив останется? Тем не менее пробуждение состоялось. Возле его постели кто-то вполголоса разговаривал:
– Кажись, очнулся.
– Оклемается, молодой еще.
– Говорят, самоубийца.
– Да ну! Токсикоман.
– Это еще что?
– Это который таблетками догоняется. Что поделаешь – сухой закон, водяры не достанешь, вот ихний брат и жрет дурь всякую.
– Эт точно – не достанешь. Я, Михалыч, за ней, за родимой, за два часа очередь занимаю. Ну, в час окошко в нашем магазине открывается, так я в одиннадцать уже на посту. А иначе бесполезно – уже за полчаса народу столько собирается, что становится ясно – на всех не хватит. Ну, и как водится – без драки никак. Хоть и милиция дежурит, разнимает, все равно все перемашутся. После того, как мне зуб выбили, решил плюнуть на это дело и перейти на технический спирт. Благо шофером работаю, этого добра у нас навалом.
– Да ты везучий, Колян. Технический спирт – это по-джентльменски.
– Ага… Только вот я сюда из-за него и попал.
– Ишь ты… Перепил поди.
– Спирт бодяжный попался.
– А! Ну, все равно, тебе позавидовать можно. Я вообще всякую дрянь жру. Раньше, пока тройной одеколон еще продавали, его употреблял. А как и одеколон из магазинов пропал – перешел на стеклоочиститель.
– Ну, эт ты, Михалыч, слишком.
– Да прям! До сих пор с рук сходило – у меня, вишь ли, желудок луженый. Но, видно, и желудок не выдержал, раз я сюда угодил.
Максим повернулся, чтобы посмотреть на этих отъявленных алкоголиков. На двух соседних кроватях сидели два мужика лет пятидесяти в трико и майках.
– Что, оклемался? – спросил один из них, широко улыбаясь. – Мы, сынок, переживали за тебя. Жалко, если б помер, молодой еще. Жить да жить.
– Ты это – таблетками-то сильно не увлекайся, надо догнаться – лучше пей, оно как-то здоровее.
Максим перевел взгляд – и ахнул:
– Ой! Негр! Иностранец!
В самом деле, на кровати, которая стояла чуть поодаль, лежал под капельницей человек с темно-коричневой кожей. Мужики загоготали.
– Да нет, это не негр, – просмеявшись, сказал один, – это тоже потравленный – краски напился, морилки.
Два дня Максим пролежал в токсикологическом отделении с жертвами сухого закона.
И вот он дома. Еще слаб, лежит на своем диване, закутавшись в уютный клетчатый плед. Рядом бабушка. Читает нотации:
– Ну, и что на тебя нашло? Голодаешь? Работой тебя изнуряют? Может быть, дома у тебя нет?
– Ай, бабушка, если бы все было так просто…
– Видишь вот эту бумажку? Это в больнице мне дали, направление в психушку.
– Почему в психушку?
– Потому что в нашем обществе считается, что тот, кто недоволен жизнью – тот психически ненормальный. И вот что я сделаю с этой бумажкой, – бабушка разорвала ее. – Вот. Я схожу в школу, скажу Тамаре Юрьевне, что ты чего-то наелся, провалялся с расстройством желудка. А ты, дорогой мой, знай: ты должен быть мужественным! Никакие неприятности не должны сломить тебя! А как мы жили, вернее, выживали, во время войны? Было голодное время, мы просыпались уже уставшие в пять утра, работали на станках под открытым небом в лютый мороз. Целый день, до самой ночи. Когда смеркалось, при свете фонарей. Голодали… Но этот труд доставлял такую радость! Домой не хотелось уходить, хотя падали с ног от усталости. Работали – и пели. И я все время думала, что вот этот снаряд, и следующий, и сотый, и тысячный – попадет в фашистов! И приблизит победу! И это придавало мне силы. А ты?
– А что я?
– А то – ты сыт, хорошо одет, работа у тебя одна – в магазин за хлебом сходить.
– Ай, бабушка! Как ты не понимаешь! Что голод, что труд, когда в вашей жизни был смысл – победить! Вы все были вместе – один народ! А сейчас каждый сам по себе, человек человеку – волк, товарищ и брат. Каждый стремится занять свое, или чужое, место под солнцем. И ради этого места друг друга сожрать готовы! И это – смысл жизни?
– Нет, не это.
– А – что?
– Ну, не знаю… Раз родился, значит, живи – вот и весь смысл. Короче! Дела у тебя нет, вот и забиваешь голову всякой ерундой! Думал бы больше об учебе, а не о смысле жизни!
Бабушка вышла. Осталась Женя.
– Макс, что все-таки случилось? Зачем ты?..
– Понимаешь, раз смысл в жизни – всех локтями растолкать, и место занять под солнцем, да поуютнее, поудобнее, то я готов принять такие правила игры, А что делать, раз я в этом мире родился? Можно, конечно, плюнуть на все, и отшельником стать, но ведь хочется благами цивилизации попользоваться – есть повкуснее, одеваться получше, не пешком ходить, а на машине ездить. Ну, и так далее.
– Ну, вот! Так зачем травиться?
– Затем – не получается…
– Что – не получается?
– Место занять не получается. Вот я и решил: пройду ступени посвящения, хозяином жизни стану.
– Какие ступени?
– Ну, учение святой Виринеи.
– Виринея? А! Помню – она еще голая выступала.
– Ну, так вот. Я тебе ничего не говорил, а сам к ним заниматься ходил. Сначала они со мной бесплатно занимались, а потом денег потребовали. А у меня таких денег нет. Они и перестали со мной заниматься. Вот я и…
– Так вот в чем дело! Ты попал в секту!
– В какую еще секту…
– Макс, плюнь ты на них! Денег захотели… Ишь, вымогатели!
– Так ведь помогает! Сценарий для «Патефона» помнишь? Это после занятий я его смог написать!
– Ты бы его и так написал!
– Нет! Ни за что! И другие… достижения…
– Макс, я тебя умоляю! Не ходи к ним!
– Не буду… Все равно денег нет…
На самом деле, вернувшись из больницы домой, он твердо решил, что ходить на занятия будет. В конце концов, он прошел первую ступень на пути к сверхчеловеку, он почти победитель над этой жизнью, над своей судьбой. Он своего добьется любыми путями. Надо только четко представлять цель. Чего он хочет? Совершенствоваться дальше, так? Что ему для этого надо? Деньги! И он их получит! Хоть из-под земли достанет!
* * *
Из-под земли-то из-под земли… Да клады только в сказках бывают. А надо реально что-то делать. Однако сумма уж сильно неподъемная. Вот тогда и возникла одна идейка, вызрела, как ядовитый плод.
…Тетя Поля – бабушкина приятельница – работала сторожихой в магазине. Это маленький деревянный магазин недалеко от реки. Максим как-то был там. Дрянненький, Богом забытый магазинишко, полки с товаром, обгаженные мухами. Никаких посетителей. Сонное царство. Казалось, распахни среди ночи двери, никто не зайдет, ничего не украдет. Да и что красть? Типичная картина для восемьдесят восьмого года – мешки с крупой, банки с консервами… Естественно, никакой сигнализации для охраны такого «богатства», только сторожиха тетя Поля. И Максим, задумчиво бродя около бревенчатого здания магазина, все чаще размышлял: не ограбить ли магазин? Ведь залезть туда – легче легкого, и пусть с товарами – большой привет, но деньги в кассе вполне могут быть. Конечно, не сразу он пришел к этой мысли. Сначала он честно пытался копить деньги, прикидывал, сколько накопит, если откажется от завтраков, хотел что-нибудь продать, например, гитару… Но эта мысль – украсть – преследовала его даже во сне. Сначала он думал так: «Я же не всерьез хочу украсть. Я просто выразился фигурально – денег нет – хоть кради… А деньги нужны до зарезу! Я должен пройти вторую ступень! Иначе я просто не знаю, как жить… Для чего жить? Нет, правда, для чего? Для того, чтобы стоять в длинной очереди, как бабушка, за водкой, сахаром, черным хозяйственным мылом? А потом напиться – и забыться, как Михалыч и Колян из больницы? Когда им посоветовали закодироваться, они сказали: а зачем? Выпить – одна радость в жизни. Только я-то жить хочу! И хочу хорошо жить! А – как? Вот на этих самых ступенях мне и расскажут… если деньги найду. И я найду! Хоть украду, а достану! Нет, я не собираюсь воровать, я просто рассуждаю… Но вот сделать-то это не так уж сложно».
Как-то раз он зашел в магазин к тете Поле, как будто выполняя просьбу бабушки, высмотрел там все, а потом разработал план. Ну, какая из тети Поли сторожиха? Старая, наверно, глухая. Дрыхнет поди ночью в своей кандейке и не слышит ничего. Сигнализации нет. Одна защита – замок на дверях. Замок сбил – и бери, чего душа просит… А можно и не сбивать, а по трубе. Спрыгни – не услышит.
За магазином плотно мостились друг к другу сарайки, относящиеся к близлежащим деревянным домам. А дома-то без заборов – уйти легче, затеряться во дворах. Поначалу вся эта разведка забавляла его, переносила в мир приключенческих романов. Он чувствовал себя кем-то вроде Робин Гуда. Наконец план был готов! Ночью, когда и те три фонаря, которые есть в окрестности магазина, не светят, они с Кириллом, Пашкой и Юркой (а как же иначе: без сообщников в таком деле нельзя), заберутся по сарайкам на крышу магазина, пролезут в трубу и очутятся в каком-то помещении. Если оно окажется запертым, заранее припасенными инструментами взломают замок, спустятся в торговый зал, взломают кассу – и уйдут, разбив окно. Сразу затеряются во двориках, а там и до дома – рукой подать. Так что пока сторожиха, услышав звон стекла, доберется до зала на своих старых ногах, пока поймет, что к чему – они будем далеко.
Осталось придумать, как уговорить Кирилла, Юрку и Павла, как их уломать. Максим стал постепенно внедрять в их головы мысль: что такое, в сущности, воровство? Это – когда берешь чужое. А почему оно чужое? Ведь нас учат, что все принадлежит народу. А народ – это и я в том числе. Значит, это и мне принадлежит. А наше государство не обеднеет, если я возьму немного. Ну очень мне надо! В конце концов, я отработаю, когда вырасту. Получается, что я возьму взаймы. И вообще, что я себя извожу придумыванием оправданий? Кто придумал, что красть – плохо? Такой же человек, как и я, придумал для своего удобства, чтобы я у него его добро не растащил… Он приводил и другие доводы, чтобы звучало подоходчивее. Он говорил, что законы выдумали люди для своего успокоения, и что у него свои законы, чтобы ему было хорошо. И вообще, у каждого – своя правда.
Первым сдался Кирилл. Он сказал: «Молодец, Макс! Чем больше тебя знаю, тем больше уважаю. Был такой правильный, скучный, просто ботаник какой-то, а на самом деле – мужик что надо! Я – с тобой!» Павел сомневался: «Ишь, как у тебя все гладко выходит! А ведь накажут…» На что Максим ему говорил, что Павла удерживает только страх, но что в этом плане нет слабых мест. Тот не сдавался: «А если какая-нибудь неожиданность? Как у Достоевского? Все продумал Раскольников, а вошла Лизавета?»
Что можно человеку возразить на это? «Конечно, – увещевал Максим, – от неожиданностей никто не застрахован: мы пойдем, а тебе кирпич на голову свалится». Наконец Пашка сдался. Правда, красть он наотрез отказался, но постоять на стреме согласился. Ну, а Юрка, понятное дело, ради Максима готов был на все… Максим чувствовал себя властителем дум этих ребят. Он думал: «Интересно, если я им скажу, что черное – это белое, а белое – черное, они мне тоже поверят?» Впрочем, ребят не так уж интересовали деньги, и уж тем более – водка и конфеты, просто они отнеслись к предстоящему ограблению, как к опасному приключению. С заговорщицким видом они шатались вокруг магазина, исследовали все подступы, лазили на крышу сараек.