Испытательный срок
Чёрная поверхность уже совсем рядом. И что теперь? Ногой пинать? Плюнуть на неё? Криком напугать? А башка-то трещит, гудит, раскалывается. Перед глазами всё плывёт, ноги не держат. Но показалось мне вдруг, что из этой чернильной мглы до меня крики доносятся. И тогда я туда и нырнул.
Не, нормально, да?
Прямо башкой, и прямо туда!
Словно в ледяную воду окунулся. Холодный воздух, дышать невозможно. По коже словно песком кто трёт. Тело не слушается, рукой-ногой пошевелить нельзя. Чувствую, как сила какая-то приподнимает меня, начинает со всех сторон давить. В голове полная каша. И сквозь эту кашу до меня доносится голос Кати. Что-то она там орёт, визгливо так, на пределе. Чего орёт – не понять, не по-русски что-то.
Но мозги у меня уже совсем не работают, и мне почему-то кажется, что то, что она там орёт, и не даёт этой черноте с нами окончательно разделаться. И тогда я начинаю повторять эти слова за ней следом. Понимаю же, что крындец нам полный и Тверь свою я, может быть, никогда уже больше не увижу. Но повторяю. Старательно выговариваю незнакомые слова, душу в них вкладываю зачем-то, типа того.
И кажется мне, что чернота эта вдруг слабеть начала, какая-то она уже типа не совсем чёрная делается. Да и давление ослабло, если поднапрячься, можно уже руками пошевелить слегка. Хотя и незачем. И вдруг!..
Прямо перед глазами у меня что-то полыхнуло так, словно выстрелил кто. И вижу я… её! Ту самую женщину!
Красное платье трепещет, словно на ветру, хотя ветра никакого, сами понимаете, нету и в помине. Волосы – зеленее зелёного – вокруг головы, словно вихрь. Руки в стороны развела, лицо – бледное совсем, почти белое – вверх запрокинуто, глаза закрыты, губы шевелятся… в такт моим. Точно она, как и я сам, повторяет всю ту дребедень, что там Катька кричит.
Почувствовал тут я что-то. Не могу сказать что, но почувствовал. Словно сила какая в меня вселилась. И уже сам я знаю, какие слова произносить нужно. И уже, кажется, Катя за мной повторяет, а не я за ней. И голос её почему-то кажется мне каким-то ободряющим, что ли? Будто обрадовалась она, что не одной ей тут разбираться со всем этим дерьмом. Хотя наверняка ведь показалось мне это. Не знаю, не успел я разобраться. Потому что меня неожиданно о землю шмякнуло, как будто кто из-под задницы скамейку выбил. И я шлёпнулся. Задницей.
В башке гудит, перед глазами туман, а она опять исчезла, как тогда… как всегда. Блин! Я же даже имени её не знаю! И стало мне вдруг обидно. Но обидно мне недолго было, потому как на меня сверху хлынуло. Как будто какая-то сука ведро воды надо мной опрокинула. Холодной.
Я ругаюсь и всё такое. На ноги вскакиваю, протираю глаза…
…и вижу прямо перед своим носом ствол автомата…
6. ЭЛЛИНА
– Кто это был?..
– Где? Чего? Да убери ты ствол-то, дура! – Мошков неуклюже отмахивался от автомата, которым Эллина едва ли не тыкала ему в лицо.
– Отвечай! – продребезжала она. – Что это за баба была?
– Сама ты баба! – немедленно окрысился Мошков. – Дура ты! И сука! Ясно?
– Пристрелю, тварь! – Эллина передёрнула затвор, и в воздухе мелькнул отброшенный нестреляный патрон.
Мошков машинально отметил это, – значит, автомат у Эллины уже был заряжен. И это слегка отрезвило его. Он поглядел на Эллину, на Колобка с Катей – со всех них, как и с Мошкова, потоками лилась на землю вода. Все трое дрожали от холода. В глазах Эллины сверкали молнии. Мошков и сам не понимал, чем вызван её гнев. Колобок вообще ни на кого не смотрел, не до того ему было. Слишком уж он перенервничал. Он и сам не мог понять, от чего он больше дрожит – от холода или от перенесённых переживаний. Катя же разглядывала Мошкова с любопытством, словно перед ней сидел неизвестный, но заведомо безопасный зверёк. И видно было, что Катя, как и все остальные, ждала ответа. Которого Мошков дать просто не мог.
Тогда Мошков завертел головой, нашёл глазами Максима Игнатьева и повернулся к нему.
– Говори! – потребовал он.
– Чего? – не понял Максим.
– Почему промолчал? Видел же эту дрянь в окне! Почему не сказал?
– Пошёл ты! – рявкнул Максим. – Придурок! Чего ты ко мне цепляешься всё время?
– Убью! – Мошков кинулся к Максу, но после первого же шага полетел на землю, сбитый с ног ударом Эллины.
– Встать! – заорала она, пиная Мошкова ногой в бок. – Встать, ублюдок!
– Да пошла ты! – орал в ответ Мошков, пытаясь подняться, – ноги дрожали, и он никак не мог встать.
Максим просто стоял над Мошковым, с интересом наблюдая, как тот ворочается на земле. Точно так же – спокойно и с интересом – смотрела на Мошкова и Катя. И во взгляде её было что-то неестественное, какое-то необъяснимое веселье. Словно только что произошло что-то забавное, над чем после можно будет вдоволь посмеяться у костра.
– Макс! – хрипло каркнула Эллина. – Ты видел?
Игнатьев пожал плечами.
– Видел бы – предупредил, – совершенно спокойно ответил он.
– Видел ты, видел, Макс. – Мошков всё-таки встал на ноги и теперь злобно смотрел на Макса.
– Если бы я хоть что-то заподозрил, – ответил Макс, – я бы сказал. Что же я, враг себе, что ли? Эта дрянь могла и на меня броситься.
– Могла, – неожиданно спокойно заявил Мошков. – Но не бросилась. На них она бросилась, а не на тебя.
– И что? – с неподдельным интересом спросил Макс.
– И то!.. – ответил Мошков.
Все замолчали, переводя недоуменные взгляды с Игнатьева на Мошкова. Минуты две царила тишина. Потом Юрий робко кашлянул. Эллина от этого звука вздрогнула и встрепенулась.
– Прыжок! Пойдёшь со мной, – приказала она. – Первым. Вторыми – Малахов с Катей. Потом – Игнатьев с Дарьей. Последним – Коновалов. Вперёд!..
До конца дня не переставая моросил дождь. Серая, мрачная и почти пустая Москва в такую погоду становилась ещё более серой и выглядела бедной сироткой. Постепенно начали сгущаться сумерки. Чёрно-синяя бездонная масса долго висела над городом, не решаясь опуститься. Она то робко обволакивала пустые головы полуразрушенных многоэтажек, то вновь сползала и отплывала подальше, в страхе, что её заметят.
Эллина продолжала идти не останавливаясь. Шла она, а значит, шла и команда. У всех на лицах читалась безумная усталость, но командир не думал о привале, а следовательно, об отдыхе надо было забыть и остальным. Оставалось ждать, когда Эллина устанет.
Ближе к ночи дождь усилился. Крупные холодные капли били усталых путников по лицу, но они продолжали идти. Воздух намертво застыл ледяной массой, призрачная водная пелена повисла между небом и землёй, словно не желая пропускать людей вперёд. Серые бездушные глыбы, бывшие некогда жилыми зданиями, словно бездомные псы, беспомощно съёжившись от холода, озирались по сторонам в поисках несуществующего укрытия. Тёмно-серое небо стало почти чёрным, и лишь молнии изредка освещали мрачный небосклон, пламенеющий на горизонте непонятными, пугающими багровыми сполохами. Эллина наконец остановилась.
– Привал, – продребезжала она. – Ищем место для ночлега…
– Тут местечко одно неподалёку… – вставил Макс.
– Ты хорошо знаешь эту местность?..
Случись этот диалог раньше, все бы наверняка заподозрили неладное. Однако сейчас команда настолько устала, что слова Игнатьева (как, впрочем, и слова Эллины) все пропустили мимо ушей. Против ночлега в предложенном Игнатьевым месте никто не протестовал. Тем более что полуразрушенное здание в темноте чем-то отдалённо напоминало хибарку Дарникова.
Наскоро перекусив, все разошлись по углам и вскоре отбыли в царство Морфея. Не спала только Эллина. Её тощий силуэт маячил в оконном проёме…
«Чёрная-чёрная темнота. А она ещё бывает какой-то другой? Нет, не бывает… Почему она так давит? Почему так навязчиво и зло? Если сжать пружину, та после резко распрямится, вернётся в исходное положение… А если ничего не происходит? Если она, сжавшись, так и остаётся… проржавела… Я больше не борюсь… устала… – размышляла Эллина. – Тьфу ты, чёрт! Что за чепуха?! Пора спать ложиться…»
– Не помешаю? – Мошков облокотился на дверной косяк.
– Помешаешь, – отрезала Эллина.
– Да ладно тебе, строишь из себя крутую…
– Чего тебе надо? – сурово спросила она.
– Да так… – неопределённо пожал плечами Мошков.
– Бежать собрался? – спросила Эллина.
Мошков вздрогнул, растерялся и захлопал глазами. Эллина понимающе хмыкнула.
– Знаешь, – сказал Мошков, – я-то типа хотел смыться. Не, правда! Нафига мне ваша компания сдалась? И всё такое…
– Ну, смывайся, – предложила Эллина.
Мошков промолчал.
– Никуда ты не смоешься, – заявила Эллина. – Чувствую. Знаю…
– Почему это?! – удивился Мошков.
– Что-то тебя здесь держит. Есть у тебя какой-то интерес в этом деле. Нет?
– Интерес? – переспросил Мошков и усмехнулся: – У меня один интерес: живым остаться. А для этого самое необходимое – смотаться отсюда нафиг, пока всех вас не перебили. И меня заодно.
– Вали, пока жив! – Эллина передёрнула затвор автомата.
– Угу, сейчас ты устроишь пальбу посреди ночи. Так я и поверил, – буркнул Мошков.
– Жаждешь получить подтверждение? – Эллина вновь отвернулась к окну, давая понять, что разговор окончен.
Эллина слышала, как Мошков ещё немного потоптался в дверях. Потом стало тихо. Но ночной визит обеспокоил Эллину, и мысли её потекли уже в ином направлении.
Анатолий Мошков… Действительно, почему он не сбежал до сих пор?! Ведь была же тысяча возможностей. То ли он хорошо понимал, что его сразу же пристрелят (нужно быть полным дураком, чтобы не понимать этого), то ли просто бежать ему было некуда.
Про заинтересованность Мошкова Эллина брякнула просто так. Но теперь у неё зародилась мысль, что это высказывание, может быть, не так уж и далеко от истины.
Эллина присела на пол, положила автомат рядом с собой и обхватила колени руками. В спину дул холодный ветер. Но не сильно дул – его дыхание лишь слегка холодило бок.
Эллина закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти знакомое ей и такое ненавистное лицо. Сейчас бы это здорово пригодилось, образ врага всегда помогал ей мобилизоваться. Она попыталась вспомнить глухое подземелье, узкий коридор, по которому невозможно было бежать из-за низких потолков. И то, как её спутник упал. И как она обернулась на его зов о помощи…
И как он выстрелил в неё…
Ослепительная, до боли яркая вспышка…
Но лица его Эллина не увидела. Вместо этого перед ней предстало лицо Анатолия Мошкова, Прыжка. И вспышку выстрела представить себе у неё тоже не получилось.
«Почему он не стреляет?!» – слабо недоумевала Эллина, соскальзывая в сон…
Утро, хмурое и неуютное, нехотя вступало в свои права. Дождь прекратился ещё ночью, но солнце не спешило показываться. Без его лучей груды серых развалин, в которые превратилась Москва, выглядели ещё более потерянными и одинокими, чем прежде.
Угрюмое настроение царило повсюду. Уныние вползло в развалины, служившие команде ночлегом, чтобы поселиться там навечно.
«Нет Бога. Нет Дьявола. Нет судьбы. Есть только люди, гоблины и война. Война, которую никто не объявлял. Война, в которой не считают потерь и не ставят могильных крестов. Мы – люди этой войны… Слишком много ошибок… Нет сил на борьбу… Нет сил, чтобы проснуться…»
– Эллина!..
«Кирпичи апатии и морального опустошения выстроили прочную стену… только один шаг… пути назад нет, его просто не существует… Что впереди?»
– Эллина?! – Дарья тщетно пыталась докричаться до неё. – Эй, ты с нами вообще? – Дарья принялась размахивать руками перед носом Эллины.
– Что?.. – Эллина с трудом вынырнула из тягостных сновидений и попыталась оттолкнуть Дарью.
– Хватит в облаках витать, командир фигов! Народ ждёт распоряжений! – Дарья сердито сдвинула тонкие брови.
– Нефиг мне глазки строить! – мигом взвилась Эллина и вскочила. – Со мной эти штуки не пройдут, я тебе не мужик! Вали давай! Сама знаю, что делать надо! – прохрипела она.
– Блин! Ты, дребезжалка тощая, завидуй молча, – огрызнулась Дашка.
– Ща в глаз получишь! Вон пошла! – рявкнула Эллина.
– Так, дамы, спокойно, давайте не будем ругаться! – Пётр пытался разрядить обстановку.
– Не надо меня успокаивать, иди эту чувырлу утихомирь, – отбрыкнулась Дарья.
– Сама чувырла! – Глаза Эллины превратились в две узкие щёлочки, метавшие искры. – Возомнила о себе невесть что!
– Ишь как разошлась! Причину нашла наехать… как будто никто не знает, чего ты так злишься. Кто виноват, что у Макса вкус хороший?..
Вконец разозлённая Эллина бросилась на Дарью с кулаками. Выскользнувший откуда ни возьмись Мошков с трудом удержал её.
«Тощая, а силища та ещё!» – промелькнуло у него в голове.
– Слышь, ты, фифочка, чё на командира хавалку раскрываешь?! – рявкнул он на Дарью.
– Чего?! – Дарья явно не ожидала такого поворота событий.
– Заткнись, тебе говорят! – оскалился Мошков.
– Ты, попрыгунчик, умолкни, а? Пока тебе не досталось…
– Заткнись! – Мошков чувствовал, что Дарья отступает, и начал напирать ещё сильнее.
– Да ты вообще на испытательном сроке! Мал ещё указывать! – Дашка сдавала позиции.
– Топай давай! Вон!
Дарья оглянулась вокруг. Все присутствующие смотрели на неё волком, даже Макс… И она вынуждена была ретироваться.
Мошков глянул на Эллину – в её глазах стояли слезы. Эта высокая, всегда напряжённая и сильная женщина была в шаге от того, чтобы разреветься, подобно пятилетнему ребёнку.
– Эй, ты чего? Из-за Дашки, что ли? Да забей ты на неё! Дура она, не видишь, что ли?
Эллина не отвечала. Её огромные глаза стали ещё больше и глубже, а нижняя губа начала предательски подрагивать.
– Блин, ну не умею я с женщинами… Эллина…
Эллина продолжала молча изучать корявые обшарпанные доски пола. Внимательно так изучала. Мошков опустил взгляд на землю, – может, там действительно было что-то интересное?..
– Ладно, я это… пойду… В общем… это… не парься из-за Дашки. Стерва она… и всё такое…
Мошков вышел, а Эллина подошла к окну.
Паутина темно-серых, грязных туннелей и пустынных дорог. Вечная полутьма. Вечная война. Серебристо-металлические столбы, равнодушные холодные плиты, груда камней и железобетона. Пустота… Одиночество ещё до восхода стояло у дверей… Теперь обнимает за плечи ледяной рукой… Или душит… Тишина, лишь изредка прерываемая железным лязгом… скрежетом, свистом пуль…
Люди. Когда пришли гоблины, они не восстали. Да они и не могли. А многие просто перевоплотились, стали другими… И кое-кто поверил им, этим перевоплотившимся. Поверил в их правду… Серость и боль перестали казаться нелепыми, а уж тем более страшными. Они воспринимали всё, как должное…
Мы должны… перебороть тьму… пока она не искрошится и не превратится в жалкую тень. И не останется больше ничего, что напоминало бы о ней. Мы должны бороться до конца. Безжалостно. Жалости нет, когда доходишь до отчаяния, когда понимаешь, что нет и не будет другого пути. Только борьба. Уничтожение. Тех, кто не такой, как ты. Если не ты их, то они тебя. Таков закон серого города…
Она вдруг вспомнила, что вчера ей так и не удалось вызвать в памяти лицо того негодяя. Сейчас, утром, Эллина представила его себе совершенно отчётливо. И это придало ей сил.
«Я буду жить, – подумала она. – Назло тебе. Назло всем. Назло этому миру…»
– Эллина! – Голова Петра показалась в дверном проёме.
– Да! – Эллина подняла глаза. – Выходим!..
7. КОЛОБОК
Не знаю я, как тут у них в Москве, а у нас в Твери лесопарк – это когда лес. Но то, что я увидел, на лес походило примерно так же, как Макс на девственницу с фермы.
Поле, сплошь залитое чёрной грязью. Кое-где из грязи торчат невысокие обломки обуглившихся деревьев. Вдалеке – километрах в двух – маячит какая-то развалюха с покосившейся крышей. Над ней возвышается шест. На нём – тряпка какая-то серая поникла. Развалюха то ли горелая, то ли просто измазанная той же чёрной грязью, которой покрыто всё поле, до самого горизонта, до серого неба.
Запах стоит – страх! Вонища ужасная, скулы сводит. То тут, то там в чёрной грязи медленно, лениво вспухают громадные пузыри. Лопаются, и над ними повисает неприятного вида сероватый дымок. Наверное, от этих-то пузырей в основном и воняет так гадостно.
Тоска, короче. И всё такое…
И чего теперь? И теперь это нам туда вот идти?!
Не, нормально, да?
Всю жизнь мечтал в дерьме выкупаться! А ведь идти-то долго, за горизонт куда-то. Я по наивности было спросил, не в той ли развалюхе маг живёт. Но ещё до того, как меня Эллина обругала, понял, что не в той. Это ж надо на всю голову больным быть, чтобы жить в такой вот вонище…
Катя втянула носом воздух, поморщилась.
– Машину надо было брать, – говорит. – Давно бы уже там были.
– На машине не пройдём, – возразила Эллина. – Сама же знаешь. Забыла, как тебя из этого же самого лесопарка по кусочкам вытаскивали?
– Помню, – спокойненько так ответила Катя. – Но сейчас нам бы броневичок не помешал. А гоблинов здесь сейчас нет, напрасно боялись. И Корпуса Верных Защитников – тоже…
Она тут руку свою вытягивает, пальцы растопыривает и на колечко внимательно так смотрит.
– Точно, нету, – кивает Катя. – Охранные заклятия действуют. Они о нас просто не знают. И заклятий этих дня на три хватить должно. Ну или чуть меньше… Может, поискать транспорт? Здесь поблизости есть одно местечко, там машину раздобыть можно.
– Нет, – качает головой Эллина.
Не, нормально, да? Это что же, тащиться нам всем теперь по этой вот мерзости пешком, да?
– А если обойти? – интересуюсь я у Эллины.
– Как? – Эллина посмотрела на меня своими глазищами – я аж оробел слегка.
– Ну, по Севастопольскому проспекту, – поясняю. – Он же вроде заворачивает там…
– Нет, – обронила Эллина и отвернулась.
Зло меня взяло.
– Чего – нет? – спрашиваю.
– Не обойти, – отвечает.
– Почему? – продолжаю.
– Банды. Ловушки.
– Ага, понятно, – киваю. – Могла бы так сразу и ответить, а не рожать по одному слову.
– Что? – Эллина опять уставилась на меня.
Но я выдержал её взгляд и нагло так объяснять принялся:
– Могла бы просто сказать, что, мол, такие дела, Прыжок, что по Севастопольскому проспекту обойти эту помойку не удастся, потому что на пути встретятся всякие там ловушки и враждебные нам банды, которые…
Худая-то она, может, и худая, но прикладом бьёт – будь здоров. Когда я снова дышать смог, разогнулся, посмотрел на неё – Эллина спокойно так стоит, словно и не человека ударила, а гадину ядовитую, – и говорю:
– Ещё раз меня стукнешь – убью.
– Ты?! – удивляется.
– Я, – отвечаю. – Улучу момент и убью. Слово даю. Я тебе не дрянь какая-нибудь, чтобы меня без дела пинать. Ясно?
Молчит. Смотрит. И я молчу, смотрю. И тут в глазах у Эллины что-то мелькнуло. Она опустила взгляд, отвернулась и продребезжала:
– Ладно. Не буду…
Я кивнул и повернулся к нашим. Они все стояли шагах в пяти, глаза обалдевшие, рты раскрыты, молчат, дуреют от происходящего. Наверное, при них ещё никто никогда так с Эллиной не разговаривал. И никому она ещё таких ответов не давала. А может быть, потому и не давала, что не разговаривал никто…
– Ну что? – спрашиваю. – Пойдём, что ли? Дерьмо это сраное топтать…
Эллина махнула рукой, и мы побежали по болоту.
Удовольствие ниже среднего, скажу я вам. Первое время я нос ещё зажимал, а потом плюнул на вонь. Да она вскоре и чувствоваться перестала, вонь та.
Эллина бежит первой, я с Колобком – за ней. Остальные – следом. Но веселее всего, конечно, мне и Колобку. Потому как вся грязь и гадость из-под ног Эллины летят прямёхонько нам в рожи. Не, нормально, да?
Хотел я её окликнуть, чтобы не так хлюпала, только рот открыть успел – минут пять потом от грязи отплёвывался, и всё такое. Правда, быстро бежали. Колобок сразу сообразил, пристроился рядом с Эллиной, чтобы грязь не глотать. А я… Да и я тоже не дурнее его, просто не могу я так быстро бегать. Хотел было догнать их – куда там! Минут через десять-пятнадцать вся команда уже остановилась, меня типа поджидают.
– Быстрее ногами перебирай, – Дашка мне.
Хотел я ей ответить, да дыхание перевести не могу. Кивнул только.
Через час примерно я уже слабо соображал, кто я, куда бегу и зачем. Дышать было нечем, вместо воздуха – одна сплошная вонь. Голова кружилась, хотелось остановиться и рухнуть – прямо в чёрную грязь. Хорошо ещё, что автомата у меня нет. С такой здоровой железякой я бы точно вырубился.
Вся наша команда ушла вперёд уже метров на триста. Отстаю я, не могу так быстро бежать.
Мелькнула было мысль, что вот сейчас-то самое подходящее время и есть для того, чтобы слинять. А потом подумал: куда ж тут слиняешь? Далеко ли убежишь? Они ведь догонят. На расстояние выстрела ко мне подойти сейчас – раз плюнуть.
Нет, не время ещё. Раньше надо было, ночью. А сейчас – только вперёд, за командой.
Остановились они, меня поджидают. Доплёлся я до них, язык на плече. Дашка-стерва сразу же:
– Дохляк ты, Прыжок!
А Юрка этак винтовкой своей пошевелил. Мол, и мне пошевелиться нелишним будет. Гнусь – тот молчит, в глаза старается не смотреть. Эллина тоже взгляд отводит. Макс – этот почему-то сочувственно так смотрит. Не понимаю я Макса, хоть убей!
И тут Колобок говорит:
– Вы идите, а я с Прыжком останусь.
– Зачем это? – настораживается Гнусь.
– Одному нельзя тут, – говорит Колобок. – Плохо тут одному, нельзя…
Ну, это я с ним, конечно, согласен. Одному тут нельзя. Да и двоим – тоже.
– Идите, идите, – говорит Колобок. – Все путём будет, зуб даю.
Эллина кивнула, махнула рукой и продребезжала:
– Вперёд!
Ну, это, конечно, неплохо придумано. Всем нам тут, на болоте этом, маячить не следует, и всё такое. Лучше им нас подождать где-нибудь дальше – где посуше и воняет не так сильно.
Посмотрели мы с Колобком, как команда по лужам скачет, переглянулись, и Колобок говорит:
– Шагом пойдём. Я тоже устал как собака.
– Ну, шагом так шагом, – говорю…
Пошли мы.
Идём.
– Слушай, Прыжок, – говорит тут Колобок. – А что это было, вчера-то?
– Где? – настораживаюсь я.
Смотрю на него и понимаю, что его, как и Эллину, интересует типа женщина в красном платье. Не, нормально, да? Я-то думал, что её, кроме меня, никто в том чёрном шаре и не видел. А потом оказывается, что и Эллина, и Колобок видели её, и даже очень.
– Ты не говори, если не хочешь, – заявляет Колобок. – Может, это только тебя касается, я не возражаю…
Ещё бы ты возражал, думаю. Морда твоя круглая… И правда ведь, моё это дело, больше ничье!..
– Я тебя понимаю, – продолжает Колобок. – У меня тоже есть свой резон в Москве торчать. Сам-то я из-под Питера…
– Да ну?! – не выдерживаю я.
– Ну да! – улыбается Колобок. – Понимаешь, я ведь тут, в Москве, временно. Мне нужно людей подсобрать. Свою команду хочу сколотить.
Где уж тебе, думаю, команду свою!.. Команду держать – генералом надо быть. А из тебя генерал, как из грязи пуля.
– Мне нужны такие, – говорит Колобок, – которые смогут без оружия, без автоматов и пистолетов драться. А таких почти не осталось. Разыскал я двоих – обе девчонки. Одна в центре обитает, а вторая – здесь, неподалёку.
– А нафига тебе такие, кто без оружия сможет? – спрашиваю.
Ну, это я уже просто отдышался. Да и интересно стало.
– В Питере мне с одной командой посчитаться надо, – помявшись, отвечает Колобок. – А там иначе нельзя… Понимаешь, тут всё из-за полноты моей. Ведь на меня посмотришь – поди докажи, что я не прислужник гоблинский! Вот и… случается иногда… всякое там… разное…
– Ладно, – говорю. – Меня это не касается. Ты в мои дела не лезешь, я – в твои…
Колобок кивнул. Типа согласен.
Идём дальше.
Я молчу.
– Прыжок… – Колобку всё неймётся – есть такие люди, кто молчать не может, как словесный понос у них всё время. – Прыжок, а чего ты за Эллину заступился? Ну, когда они с Дарьей начали…
– Не знаю, – честно ответил я.
– Как это? – удивляется.
– А вот так, – бурчу. – Командир, он командир и есть. Пристрелила бы она Дашку – и за дело. А в команде разлад… и всё такое…
Сказал я и думаю: а и правда, чего это я за неё заступился?! За лахудру эту облезлую… Разлад в команде и всё такое – это, конечно, да. Но мне-то в тот момент все эти дела фиолетовы были.
Не знаю. Что-то есть в Эллине такое, без чего нам крындец – всей команде. И мне тоже. А может быть, мне – в первую очередь.
– Она ведь магии обучалась, – выдал вдруг Колобок.
– Иди ты?! – не поверил я. – Многовато магов у нас получается! Нет?
– У Кати, – возражает Колобок, – магия гоблинская. А у Эллины – человеческая. Она у монаха училась, до сих пор крестик на шее таскает. Катя – та совсем иначе. Мы однажды на Новодевичье шли, так её там скрутило – чуть не до смерти. У Вольных Зон защита от всего гоблинского – будь здоров! А вот Эллине туда путь открыт, совершенно спокойно.