Анатомия смерти

Внедорожник вёл Павел. Молчали.

– Прости. Не знаю, что на меня нашло, – сказал Гомельский.

Неожиданно он развернул машину прямо на дороге и погнал обратно к озеру. Разделся и нагишом полез в сентябрьскую воду за оставленными донками.

На их отношения случай у озера почти не повлиял. Почти. На рыбалку они стали ездить ещё реже, чем прежде.

– Как, по-вашему, могло получиться, что камеры видеонаблюдения не зафиксировали присутствия посторонних в квартире? – поинтересовался Курбатов.

– Я в технике не сильна. Быть может, произошёл сбой, – ответила Екатерина Сергеевна.

– Я не верю в совпадения. В день убийства камеры выходят из строя и снова включаются после совершения преступления.

– Тогда запись стёрли. Другого объяснения нет.

– Это могли сделать только осведомлённые люди. Второй вопрос: как они проникли в квартиру? Нет следов взлома. Замки не тронуты.

– Вы намекаете, что их впустил кто-то свой?

– Я ни на что не намекаю, а пытаюсь рассуждать вслух. Совершено убийство. Убийцы незаметно проникли в квартиру, искромсали тела своих жертв, перевернули всё вверх дном, бесследно исчезли, и никто не видел их и не слышал…

– Я видел, – тихо сказал Миша.

Курбатов от неожиданности притормозил. Он прижал машину к обочине и включил аварийные огни. Повернулся к мальчику, спросил:

– Что ты видел?! – Максим старался сохранять спокойствие, чтобы не спугнуть удачу.

– Всё.

В салоне автомобиля голос ребёнка звучал приглушённо. Екатерина Сергеевна и Курбатов наклонились к Мише. Мальчик некоторое время смотрел в пол, потом поднял глаза на Курбатова. Он заговорил медленно и внятно.

– Я стоял за дверью. Их было двое. В масках, как в американских фильмах про гангстеров. Чёрные куртки, чёрные шапочки. Сзади ударили маму Катю. Она упала и не двигалась. Закрыли маме рот рукой в перчатке. Приставили пистолет к её голове и повели в кабинет к папе. Потом вывели их в зал. Я хотел убежать и позвать на помощь. Но не успел, а потом было поздно. Я испугался и сел на пол. Папа увидел меня в щель между дверью и стеной и показал пальцем, чтобы я молчал. Его поставили на колени и сказали, что, если он станет кричать, они убьют маму. Мама плакала. Ей сказали: если она не замолчит, они убьют папу. Они спрашивали про папку. Папа ответил, что её в квартире нет, а где она, он им не скажет. Тогда они заклеили папе и маме рот скотчем. Руки и ноги тоже скрутили скотчем и стали бить. Папа мычал и извивался. Они посадили его на пол и освободили рот. Он сказал, что отдаст им всё, если они отпустят маму. А если не отпустят, то ничего не получат. Тогда один разрезал на маме платье, а потом ударил её ножом в живот. Папа сказал, что папка в сейфе, и назвал код. Один ушёл в кабинет. Папа головой ударил того, что остался, в живот. Дядька упал. Папа ударил его ногой два раза по голове и в горло. Дядька захрипел, а папа поднял нож, зажал его между колен, перерезал скотч и освободил руки. Он хотел помочь маме, но в комнату вошёл другой и напал на папу. Он был сильнее папы и сильно его побил. Папа не двигался. Мама стонала. Тот, что побил папу, поднял другого дядьку. Тот кашлял и ругался. Они говорили, что папки в сейфе нет, и стали бить маму. Я закрыл глаза и боялся закричать. Потом был шум. Потом стало тихо. Потом ко мне подошли. Я увидел дядю Максима…

В наступившей тишине Курбатов слышал, как колотится его сердце. Корнеева перебралась ближе к Мише и обхватила его голову руками. Мальчик тихо всхлипывал.

– Про папку Павел ни разу не обмолвился. Наверное, не успел, – задумчиво предположил вслух Курбатов. – Не понимаю, зачем такая жестокость?

В его голове не укладывалось, как Павел решился заплатить двумя жизнями за какую-то папку. Да ещё рисковать жизнью ребёнка. Преступники могли обнаружить мальчика и убить. Павел был адекватным человеком и в шкале ценностей человеческую жизнь ставил на самый верх. Он бы не допустил гибели родных ни за какие богатства мира. Что-то в этой истории не сходилось. Она не соответствовала сущности Павла, а потому казалась Курбатову неправдоподобной. Он вывел автомобиль на трассу и погнал в сторону Серпухова.

Мобильник соседа не отвечал. Максим не мог дозвониться до него с утра. На Михаила Михайловича это не походило. Человек обязательный, он бы непременно перезвонил.

В деревне, залитой солнечным светом, снег на верхушках сугробов и ветках деревьев играл золотыми искрами. Курбатов припарковался у колодца с двухскатной крышей и кривой ручкой в деревянном валике. Железное ведро, привязанное к цепи, стаяло под крышей на обледеневшей подставке. Снег вокруг колодца тщательно вычистили.

– Подождите меня здесь, – сказал Максим Корнеевой и захлопнул за собой дверь машины.

Калитка была не заперта. Алабай за металлической сеткой загона рвал цепь и надрывался густым лаем. Никто не вышел навстречу Курбатову.

– Туман, свои! – прикрикнул на собаку Максим.

Он ступил на крыльцо и окликнул хозяев. Ему не ответили.

В натопленной избе вещи в комнатах и кухонная утварь валялись на полу. Обеденный стол перевёрнут. «Стол вам чем помешал?..» Картина полностью повторяла виденное Курбатовым в собственной квартире и квартире Корнеевой. Он набрал номер Михаила. Из прихожей послышалось кукареканье петуха – так, будто птица кричала из-под подушки. Не выключая телефон, Максим пошёл на звук. Он ощупал вещи на вешалке и достал из кармана овчинного тулупа кукарекающую трубку. Дисплей высветил пропущенные звонки Курбатова.

Максим вышел во двор. Туман не унимался. Курбатов прошёл в глубь двора. Вдали, за забором, виднелись обгоревшие руины его дома. Рядом, из сарая, доносился стук и крики о помощи. Максим вынул из петель амбарный замок и отпер дверь. Перед ним стояла жена Михаила – Татьяна. В валенках и платке поверх тонкого свитера, она съёжилась и тряслась от холода.

– Мать твою! – прохрипела она и побежала в избу.

– Что стряслось? – спросил Курбатов уже в доме.

– Какая-то б… закрыла меня в сарае.

Татьяна славилась склонностью к ненормативной лексике. Она мастерски приправляла речь крепкими выражениями.

– А Михаил где?

– Так ты же его попросил подъехать в пожарную часть в Чехове. У тебя машина заглохла.

– Не звонил.

Татьяна собралась высказать по этому поводу мысль в свойственной ей манере, но осеклась при виде женщины и ребёнка на пороге.

– Мы замёрзли, – сообщила Екатерина Сергеевна.

– Это со мной, – пояснил Курбатов. Он представил женщин. Татьяна предложила раздеться и пригласила пройти.

– Уроды! Во что превратили дом!!! Наверное, всё поп… поворовали, – Татьяна покосилась на гостью.

Меньше чем за минуту она обежала все комнаты, исследуя все «тайники» в доме.

– Смотри. Деньги и барахло не взяли. Погреться заходили, – съязвила хозяйка.

– Расскажи, как дело было, – попросил Курбатов.

Не прекращая движение по кухне, Татьяна рассказала, как позвонил Курбатов или кто-то его голосом и вызвал Михаила. Михаил укатил на своём внедорожнике, сказал, что обернётся мигом, и калитку не запер. Велел сообразить на стол, потому что у человека горе и поэтому, наверное, нужно будет выпить.

– Я пошла в сарай. В сарае погреб. Пока доставала солёный арбуз, какая-то пад… – Татьяна покосилась на гостей, – какая-то нехорошая личность закрыла дверь, и я чуть не ох… – она снова посмотрела на гостей, – не околела от холода.

– Тебе он не звонил? – спросил Максим.

– Я свой телефон в доме оставила. Выбегала ж на минутку.

Татьяна ушла в соседнюю комнату и вышла с трубкой в руке.

– Так и есть, кто-то звонил, но номер не моего.

– Он свой телефон в тулупе забыл, – с досадой ответил Курбатов. – Дурдом на колёсах.

Максим набрал цифры с телефона Татьяны.

– Пожарная часть. Дежурный Ярик! – ответил голос.

– От вас час назад не звонил большой мужчина в енотовой шапке? – спросил Курбатов.

– Большой звонил.

– С ним можно поговорить?

– Проблематично. Его увезли на эвакуаторе.

– Милиция?

– Почему милиция? Просто увезли. Он вызвал, и за ним приехали.

– Куда увезли?

– Наверное, в автосервис. Ему хулиганы на машине все колёса порезали…

Курбатов поблагодарил и отключился.

– Пусть они побудут у тебя, – попросил он Татьяну за Екатерину Сергеевну и Мишу. – Найду Михалыча. Я знаю, где он обычно ремонтируется.

Ехать никуда не пришлось. «Мицубиси» с кузовом остановился у ворот. В калитке показалась крупная фигура Михаила в распахнутой куртке на собачьем меху. На голове енотовая шапка.

– Развели, как лохов, – громко ругался Михаил после рассказа Татьяны о событиях дня. – Я тоже хорош, ломанулся к тебе. Голос твой – номер не твой. Нет чтобы перезвонить. Да кто ж думал. Всё на эмоциях!

Михаил разделся, сел за стол. Присутствие гостей его не стесняло. Он вёл себя и говорил как человек, привыкший иметь дело с незнакомыми людьми. Каждую неделю через его мастерскую в Серпухове по ремонту квадроциклов, снегоходов и мотоциклов проходили десятки посетителей.

– Много вынесли? – спросил он жену.

– Ничего не тронули.

Михаил почесал лоб.

– Чего ж им надо было?

– Флешку, – ответил Курбатов.

– Какую флешку? – удивился хозяин.

– Ту, что я просил сохранить.

– Ну так я её и сохранил. Сунул в карман, откуда взял.

– В шаровары?! Куда ты их бросил? – спросил Курбатов.

– Не бросил, а повесила за сараем, на верёвку, вместе с рубахой, футболкой и носками, – отозвалась Татьяна.

Она расставила чашки для чая и розетки для варенья. В центр стола поставила противень с пирогом со смородиной и взялась столовым ножом полосовать его на квадраты.

За сараем Максим снял с верёвки задубевшие на морозе шаровары. В избе выждал, пока материя оттает, и вынул из кармана флешку. Михаил Михайлович виновато посмотрел на Максима.

– Зато не нашли, – оправдывался он. – В сохранности…

– После стирки и мороза? – с сомнением покрутил флешку в руке Курбатов.

Екатерина Сергеевна отпила дымящийся чай из чашки. Взглянула на флешку с интересом.

– Из-за такой ерунды столько проблем, – сказала она.

Курбатов спрятал флешку во внутренний карман пиджака.

– Из-за ерунды людей не убивают, – ответил он.

– Кого убивают? – встрепенулся Михаил Михайлович.

Курбатов рассказал. За столом притихли. Хозяева переваривали новость.

– Выходит, и нас с Татьяной могли того… этого?.. – предположил хозяин.

– Ты кому-нибудь говорил о существовании флешки? – спросил Курбатов.

Его всё больше беспокоила и раздражала осведомлённость преступников.

– Кому тут рассказывать?! – Михаил Михайлович обвёл рукой кухню, подразумевая деревню.

– Вы ни с кем не говорили? – обратился Максим к Корнеевой.

– Н-нет, – пожала плечами женщина.

Мальчик прожевал пирог. Он покосился на Курбатова.

– В квартире, где убили маму с папой, ваш разговор, дядя Максим, про флешку, слышали несколько человек. Могли услышать и из других комнат, – сказал он.

Взрослые повернули к ребёнку удивлённые лица. Мальчик рассуждал и говорил как взрослый. Это выглядело тем более трогательно, что голова его едва возвышалась над столом и для того, чтобы его лицо увидели целиком, мальчику приходилось задирать подбородок. Татьяна погладила ребёнка по макушке. Миша слегка откачнулся. Похоже, проявления нежности не очень нравились ему.

– Кушай, тёзка, кушай, – подбодрил Михаил Михайлович ребёнка.

– «Кушай» говорили купцы в трактирах, – отозвался Миша, – а воспитанные люди говорят «ешь»…

Неожиданное замечание вызвало смех за столом. Громче всех хохотал хозяин.

– Откуда ты знаешь?! – весело спросил он.

– Мама Катя рассказывала.

Екатерина Сергеевна пояснила:

– У нас в школе историю преподавала очень пожилая дама. Говорили, будто бы она до революции в Смольном училась. Вот она нас одёргивала, когда мы «кушали», да «лОжили»…

– Вы в каком году школу закончили? – поинтересовался Курбатов.

– В девяносто четвёртом, прошлого века.

– Это сколько же ей должно было быть лет, пожилой даме? – поинтересовался Курбатов.

Он отхлебнул из кружки и коротко посмотрел на Корнееву.

– Хорошо под девяносто, – ответила она.

Курбатов заметил, как на лице Екатерины Сергеевны вспыхнула и погасла досада. Она потянулась за куском пирога. Они обменялись взглядом с мальчиком. Курбатов мог поклясться, что увидел в глазах ребёнка упрёк и злость. Но это было так мимолётно, что казалось, будто и не было ничего.

Курбатова подмывало ещё расспросить о жизни Екатерины Сергеевны. Но женщина перевела разговор на отвлечённые темы, а чуть позже вышла из-за стола вместе с ребёнком вслед за Татьяной.

– Кто они? – поинтересовался Михаил Михайлович.

– Миша – приёмный сын убитых родителей. А она его няня, – пояснил Курбатов.

– Какие-то они мутные.

– То есть?

– Напряжённые, что ли. Не пойму. Взгляд у малого какой-то недобрый. Не детский.

– Он из детского дома. Видимо, там несладко было.

– Ты у них вроде заступника?

– Гомельский был моим другом. Пока я несу ответственность за его сына. Хочу разобраться, за что убили Павла и его жену.

– Менты пусть ищут. Это тебе не водевиль раскручивать. Насчёт дамочки тоже того, – покрутил рукой хозяин.

– Чего того?

– Вижу, глаз на неё положил. Поаккуратнее. Похоже, дамочка себе на уме.

– Все мы себе на уме.

– У меня глаз острый. Говорит, ерунда, а сама так зыркнула на флешку, словно вырвать из рук хотела.

Курбатов оценил наблюдательность охотника и принял к сведению. Жизнь приучила его быть начеку. Даже близкие предают. Ему не хотелось превращаться в догматика и зануду, но инстинкт самосохранения обострил его шестое чувство. А оно ему подсказывало, что сейчас у него не может быть друзей. Кто-то пытался убить его, и этот кто-то ходит рядом.

– Я сейчас, – сказал Курбатов.

Он прошёл в сени. Оттуда в окошко было видно, как из уборной во дворе вышла Корнеева. Мальчик поджидал её на расчищенной от снега тропинке и бросал снежки в забор. Туман лаял без устали. Мальчик поправил шапку и запустил снежком в собаку. Пёс встал на задние лапы, передними упёрся в сетку, беснуясь от ярости. Татьяна погрозила Мише пальцем. Тот усмехнулся и побежал навстречу няне.

– Может, заночуете у меня? – спросил Михаил Михайлович, когда Курбатов вернулся и сел на место. – Куда на ночь?

– Без нас тебе будет спокойнее, – ответил Курбатов.

Он предложил Корнеевой и Мише собираться.

– Миша, почему ты не рассказал полицейским о том, что видел в квартире? – поинтересовался Курбатов. Он выруливал от колодца на занесённую снегом дорогу.

– Меня не спрашивали, – ответил Миша.

– Ты запомнил какие-нибудь характерные детали в одежде, манере говорить или что-нибудь, что отличало бы их от других людей? – Максим решил разговаривать с мальчиком как со взрослым. Вне всякого сомнения, ребёнок развит не по годам и смышлён.

Миша некоторое время вспоминал, потом сказал:

– У того, которого бил папа, был очень хриплый голос.

«Преступников по меньшей мере четверо. Двое в квартире, двое на улице. Трое мужчин, одна женщина», – размышлял Курбатов.

– Ты раньше слышал их голоса?

– Нет.

– Как они ушли?

– Я не знаю. Мне было страшно, я зажмурился и закрыл уши.

– А вы, Екатерина Сергеевна, ничего не припоминаете? – обратился Курбатов к женщине.

Лицо её выхватывал из темноты свет фонарных столбов, мелькающих за окном.

– Нет. Я выключилась сразу. Если бы я очнулась раньше, я бы дала отпор.

– Если бы вы очнулись раньше, они бы вас убили, как Гомельских, – сказал Максим.

Ничего. Ни свидетелей, ни портретов. Курбатов набрал Салтыкова.

– Юра, привет! Есть новости?

– Дело поручено мне. Эксперты работают над отпечатками. Пальчиков много, но в нашей базе они не числятся. На теле жертв обнаружены следы уколов. Им что-то впрыснули. Обоим в шею. Сзади. Химический анализ покажет, что именно. Их обездвижили, потом убили. У тебя что?

– Флешка у меня. Мальчик говорит, что убийцы искали папку.

– Папку? Макс, я оформлю тебя вне штата. Для пользы дела. Завтра съезди в офис к Гомельскому. Понюхай. Пощупай. Расспроси, над чем они работали. Не мне тебя учить. Корнеева и ребёнок с тобой?

– Да.

– Береги их. Пока они единственные свидетели. Оправятся от шока – может, вспомнят что-нибудь полезное.

В голове Курбатова промелькнуло воспоминание, как «потерпевшие» играли в шахматы.

– У них крепкие нервы, – сказал Максим.

– Что?

– Так, ничего. К делу не относится.

– На связи.

Салтыков отключился.

Ближе к федеральной трассе дорога стала чище. Нож грейдера отодвинул снег к обочине длинной бороздой. Курбатов придавил акселератор. BMW взвыл и поехал быстрее.

Впереди мелькали аварийные огни. Курбатов притормозил. Легковой автомобиль красного цвета уткнулся носом в сугроб. Внедорожник с треснувшим бампером перегородил дорогу. Объехать его не представлялось возможным. Встречные автомобили выстроились в небольшую колонну. Водителю внедорожника нужно было сдвинуться на полметра вперёд, чтобы освободить проезд, но он отказывался. Не хотел проблем с дорожной полицией. Двое спорили с ним. Но мужчина в болоньевой куртке с воротником из искусственного меха и с непокрытой головой отворачивался, не хотел слушать.

– Это надолго, – пробормотал Курбатов.

Он оглянулся, определяя место для манёвра. Сзади его припёрла машина с ярко включёнными фарами. Курбатов посигналил и включил заднюю скорость. Автомобиль не двинулся с места.

– Вот тупой! – ругнулся Максим.

Он посигналил снова. Безрезультатно. Не заглушая двигатель, Курбатов отстегнул ремень безопасности и вышел. Сделав несколько шагов, он наклонился и постучал в окно. Окно опустилось. Курбатов не успел додумать мысль, для чего водителю в такое время суток солнцезащитные очки, когда увидел направленный на него ствол пистолета.

– Садись в машину, – приказал человек за рулём.

Задняя дверь распахнулась. Курбатов оглянулся на свой BMW, прикидывая расстояние. Затем снова посмотрел на дуло и повиновался. В тёмном салоне лицо человека на заднем сиденье разглядеть не удалось. Максим прикинул: водитель, пассажир – двое.

– Флешку, – раздался сиплый голос, и человек протянул руку.

Отпираться не имело смысла. Курбатов оценил инсценировку с аварией на дороге. Быстро и слаженно сработали, не придерёшься. Складный спектакль. Интересно, кто режиссёр? Человек терпеливо держал руку протянутой, не сомневаясь, что получит требуемое. Курбатов со вздохом полез в боковой карман пиджака, но внезапно ухватил протянутую руку и заломил её до хруста. Человек вскрикнул от боли и неожиданности. Максим ухватил мужчину за шею свободной рукой и сильным рывком набросил на себя. Вместе они вывалились из автомобиля. Курбатов выкрутил чужую руку и, прикрываясь орущим от боли человеком, попятился к BMW. На ходу он что есть силы ударил ногой по двери внедорожника, откуда с пистолетом лез водитель. Удар пришёлся поперёк лица. Очки с хрустом треснули, мужчина ухватился за лицо.

Ударом по шее Курбатов свалил «пленного» на дорогу, запрыгнул в автомобиль и сдал назад. Послышался треск и хруст ломающегося пластика. Вывернув руль влево, Максим выжал газ. Он мысленно похвалил немецкий автопром. Приёмистая машина развернулась почти на месте и с рёвом рванула прочь.

Извилистая дорога вела в город. Курбатов посматривал в зеркало заднего вида. Участники «спектакля» оказались не готовы к такому развитию событий. Водитель в болоньевой куртке попытался развернуть свой автомобиль, но на узком пространстве ему теперь мешали те, кого он не пропускал. «Гражданин в очках», уже без очков, поднимал с дороги подельника. Огни пробки исчезли за поворотом.

– Что случилось?! – спросила Екатерина Сергеевна.

Самообладание вернулось к Курбатову. Сердце забилось ровнее.

– Флешка, – коротко выдохнул он.

– Они её получили?

– Я вспомнил, что она мне тоже нужна. Мы не договорились. Вы огорчены?

– Я испугалась за вас, – ответила Корнеева.

– Приятная неожиданность.

– Не понимаю вашей иронии, – в голосе Екатерины Сергеевны прозвучала обида.

Курбатов оставил язвительный тон. Не время выяснять отношения. Если Корнеева замешана в этой истории, её лучше не упускать из виду. Держать поближе к себе. Слишком очевидна осведомлённость преступников. Они точно знали, что флешка у него. Или всё-таки действовали наудачу?

– Кому вы звонили из уборной? – спросил Курбатов.

– Почему вы решили, что я кому-то звонила из уборной?

– Дайте, пожалуйста, ваш телефон, – попросил Курбатов.

Он почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Корнеева молча протянула трубку. Курбатов пролистал список входящих и исходящих звонков. Последний звонок датировался вчерашним числом. Максим почувствовал, что краснеет. Он вернул телефон.

– Вы думаете, это я навела на вас бандитов?

– Извините. Нервы.

– Я понимаю…

В Чехове на привокзальной площади они вышли из автомобиля. Рядом возвышался круглый купол автовокзала. Чуть в стороне – серое здание железнодорожной станции. На обложенной сугробами стоянке такси дежурили четыре жёлтых автомобиля с шашечками на крыше. «Кроссовер оставлю здесь, потом заберу», – решил Максим.

– За мной, – скомандовал он и сунул в рот жвачку.

Втроём они вошли в здание вокзала. Расписание на стене. Электричка через десять минут. В толпе к ним вряд ли привяжутся. В поезде транспортная полиция. Преступники не осмелятся рисковать.

Курбатов купил в кассе три билета. Два взрослых, один детский. На пути к выходу из зала ожидания он присел на пассажирское кресло перевязать шнурок у ботинка. Екатерина Сергеевна вела Мишу за руку. Мальчик насупился. Путешествие утомило его. Но он не жаловался и не хныкал.

На заснеженном перроне топталось несколько десятков человек. Электричка из Серпухова подошла без опоздания. В вагоне было немноголюдно и тепло. Пока дверь с шипением не захлопнулась и поезд не тронулся, Курбатов смотрел в окно. Ничего подозрительного. Поезд набрал ход. Корнеева с Мишей сели напротив Курбатова. Мальчик – у окна.

– Что вы думаете делать? – спросила Екатерина Сергеевна.

– Для начала добраться до Москвы.

– Потом?

– Потом выяснить, что на флешке. Слишком большой интерес она вызывает у посторонних.

– Что будет с нами? Я имею в виду нас с Мишей.

Хороший вопрос. Если отстраниться от расследования убийства Гомельских и поразмышлять над судьбой няни и её питомца, то картина вырисовывается не очень радужная. Мальчик вернётся в детский дом и будет там жить, пока не обретёт новых родителей. Если повезёт. Корнееву наймут другие люди. С её рекомендательными письмами долго без работы она не останется.

«Кстати, о письмах, – размышлял Курбатов. – Кто их видел и кто читал? Павел. Он наводил справки».

– Я могу усыновить Мишу? – спросила Корнеева.

– Наверное, да, – отозвался Максим.

Вопрос его не удивил. Он даже показался закономерным. Учитывая отношения няни и её подопечного. Но удивил мальчик.

– Если я этого захочу.

Курбатов уставился на ребёнка, который смотрел на взрослых не по-детски серьёзными серыми глазами.

– Вы обсуждаете меня так, будто меня рядом нет. А я вот он. Сижу и слушаю. Моё мнение тоже имеет значение. Понятно?

Курбатов кивнул.

– Ты обиделся? – наклонилась к мальчику Екатерина Сергеевна. – Прости.

– Взрослые не понимают детей, потому что считают их детьми. На самом деле дети всё воспринимают как взрослые, но воспринимают правильно и честно. А взрослые постоянно врут и себе, и другим, и от этого у них в головах путаница. И чем больше они хотят распутать всё, что запутали, тем сильнее путаются и говорят: жизнь – сложная штука. Дети плачут, когда им горько, и смеются, когда смешно. Они не кривляются. За это взрослые считают их милыми. А кто им мешает не кривляться и говорить то, что есть, а не то, что необходимо? Мама и мама Катя не могли поделить меня и меня же мучили. Я мог любить двоих, а меня заставляли любить одну. Хотя можно было просто жить дружно, радоваться тому, что есть. Без семьи плохо. Но если в другой семье меня начнут снова делить, лучше остаться одному. Взрослые не замечают, как мучают детей, когда стараются распутать клубки в своих отношениях.

Курбатов восхищённо посмотрел на Мишу. Его всегда интересовало, о чём думают дети. Он подозревал, что их внутренний мир гораздо глубже, чем его представляют взрослые. Максим и сам оставался ребёнком, но тщательно скрывал это от окружающих. Потому что так надо. Неприлично в тридцать восемь лет ползать по траве, играя в разведчика. Его не тянуло переставлять оловянных солдатиков, но иногда пальнуть камнем из рогатки в консервную банку или поиграть в ножечки он был не прочь. Его собственные дети любили с ним возиться на полу в доме. Он не уступал им в азарте и желании победить. Они ему верили и считали своим. Но ни сын, ни дочь не высказывали своих мыслей так, как это сделал Миша. Наверное, они ещё не научились их точно формулировать.