Потерянные страницы
– Спросите, если вас что-нибудь интересует, – обратилась я к нему дружеским тоном.
Он улыбнулся. Нет, не то чтобы улыбнулся, сначала он бросил на меня взгляд своих голубых очей, и лишь потом его лицо озарилось улыбкой. Такая улыбка – особенная и отличается от обычной. Он рукой показал мне, чтобы я следовала за ним. Потом он открыл двери и вышел, я последовала за ним. Как только мы вошли в другую комнату, все кто там находился, увидев его, вскочили со своих мест. Я осмелела. «Если его все так боятся, а он ко мне так благосклонен, то какое дело этим пигмеям до меня? Что они сделают со мной? Сажать или отпускать не их ума дело.» – так думала я и еще смелее последовала за ним. У дверей я повернулась и бросила на них такой взгляд, будто они были измазаны чем-то.
Мы поднялись на второй этаж, из приемной мы вошли в кабинет, где за большим столом сидел мужчина, кажется, начальник полиции. Он попросил этого начальника уступить ему кабинет на некоторое время и тот тут же встал и вышел. Он указал мне на диван, куда я должна была сесть. Потом спросил: Вы наверно сегодня не завтракали, не так ли? – в знак согласия, немного стесняясь, я кивнула ему головой. Он вышел в приемную, поговорилс кем-то и снова вошел. Он сел в глубокое кресло, вновь улыбнулся своей очаровательной мужественной улыбкой и спросил: Ну, что будем делать? Я беспомощно приподняла плечи, ну что я могла сказать? Мы долго беседовали, потом позавтракали, хотя уже было время обедать, потом продолжили беседу. Оказалось, что про меня он все знал, да и не только про меня, а обо всем нашем комитете. Что я могу вам сказать? С таким мужчиной я раньше не беседовала и не то, что не разговаривала, даже не встречалась никогда. Я влюбилась. «К черту всю эту революцию, ради чего я всем жертвую?! Как можно достичь чего-нибудь, когда вокруг столько замаскированных предателей и агентов?» – думала я.
Мы, наверное, говорили бы еще долго, если бы в комнату не заглянул хозяин кабинета и не сообщил, что моего собеседника кто-то ожидает. Он попрощался со мной:«Иди в гостиницу, – сказал он, – а завтра в одиннадцать мы снова встретимся.» Я даже не удивилась его предложению и была очень рада, что завтра вновь встречусь с ним. В гостиницу он меня отправил своим экипажем. Представьте себе мое состояние. Я не спала всю ночь, вспоминала наш разговор и прокручивала в голове те фразы из нашей беседы, которые касались моего будущего. О побеге я и не думала. Если бы меня даже насильно заставил кто-нибудь покинуть город я бы ни в коем случае не сделала этого, не повидавшись с ним еще раз. Кое-как я уснула. Наутро я так волновалась, будто опаздывала на свидание к любимому. Я вам еще не сказала, что до этого я никогда никого не любила. В гимназии я любила одного мальчика еврея, но это было совсем не то. Мне было уже двадцать лет, а из-за этой революции у меня не оставалось времени на любовь и мужчин. Да и,честно говоря, из тех, кто меня окружали, мне никто и не нравился. Правда, были и такие, которые вроде бы, и привлекали меня характером и смелостью, но, раз я стала революционеркой, то я идумать перестала о любви и замужестве. У всех наших девушек был такой настрой, будто все они готовились к тюрьмам и ссылкам, а если и встретили бы свою судьбу, то это должно было случиться именно в ссылке. Короче говоря, революционный романтизм был спутником нашей жизни. А как иначе можно назвать это.
На следующий день, в половине одиннадцатого, когда я вышла из гостиницы, меня ждал все тот же экипаж. Про себя я подумала: оказывается, уменя действительно свидание. Но вы и представить себе не сможете, да, действительно, не сможете, что в экипаже сидел он сам. Представляете, он столько времени сидел и ждал меня. Его лучезарная улыбка вновь поразила меня. Он подал мне руку и помог подняться в экипаж Если бы в эту минуту он сказал, что отправляет меня в каторгу вСибирь или на Сахалин, я бы ни за что не воспротивилась, и была бы даже благодарна ему. Какая же женщина, если она в своем уме, смогла бы отказать такому мужчине! Через два дня мы поехали в Тифлис Я не знаю как он уладил мои дела и какими аргументами он воспользовался при этом. Но когда он сообщил мне о предстоящей поездке в Тифлис, я была на седьмом небе от радости. Ведь я и до того всегда мечтала попасть в Тифлис, и надеялась, что благодаря моей революционной деятельности, эта мечта когда-нибудь осуществиться, и вот она сбылась. Я не знала, что он собирается делать со мной или какие у него были намерения в отношении меня, но по правде говоря, я и не утруждала себя мыслями об этом. Я полностью доверилась ему и судьбе. Было бесспорно, что это было намного лучше Сибири или ссылки, да и стоило ли сравнивать их.
В Тифлисе я жила на конспиративной квартире. Он выделил мне фаэтон, чтобы я могла хорошо осмотреть и изучить город. Он приходил почти каждый день, много говорил со мной, давал наставления и выслушивал мои соображения. Но я все время ждала, когда же наконец он прикоснется ко мне. Я томилась от ожидания, но мне приходилось довольствоваться его прекрасной улыбкой или каким-нибудь комплиментом, все остальное время мы проводили в беседах. Он так красиво говорил, что от него невозможно было оторвать слух, его речь была аргументированной и убедительной что словами, что интонацией. Он серьезно готовил меня к новой жизни. Как-то он сказал: «Если ты будешь пригодна к работе со мной, то я оставлю тебя у себя, и ты будешь работать на меня, в противном случае я отправлю тебя домой.» Как я могла упустить такой шанс – быть рядом с ним и стать нужным ему человеком! Тогда и было решено взять псевдоним Новгородцевой.
Однажды он отправил меня, вместе с одной знакомой женщиной, во французский салон подобрать и купить там все, что мне было необходимо, Перед этим он сказал мне: «Постарайся поближе познакомиться с хозяйкой салона и войти к ней в доверие.» Он дал мне несколько нужных советов о том, в каком направлении мне вести разговор, если мне вдруг представится такая возможность. Хозяйкой французского салона женского белья была некая мадмуазель Жанет де Ламье. Она была женщиной красивой, намного старше меня, по меньшей мере лет на пятнадцать, и, к тому же, мудрая, как змея. Разговаривала она завораживающе, даже нежелающий что-нибудь купить у нее клиент не мог уйти от нее с пустыми руками. Когда она узнала, что я из дворянской семьи, дочь генерала, и что наша семья имела большие знакомства в военных кругах, а мой отец имел большие заслуги перед Императорской семьей, то после всего этого она сама стала всячески стараться наладить близкие отношения со мной. Мне даже не пришлось проявлять активность: главное было не мешать ей в ее попытках. Я купила один комплект женского белья, а она мне подарила ещё три, да таких дорогих, что я была крайне удивлена. Конечно же, мы подружились. Она была умна, но и я не была дурочкой. В салоне у нее было много гостей, а она долго не отпускала меня. Создавалось такое впечатление, будто все женщины знатных семей собирались у нее в салоне. За лавкой у нее была расположена большая и красиво обставленная гостиная. Сюда приходили не столько за покупками, сколько поговорить, посплетничать и убить время. Прислуга не успевала приносить и уносить кофейные чашки. За полдня я услышала столько всякой информации, то ли правды, то ли вымысла, что, если бы я могла воспользоваться всем этим, то могла бы завладеть всем городом. Она попросила меня зайти к ней и на второй день, даи мне делать было нечего, поэтому я приняла ее приглашение и сказала, что завтра я должна навестить родственников, а во второй половине дня я обязательно зайду к ней.
Когда я рассказала моему шефу о тех новостях, которые я там услышала, он долго смеялся. Смеялся он от всего сердца, и смех его был по-настоящему мужским и красивым. Нет, я очень любила его, поэтому мне все нравилось в нем. Он остался так доволен моим первым днем на новом поприще, что впервые поцеловал меня в щеку. Да, всего лишь в щеку, но главным было начало. Я знала и была уверена, что это был не последний его поцелуй.
Я пробыла в Тифлисе больше месяца и почти каждый день встречалась с Жанет де Ламье, а потом подробно записывала все, о чем мы с ней говорили.Часто это выходило немного путано, как сейчас, но что поделаешь, так уж у меня получается. Зато в деле я последовательна, и к тому же исполняла все в точности так, как учил меня мой наставник. За несколько дней я познакомилась со многими людьми, с некоторыми настолько близко, что побывала у них в гостях и то, что я слышала там, также подробно записывала, да еще и с большим удовольствием. И, когда мой наставник на несколько дней пропадал неизвестно куда, я не теряла времени даром.
Из того, что я рассказала Жанет де Ламье, ее заинтересовали два факта. Первое – это то, что сын заместителя военного министра был в меня влюблен и хотел жениться на мне.Узнав об этом,мадмуазель Жанет де Ламье чуть не сошла с ума: «Не упускай из рук эту партию» – советовала она. И чем больше я притворялась, что не люблю его, тем больше она теряла терпение: «Нив коем случае! Тот, кого ты по-настоящему полюбишь, будет твоим любовником, а замуж выходи только за него.» – говорила онас азартом. Мы подружились настолько, что могли говорить обовсем и на любую тему. Во второй раз она выразила свою особуюзаинтересованность, когда я, как бымежду прочим, сказала, чтобыло бы неплохо открыть такой же салон в Петербурге и собратьтам своих друзей. Она настолько увлеклась этой идеей, что пообещала мне помочь с этим делом. Она уже составляла планы о том,как она отвезет меня в Париж, как познакомит меня со своей фирмой, и как они помогут мне со всем справиться. Мы даже договорились, когда поедем вместе в Париж. Ей надо было обновить товар к новому сезону и заодно мы смогли бы прояснить вопросс моим салоном.
Однажды вечером комне пришел мой шеф, его не было ужецелую неделю, и я ему рассказала обо всех новостях за все времяего отсутствия. Он перечитал все, что у меня было записано, сложил листы, положил в карман и спросил:
– Как, по-твоему, кто такая мадмуазель Жанет де Ламье, когоона из себя представляет?
У меня к тому времени уже создалосьсвое мнение о ней, и я прямо ответила:
– Она должна быть шпионкой Франции.
Он засмеялся.
– На каком основании ты делаешь такое заключение?
– Исходя из того, какие она задает вопросы и что ее интересуетбольше всего. Какую тему или какие сплетни, переделанные еюже самой она подбрасываетво время всеобщих бесед или беседс каждой из нас,или что еще хуже, она сама распространяетсредиженщин ею же выдуманные и красиво упакованные новые сплетни, чтобы потом они были подхвачены и распространены повсюду. Она может несколько раз завести разговор на одну и ту жетему с совершенно разными людьми. Если бы это не входило в ееинтересы, что заставило бы ее говорить об одном и том же целыйдень? И все это лишь потому, чтобы кто-то невзначай сказал что-нибудь новое. Ведь никто не знает, что она о том же самом говорила и с другими, а возможно и несколько иначе. Я несколько разбыла свидетелем такого разговора. И еще… – я немного помедлила, думала, стоило ли приводить эти аргументы. – Темы, которыея ей подбрасывала во время наших разговоров, она заглатывалацеликом, так сильно это ее интересовало.
Мой наставник с удовольствием смеялся.
– Тогда скажи мне вот что, если она действительно шпионка, топротив кого работает мадмуазель Жанет де Ламье?
– Понятно против кого, против Российской Империи. Хотя я иреволюционерка, но… – тут я немного запнулась, то есть, была, ноя патриот своей страны, – сказала я с гордостью.
И тут он во второй раз обнял и поцеловал меня. Вы и представить себе не можете, какое тепло я почувствовала от него тогда.
Я бы и глазом не моргнув, без слов выполнила бы все о чем он попросил, даже если бы он приказал мне подложить бомбу в салон мадмуазель Жанет де Ламье или выстрелить ей прямо в голову. Вот так я и начала работать с ним, в качестве его специального агента по личным поручениям.
ИЗ ДНЕВНИКОВ ЮРИЯ ТОНКОНОГОВА
Конечно же, своего начальника следует уважать. К этому тебя обязывает и служебный устав, и субординация. Также тебя обязывает к этому семейное воспитание и традиции уважения к старшим по возрасту, но одно дело, когда тебя обязывают, и совсем другое, – когда чувство уважения в отношении своего руководителя возникает у тебя самого – чувство уважения не к его должности, а почтительное отношение к самой личности, занимающей эту должность. Если все сложится именно так, то человек будет служить не с тем почтением, к которому обязывает его служба, а постарается, чтобы его труд был увиден и оценен почитаемым им человеком и личностью. И все это не для того, чтобы ему повысили зарплату, выписали премию или продвинули вперед по службе на целую или полступени! Нет, это не самое главное, здесь главное то, что каждый человек стремится к тому, чтобы его труд был оценен по достоинству. Чтобы дома его труд ценили члены его семьи, а на работе – его сотрудники, в особенности же его начальник, поручения которого ему надлежит исполнять. Что же определяет твое уважительное отношение к начальнику? Надо суметь признаться себе, да еще так, чтобы не стыдиться и суметь отмежевать его должность и личность. Если ты его уважаешь из-за занимаемой им должности, тогда рассуждать о чем-либо не имеет смысла. Не имеет значения и то, купил он эту должность или она была ему дарована из-за его родовитости, заслуг его родителей или предков. Возможно еще, что он проявил такое раболепствов отношении своего руководителя, что не оставил ему иного пути. И вот еще одно, никто не сможет сосчитать причин, благодарякоторым твой начальник занял свое начальственное место. Считай, что тебе повезло, если тебе не приходится притворяться, что уважаешь своего начальника, как это часто повсюду бывает на службе. Если ты и вправду, от чистого сердца можешь совместить выполнение служебных дел с уважением к своему начальнику, это действительно большое везение, и в этом я не раз убеждался. Я назвал это везением. Почему? – спросите вы. Да потому, что всякое уважение к коллегам, в том числе и преимущественно к начальнику, обусловлено его профессионализмом. А потом уже и его личными качествами, искусством общения с людьми, и конечно же, такими отношениями со своими подчиненными, благодаря которым у остальных возникает искреннее желаниеслужить добросовестно. (Юра, какое у тебя получилось большое вступление, как видно, у тебя много свободного времени…)
О моем новом начальнике я могу сказать именно то, что желание добросовестно служить, которого у меня и без того было в избытке, усилилось еще больше и, кроме того, приобрело истинные элементы творчества. Да, оно разбудило во мне именно стремление к творчеству и заставило меня взглянуть на свои служебные обязанности совсем по-другому. (Юра, давай покороче. – Хорошо, постараюсь…) На меня, да и не только на меня подействовало и то, что его назначение начальником нашего управления, произошло не из-за его благородного происхождения или в результате каких-то происков, а в результате его борьбы с безнравственностью и невежеством вышестоящего лица. Его перевод с одного поста на другой больше походил на компромисс, поэтому это назначение было встречено его подчиненными даже с радостью, так как о нем мы и без того уже хорошо знали. (Это уже ничего!)
На первом же совещании он признался, что был мало знаком со спецификой дел нашего управления, но обещал, что с нашей помощью он постарается поскорее разобраться и усвоить все. Между его бывшей работой и нашей службой была та разница, что его предыдущая работа была ориентирована на безопасность и стабильность внутриполитических процессов. В его обязанности входило выявление и пресечение действий против Империи со стороны политических партий, тайных сил и террористических организаций, внедрение агентуры, проведение превентивных мери многое другое. Наша же служба занималась тем же самым, но с резидентами других стран и их агентурой.
(А разве оправдано писать такие дневники? – А почему бы и нет, ведь я пишу их для себя, чтобы в будущем вспомнить о многом).
Я очень скоро заметил и удивился тому, что все, за что бы ни брался мой начальник, он делал это с большим удовольствием. И в нас он создавал такое же настроение, чтобы и мы с удовольствием и радостью, почти играючи, делали свои дела, чтобы именно в это время включались в дело наши творческие способности. Такое настроение он сохранял до окончания любого дела, и нас тоже подталкивал к этому. Уже тогда у меня создалось впечатление о нем, как об умном и даже мудром человеке. Такой подход к делу был неопровержимым показателем его ума и мудрости, что и подтвердилось со временем. От моего отца я когда-то слышал, что китайские философы, когда рассуждали о сложнейших вопросах, действовали именно так, и в приятной игре находили истину. (Юра, вот посмотри, как много ты написал и ни одним словом не назвал того, о ком говоришь. – Называть его по имени совсем не обязательно, ведь я пишу не для кого-нибудь. И к тому же, исходя из рода моего занятия, лишняя осторожность не помешает. Железный аргумент, не так ли? Что скажешь?!)
Когда его назначили начальником нашего Управления (да, я забыл сказать, что до этого времени, начальником контрразведки никогда не назначали грузина. Поэтому его назначение, само по себе неординарным явлением в истории нашей службы.Спустя несколько месяцев я заметил, что он скрытно соперничал с графом – его начальником и наставником. Своим разговором или действиями, он конечно же, не проявлял этого, но я чувствовал это и даже нашел тому оправдание, так как каждый ученик должен пытаться достичь высот своего учителя, а уже потом подумать и о своих собственных достижениях. Это чувство соперничества передалось и мне. Казалось, что он даже подстрекал меня, чтобы я со своей стороны тоже соперничал с ним. Конечно же, речь идет об интеллектуальном поединке, а не о чем-нибудь другом. Именно это я и ценю в этом человеке, так как он вселялв меня веру в собственные силы. Вот и у меня, как это происходитс большинством из нас, создалось очень высокое мнение о себе. И раз уж он меня подстрекал к этому, то я действительно поверил, что могу соперничать с ним. Его же собственными стараниями я стал настолько уверенным в своих возможностях что после нескольких успешных операций, которые я спланировал и осуществил по его поручению, я счел их шедеврами нашей деятельности. Он даже похвалил меня и дал мне новое задание, которое я должен был осуществить самостоятельно. Это послужило еще большим стимулом для меня. Но спустя некоторое время, я отчетливее увидел, насколько тривиальны были мои действия. Они и в подметки не годились тем, что называли шедеврами контрразведки. Когда мне была дана возможность сравнить то, что я самостоятельно подготовил и осуществил с тем, что было сделанов тот же период моим начальником, моя работа показалась мне совершенно безликим ремеслом. Но я сказал себе, что не махну на все рукой и оправдаю его доверие.(Юра, самокритика способствует лишь творческому росту!)
Как только он перешел работать в наше Управление, в отличиеот старого начальника, он ввел следующее правило: отнынеон обязательно приглашал кого-нибудь из сотрудников присутствовать при допросе, который он вел. Этим он хотел показать,как надлежит в дальнейшем вести работу с этим подозреваемым.Много раз я присутствовал при допросе задержанного, подозреваемого или заключенного. Бывало и так, что я начинал допрос,а потом на каком-то этапе он подключался к нему. Во время допроса он бывал и жестким, и мягким, и гибким, и равным, и дружным, и циничным, бывал он и строгим, но непристойным – никогда, он никогда, независимо от его статуса, он не оскорбил ниодного подозреваемого, не припоминаю я и случая, когда он унизил кого-нибудь, ибо таких следователей он считал людьми низкого уровня, и невежественными сотрудниками. У него я действительно многому научился.Для осуществления сложных дел он разработал главный принцип. – Если хочешь не провалить операцию, она должна бытьочень простой, максимально простой по своей сути, плану и исполнению. И самое главное, чтобы тебя никто не подвел в деле,ты должен быть единоличным исполнителем всего, то есть ответственным за все на всех участках дела, от начала до конца. Чужой не выдаст, не подведет и не испортит дело, это может сделать лишь свой.
Я часто думал об этом человеке, еще с тех времен, как он стал моим начальником в Тифлисе. Именно поэтому и сложилось у меня четкое представление о нем. Если он был благосклонен к кому-либо, то всегда от всего сердца выражал это. С первых же дней нашего знакомства я почувствовал от него именно такое отношение ко мне. Это расположение чувствовалось во всем, и в наших беседах, и в тех делах, которые он мне доверял. Он открыто высказывал свое мнение о некоторых личностях, часто и такое, которым можно делиться лишь с очень близким тебе человеком или доверенным лицом. Именно благодаря таким беседам он давал мне понять, что доверяет мне и это наполняло меня новыми силами и намного повышало мою работоспособность. В свою очередь, я отвечал ему тем же. Именно такие наши отношения определили и то, что, когда в управлении распространились слухи о том, что его переводят в Петербург, то это настолько сильно подействовало на меня, что я позволил себе спросить его: «Насколько верны слухи, которые ходят по поводу Вашего перевода?» Он рассмеялся и сказал: «Вы опередили меня, я сам должен был вам об этом сказать. Если этот вопрос будет действительно решен, то я бы хотел предложить вам работать со мной в Петербурге.» Я был удивлен и польщен этим предложением, но в первую очередь я был рад тому, что не лишался такого начальника. В силу очень многих причин подобная потеря была бы для меня действительно очень болезненна.Я ведь многому научился у него, и к тому же за такой короткий срок, да и ни с кем из моих прежних начальников у меня не было таких отношений, построенных на взаимоуважении. (Здесь я действительно согласен с тобой, тебе правда повезло, но было бы хорошо, если бы этот дневник случайно не попал в его руки, в противном случае в ваших отношениях все может измениться).
Нам много раз приходилось вместе бывать в командировках, но часто случалось и так, что мы не видели друг друга по нескольку недель подряд. В таком режиме нам приходилось работатьв Тифлисе. Поэтому свободного времени для доверительных бесед у нас было немного. В основном мы были заняты рассмотрением служебных дел. Как-то однажды во время беседы, так уж получилось, он мне рассказал вот что:
«В нижнее звено партии социал-революционеров Тифлиса, которое активно работало с рабочими нескольких заводов, надо было внедрить человека, который должен был стать особо доверенным лицом, а потом с его помощью мы должны были выйти на террористические группировки. Для этого на одном из митингов, который устраивали рабочие заводов под руководством эсеров, надо было взять под стражу одного из эсеровских координаторов и поместить его в одну камеру с моим агентом. По всей вероятности, в такой обстановке их отношения должны были стать более тесными и доверительными.
Был у меня один смышленый агент. Таким, как правило, везет больше, чем другим. Они всегда оказываются в нужное время, и как раз в том месте, где может произойти что-нибудь интересное или полезное для нас. Он и раньше принимал участие в митингах и уже имел опыт, как надо было работать с массами во время митингов, или подобного рода собраниях. Когда я ему поручил выполнить это задание, вот что он мне сказал: «Мой господин, людская масса обладает странным свойством, если хотите, даже прозорливостью. Она тут же узнает, как своего хозяина, или предводителя, так и просто свояка. Редко можно встретить внедренного агента, который надолго сохранил бы свое положение так, чтобы не выдать себя. Своими флюидами, если хотите, инстинктом, масса чувствует кто есть кто.Полным людям масса не доверяет и, как правило считает их лентяями и обманщиками. Да к тому же, упитанный человек вызывает раздражение голодной массы и разжигает ее страсти. Не доверяют массы и очкарикам, они им кажутся или очень умными, или умнее, чем они сами, разделенными от них невидимой стеной. Если масса по какойлибо причине вскипела, и эта причина вывела ее на улицу, тогда она ищет лишь сочувствующих и поддерживающую силу, и инстинкты ее обострены до предела. Если с трибуны пытаются довести массу до кипения, то тогда она становится скептичной и циничной в отношении трибуны. Поэтому, если она не почувствует, что тот, кто старается заручиться ее поддержкой, является действительно своим, и что он может стать ее реальным предводителем, то она начинает пренебрегать им. Когда же кипящая масса остывает, она превращается в бездейственный сброд. После этого сколько ни долби ее с трибуны, на нее уже ничего не подействует.
Отправил я его на это задание и, вместе с ним, и моего человека. У нас была информация, что организаторы этого митинга очень хотели, чтобы митинг был разгромлен, и как можно жестче, чтобы вызвать возмущение рабочих и сочувствия других заводчан, которые в знак солидарности выступили бы в их поддержку. С самого начала на митинг пришло много народу, где-то около тысячи человек. Пошумели, покричали, помитинговали и через два часа утихомирились, а полиции все еще не было видно. Да и с трибуны больше не о чем было говорить, К тому времени, и масса остыла. Она уже не бурлила и не протестовала. Она устала от выступающих ораторов. Ей надоело слушать одни и те же песнопения, поэтому она больше не обращала на них внимания. Люди галдели, переговаривались между собой, многие из них разошлись потихоньку. Срывались планы организаторов, а вместе с ними и мои тоже. А не расходились люди лишь потому, что стеснялись друг друга, и в них все еще сохранились какие-то блеклые признаки солидарности. К тому же, для того, чтобы разойтись, надо было кому-нибудь из активистов подать такой пример. И в этот момент, то ли в лоб то ли в затылокэтого смышленого человека постучал именно инстинкт, и он почувствовал, что через несколько минут все разойдутся. Даже усилия ораторов уже не смогли бы их остановить, так как трибуна остыла тоже. И тут мой агент поднялся на трибуну и обратился именно к тому человеку, который нам был нужен, и сказал ему: Я должен обратиться к народу. Тот, в надежде на то, что может у нового выступающего что-нибудь и получится, дал свое согласие. Ведущий представил оратора, и он начал свое выступление: – «Левый фланг! – и он указал рукой в их сторону. Народ немного оживился. – Центр! – Тут он провел рукой над головами стоящих в центре. – Правый фланг!» – и обвел рукой их фланг. Люди почувствовали что-то новое и напрягли внимание.