Дровосек, или Человек, сумевший наломать дров. Книга вторая

– А я значит, должен вам всё объяснить? – повернувшись назад и пристально посмотрев на этого героя с хрипотой в голосе, требовательно спросил его господин С. Ну а сквозящая в ответе господина С непреклонность, в некоторой степени смутила этого геройского парня, трудно понять что ожидавшего, но только не такого ответа. И он слега оторопев, неуверенно соглашается с господином С, а в его глазах, чудаком-человеком с семечками в карманах.

– Ну, да. – Отвечает хриплый герой. На что господин С как-то не хорошо улыбается, что совершенно не нравится этому герою, да и к тому же он начал чувствовать, что стеклянная бутылка в его руках, стала слишком скользкой и начинает пытаться выскользнуть из его рук.

– Тогда может быть, вы для начала представитесь, чтобы мы все знали нашего будущего героя. – Лёгким кивком указав на замершую на месте Искру, обратился к подошедшему молодому человеку господин С. Что почему-то вызывает у хриплого героя новое замешательство – возможно прилагаемые им невероятные усилия в деле удержания им бутылки, всего заняли его и он, запотев в лице, больше не мог ни о чём другом думать. Так что для его озлобления были основания. И он вместо того, чтобы представиться, грозно захрипел. – Кто надо знает меня, а другим не обязательно.

– Понятно. – Как бы фиксируя эту информацию, сказал господин С и вслед принялся рассуждать по этому поводу. – Значит, присущая вам скромность не позволяет вам себя выделять, и вы предпочитаете зваться героем без имени. И я бы согласился с этим, но есть одно но. – Здесь господин С в один момент своим взглядом на хриплого героя фиксирует этот свой вопрос. В результате чего тот был вынужден был отреагировать, спросив господина С: Какое но?

– Видите ли, молодой человек, – с явным оскорбительным подтекстом для этого не такого уж и молодого человека, у которого уже давно пиво, а не молоко на модной бородке обсыхает, обратился к нему господин С, – к большому сожалению это имя уже занято. А раз так получилось, то я могу вам предложить на выбор из имеющихся в наличие имён. Охламон, Аперитив или Реальный Гуд. – И только беспрецедентная наглость господина С, с которой он обрушился на хриплого героя, предлагая ему такое (хотя Реальный Гуд, ничего себе имя), удержало последнего от немедленного нападения. Хотя не только это, а выпавшая из рук хриплого героя бутылка, разбившись при падении, ввела его в умственный и спазмический ступор, с которым он теперь ничего не понимая, смотрел на растекающееся пиво по дороге.

Ну а вслед за такой кульминацией событий, не трудно догадаться, к чему дальше всё плавно переходит, и тут любая заминка может дорого стоить для того, кто её проявит. При этом надо понимать, что после выпавшей из рук этого хриплого героя бутылки, мяч находится на стороне господина С. С чем хриплый герой может соглашаться, не соглашаться, но когда он в ненависти посмотрел на него, то господин С уже был готов к такой его реакции, и он сходу, своим грубо и резко сказанным заявлением его оглушает. – А теперь слушай меня, Охламон. – И не давая Охламону возможности понять, как так вышло, что его так назвали, ведь он и намёка на это не давал, и заодно не давая времени ему привыкнуть к своему имени, господин С для того чтобы сбить его с темпа, хлопает в ладоши и пока тот ещё находится в состоянии недоразумения, обращается к нему:

– В таких случаях, первое, что нужно делать, так это успокоиться. А для этого нет лучше средства, как внутренний счёт до двадцати.

Но то ли Охламон был слишком расстроен из-за потери бутылки, то ли он уже давно перестал утруждать себя любого рода счётом, а может проблема была куда как глобальней и упиралась в образование, но так или иначе, а он проигнорировал предложение господина С и с яростью закричав: «Какой на хрен счёт!», – попытался, а не как всеми уже ожидалось, броситься на своего противника.

Ну а причина тому, что он даже не то чтобы не смог напасть, а не успел этого сделать, а затем уже точно не смог напасть, вначале лежала чуть в сторонке на травке, а затем по мере разгорающихся событий, по хлопку ладоней господина С стремительно приблизилась сзади к Охламону, и уже когда Охламон так громко выразил своё несогласие, то причина в виде рыжего пса, в один момент вцепилась в зад Охламона. Отчего тот, ничего не соображая, тут же в шоковом состоянии обмер на месте. Ну а как только боль от укуса достигла его центра принятия решений, то Охламона уже было не удержать на месте и, он в стремглав сорвался с места, унося за собой вцепившегося пса и со странным запахом память о себе.

Господин С, проводив взглядом неудавшегося героя, разворачивается к продолжающей сидеть на одном месте Искре, и улыбнувшись ей, со словами: «А это был третий вариант, который может, но сейчас не может внести кардинальные изменения в твою линию жизни», – протянул ей руку. Искра внимательно смотрит вначале на его руку, затем переводит свой взгляд на него, и только после этого берётся за его руку и поднимается на ноги. После чего Искра приводит себя в порядок и бросается догонять господина С, двинувшегося строго по прочерченной Искрой линии жизни, в ту сторону, откуда они сюда пришли.

– Знаешь, – не спешно двигаясь с одной стороны прочерченной линии, сказал господин С, – смотрю вокруг и всё больше замечаю, как поредел и обмельчал наш серый мир, уже и не поверишь, что он когда-то был цветным и полным ярких огней. Посмотри вокруг, одна серость и бессмыслица. А небо? – Господин С с внутренним позывом посмотрел на Искру, которая в свою очередь задержала свой взгляд на нём. – Когда оно последний раз прояснялось. Постоянно одна свинцовая мгла, хоть и, кажется, что солнце светит. Но нас это не волнует, мы уже и забыли, когда последний раз смотрели на небо. А зачем, да и некогда, ведь мы все такие занятые. И теперь всё чаще приходится с сожалением констатировать, что не ты растёшь и тем самым возвышаешься над людьми, а это всего лишь народ обмельчал.

– Так вот значит, в какой мир попал Гулливер, оказавшись у лилипутов. –Заметила Искра, заставив тем самым остановиться на месте господина С и внимательно посмотреть на неё. – А ты начинаешь понимать, как нужно пользоваться данными тебе инструментами. – Незнакомым голосом сказал господин С, в чьих глазах проскочила едва заметная искорка сердечного огня. После чего он переводит свой взгляд на прочерченную Искрой линию жизни и обнаруживает, если не совпадение, то что-то похожее на это – они как раз остановились в той начальной точке, откуда Искра начала свой чертёжный путь. А это рождает у господина С свой риторический вопрос, с которым он обращается к Искре.

– Интересно, а как бы сложилась твоя жизнь, если бы ты избрала другое направление своей жизни. Например, в обратную сторону. – Посмотрев в противоположную прочерченной Искрой линии сторону, спросил господин С. Искра же молча поворачивает в ту же сторону, куда смотрит господин С, и начинает всё также молча вглядываться в серую даль. Ну а господину С видимо достаточно и того, что Искра смотрит туда же куда и он, и он даёт ответ на свой вопрос. – А скорей всего, не это важно, а имеет значение лишь то, что ты, вступив на этот путь, оставалась всё той же собой и никем другой. Ну а что там тебя ждёт, то об этом не так уж и сложно догадаться. – Господин С достал из кармана ещё один мелок, и подняв его перед собой, чтобы Искра его видела, заговорил:

– Чтобы прочертить свою линию жизни, мел совсем не нужен. – Господин С с размаха закидывает мел в воду и, возвратившись взглядом к Искре, продолжает. – Мел служит всего лишь для физического выражения твоего взгляда и всегда следует по пятам за тобой, и фиксирует то, что ты прочерчиваешь этим своим взглядом. Не буду останавливаться на деталях, а сразу обращусь к главному. Так вот, если ты сумеешь прочертить свою линию жизни бесконечно дальше, а это позволит тебе бесконечно расширить горизонты твоего видения, даже не окружающего, а существующего мира, и сможешь добиться её непрерывности существования под твоим контролем, а это одно из важнейших условий существования этого мира, то ты сможешь, объяв, увидеть цельную, а не по отдельности, картину сущего, и тем самым прийти к настоящему пониманию мироустройства нашего мира. А это позволит тебе стать самим творцом, а не просто статистом. – Здесь господин С резко оборвал себя и, боковым зрением посмотрев на Искру, попытался понять, как она восприняла сказанное им. Но то ли Искра хорошая актриса, то ли она не всегда внимательна к тому, что говорит господин С, но она как вглядывалась в глубину дали, так и продолжала смотреть.

Господин же С возвращается к себе и, повернувшись в сторону Искры, плавно переводит тему разговора в деловую сторону. – Ничего, скоро мы всё это изменим. А как изменим, то я проведу тебя за пределы твоих пониманий и возможностей, и свожу тебя в свой солнечный город, где всегда светит настоящее солнце, и под льющуюся изо всех окон музыку улыбается искренность, а не лицемерие. Ну а сейчас к делу. – После чего следует инструктирование Искры. А как только все нюансы обговорены, то можно и разойтись, но вид прислонившегося к ограде, охраняющей от выпадения в водный канал загулявшихся прохожих, обессилевшего Охламона, с чьей задницы свисал вцепившийся в его ягодицу рыжий пёс, остановил господина С.

И господин С, с большим вниманием рассмотрев мучающегося муками своей бессовестности Охламона, прокомментировал происходящее. – Его сковывает мысленный когнитивный диссонанс. Исходящая боль настоятельно требует от него, чтобы он хотя бы воспротивился и предпринял хоть что-нибудь, чтобы оторвать от себя пса, но его сознание, сформированное по определённому, хоть и дремучему, но принципу, со своими запретами и значениями, что хорошо, а что плохо, сковывает все его движения в этом направлении (собака это всегда в добру и отгонять её от себя не к добру, а вот кошку можно). И что спрашивается, делать? – улыбнувшись, обратился к Искре господин С.

Искра же, может быть и знает, но она не хочет выглядеть всегда смышлёной и хочет пожимать плечами, и она ими пожимает в ответ. И такой её ответ вполне согласуется с тем, что от неё ожидал услышать или увидеть господин С, уже словесно отреагировавший на её ответ. – А как мы можем спокойно пройти мимо, не оказав ближнему своему посильную помощь. Да, кстати, тебе не нужен свой крепостной помощник? – спросил Искру господин С. Искра же внимательно смотрит на всего мокрого Охламона, искривляется в усмешке и с наигранной весёлостью спрашивает господина С. – А посмелее нет?

– И по симпатичнее тоже нет. – Язвительно отвечает господин С, и чтобы на этом закончить, говорит. – Бери, что дают.

– Беру. – Сказала Искра. Господин С в ответ хлопает в ладоши, и Охламон освобождается от такой своей зависимости от зубов рыжего пса. Но вот только не от своей новой зависимости, которая сейчас на него так пристально и будоражаще его сознание смотрит, что Охламон, среди родных и знакомых известный под именем Витёк, в холодном поту вдруг подорвавшись с места своего нахождения, просыпается у себя в кровати и от непонимания того, где он сейчас находится и что с ним было, в реальности или приснилось, первое что сделал, так это вопросил темноту вокруг себя:

– Чёрт возьми, что это сейчас со мной было?

ГЛАВА 5

Лицезрение.

– Ты слышал о таком словосочетании, а по мне так, словообращении, подготовленный зритель? – обратился к Алексу Секунд, поглядывая своим рассеянным взглядом, приличествующему их месту нахождения, в театральном буфете, в створ проходных дверей ведущих в фойе, где с таким же как у него рассеянным видом и взглядами на окружающих, в ожидании первых звонков, возвещающих о приближении начала спектакля, прогуливалась разного рода публика (и их разность имела не только природные характеристики; куда уж без надуманных родовитостью и интеллектуальной осознанностью отличий). Алекс же скорей всего слышал что-то такое, но никогда не придавал слышимому в данном ключе словообращению особого значения и поэтому он, ожидаемо Секундом, неопределённо, а для Секунда более чем понятно, кивнул ему в ответ – мол, я слышал, но так и не уразумел истинного значения этого словообращения, и был бы безмерно благодарен, если бы вы меня сейчас просветили на этот счёт.

– Ладно, так уж и быть, всё расскажу и объясню тебе, неучу. – Благосклонно не отклонил эту стоящую в глазах Алекса просьбу Секунд, многозначительно посмотрев на него. – Подготовленный зритель, – многозначительно, с задумчивым видом проговорил Секунд, глядя куда-то поверх Алекса, – кто же может подходить под эту знаковую категорию и кого можно так назвать? – для раскручивания маховика своего рассказа, задался риторическим вопросом Секунд. – На первый взгляд, кажется, что любой человек. Ведь априори, мы все с рождения зрители и слушатели, и это так сказать, нам природой дано, чтобы мы через эти свои чувственные инструменты, взаимодействовали с окружающим нас миром. Ну а раз так, то нам остаётся только узнать, к чему ведёт и что под собой подразумевает эта подготовленность. – Секунд хлебнул из чашки горячего чая, зря они что ли, сюда в буфет зашли. После чего посмотрел на сидящих за соседними столами людей, себя уразумевающих в ином, в более крепком качестве прихлебателей, нежели он, и, кивнув в сторону одного, только что забежавшего в буфет торопливого типа, сказал:

– Нет, конечно, эта подготовленность не такого рода зрительская симпатия, – а эта и есть та самая, базовая эмоциональная составляющая, на которой будет надстраиваться зрительские аплодисменты, как внешнее выражение конечной цели всей этой подготовки, успеха постановки, – к которой подготавливают себя здесь местные завсегдатаи. А она учитывает не только должный зрительский настрой, чему способствует посещение такого рода мест, а она, как составная часть системы, обслуживающей эту область человеческих взаимоотношений, включает в себя целый спектр инструментов, по работе со своими подопечными, зрителями. Правда, чтобы зритель стал именно твоим зрителем, для этого нужно ещё как постараться (но для этого есть уже свои инструменты).

– Ведь то, что человек от своей природы зритель и слушатель, с одной стороны большой плюс для тех устроителей представлений, кто хочет, чтобы этот от природы зритель, стал их зрителем, а с другой стороны, в этом и заключается своя сложность – он (зритель) непременно задастся вопросом: Почему я, уже от рождения зритель, и мне природой это дано бесплатно, должен за это платить и не пойми кому? Что он там мне такого покажет, что я на это и за это должен тратить своё зрительское внимание и деньги?

– На этом месте, – продолжил говорить Секунд, – я не буду акцентировать внимание. Эти инструменты завладевания зрительским вниманием, всем давно известны. Реклама, нагнетание слухов, грязные слухи и вбросы, и того же рода выбросы. В общем, сразу переходим к тому моменту, когда ничего не подозревающий, просто зритель, раз и оказался востребованным (!) зрителем. – Секунд пристально посмотрел на Алекса, как бы давая понять, что на этом месте от него требуется, куда большая внимательность к его словам. А иначе он ничего не поймёт. Алекс же, как надувал щёки, так и продолжал так обзорно смотреть в его сторону. В общем, всем своим видом показывал, что хоть Секунд крепок в теории, тем не менее практик из него никакой, раз он не может добиться зрительского внимания от одного человека. Хотя всё может быть не так, и Алекс специально так себя смотрит на Секунда, чтобы он на деле смог продемонстрировать эти инструменты влияния; и Секунд видит это так.

Но Секунд никогда не идёт на поводу зрительских предпочтений, он никогда не был и не будет конъюнктурщиком, и поэтому он без учёта зрительских требований, продолжает свой рассказ. – Каждый зритель, как априори человек и обратно, в своём свободном состоянии, то есть в своём нахождении в ореолах своего существования, всегда востребован (кем и зачем, то это другой вопрос), и это ещё одна его данность. Когда же эта его востребованность получает физическое выражение, как в нашем случае, он оказывается под сводами этого театра, то тут его востребованность выступает в ином качестве. Отныне, как только он переступил порог театра, он не только зритель, ради внимания которого всё вокруг здесь и существует, а он, сам того не подозревая, хоть и догадываясь, уже включился в игру и стал объектом зрительского внимания… Хотел бы сказать, что только со стороны кулис, но это не так. Зритель никогда не может быть только лишь зрителем, он всегда участник и объект чьего-то внимания. – Сказал Секунд, еле заметно кивнув Алексу в сторону выхода из буфета. Где действительно было на что посмотреть (хотя в любом случае, там всегда было на что посмотреть; тогда зачем так подчёркивать эту представившуюся им действительность? – посмотришь, узнаешь).

Но Алексу не удалось на это посмотреть, а всё потому, что он наткнулся на столь внимательно к нему обращённый взгляд со стороны стоящего человека у витрины буфетной, что пройти мимо него и не дай бог проигнорировать, не было никакой возможности. И вполне вероятно, что осуществи Алекс такую игнорирующую возможность, а по некоторым неизвестным мнениям, диверсию по отношению к этому внимательному к нему человеку, который быть может только и держится на ногах благодаря этой точке опоры, которую он нашёл на кончике носа Алекса, то он не удержится на ногах и соскользнёт с витрины и разобьёт не только свою голову, которую ему не жалко, а вот полный бокал в руке, даже очень жалко.

Но Алекс не осуществил и не проигнорировал этого некрепко стоящего на ногах, но крепко на него смотрящего типа, и посмотрел на него в ответ. А как заметил, какую выдающуюся роль играет в судьбе этого типа его нос, то даже сдержался от вдруг возникшего, непреодолимого желания почесать свой нос – Алекс догадывался, какую бурю негодования и возмущения может вызвать в сознании этого типа этот его жест и поэтому пошёл ему навстречу; конечно только фигурально.

Ну а когда между людьми, на таком ограниченном пространстве возникает такое внимание друг к другу (причины здесь могут разные), – даже может благодаря случайности, – то это не то чтобы обязывает к чему-то, хотя бы к приветственному кивку, а… всё же иногда так обязывает, что и не знаешь, как без последствий для себя выйти из этого странного положения. И то положение, в котором оказался Алекс, как раз было одно из таких.

И пока Секунд, куда-то там в сторону, отвлекался, не забывая словесно разбавлять свои сторонние взгляды: «Второстепенного ничего здесь и нигде не бывает. И если даже мимолётом твоё внимание акцентировали, может на самой, что ни на есть мелкой детали, то это было сделано не просто так, и это обязательно что-то, да значит. И на первый взгляд несущественное и малозначимое, всегда может оказаться той деталью, через которую только и можно понять, что на самом деле происходит», – то Алекс, удерживаемый взглядом неизвестного, уже и не знал, что такого придумать, чтобы оторвать свой взгляд от этого типа.

Между тем удерживающий своим взглядом Алекса незнакомец, из-за этих своих захватнических действий, вполне заслужил имя флибустьера воздушных пространств, или если для него это сложно, и он сейчас и выговорить этого не сможет, хоть его и качает, что приближает его к этому пространственному имени, то пусть будет капитан Сорви голова – его голову так и подрывает сорваться со своей насаженности. Так вот, этот капитан Сорви голова, будучи очень близким к тому, чтобы сорвать свой голос на ком-нибудь, – всего вероятней, что только на себе, ведь он ещё и слова не проронил, а это характеризует его как человека себе на уме, – решает для начала смягчить своё горло напитком из бокала.

Ну а как только его передёрнуло от крепости напитка, а Алекс не успел воспользоваться этой возможностью и оторваться от него взглядом, то он, решив, что этот обоюдный взгляд его обязывает, хотя бы на знакомство, не твёрдым шагом выдвигается по направлению Алекса, а может и стоящего рядом с ним свободного стула. И, наверное, Алекс, узнай о том, что первоначальной целю капитана Сорви головы было занятие собой этого свободного стула, то он бы возможно, что и расстроился, несмотря даже на то, что это новое знакомство, при виде этого капитана, не только ароматы перегара несло.

Но Алексу не суждено об этом было узнать, хотя косвенные действия капитана Сорви головы на это указывали. И вот когда этот самозваный капитан всем своим весом узаконил своё положение на стуле, то он, не особенно заморачиваясь над тем, с чего начать своё знакомство с Алексом, повернувшись к нему в упор, сходу объявляет те причины, которые привели его сюда и к этому, даже не знакомству, – ведь я, с первого на тебя, сукин сын, взгляда, догадался, кто ты есть на самом деле, – а представлению себя.

Когда же капитан скорей Соври, чем Сорви голова, таким, самым обычным в такого рода местах способом представился, то Алекс естественно насторожился, а Секунд незамедлительно вернулся к столу, где они и принялись ждать от капитана той логической последовательности действий, которая всегда следует после такого представления самого себя и тех, перед кем так себя представляет капитан. И здесь, несмотря на широчайший спектр представлений, всё всегда сводится к одному – ты тот, кого бы мои глаза не видели, и подошёл я к тебе лишь потому, что не мог иначе, и должен был это тебе сказать прямо в твои бесстыжие глаза.

Но капитан Соври голова, наверное потому, что он Соври голова, сумел удивить Алекса и Секунда, поведя себя иначе. – Можешь на меня положиться, – таинственно, очень туманно и тихо проговорил капитан, чуть наклонившись в сторону Алекса, – я никому тебя не выдам. – Капитан Соври голова озирается по сторонам, видимо в поиске тех, кому он не выдаст Алекса. На одно лишь мгновение задерживается на двух, уж очень для него подозрительных типах, – они попивают совсем не то крепкое пойло, что капитан (явно хотят держать свою голову ясной), – но они видимо его не пугают и, капитан, проскрипев зубами и, сжав руки в кулаки, возвращается к Алексу. – Я и сам здесь под прикрытием. – Проговорил капитан, покосившись на Секунда, которого он только что заметил.

И как оказалось, не зря заметил. Секунд в отличие от Алекса вдруг решает проявить любопытство и спрашивает капитана. – И кто же вы на самом деле? – Капитан может и не ожидал, что его об этом спросят, но всё же не показал виду, что это было для него неожиданно, и только нездорово посмотрел на этого и не пойми откуда взялся, что за любопытного и подозрительного типа. После чего капитан смотрит на Алекса и, кивнув в сторону Секунда, спрашивает его. – Ты ему доверяешь? – Что вызывает улыбчивую заинтересованность у Секунда, с которой он поворачивается в сторону Алекса и красноречиво, – а вот это мне было бы интересно узнать, – смотрит на него.

Алекс в свою очередь посмотрел на Секунда и своей ответной улыбкой сбил у того весь интерес к его ответу. Но Алекса это не волнует и он, повернувшись к капитану, говорит: Доверяю. – Капитан со своей стороны не столь доверчив и он, с нескрываемой досадой говорит: «Я бы этой паскудной роже и подержать свой полупустой стакан не доверил бы. Или выпьет, или наплюёт». И пока Секунд, как человек вероломной сущности, не осуществил этот подлый манёвр с бокалом капитана – а его пристальное внимание к бокалу капитана, после того как он раскрыл эти его тёмные намерения, прямо на это указывает – капитан предусмотрительно, в один глоток осушает бокал, после чего торжествующим взглядом смотрит на поверженного Секунда и, явно опасаясь, как бы этот подлейшей сущности человек, напоследок не решился плюнуть в бокал, переворачивает его и таким способом, крепко ставит на стол. На мол, козлина, подавись своей слюной, которую тебе больше некуда будет плевать.

Ну а как только все акценты за столом таким способом расставлены, капитан, у которого во внутреннем кармане, в виде фляжки есть ещё и другие козыри, возвращается к Алексу и открывает ему тайну своего имени. И как оказывается, капитан Соври голова и не капитан вовсе, о чём прекрасно знал Алекс и вполне возможно, что и Секунд, которого Алекс не поставил в известность, когда присваивал капитану капитанство, а капитан на самом деле, есть самый настоящий критик. – Но об этом, тсс, никому. – Прижав указательный палец к губам, тихо произнёс критик. После чего он быстро осматривается по сторонам и, задержавшись на мгновение на всё на том же месте, на тех подозрительных гастрономах, пьющих какую-то воду, возвращается обратно к Алексу.

– Вы же знаете, как в этих местах относятся к критикам (недостойно и опрометчиво). И поэтому я вынужден соблюдать инкогнито. – И только с грустью в голосе вздохнул критик, как, что за вероломность… нет, не Секунда, – хотя то, что он сидел ближе к буфету на многое раскрывает глаза, а уж потом намекает, – а вовсю пользующегося своим служебным положением буфетчика, который взял и на всю буфетную прокричал имя критика, и тем самым раскрыл его инкогнито и заодно глаза на него всех находящихся в данный момент в буфетной людей. И при этом буфетчик не обошёлся без того, чтобы не просто раскрыть личность критика, а он это так невероятно хитроумно, с такой подковыркой под самую кожу сделал, что к нему и не придерёшься, а вот к критику запросто.