Ворота Сурожского моря
Неожиданно Борзята толкнул Дароню в бок. Тот вопросительно искривил бровь. Лукин указал взглядом в проулок, уводящий вправо от центральной улицы. Врун медленно повернулся. В следующий момент его рука вскинулась к разлохмаченному чубу. От реки поднималась симпатичная дивчина с полными ведрами, чуть покачивающимися на коромысле. Парни как по команде замедлили шаг, дружно повернувшись в ее сторону.
Скрип-скрип, поскрипывали ведра. Все медленнее и медленнее двигались казаки. Девица тоже заметила ребят. Смутившись, опустила голову. Тропка выбегала встречь казакам, и вскоре девице проходить мимо. Ребята, сообразив, что смущают девушку, сами завертели головами, делая вид, что они тут просто так. Мол, просто гуляют, торопиться некуда. Девушка, не поднимая головы, поравнялась с парнями. И тут Дароня, во все глаза глядя на дивчину, неловко столкнулся с тоже засмотревшимся Космятой. Запнувшись за выставленную ногу, он чуть не свалился. Наверняка грохнулись бы оба, если бы в последний момент Валуй не ухватил друзей за воротники. Девушка, кинув быстрый взгляд на спотыкающихся казаков, озорно хихикнула. Пока парни смущенно переглядывались, наливаясь краской, она уже удалилась на несколько шагов. И еще чуть отойдя, украдкой оглянулась. Каждый понадеялся, что из-за него. Ребята, как один, заулыбались. Дароня поднял пятерню к затылку:
– Ну и дивчина, а глаза какие…
Космята вздохнул:
– Синие, как вода в колодце поутру.
– Эх, хороша, – поддакнул Пешка.
– Не то слово, хороша. Чудо, какая…
Борзята ухмыльнулся:
– Ну все, пропал казак. Сейчас свататься али погодить малеха? Калинов куст[47] где тут у них?
– Да иди ты, – ровным голосом отозвался Дароня и, еще раз вздохнув, с усилием отвел взгляд от удаляющейся стройной фигурки. – Пошли, что ли.
Казаки, улыбаясь в усы и иногда оглядываясь, зашагали дальше. Больше о дивчине вслух никто не вспоминал. Хотя мечтательные искорки еще не раз и не два вспыхивали в самой глубине казачьих глаз.
Чем ближе к центру городка они подходили, тем меньше народу попадалось навстречу. И все больше мальчишек и девчонок, сновавших между плетнем и с любопытством поглядывающих на них. Взрослые куда-то подевались, будто на войну ушли.
– И где они все? – почесал затылок Космята.
Словно в ответ, до них долетел многоголосый гам, волной накативший из-за стен. Казаки прибавили шагу. Шум исходил от небольшой круглой площадки посреди города – майдана, закрытого со всех сторон длинными общинными бараками, где по обычаю жили приезжие и призванные на сборы казаки. Бывшие невольники остановились в отдалении, чтобы не мешать.
Навскидку здесь толкалось человек двести только возрастных казаков, допущенных на круг. Второе кольцо образовывали парни и подростки. Им было плохо видно, что происходило на сколоченной из досок и мелкого бревна небольшой возвышенности в центре майдана, и молодежь тянула шеи, стоя на на цыпочках. Некоторые забирались на всякие кочерыги. Присмотревшись, близнецы разглядели на помосте их знакомца Ивана Косого. Размахивая руками, он что-то живо рассказывал собравшимся казакам.
Поддерживая саблю, на помост забрался среднего роста казак с большим серебряным крестом на груди, придавливающим длинную седую бороду. Косой уважительно посторонился, но не ушел. Новый казачина, ухватив крест в широкую ладонь, похоже, по привычке и перекрестившись на луковку деревянной часовни, загудел басом:
– Дело такое, братья-казаки. Опять нам попа из России хотят прислать. Говорят, будто ваш выбранный не справляется. Так ли? – он обвел зашумевших товарищей суровым взором из-под густых топорщившихся бровей.
– Мы его в речке скупнем, как прошлого, – закричали из толпы.
– Мы тебя выбрали, нам другого Отченаша не надобно.
– Нормально Тихон справляется.
– Посылай их подальше.
– Умники больно.
– Нам нахлебников не надо.
– Отченаш и как казак саблей горазд, и как батюшка – кадилом.
На погост заскочил, парни даже не поняли откуда – точно, не по ступенькам, – низенький и верткий казак, чем-то похожий на Тихона. Такой же заросший, но более растрепанный. Властной рукой отодвинув не сопротивляющегося батюшку, он поднял руку с зажатым в ладони посохом.
– Мы вольные люди, нам чужие не требуются. Сами с усами. Отченаш, хучь и старший брат мой, хучь и с крестом ходит, что я не одобряю. Но скажу честно – лучший батюшка. Верно, казаки?
– Верно, Гринька! – закричали снизу.
– Ведун не сбрешет, правду скажет.
– И спрашивать нечего, гнать московского, ежели пришлют.
Косой, удерживая довольную улыбку, поднял руку:
– По-моему все ясно, хорош адатить[48], казаки, – он повернулся к Тихону. – Так и отпиши. Мол, ажеж[49], благодарствуем, но не треба. А ежели настаивать станут, шибко не ругайся, мы на него тут окорот сыщем.
Майдан одобрительно загудел. Тихон перекрестил толпу, и его широкая ладонь снова взметнулась вверх.
Атаман и ведун с интересом уставились на священника. Что еще скажет? Толпа постепенно замолкала.
– Казаки, – голос у Отченаша гудел, как огромный колокол. – Знаете ли вы, что скоро нам идти на благое, богоугодное дело?
– Это какое-такое? – раздалось из рядов.
– На Азов! – он замер, разглядывая замерших в ожидании продолжения станичников. – На Азов, чьи стены некогда принадлежали нашим предкам, а ныне они в руках врага. Знаете?
– Знаем, – закричало множество казаков.
Молодые парни, соскочив с коряг, замахали руками, выкрикивая:
– Знаем, знаем.
Отченаш помолчал, словно наслаждаясь ответами. Ведун вопросительно толкнул его в бок, мол, ты зачем это.
Священник, не обратив на брата-отступника внимания, сгустил брови:
– А чего ж вы, бисовы дети, за благословением в храм не идете?
Толпа растеряно молчала.
– Так время же ишшо есть, чай не завтрева выступать.
– Успеем, не боись.
– Ты свово брата причащи сначала, а то он, поди, и отченаша не знает, – прокричали из толпы.
Гринька, скрывая улыбку, отвернулся. Атаман хмыкнул, а Отченаш свирепо зыркнул на говорившего, но с мысли не сбился:
– Кто тянуть станет, того к престолу Иоанна Предтечи боженька не допустит.
Теперь хмыкнул ведун. Толпа возмущенно зашумела.
– Да придем, чего ты?
– Завтрева уже собирался.
– Да все сходим, – миролюбиво улыбаясь, Иван Косой потер затянутый кожей глаз. – Так, казаки?
– А то.
– Верно говорит атаман.
– Без причащения в бой не пойдем.
– И без молитвы.
– Отченашу-то научишь, а, Отченаш?
Перекрывая голосом шум толпы, ведун проговорил громко:
– А ежели кто не успеет к братцу моему, ко мне приходите, я и причащу, и фитиль куда надо вставлю.
Отченаш выставил братцу здоровенный кулак. Гринька откровенно заржал. Толпа ответила мелким смешком. Обижать отца Отченаша не хотелось. Он из своих – казаков. В бою многих молодых за пояс заткнет. Да и ведун полезен Обществу, так лечить раненных, как он лечит, никто больше не может. Большая половина казаков когда-то побывала в умелых Гринькиных руках, и всех выходил, на ноги поставил. Вот и получается: братья, а богам разным служат. Но один вояка от Бога, другой врачеватель такой же. И тот, и другой – уважаемые в станицах казаки.
Отченаш, задрав руку, широко перекрестил майдан. Потом, погрозив народу пальцем, ткнул брата в ответ. Все замечает, все помнит, старый. Ведун дурашливо ойкнул, сгибаясь, будто от боли.
– А ну тебя, – не всерьез рассердился Тихон.
Прижав крест ладонью, чтобы не качался, он первым полез по ступенькам. Несколько рук потянулись, намереваясь придержать пожилого батюшку. Отченаш лишь сердито отмахнулся. Прямо на толпу спрыгнул колдун Гераська. Там успели расступиться, и он приземлился удачно. Во всяком случае, парни никакой заминки не углядели.
Космята наклонился к ближайшему казаку с мощной бордовой шеей:
– Слышь, браток, а чего батюшку Отченашем кличут?
Тот оглянулся, на парней глянули живые веселые глаза:
– А он, акромя Отченаша, других молитв не знает и ее на все случаи пользует. Вот и прозвали, – казак оглядел внимательно слушающих ребят и, что-то подумав, добавил. – Да он не обижается. К Отченашу больше, чем к Тихону, привык.
Косой снова заговорил, и казак быстро отвернулся, вытягивая шею. За общим шумом парни не услышали слов. Вероятно, опять что-то разъяснял. Лицо серьезное, ладонь на рукояти сабли. Иван кивнул куда-то в сторону барака, где жили парни, закончив речь короткой фразой.
– Что за невольники-то? – крикнули из затихающей толпы, и ребята поняли – говорят про них. – Для нашего дела подходящие есть?
– Есть! – Косой заметил новичков. – А вот и они сами. Мы их сейчас и спросим. – Он махнул рукой, приглашая ребят подойти поближе.
Смущенные неожиданным вниманием, парни медленно втиснулись в расступающуюся толпу по направлению к помосту.
– Давайте все сюда, – Косой указал на ступеньки.
Первым по дробине поднялся Валуй. За ним шагнули остальные. Ребята скучились на краю узкой площадки, с интересом оглядываясь по сторонам. На них смотрели десятки доброжелательных глаз.
Атаман выбрал взглядом Валуя как самого крупного из парней:
– Ну, говори, что решили. Пойдете с нами на Азов отомстить туркам за издевательства или соскучились по мамкам, по домам вертаетесь?
В толпе кто-то хохотнул, но остальные молчали, ожидая ответа. Валуй переглянулся с братом. Прокашлялся:
– А нет у нас мамки – татары в полон увели, – он заметил, как атаман разом согнал улыбку, а кулаки сжались. – Нам и решать нечего – с вами мы.
Борзята и остальные казаки согласно склонили головы.
– А татарчонок? – выкрикнул кто-то из казаков. – Тоже пойдет?
Пешка, решительно отстранив Дароню, вышел на середину помоста.
– Я тозе с вами – мне отец продал, как баран. Мне больше некуда, – и опустил глаза, скрывая блеснувшие слезы.
Атаман обернулся к кругу:
– Ну что, казаки, добрых мы пленников освободили?
Круг закачался, зашумел, казаки махнули вскинутыми шапками:
– Добре!
– Гарны хлопцы.
– Токо худы больно.
– То мы подкормим, – атаман, улыбаясь, показал ребятам на лестницу.
Парни выстроились друг за другом, и деревянные ступени закачались под их хрупким весом. Казаки хлопали по плечам, заглядывали в лица, приглашали в курень, где «женка знатный холодец приготовила». Окончательно смутившиеся ребята кивали, пробираясь через толпу. В какой-то момент Борзяте показалось, будто в стороне мелькнуло знакомое лицо. Мелькнуло и скрылось. Он наморщил лоб, вспоминая.
«Неужели Семен Аксюта? – парень еще раз оглянулся, но вместо знакомого лица им улыбались уже другие, новые. – Да нет, не может быть». Борзяту толкнули в спину, и незнакомый казак приобнял за плечи. Парень, решив, что ему показалось, широко заулыбался.
Потом станичники жали братьям руки, нахваливая за смелость. Кое-как, разгоряченные и покрасневшие, парни выбрались из толпы. Но только за центральными бараками ребята наконец вздохнули свободней. Руки дружно потянулись к воротникам. Все чувствовали себя запарившимися от волнения. Космята заметил:
– Будто полдня на жаре веслами махали.
– Точно, – отозвался разухарившийся татарчонок.
– Как же хорошо у своих! – выразил общее состояние Валуй, а палец незаметно вытер предательскую соринку в углу глаза.
Ребята, оставив за спиной продолжавший шуметь круг, направились обратно к куреню, где их поселили. Впечатлений было так много, а сил еще так мало, что они чувствовали себя крепко вымотанными.
Глава 4
Новый товар Калаш-паша решил осмотреть лично. Ради этого он даже поднялся раньше обычного. Накинув парчовый халат, опустил ноги на холодный каменный пол. И невольно поджал ступни – никакие печи не могли обогреть просторные каменные комнаты старинной крепости Ташкале, возвышающейся на холме в центре Аздака, издавна облюбованной турецкими начальниками под резиденцию. Он толкнул в бок разоспавшегося Ганьку – стройного и сладкого мальчишку, грека лет двенадцати:
– Вставай, лежебока. Не до тебя мне. Одевайся и дуй в свою комнату.
Мальчик жил в женской половине, в отдельной комнате с отдельной дверью, выходящей в охраняемый коридор. День и ночь там дежурили евнухи, и паша мог не бояться, что мальчиком воспользуется кто-нибудь еще, кроме него.
Дождавшись, пока Ганька перестанет потягиваться и сядет на кровати, паша сунул ноги в тапочки. Поеживаясь от утренней свежести, пропитавшей покои, направился к окну. Товар держали во дворе, и он намеревался для начала взглянуть на него сверху.
Город просыпался. В туманном мареве глухо и привычно завывал с минарета муэдзин, по гулким улочкам недалеко катилась, поскрипывая несмазанными колесами, арба. Ранние неотложные дела не давали спать оборотистым лавочникам, и они уже потихоньку заполняли улицы, толкая перед собой небольшие тележки с товаром – торопились занять хорошие места на базаре. Во дворе суетился Кудеяр – главный распорядитель дворца, подготавливая товар к посещению Калаш-паши. Ухватив какую-то девчонку за руку, он торопливо тащил ее по ступенькам на высокий помост, где уже неуверенно топтались другие рабы. Девчонка сопротивлялась и выдергивала руку. Наконец, у Кудеяра лопнуло терпение. Обернувшись, он с размаху стеганул пленницу по затылку ладошкой. Звук удара долетел даже до верхнего окошка. Калаш улыбнулся: хороший у него помощник, если и бьет, то не по лицу. Товар не портит. Девчонка, как подкошенная, рухнула к его ногам. Подозвав стражника, распорядитель велел перенести ее на помост. Тот легко подхватил тряпичное тело рабыни (похоже, она была без сознания). Закинул девушку через плечо, двинулся к ступеням.
– Эй, Кудеяр, – паша высунулся в окно, – не забей ее до смерти, я еще не смотрел свою рухлядь.
Кудеяр вскинул голову, и на его угрюмом лице в крупных оспинах расплылась широкая медовая улыбка:
– Не извольте беспокоиться, достопочтимый Калаш-паша, эта девчонка вряд ли понравится, она порченная.
– Ладно, я сам разберусь, понравится или не понравится, – паша недовольно стукнул створкой окна, тапочки раздраженно зашаркали по каменным полам комнаты.
Мальчишка, уже одетый, собирался уходить, ожидая только последнего слова господина – тот мог и передумать, такое случалось.
– Ты почему еще здесь?
Танька испуганно съежился. Не поднимая глаз, прошмыгнул мимо паши к выходу. Стукнула дверь, и Калаш остался один.
«Эти рабы быстро наглеют. Стоит только одарить их милостью своей ласки, и они думают, что им можно все, – он недовольно поморщился. В гареме этот мальчик появился недавно и оттого был особенно сладок паше. – Надо будет сказать Кудеяру, чтобы выпорол мальчишку. Но не слишком сильно. Все-таки Танька последний мальчишка в гареме. Два предыдущих почему-то быстро подохли. Этот пока держится, хоть и кричит, бывает, благим матом по ночам, когда удовлетворяет некоторые особо изысканные причуды хозяина. Ничего, во дворце привыкли к ночным крикам, – он покачал головой. – Пока не появится новый, нужно его все-таки поберечь. Может, даже и не буду говорить Кудеяру. – Так и не определившись, паша толкнул тяжелую дверь покоев. – А эти женщины быстро приедаются. Сколько у меня жен? Шесть? А наложниц? Двенадцать. Пора обновить и женскую половину. Давно не пополнял гарем славянскими красотками».
Размышляя, паша не торопливо спустился по винтообразной лестнице, дверь, выходящая на улицу, чуть скрипнула. Распорядитель, услышав звук, выскочил навстречу. Склонившись в поклоне, уложил руки на груди.
– Ну, показывай, – паша еще не понял, в каком расположении духа находится и потому держался нейтрально. – Что там у тебя сегодня? Опять полные развалюхи?
Кудеяр, резво развернувшись, указал рукой на ступеньки:
– Вот, пожалуйте, проходите, смотрите. Товар самый разный. Я уверен, вам приглянется. Лично посмею предложить вам одну очень недурную русскую.
Паша неспешно поднялся на помост, опережая распорядителя. Наверху остановился, сложив ладошки на толстом животе.
Сегодня ему приготовили трех женщин и одного мальчишку. Что ж, какой-никакой, а выбор. Хранителю крепости редко нравились новые рабы. Как правило, они попадали к нему на помост избитые, а то и покалеченные. Часто изможденные пленом, с понурыми плечами и взглядами. Таких он не любил. Паша предпочитал шустрых, с горящими глазами и гордо поднятыми головами – этих приятно ломать. Пытками, голодом, лишением сна. У Кудеяра с фантазией все нормально. Рано или поздно почти все сдавались. Ну, а если кто не желал уступать, для таких у палача припасен целый набор казней. Одна другой интересней. Отличное средство от скуки.
Паша начал осматривать свежее поступление с краю, как на базаре, переходя от плохого к лучшему. Кудеяр, зная привычки хозяина, специально выстроил их в нужном порядке. Первое предложение – пожилая женщина, босая, с потухшим взором, стояла у края помоста. Она не двигалась, лишь слегка покачивала головой, словно была не в себе.
– Эту можно на кухню, – с ходу определил паша.
– Совершенно верно, многоуважаемый, я как раз это и хотел вам предложить.
Рядом с ней отворачивалась молодуха с длинными распущенными белокурыми волосами. Нервно жумкая зажатый в ладонях платок, она не поднимала головы. «Новенькая, – догадался паша, – видать, пленили совсем недавно, русская еще не привыкла к новому положению. Но ничего, пообтешется, свыкнется, – мысленно хмыкнул Калаш, и его колючий взгляд скользнул по нежному телу девушки. – И очень быстро».
Отпустив колыхающийся живот, он приподнял двумя пальцами подбородок новенькой. Девушка задрожала, но перечить не посмела.
– Хороша! – оценил паша, разглядывая ее стройную фигуру. – Пожалуй, я ее осчастливлю. Пусть готовят для моего гарема. Беру. Будет тринадцатой наложницей. Счастливая цифра, а?
– Совершенно верно, многоуважаемый. Смею заметить, замечательный выбор, – обогнав пашу, Кудеяр пристроился впереди. – Ну, а дальше уже нечего смотреть, – засуетился он. – Этих ногайский князь Наиль отдал в счет долга.
– Ну-ка, ну-ка, – шагнув в сторону, Калаш замер, хитро прищурившись.
К темноволосой девушке со свежим, еще красноватым жутким шрамом через все лицо жался чем-то похожий на нее мальчишка лет десяти-одиннадцати. Возможно, брат. Он был худ, грязен, но глаза гордеца словно жили своей жизнью, кидая вокруг свирепые взгляды. «Эх, как дикий волчонок! Хорош, хорош!»
Девушка высоко поднимала подбородок, и оттого казалось, глядит куда-то поверх головы невысокого паши. Она крепко прижимала к себе паренька, будто надеялась удержать его рядом. «Глупая», – паша снова, как недавно в покоях, поежился – в этот момент на него словно дохнуло знобящим ветерком. И дохнуло определенно от этой девки. Паша заинтересованно причмокнул языком: – Какие дикие, а? Они мне нравятся. Особенно вот этот мальчишка, – он хотел потрепать его щеку, но тот резко мотнул головой, уворачиваясь, и пальцы Калаша зависли в воздухе. Он кхекнул, довольная улыбка растянула толстые, мясистые губы. – Пожалуй, я его тоже возьму. Люблю объезжать диких… мальчишек.
Кудеяр тихо, но так, чтобы хозяин услышал, вздохнул: – Боюсь, что этот бесенок не доставит вам удовольствия, – он склонился так низко, что паша разглядел грязное пятно на голубой чалме. – Наиль сказал, они не поддаются воспитанию. Бедный князь измучился с ними.
Паша поморщился: он терпеть не мог грязных подчиненных. Но Кудеяр был незаменим при дворе, и паша счел за лучшее промолчать. Он недоуменно оглянулся: – Как это не поддаются воспитанию? Они что, не боятся боли?
Кудеяр слега приподнял голову, и из-под чалмы выглянул, словно круглая монета, один блеклый глаз:
– Князь говорит, их легче убить, чем к чему-нибудь приспособить. Сами смотрите. Девчонка, чтобы не попасть в гарем к Наилю, изуродовала себе лицо. Косой порезала. А мальчишка почти полгода просидел в зиндане, но так и не поумнел. Вон, одна кожа и кости, а все зыркает. Может, их куда-нибудь на работы отправить, пусть глину месят, раз больше ни на что не годятся. Все не зря кормить.
Калаш пожевал губами – это движение его люди знали отлично: верный признак неудовольствия. Но в это раз Кудеяр на него не смотрел, а потому опасный сигнал ушел в пустоту:
– Ты, похоже, меня не понимаешь. Я же сказал: люблю объезжать диких. Ну, девчонка, ладно, пожалуй, не нужна, еще и порченая. Одной невесты на сегодня достаточно. Так и быть, отправляй ее куда хочешь. А вот мальчишку я заберу. Сейчас же! – он поймал сердитым взглядом неподвижный и ничего не выражающий глаз Кудеяра. За нарочитой бессмысленностью Кудеяр умело прятал мысли, и паша знал об этом.
– И давай шевелись быстрее. – Он наставительно, как нерадивому ученику, качнул кривым, волосатым пальцем перед носом распорядителя: хорошее утреннее настроение оказалось сильнее мимолетного неудовольствия. – Мальчишку отмыть, привести в божий вид, подкормить немножко. И как чуть сил наберет, приведешь ко мне. Да долго не тяни. А то у меня всего один остался, да и тот, не знаю, долго ли протянет.
Кудеяр снова спрятал глаз за низко намотанной на лоб чалмой, и темное пятно на ткани опять кольнуло тонкую душу паши. Но в этот раз он не стал проявлять неудовольствие даже про себя. «Хороший день, хорошие покупки, зачем обращать внимание на неприятности. Тем более, это не его неприятности, и стоит только хрустнуть пальцами, как палач…» – додумывать паша не захотел. Может, в другой день. А пока его полностью устроила низко склоненная голова Кудеяра.
«То-то, – мысленно хмыкнул Калаш. – Знай, холоп, место. А то перечить вздумал. – Он еще раз оглядел щуплую фигурку отрока. Чересчур тонкий, ребра вон выпирают, как на стиральной доске. Но если подкормить…» – удовлетворившись увиденным, паша шагнул к свежеобструганным ступеням.
– Да, – он обернулся, уже держась за ручку открытой двери, ведущей в покои. – Чуть не забыл. И этого, Ганьку, накажи немного. Думаю, пяток батогов хватит. Чтобы не расслаблялся. А то так и норовит против подумать, а я все чувствую.
Добравшись до прохладных коридоров Ташкале, захлопнул за собой тяжелую дверь. Шагая по гулкому коридору, уводящему в покои, он думал о мальчишке. Представив новое приобретение на своем ложе, паша сладко улыбнулся.
– Ничего, и не таких обламывали.
Навстречу попалась служанка. Низко склонившись, она постаралась проскользнуть мимо. Но паша, еще не зная, зачем, поймал ее за руку. Служанка испуганно съежилась.
– Посмотри на меня, – паша поднял подбородок женщины пальцем.
Служанка, холодея от ужаса, подчинилась. Серые глаза, чуть прикрытые выбившимся из-под платка седым волосом пожилой женщины, смотрели затравленно и не доставили Калашу никакого удовольствия. Скорей, почувствовал, как она неприятна. «Фу, какая старая и некрасивая. И забитая. И чего они так боятся? Я их и пальцем не трогаю. Как правило». И он от души хлестанул женщину ладошкой по щеке. Служанка отлетела к противоположной стене и затихла, свернувшись в клубочек. Неожиданно Калаш почувствовал, что настроение заметно улучшилось. Он потер покрасневшую ладонь и, уложив руки за спиной, зашагал по длинному коридору в глубь дворца.
Пашу ждали важные дела по подготовке крепости к возможной осаде. И хоть он не верил, что голозадые казаки смогут даже приблизиться к Аздаку на выстрел из пушки, но султан Мурат в Стамбуле требовал от него предпринять все меры к отражению возможной атаки. Не без оснований считая себя добросовестным хранителем крепости, Калаш-паша намеревался честно выполнить все распоряжения султана, в независимости от того, что сам думал по этому поводу.
Глава 5
Дня через три, когда бывшие невольники начали понемногу привыкать к вольной жизни, на заре Муратко Рынгач подогнал к бараку телегу, которую тянула пара длинногривых лошадок. Из барака никто не вышел, и Муратко набрал в легкие воздуха:
– Казаки, дрыхнете, че ли?
Таким голосом до Азова докричаться можно. Парни, протирая заспанные глаза, горохом высыпались на улицу. К этому времени в Черкасске из освобожденных гребцов осталась пятерка казаков, пожелавших воевать с турками. Остальные все уже пристроились. Серафим, отыскав в Черкасске родственников с Днепра, пока поселился у них. Он тоже собирался идти с Татариновым. Кто в сотню к своим перебрался. Некоторые по станицам разошлись, собираясь нагрянуть в войско ближе к выходу. Или вообще остаться на Дону, чтобы защищать родные курени от разных татар да ногайцев, пока остальные казаки во главе с Татариновым за Азов воюют. Человек восемь бывших гребцов, поклонившись напоследок казакам, освободившим их с галеры, направились домой в Россию к родным очагам.
Раннее солнце только показало золотистый краешек над городской стеной из двухметровых кольев, и желтовато-розовые отблески потекли по улице, окрасив в яркие цвета и дорогу, и мазаные стены куреней. Валуй, потеснив выскочившего раньше татарчонка, выбрался вперед: – Чего случилось-то?