Победитель. Пьеса и киносценарии

Сцена 1

Февраль 1920 года.

Утро. В избе Игната Алексеевича Анохина готовятся к завтраку. На столе чугунок с пшенным кулешом. Хозяин сидит за столом и режет ножом круглый черный хлеб большими ломтями. В большой густой бороде его видна седина. Хозяйка Мария Петровна раскладывает на столе алюминиевые чашки, деревянные ложки. Старший сын двадцатитрехлетний Николай возле судника моет руки над лоханкой. Воду льет ему на руки из кружки брат Ванятка. Сноха Любаша укладывает в люльку, висящую возле сундука, своего пятимесячного ребенка, поправляет его бережно в люльке.

Л ю б а ш а (воркует нежно над люлькой с ребенком): Лежи, лежи… Гнатик, ты наелся, теперь нам пора… (качает люльку и тихонько запевает) Баю-бай, засыпай, глазки закрывай… Молодец, Гнатик у нас молодец. (приговаривает Любаша и отходит от качающейся люльки, смотрит в окно), Ой, идет кто-то… Боец…

Игнат Алексеевич оторвался от хлеба, повернулся к окну. Николай, вытирая руки утиркой, тоже глянул в окно. Дверь в избу распахивается, и высокий юный красноармеец в шинели с широкими красными полосами на груди и буденовке появляется на пороге.

М а р и я П е т р о в н а (вскрикивает радостно): Егорша! (кинулась к сыну, обхватила его руками).

Е г о р (уронив на порог заплечный мешок, обнимает мать): Мам, раненый я… не шибко жми…

Отец, братья, радостно окружают Егора.

Н и к о л а й: Здоров, здоров!

И г н а т А л е к с е е в и ч: Да-да, выше отца стал. (Помогает сыну снимать шинель). Прямо к столу попал… Откуля шел, из Борисоглеба?

Е г о р (отстегивает шашку): Не, из Мучкапа, в Балашове в госпитале лежал.

Шашку у него из рук тут же выхватил брат Ванятка, отбежал с ней к сундуку и стал осторожно вытягивать ее из ножен.

И г н а т А л е к с е е в и ч: А ранило тебя куда?

Е г о р: В грудь. Клок мяса осколком выдрало. Заживает…

В а н я т к а (разглядывая шашку): Смотрите! Тут написано «Егору Анохину за храбрость… Туха… Туха…

Н и к о л а й: Тихо! Гнатика разбудишь! Дай-ка сюда. (Он взял шашку у брата, вытянул наполовину лезвие и прочитал вслух): «Егору Анохину. За храбрость! Командарм Тухачевский»! Молодец – храбрец! А я у Буденного был…

И г н а т А л е к с е е в и ч: Ну, за стол, за стол! Потом наговоримся. В кои-то веки всей семьей собрались. Привёл Господь! (Крестится на иконы). Марусь, ради встречи сына с фронта можно и по стаканчику. Хоть и утро – Бог простит.

Е г о р (заглядывая в люльку): У нас пополнение?

Н и к о л а й: Сын… Гнатик.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Давайте за стол, за стол!

Рассаживаются за столом, разбирают ложки, ломти хлеба и начинают есть.

И г н а т А л е к с е е в и ч: А када выздоровеешь, опять на фронт?

Е г о р: Видно будет, может, в уезде кем пристроят. Я ведь теперь партейный… Коммунист. Эскадроном командовал.

И г н а т А л е к с е е в и ч: А тут тобой Мишка Чиркун командовать будет…

Е г о р: Мишка? Чиркун? Почему он? Разве он не на фронте?

И г н а т А л е к с е е в и ч: Списали с фронта. Подчистую…

М а р и я П е т р о в н а: Говорят он увольнительную у военкома в уезде купил.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Мало чего говорят. Мы рядом не были… У нас в Масловке партячейка образовалась, и Мишка в ней верховодит. Все с председателем сельсовета Докиным меряется: кто из них главней на селе. Молодой, а шустрый, не в отца, тот смирный, а этот в деда с материнской стороны пошел. Тот чумовой был, всё деревню булгачил, пока на каторгу не сослали…

Н и к о л а й: Он, Чиркун-то, к невесте твоей сватался.

Е г о р: К Настеньке?

Н и к о л а й: К ней. К кому же еще… Но ты не волнуйся, не отдал дочку поп, на ворота указал.

Е г о р: А Настенька?

Н и к о л а й: Что Настенька? Тебя ждет, даже на масленицу на гулянках не была…

Егор молча перевел взгляд на отца.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Пойдем, пойдем мы свататься… мы уж с отцом Александром заводили разговор, он не против. Ровней считает: он – поп, а я комиссаром был в Масловке при Керенском… В воскресенье пойдем… А то из под носа девку уведут… Но сперва обговори с ней сам, а то придем, а нам от ворот поворот.

Е г о р: Так я прямо сейчас к ним сбегаю.

М а р и я П е т р о в н а: Ну да, прям сейчас вскочишь и помчишься людей булгачить. Ешь, успеешь…

Вдруг на улице песня взвилась. Егор не донес ложку до чашки с кулешом, замер, прислушался. Молодой озорной голос чисто и звонко выводил:

Тигры любят мармелад,

Люди ближнего едят.

А дальше с присвистом, с посвистом лихим, разухабистым: видно, не один был певун.

И подхватили дружно, ахнули, рванули на всю деревню задорные голоса:

Е г о р (недоуменно): Что за ар¬харовцы?

И г н а т А л е к с е е в и ч: Троцкий идет… Не дай Бог, остановятся… Хучь бы в другую деревню…

М а р и я П е т р о в н а (крестясь): Господи, царица небесная! Николай Угодник, пронеси и помилуй!

Е г о р: Почему Троцкий?

И г н а т А л е к с е е в и ч: Продовольственный отряд имени Троцкого… Маркелинская песня, черт бы его побрал. Не надо и беса, коли Маркелин здеся. Прости меня Господи! (перекрестился размашисто).

Н и к о л а й: Его комиссар Максим пострашнее самого Маркелина будет. Змий!

Е г о р (у отца): А ты всё в сельсовете?

М а р и я П е т р о в н а: Я ему кажный день твержу: выйди, выйди из сельсовета, неча тебе там делать…

И г н а т А л е к с е е в и ч: Выйдешь, хуже будет. Врагом сочтут…

М а р и я П е т р о в н а: А так они тебя другом считают? Знают теперь, знают, кто «Мирской приговор» писал. Ты б его хучь спрятал подальше! К бабе Грушке отнеси, к ней не пойдут. А к нам припруться, разыщут… и разговор короткий, по этапу или пулю… Они на руку скоры, спорить не будут.

Е г о р: Что за «Мирской приговор»?

И г н а т А л е к с е е в и ч (неохотно и хмуро): Собрались мужики, написали жалобу. На сходе принять хотят – и в Москву… Жить невмоготу стало, подчистили весь хлеб до зернышка, того и гляди до крапивы не дотянешь, с голоду пухнуть зачнешь.

Стук в окно, к р и к: Игнат Лексеич, в сельсовет требуют!

И г н а т А л е к с е е в и ч: Не пронесло! (хмуро крякнул и поднялся).

Семья тоже стала вылезать из-за стола.

Мать, убирая со стола чашки-ложки тревожно поглядывала на мужа.

И г н а т А л е к с е е в и ч: Не гляди, вернусь.

М а р и я П е т р о в н а: Откажися от Совета, некогда, скажи, хвораешь. Сил нету…

И г н а т А л е к с е е в и ч: Хватит. (Он притопнул ногой, забивая глубже валенок в галошу. Нахлобучил шапку и направился к двери, но у порога обернулся, глянул на Егора, на Николая): Ежли на сход звать будут, неча ходить. Я – там! Ты, Николай, вершой займись, сходи в ветла, прутьев нарежь! (уходит).

Е г о р (матери): Напоить скотину? Ай рано?

М а р и я П е т р о в н а: Ступай.

В а н я т к а: Егорша, можно я еще шашку посмотрю?

М а р и я П е т р о в н а: Неча! Игрушку нашел! Нама¬шешься еще, никуда не денисси!

Е г о р: Мам, а Чернавка ожеребилась?

М а р и я П е т р о в н а: Месяц назад жеребчика принесла.

Е г о р: А Майка? Что-то теленочка не вижу.

М а р и я П е т р о в н а: На днях отелится, припозднилась… Ничего, дождемся, потерпим.

А н д р ю ш к а Ш а в л у х и н (влетая в избу): Егорша, ты? Здорово, когда приехал-то?

Е г о р: Только что.

А н д р ю ш к а: Подчистую?

Е г о р: В отпуск. Ранен.

В а н я т к а: У него сашка от Тухачевского. Так и написано: за храбрость!

Е г о р: Сиди, сашка.

А н д р ю ш к а: Покажи.

Е г о р: Ты чего такой возбужденный?

А н д р ю ш к а: Там весь народ попер к церкви, на сход. Маркелин сзывает. Пошли туда!

В а н я т к а: Погоди, скотину напоим, и пойдем…

М а р и я П е т р о в н а: Отец чо сказал? Сидеть дома… Ай неслухи? Слова отца для них как сорочий ор…

Е г о р: Мам, чего ты сердишься? Можно мне на народ посмотреть, ай нет? А Ванятка? Так без него сход не сход. Слово его будет решающим… Я, можа, там Настеньку встрену… Николай дома будет.

М а р и я П е т р о в н а: Ну, смотри, ты не лезь там… Слухай, а не суйся. Маркелин-то враз стрельнёть. Для него стрельнуть в человека, как плюнуть. Надыся приехал, выпорол Серегу Кирюшина да Митьку Булыгина. Не по ндраву ему высказались… Не суйся…

А н д р ю ш к а: Маркелин страшно злой приехал… Сразу всех советчиков арестовал…

М а р и я П е т р о в н а: Каких советчиков? За что? А Игнат?

А н д р ю ш к а: И дядю Игната арестовал… Весь сельсовет запер в сарай Гольцова. Говорят, это он просто постращать решил, чтоб народ смирнее был.

Егор снял с гвоздя у двери шинель с широкими красными полосами на груди, буденовку. Ванятка с Андрюшкой отошли к сундуку, стали разглядывать шашку.

Н и к о л а й: Вы идите туда, посмотрите, чо там за шутки, а я скотину напою. Потом пойду прутьев нарежу для верши, да кошелки две надо сплесть. Гуси скоро нестись зачнут… Ты к Насте-то зайди по пути, объявись. Обрадуй девку!

Е г о р: Неудобно как-то, вдруг отец дома, я вечером вызову.

Н и к о л а й: Зайди сейчас, зайди… Не пойму я только… Отец Александр Настю без венчания не отдаст. Это точно. В церковь придется идить.

Е г о р: Пойду.

Н и к о л а й: Ты же коммунист. Вам нельзя…

Е г о р: Ради Насти я на все пойду!

Н и к о л а й: Значит, коммунист ты липовый. У нас в части комиссар говорил, что за честь партии любой коммунист с радостью голову сложить. И ложили, сам видал…

Е г о р: Дак и я б сложил, там, на фронте. Кровушки-то своей, немало пролил. Надо будет, еще пролью… Но Настенька… Настя совсем другое, тут меня лучше не трогать. За нее я самому Троцкому в миг горло перехвачу!

М а р и я П е т р о в н а: Ты такими словами не бросайся!

Е г о р: Это я к слову…

В а н я т к а (подходит с шашкой): Мы ее с собой возьмем?

М а р и я П е т р о в н а: Оставьте дома… от греха подальше… Неча там с ней делать!

Ванятка (Егору): Мы с Андрюшкой поклялись в вечной дружбе, чтоб с нами не случилось, где б мы не были, а друг за дружку горой! Мы даже кровью обменялись, как в книжках написано.

Е г о р: Это как же вы обменялись?

В а н я т к а: Я разрезал, вот тут, руку, (показал он руку) видишь шрамик, и Андрюшка тоже на своей руке, и приложили рану к ране. Моя кровь перешла к нему, а его ко мне. Теперь мы кровные братья…

М а р и я П е т р о в н а: Ой, дураки, выросли дылдами, а разум детский…

Егор (Ванятке): Молодцы, вдвоем легче жить… Ну, пошли. Только вы ступайте к церкви, а я на минутку загляну к отцу Александру.

В а н я т к а: Так он в церкви, должно.

Е г о р: Мож, дома… (выходят из избы).

Сцена 2

Дом деревенского священника. Прихожая. Входит Егор. Из горницы навстречу выскакивает Настя и бросается ему на шею. Обнимаются, стоят. Егор целует ее в щеки.

Н а с т я (шепотом): Мама дома… мама увидит…

Е г о р: Пусть… пусть… отец сказал – в воскресенье свататься придем. Он с отцом Александром договорился уже…

М а т ь Н а с т и (из горницы): Чой-та ты так выскочила? Кто-то пришел?

Н а с т я (отпрянув от Егора): Я думала, у нас дверь закрыта, открыть хотела…

М а т ь (входя в прихожую): Кто это?.. Ой, Егорша! С фронта? Насовсем?

Е г о р: Из госпиталя… В отпуск, ранили маленько.

М а т ь: Потом опять на фронт?

Е г о р: Военком решит, мож, в Тамбове оставит…

М а т ь: Ты проходи, садись (указала попадья на скамейку у стола).

Е г о р: Я на минутку… Отец Александр дома?

М а т ь: В церкви. Видал там, что твориться… Житья совсем не стало. Изживают. Хоть уезжай из села. Охо-хо-хо!

Е г о р (Насте): Ты не пойдешь туда?

М а т ь: Неча ей там делать.

Е г о р: Я схожу. Посмотрю, что там делается… Говорят, Маркелин весь сельсовет арестовал. Надо узнать… До свидания, Екатерина Алексеевна!

М а т ь: Будь здоров, будь здоров… Ой-ёй-ёй, что творят… Никакого закона нет для них: ни Божьего, ни человеческого.

Егор (Насте шёпотом): Как стемнеет, я приду к колодцу, выходи! (Уходит).

Сцена 3

Сельская церковь. Отец Александр выходит из алтаря и направляется к конторке, на которой лежит раскрытая Библия. В церковь входит комиссар продотряда Максим в черной куртке с саблей и револьвером в кобуре на поясе. Папахи не снимает, не креститься, бегло окидывает взглядом церковь, поднимает голову, смотрит на изображение бородатого Бога на куполе.

М а к с и м (с добродушной усмешкой): Похож, очень похож!

О т е ц А л е к с а н д р (берет Библию с конторки): На кого похож?.. Голову обнажи, в церкви находишься…

М а к с и м (не снимая папахи): А вот глянь! (достает из бокового кармана несколько карточек с портретами мужчин и показывает с улыбкой одну, где изображен бородатый Карл Маркс, отцу Александру): Правда, похож?

О т е ц А л е к с а н д р: Кто это?

М а к с и м: Как? Разве не знаешь? Наш бог – Карл Маркс. Неужто не слыхал?

О т е ц А л е к с а н д р: Слышать слыхал, но вижу впервые…

М а к с и м: Теперь он станет богом России, а потом и всего мира!

О т е ц А л е к с а н д р: И как же он им станет?

М а к с и м: Тем же путем, что и Иисус… И веру в Христа народы Руси не сразу приняли. Вспомни, как святой князь Владимир гнал народ в Днепр крестить. Вспомни, как он огнем и мечом крестил Русь, сколько народной кровушки пролил, чтоб веру Христову утвердить на Руси, сколько десятилетий князья вбивали в головы людей христианскую веру. Вбили все-таки, поверил народ. Поверил в Христа, поверит и в Маркса.

О т е ц А л е к с а н д р: Не остановитесь и перед огнем и мечом?

М а к с и м: Не остановимся. Иначе нашу веру народ не примет. Мы тоже понимаем, что без крови и за один день народ не перейдет в нашу веру, не поверит в нашего бога. Что ж, будем учиться у святого Владимира… Там, (указал на купол), – наш художник подправит немножко по портрету Карла Маркса, а на иконостас вместо Христа поместим портрет Энгельса. Христос и Бог едины по вашей вере, а у нас – Маркс и Энгельс едины! Вместо Петра и Павла повесим портреты Ленина с Троцким…

О т е ц А л е к с а н д р: И кто же из них Петр, а кто Павел?

М а к с и м: Ленин, конечно, Петр. Он всегда был с Марксом-Энгельсом. А Троцкий раньше против Ленина выступал, зато теперь он яростно борется за идеи Маркса. Павел-то ваш тоже сперва против Иисуса шел, а потом принял его веру… Всех ваших апостолов заменим нашими апостолами: Свердловым, Бухариным, Рыковым, Каменевым, Зиновьевым…

О т е ц А л е к с а н д р (перебивая): А Божью Мать кем замените?

М а к с и м: Да, это вопрос… Может, Крупской.

О т е ц А л е к с а н д р: Какая же она мать? Она бездетная…

М а к с и м: Значит, возьмем Инессу Арманд, у нее детей много… Заменим кем-нибудь. Свято место пусто не будет… А это кто убогонький такой? (указал на икону Серафима Саровского).

О т е ц А л е к с а н д р: Преподобный Серафим Саровский.

М а к с и м: Мы его на Калинина заменим… Он такой же убогонький.

О т е ц А л е к с а н д р: Кто же пойдет в такую церковь?

М а к с и м: Народ пойдет. Народ! Церковью храм зваться больше не будет. Назовем мы его «Народный клуб» или «Народный дом». Поставим вот тут скамейки, народ отдыхать должен после трудового дня… Только русские не присели перед своим Богом, часами службу выстаивали. А перед нашим богом сидеть можно. За это нам трудовой народ спасибо скажет. Согласись, хорошо посидеть, отдохнуть после тяжкой работы…

О т е ц А л е к с а н д р: Подремать.

М а к с и м: И подремать, восстановить силы тоже неплохо.

О т е ц А л е к с а н д р: И какие же молитвы читать вы будете здесь?

М а к с и м: Молитвы мы упраздним… Читать ты будешь здесь произведения Маркса, Энгельса, товарищей Ленина, Троцкого, вперемежку со стихами Бедного, Горького, Маяковского. И зваться ты не будешь больше ни попом, ни отцом Александром, а более скромно – агитатором…

О т е ц А л е к с а н д р: При чем здесь я?

М а к с и м: Кто-то должен народ агитировать, звать к новой жизни, разъяснять ему нашу веру. Ты ведь образованный, народ тебе верит. А народ, как ты хорошо знаешь, без веры не может. Без веры, без кнута он скотом становится, зверем. Так пусть он верит в светлое будущее на земле, а не на небесах, верит в Маркса, следует за его апостолами, а такие, как ты, будут направлять его по нужному пути. А путь этот указывать будем мы!

О т е ц А л е к с а н д р: Пути у нас с вами разные… Никого, никогда не буду направлять я по вашему пути. Ваш путь ведет к антихристу, а я всю жизнь звал и буду звать народ к Спасителю.

М а к с и м: Бесплодным труд твой был, товарищ Александр. Назови, много ли народу спас твой Спаситель?

О т е ц А л е к с а н д р: Несть числа душам человеческим, которых вывел Христос на праведный путь, а значит, спас их души от вечных мук!

М а к с и м: В этом-то и разница между вашим и нашим богом. Ваш Иисус спасает души человеческие, а наш Маркс спасает тело человека от вечного рабства, от эксплуатации человека человеком. Душа это нечто эфемерное, неосязаемое, невидимое. Никто никогда душу не видел, не встречал. И есть ли она, как доказать? А тело наше всегда при нас, всегда с нами, вот оно, всегда потрогать можно… ущипнешь его, больно – поранишь, страдать начинаешь, мучиться. И пищи наше тело ежедневно требует, и не единожды, а по нескольку раз в день. Если нечем человеку насытить тело, он страдает от мук голода посильнее, пострашней, чем от душевных мук. Отсутствие духовной пищи вынести можно, а отсутствия хлеба невозможно.

О т е ц А л е к с а н д р: Не хлебом единым жив человек! Тело смертно, душа бессмертна. Душу направляет Бог, а тело – дьявол! Значит, вера ваша дьявольская, и бог ваш – дьявол! Всю свою жизнь я старался бороться с дьявольской сущностью в человеке, старался указывать своим прихожанам путь к Богу, старался вести их к спасению души. На крест взойду, но никогда не приму вашей веры, никогда не буду агитировать людей идти по вашему пути, по прямому пути к антихристу.

М а к с и м: Примешь! Когда дело до креста дойдет, тело воспротивится. Не терпит оно страданий и мук!

О т е ц А л е к с а н д р: Не приму! (Отвернулся от Максима и вышел).

М а к с и м (вслед ему зло и ехидно): Проверим… Крест нам организовать не долго.

Сцена 4

Церковная площадь. Возле паперти толпа крестьян. Среди них Егор и Ванятка с Андрюшкой. Сквозь толпу к паперти быстро и решительно проходят командир продотряда Маркелин, за ним – два красноармейца в буденовках и Мишка Чиркунов. У Маркелина в руках плетка. Решительно поднимаются на паперть, поворачиваются к толпе. Из церкви к ним вышел комиссар Максим.

М а р к е л и н (вскинув руку с плеткой): Товарищи! Дорогие мои! Два года Красная Армия ведет непрестанную борьбу со всеми врагами трудового народа. Два года без устали отражает нападение своих и иностранных бандитов, стремящихся вернуть помещикам землю, капиталистам фабрики и заводы. Несмотря на все препятствия, до сих пор нам удавалось накормить, обуть и одеть доблестную Красную Армию, спасти от голода и холода население центра Советской России… Все, что нужно нашей героической Красной армии – мы дадим! Без полной поддержки тыла Красная армия не может вести решительной и энергичной борьбы с мировыми хищниками. Наш боевой девиз: всё для Красной армии, всё Красному фронту! Чем скорее, тем лучше! Да здравствует всемирная пролетарская революция! Да здравствуют вожди Революции товарищи Ленин и Троцкий! (Он опустил руку. Народ молчал. На некоторое время наступила тишина). Да, забыл сказать… Вам нужно сдать дополнительно к продразверстке по двадцать одному яйцу с десятины, по двадцать пять фунтов хлеба и по двадцать фунтов картошки с едока…

Толпа охнула, колыхнулась, зашумела.

1 – ы й к р е с т ь я н и н: Почему?

2 – о й к р е с т ь я н и н: Мы выполнили!

3 – и й к р е с т ь я н и н: Все сдали!

М а р к е л и н: Тихо! Говорю, дополнительно и добровольно! В подарок Красной армии!.. Говорите по одному, и сюда! Я лицо контрреволюционера хочу видеть. Глаза в глаза!

Крики прекратились.

1 – ы й к р е с т ь я н и н: Товарищ, товарищ, я спросить хотел…

М а р к е л и н: Поднимайся сюда.

1 – ы й к р е с т ь я н и н: Не, я отцеда, я не нащот Красной армии… Она тоже исть хочить. Я нащот товаров… По указу обещано нам, коль мы разверстку исполнили, мануфактуры два аршина, карасину поболе двух фунтов на едока…

М а р к е л и н: Я понял… Какое число сегодня, знаешь? Двадцать пятое февраля, а в указе сказано – выдать до первого августа!

1 – ы й к р е с т ь я н и н: Ну да, ну да, это карасин и мануфактура… Месяц исшол, а где жа четвертушка фунта соли, полкоробка серников. Кажный месяц обещано давать… Ты не подумай чаво, я не контрреволюция… Соли нету…

М а р к е л и н: Будет вам соль, в конце марта за два месяца получите… Ну, так что, согласны сделать подарок Красной армии? Давайте по домам. И срочно сюда, к церкви, хлеб, картошку, яйца. И пять подвод, чтоб отвезти на ссыпной пункт.

2 – о й к р е с т ь я н и н: Не согласны! Нету хлеба! Вымели под гребло. Хучь с сумой иди…

3 – и й к р е с т ь я н и н: Почему в Киселевке по восемь фунтов хлеба взяли, а с нас двадцать пять? Мы рази богаче? Где Докин? Почему его нет? Где советчики? Мы их на чо выбирали!

М а р к е л и н: Я арестовал ваш кулацкий Совет за контрреволюционную агитацию. Мы их будем судить революционным судом!.. Потому, прежде чем вы пойдете за хлебом, нужно избрать нового председателя сельского Совета. Я предлагаю кандидатуру Чиркунова Михаила Трофимовича! Кто против этой кандидатуры, поднимите руку! И повыше!

2 – о й к р е с т ь я н и н: Не жалаем дезентира!

М а р к е л и н: Кто крикнул?! Кто? Выйди сюда! Найти крикуна! (вытянул он руку с плеткой в ту сторону, откуда крик раздался).

Два красноармейца слетели с паперти, ввинтились в толпу.

3 – и й к р е с т ь я н и н: Здесь крикун! Вот он!.. Сюда идитя… Ага, он. Держи его, держи крепче…

Гул, шелест по толпе прошел. Красноармейцы тащи¬ли человека, и почему-то их сопровождал сдержанный смешок. Улыбнулся и Егор, когда увидел, кого тащат красноармейцы. В их руках бился, вертелся деревенский дурачок. Он сопел, упирался ногами, высунув мокрый язык, сопатился. Красноармейцы подтащили его к ступеням, на паперть поднимать не стали.

М а р к е л и н: Это ты крикнул?

Д е р е в е н с к и й д у р а ч о к: Ага! (Он рукой размазал по щеке сопли).

М а р к е л и н: А что ты кричал? Крикни-ка еще раз.

Д у р а ч о к: Не жалаем дезентира.

Снова смешки раздались.

М а р к е л и н: Отпустите его… Выборы состоялись! Большинством голосов председателем сельского Совета избран Чиркунов Михаил! А Совет он себе подберет сам. Теперь расходитесь. Жду вас с хлебом…

1 – ы й к р е с т ь я н и н: Где мы его возьмем? Всё сдали!

М а р к е л и н: Товарищи! Я не понимаю вас, в Красной армии ваши же сыны, братья. И вы не хотите, чтобы они были обуты, одеты, накормлены? Товарищ красноармеец, (вытянул руку с плеткой Маркелин в сторону Егора) да, ты, ты! Поднимись, расскажи, в каких условиях сражается Красная армия! Иди, иди…

Егор смутился, оглянулся растерянно.

1 – ы й к р е с т ь я н и н (Егору): Иди, просють.