По ту сторону. Детектив
– Кто? Девушка вас туда затащила?
– Девушку помню отчетливо. Но, с другой стороны, был парень. Его я уже почти не помню. Очень плохо.
– Хорошо, что было дальше?
– Очнулась я в комнате. Горели прожектора. Они будили меня ударами по лицу. Я видела камеру. Она работала.
– Откуда вы знаете, что она работала?
– Там лампочка есть такая. Видно, когда работает. Да что вы меня за ребенка держите?! – снова сорвалась я. – Там оператор стоял! Он еще орал, что ему завтра камеру на Ботаническую отвозить! Трое в масках и кожаных ремнях стояли предо мной. Один стал мне вот эти порезы делать. Резал и резал.
– Зачем он наносил вам эти поверхностные порезы? – Потапенко скептически посмотрел на меня. Видно было, что он не верит ни одному моему слову. Его недоверие разозлило меня не на шутку. Теперь, когда не нужно было притворяться и ловчить, когда не нужно было подделываться под чужое мнение и оценку, я, наконец, могла говорить правду, говорить то, что думаю, без оглядки на профессора, жениха, мать, квартирную хозяйку. Его дело – верить и что-то делать, или ухмыляться и бездействовать.
– Спросите у них, когда найдете. Хотя, сомневаюсь, что с таким отношением к людям и делу у вас что-то получится! – голос вернулся ко мне, и я закричала это на всю палату. – Откуда я знаю? Может у них сценарий такой. Парень за камерой сказал что-то о трех часах, вроде. Потом другой, с акцентом, сунул мне член в лицо и сказал, чтобы я сосала.
– Погодите, погодите… Чем они наносили эти порезы?
– У них был ножик. Знаете, такой маленький, для кухни, с зазубренным лезвием.
– Значит… сначала они не били вас, а только резали?
– Только… Это вы хорошее слово подобрали. Да. Только резали.
– Хорошо. Что было дальше?
– Дальше, я же говорю, я откусила и с силой рванула его пенис. Там только клочок кожи остался.
– Да ладно вам, – Потапенко замер. Ручка его застыла в воздухе.
– Рассказывать дальше, или с врачами сходите проконсультируетесь?
– Рассказывайте.
– Они стали меня бить. И тыкать этим ножиком. Потом завопили, что в больницу надо бежать. Я слышала, как они сказали, – прикончите ее и выбросите. Парни убежали. Девушка и оператор затащили меня в машину. Тут я потеряла сознание. А когда очнулась, то была уже в воде.
– Вы же говорили, что помните, как они сунули вас в речку под мостом, – Потапенко опять укоризненно направил на меня свою ручку.
– Ну да, мы были под мостом. Вода-то холодная. Я сразу в себя и пришла, как они меня в воду положили. Но не стала шевелиться. Я же хорошо плаваю.
– И они дали вам спокойненько уплыть?! – следователь совсем отложил свой блокнот в сторону.
– Там же темно было. Они меня палками потолкали. Я нырнула, а потом выплыла в кустах. Ну, в траве. Я видела, как они постояли немного, а потом сели в машину. Но наверху, вы видели мост? Они оттуда могли смотреть. Поэтому я не стала выбираться. А тихо поплыла подальше. От дороги подальше. И выбралась на запретной зоне. Они туда не могли бы зайти. От канала и шлюзов – тут есть запретная зона. А больница уже в двух шагах была. Я только по холму поднялась.
Я замолчала. Следователь усердно писал мои слова. Мой глаз устал смотреть, и я закрыла его. Как жаль, что нельзя подключить другого к мозгу и показать ему все, что ты видела, и что пришлось пережить. Если бы он почувствовал мою боль, он не стал бы сомневаться в моих словах, а тут же отправился бы… А куда бы он отправился бы?
– Как вам удалось так сразу понять, где именно вы находитесь? – Потапенко даже глаза под очками прищурил.
– Я и определила не сразу, и потом, когда поняла, что я выпущена одна, а не к крокодилам, – попыталась я пошутить, но у меня плохо получилось.
– Где все это находилось? Ну место… где вас мучили… где оно находилось? Вы можете дать какую-нибудь привязку к местности?
Похоже, что он тоже читает мои мысли.
– Нет… Вы же понимаете, что я была без сознания и по дороге сюда и по дороге туда. Но… судя по интерьеру – это была дача.
– Почему вы так решили?
– Не могу сейчас сказать. В лицо мне светили прожектора. Это мое ощущение. Надо подумать, почему.
– Что за прожектора?
– Ну я же говорю, что стояла камера. Вокруг стояли светильники. Знаете, такие кинематографические. Ватт по 500.
Следователь вдруг встал. Я схватила его за руку. У него вылетел блокнот и, зашуршав, упал на пол.
– Вы защитите меня? – мой глаз от напряжения заслезился. Острое ощущение опасности навалилось на меня вдруг, задавив и засыпав толстым слоем мысли о бессмысленности моего дальнейшего существования в качестве красотки-инвалида.
– От кого?
– Как вы не понимаете. Если они узнают, что я жива, они придут добить меня.
– Вы все равно ничего не видели.
Следователь наклонился и стал искать свой блокнот на полу.
– Послушайте, вы успокойтесь, отдохните. Я приду через пару дней. Может вы вспомните что-то еще. И тогда обо всем договоримся.
Он пошел к двери. Было совершенно очевидно, что тут мне не помогут. Но ощущение безнадежности и законченности жизни почему-то исчезло. Поддавшись порыву, я делала и говорила то, что хотела, я была самой собой впервые в жизни, не скрывая своих чувств и страхов, своих оценок и ощущений. Что же, возможно, это и сможет стать новым ключиком, что заведет спираль моего движения.
ГЛАВА 3
Марины не было. Ересин звонил ей несколько дней подряд. Скоро выходные. Алексей собирался поехать в охотничий домик провести спокойные два дня без телефонных звонков, без разговоров с друзьями и по делу, без телевизора. Так повелось уже давно. Каждую пятницу, в ночь, – хоть чучелом, хоть тушкой, – он ехал в лес, на водоем, к костру… Чем ближе подходили выходные, тем отчетливее проступала привычка. Прочь, прочь из города – пульсировало у него в голове, – подальше отсюда и… забыться, лежать и смотреть на звезды, на огонь… Утром в пятницу он начинал говорить о душе. К этому привыкли его родные.
– Гонка сплошная, – жаловался он с 8 утра. – Примечательно ведь что, – нет времени о душе подумать!
О!!! Хочу водки, – мечтал он уже в середине дня. – Много… Потом опохмел неправильный… и 3 дня провисеть…
– Бабуль, я завезу к тебе Мартына?
– С ума сошел? – слышался на том конце дребезжащий голос. – Зачем мне мяукающее и орущее зверье дома?
– Бабуль, ты же знаешь, как я тебя люблю… Бабуль, он лапку повредил. Я к тебе его от скотского хирурга привезу. Попрошу, чтобы дал для вас двоих успокаивающего…
С шутками и прибаутками он шел по жизни легко, играючи.
Надо чисто забыться, кто я, и что я… – стучало в голове.
– Лучше сразу яду, – ворчала бабушка, прерывая его мысленные планы на предстоящие два дня. – Он мне тут все стены обдерет. И не проси, внучок, не проси. Говорила я тебе – женись. Будет кому кота на выходные оставлять.
– Бабуль, – ты единственная моя женщина. Мой кот – только цветочки жрет.
– Рассказывай мне сказки, а лапу, где он свою повредил?
– Он горшок с цветком разбил.
– А горшок из венецианского стекла был?
– Какая ты догадливая! Да не волнуйся, ба, я его так накормлю таблетками, – спать будет три дня и три ночи, как Алеша Попович.
– Матери вези.
Иногда надо уходить от действительности, – думал Алексей.
Бабушка, конечно, возьмет кота, но куда делась Марина? Как все по-дурацки сегодня, кот поранил лапу, девушка исчезла.
– Может это и к лучшему, я смогу обидеться и отменить свадьбу.
– Детей пора заводить, – снова вспомнила про свое бабушка.
– Баааа, – протянул Ересин, – Ну зачем тебе столько шизокрылых ангелов? А мне так не хватает любви и ласки.
– Кота не возьму, – отрезала бабушка и положила трубку.
Два дня прошли так, как и было запланировано. Он съездил туда. Посидел с удочкой. Выпил коньяка. Развел вечером костер, пожарил рыбу. Но все это было теперь не то. Беспокойство незаметно овладело им. Скромная, простая девушка из-под Минска, красивая и без заморочек, студентка-биолог, заняла нишу в его голове, его мыслях, его планах на будущее. Ох уж эти планы на будущее. Он собирался познакомить ее с родителями. Бабушка уже проела ему лысину с нелепым вопросом – не голубой ли он. Куда же она могла деться, даже не предупредив и не позвонив.
Ересин сидел около костра и смотрел на огонь. Меняющиеся языки пламени и струящаяся вода успокаивали и отвлекали. Телевизионное мерцание картинок тоже развлекало, но Ересин не любил телевизор. Он считал его развлечением для обывателей.
Обыватели. Как они его раздражали. Он передернул плечами.
Марина была другой. Хотя… Это было не важно… Она могла терпеть его плохое настроение и никогда не жаловалась на отсутствие внимания, на его молчание, или, что еще больше раздражало его в женщинах, никогда не трещала что-то свое ему на ухо, не лепетала всякую чушь и не требовала ответа на дурацкие женские вопросы. Она не выговаривала его за долгое отсутствие, или не сделанный звонок. Он появлялся, и она была рада. Без упреков, без сцен. Он подбросил в огонь веток. Выходные пропали. Да нет! Не могла она уйти просто так после того, как он предложил пожениться. В конце концов, она сама хотела этого. Как, впрочем, и все женщины.
– Черт возьми! Я ее выигрышный билет, – подумал он. – Может к подруге поехала? Ерунда, не стоит даже думать об этом. Но почему недоступен и мобильник? Надо ехать и искать ее. Что-то случилось, и это, как ни крути, реальность.
ГЛАВА 4
– Ничего, это дело привычки, – врач поворачивала меня во все стороны. – Хороший глазик, даже сразу и не поймешь, что такое.
Мне было непривычно. Непривычен был узкий ракурс видения мира. Все, что было слева, я больше не видела. И очень болела голова. Голова болела от напряжения, от желания объять то, что стало для меня теперь уже необъятным.
Докторша улыбалась.
– Только не плачьте. Глаз вам хороший сделали. А ты и так красавица, – перешла она внезапно на ты. – У тебя маленький изъян будет только…
Она запнулась, подыскивая слово.
– Изюминка, – подсказала я. – Стеклянный глаз будет изюминкой.
Я попыталась засмеяться. Она настороженно посмотрела на меня. Потом села и стала что-то писать в компьютерном окне.
– Дать вам успокоительного? – она оторвалась от клавиатуры.
Похоже, тут все читали мои мысли.
– Доктор, меня совершенно не волнует, сколько у меня глаз. Один вопрос, сколько в больнице пробудет человек с откушенным членом?
– Слышала твою историю, – рассмеялась женщина. – Ну столько же, сколько и ты, а может и меньше. Да чего его держать, сразу выпишут, кровь остановят и выпишут.
– А куда таких возят обычно? – не отступала я.
– Обычно в склиф. А тебе надо своим делом заниматься, а не ловить бандитов. К тебе следователь приходил?
– Не по зубам ему мое дело. Самой придется их искать. Да и не поверил он мне.
– Оно и видно. Ты хоть поняла, что ты сказала-то? Не поверил он… Не в церкви… Его дело разбираться, проверять и находить, – она дала мне таблетку. – На вот, выпей и поспи немного.
Я вышла от врача, держа успокоительное в кулаке.
– Ну уж нет, рано мне спать, – подумала я и осмотрелась.
В коридоре не было никого. Удача. Спустившись вниз, я зашла в комнату приема больных. Машина скорой помощи стояла у входа. Двери были распахнуты. На каталке туда завозили какого-то полураздетого мужчину. Его голое огромное пузо горой возвышалось над всем остальным.
– Мне бы к склифу подъехать. На пол минутки… – жалобно подъехала я к врачу, стоящему у каталки с бумагами направления.
– Ну… еще что скажешь? – женщина даже не подняла головы.
– Понимаете, доктор, мне очень туда надо… только одну вещь выяснить, – канючила я.
– Вот врать только не напрягайся. Тут все твою историю знают.
– Раз так, то сами понимаете, он уйдет – все потеряно. Мне очень надо убедиться. Я смогу, наверное, даже узнать его, – я замолчала на секунду, прикинув, что придумывать тут не нужно. – Даже в штанах… если он будет.
Врач, не подняв головы, и не улыбнувшись моим словам, как будто не осознав, о чем я говорю, вдруг деловито и тихо захлопнула папку с бумагами.
– Ладно, прыгай в машину. Только от меня ни на шаг, – она повернулась к выходу.
Ни на шаг. Скажет тоже. Сама пропала вместе с больным, как только мы доехали до места. Нужно было действовать быстро. Как была, в халатике и рубашке, я вошла в вестибюль.
– Девушка, мне брата нужно найти. Ахмед его зовут. Ему подружка член откусила. Неделю назад… посмотрите… его неделю назад друзья привезли.
Девушка в регистрации даже не шевельнулась.
– Мадам, я вас очень прошу. Я сама из больницы сбежала, чтобы найти его и узнать, как у него дела. Ради бога, ну что вам стоит, посмотрите, в какой он палате. Мне очень нужно его повидать.
Девушка зашевелилась и открыла альбом регистрации. Потом так же медленно подняла на меня глаза.
– Фамилия у брата есть?
– Девушка, умоляю, у вас что тут пол больницы с откушенным членом? Он, небось, и имени-то своего не сказал, не то что фамилии.
Я попыталась заглянуть к ней в журнал. Внезапно ее глаза приобрели осмысленное выражение. Она смотрела мимо меня, куда-то дальше и в сторону. Громко рассмеявшись, она захлопнула журнал и отодвинула его в сторону. Я испуганно посмотрела на нее. Она перевела на меня глаза.
– Да вон ваш Ахмед стоит. Идите, встречайте. Выписывается он. Только драку тут не устраивай. Наружу выйди и там делай с ним… что хочешь…
Я обернулась и посмотрела в ту сторону, куда указала девушка. Там стоял он. Не могу сказать, что я узнала его, или почувствовала по запаху. Но это был точно он. По манере двигаться, по тому, как он наклонился, чтобы взять свою медицинскую карту. Последних слов дежурной сестры я уже не слышала, – я бежала к Ахмеду.
– Домой собрался? – для надежности я схватила его за пояс джинсов.
Откуда у него тут джинсы? Он же вряд ли смог бы их надеть тогда, – мелькнуло у меня в голове. Наверное, с собой взял в пакетике, – я тут же одернула себя. Какие дурацкие мысли лезут в голову в самые ответственные минуты».
Он обернулся… Посмотрел на меня… Это был обычный представитель южных цивилизаций бывшего союза. Обросшее лицо его было грубо отесано и мало чем отличалось от лиц смуглых национальностей. Возможно, объективно, это было и не так, но субъект не может быть объективным, а для меня все они были на одно лицо.
Мгновение он смотрел на меня молча, без всякой реакции. Потом глаза его стали расширяться. Огромные и черные – они стали круглыми. Внезапный страх заморозил меня, сменив решительность к сопротивлению и желание докопаться до правды – ужасом перед неизвестностью, жестокостью и болью.
– Тя ахар вала, кяг уюрг. Тебя тут добить? Иль до дома проводишь? – он обрел способность говорить. Удивление прошло.
– А ты домой собрался? Думаю, провожать тебя туда мне нет необходимости. Наверняка тебя там уже ждут с тортиком в морду.
– Ментов навела?
– Свои добьют. На кой ты им? Ты же все о них знаешь и при этом ни к чему больше не годен. У тебя ведь теперь там, – кивнула я на его джинсы, – только чтобы пописать…
Он поднял руку. Зубы скрежетали челюсть по челюсти. Но он сумел сдержаться, и рука застыла в воздухе. Кругом были люди, в том числе охрана. Девушка из регистрации не спускала с нас глаз.
– Чего ты хочешь?
– Я тебе сделку предлагаю.
Ахмед рассмеялся.
– Тебя почти нет. Я позвоню ребятам, и они тебя вытащат из любой норы.
– Так же, как и тебя. Сам-то подумай, что с тобой сделают твои ребятки. Когда выяснится, что я живая… Ты – высвеченная ниточка к ним, что выведет милицию быстро и точно, как нить Ариадны, – я почти шипела ему в шею, выше я не дотягивалась. Бессильная злоба на тупость и несообразительность этого парня захлестывала меня и заставляла тоже стиснуть зубы. – Я только из больницы домой приду, и тебе конец. А может и так тебя уберут: зачем им отработанный материал. А ты ведь как раз в эту категорию укладываешься, – в горле у меня пересохло от волнения и горечи. Надежда, что он поймет наши обстоятельства улетучивалась. Нетерпение подыскивало слова. – У меня собака в будке огород стережет – умнее, чем ты, урод…
– Ага… С той только разницей, что она не знает нужных тебе номеров. И я не на твоей цепи… – его глаза сузились, налились кровью. Я даже представить не могла, что можно так быстро ввести его в состояние ярости. – Сука… – в свою очередь прошипел он, склонившись к самому моему уху. Его дыхание участилось. Я попыталась отодвинуться.
– Не возбуждайся так, для тебя это уже бесполезно, – хихикнула я, пытаясь разозлить его теперь как можно больше. Раз доводы к разуму не подействовали – выход был один – вызвать бурю, а потом и нужную информацию.
– Зато они и нор всех моих не знают, – продолжала провоцировать я его. – Я смогу спрятаться, только раззвоню повсюду, что жива. А ты куда денешься? Тебя видели врачи, медсестры, нянечки. Твои фотороботы появятся на всех перекрестках! А может и фотографии… Твоя медицинская карта… О тебе известно будет все – даже группа крови. А я спрячусь.
– Размечталась… Заказчик знает о тебе все.
– Не думаю… Назови мне имя. Ты мне говоришь имя заказчика, а я забываю о тебе… Тебя хоть милиция искать не будет, – я сделала попытку улыбнуться.
– Тебя сейчас убить, или ребят позвать? Заказчик ведь ждет, – он повернулся и двинулся к выходу.
– А вот это ты тут будешь залечивать?! – я вытащила припрятанный как последний аргумент скальпель и полоснула им по его рельефному заду. Кровь брызнула мне на пальцы, он взвыл.
– Дура, ты что ко мне прицепилась! – взревел он.
– Будешь хорошо себя вести, – вспомнила я его фразу, – я тебя отпущу.
И тут же пожалела, что не удержалась от дешевой кормежки самолюбия. Скальпель, по ходу, сыграл против меня. Если ты сам слаб и не владеешь приемами нападения и защиты, то лучше действовать без оружия, либо сразу убивать. Ахмед лишь сделал неуловимое движение, и хирургический инструмент оказался в его волосатых пальцах. Он обхватил меня за шею с виду ласково, но я почувствовала, как струйка крови побежала мне за пазуху.
– Сам решил во всем признаться?! И труп в доказательство? – как ни странно, мне удавалось сохранять спокойствие. – Молодец, удалец, облегчаешь работу милиции.
– Дура, – снова повторил он. – Быстро на выход.
– Посмотри налево… видишь? Девушка в регистратуре зорко наблюдает за нашим разговором. Уверена, она уже вызвала милицию. Вряд ли мне удалось держать скальпель так же незаметно, как тебе… да и кровь твоя уже на пол капает…
– Да не знаю я заказчика! – он опустил скальпель. Я с жадностью глотнула воздуха. Прием мой сработал. Такие наглядные доводы почему-то подействовали на него сразу. Что возьмешь с примитива, который понимает только очевидное. Сложно было бы Копернику доказать такому, что земля вертится вокруг солнца…
– Верю. Позвони тому, кто может знать, назначь встречу. Скажи адрес вашей студии.
– Она телефон крутит, твоя регистраторша. Здесь сейчас милиция будет.
– Выход один. Подойди к ней сам и попроси телефон позвонить. Звони, пока не поздно. Действуй!
Ахмед сделал лихорадочный шаг к регистраторше. Его пухлые губы расплылись в восточной улыбке.
– Девушка, дорогая, разреши позвонить, друзья не встретили.
– Я могу и охрану позвать, вы потише тут свои разборки устраивайте. У вас вон кровь сзади.
– Да, ерунда… Мне теперь такие пустяки не страшны… – он попытался засмеяться.
Он взял трубку из рук девушки и повернул аппарат к себе. Я тоже прижалась к трубке.
– Настеныш, дорогой, почему не встретили? – продолжал мурлыкать Ахмед, но уже в динамик телефона. – Поговорить нужно. Может мне пенсию хозяин выплачивать будет?
В трубке послышался смех.
– Встретиться надо, – сменил он тон. – Прямо сейчас, ты сможешь?
– Ну подъезжай к моему дому на Тушинскую. Я в Макдоналдс выйду, пожру заодно. Буду ждать тебя на улице, у входа, или за столиком, – она почти промычала это. Слова расплывались и как будто растекались в ее горле.
– Ты что там? Воробушком летаешь?
– Нет… у нас тут возникли обстоятельства… – она снова рассмеялась. – До встречи, дорогой. Ребята хотели уже ехать к тебе. Что-то долго ты в больнице провалялся… – трубка замолчала, и лишь короткие гудки говорили, что телефон технически исправен.
– Ах вот ты где, дорогуша, – врачиха показалась как-то слишком не вовремя. – Это он?
– Мы же договорились, – шепнул мне Ахмед на ухо.
– Нет… нет…
– Тебя на приключения тянет? Нам пора, – она оценивающе осмотрела Ахмеда.
– Минуточку, я сейчас.
– Все, что просила, я сделал. Настю ты запомнила?
Я кивнула.
– Больше ничего не знаю, – затараторил он, стараясь говорить как можно тише. – У меня только один телефон. Она может знать больше. Хотя… сомневаюсь. В группе у каждого один телефон. Хотя… Они – четверо – все очень дружны… Откуда заказчики берутся – спроси у Арсения.
– А Арсений кто? Хозяин? – мой вопрос повис в воздухе. Прикрыв разрезанный и кровоточащий зад курткой, он кинулся к дверям.
Я поплелась следом. Было совершенно ясно, что сам Ахмед на Тушинскую не поедет. Его там ждет не одна Настя.
– Халата лишнего нет у вас? – я залезла в больничную машину.
– Ну ты, барыня, мы что, ждать тебя должны? – врачиха поморщилась, но, приглядевшись ко мне, улыбнулась. – Что, нашла того, кого искала?
– Тетенька, раз вы такая добренькая, отвезите меня к Тушинской, и немедленно, и дайте мне ваш халат.
Она снова внимательно посмотрела на меня.
– А другого выхода нет? Может милицию позовем? Это вроде их дело.
– Вроде их. Но кто это им объяснит? У меня не получилось. Да и времени нет. Милиция даже не почесалась поискать его.
– Может раненого потревожить побоялись? – хихикнул шофер.
– Там подельники его должны подойти. А мне заказчик нужен. А эти спугнут всех – ничего не узнаем. Следователь меня за наркоманку принял.
– Ясно, хотя тут мы можем ему анализ твоей крови дать. Чтобы не было сомнений.
– Если человек уверен в том, что я вру, ему уже ничего не поможет. Он скажет, что у меня новые наркотики, которых вы даже и определить не можете.
– Тормозни-ка, – врачиха показала придорожную лужу. – Вот что.
Она вышла из машины. Я растерянно смотрела на нее.
– Дай свой жилет, – кивнула она шоферу. – И рубашку… тоже сними.
Шофер неохотно снял с себя одежду.
– Ничего, ничего, – скороговоркой пробормотала врачиха, увидев недовольную гримасу парня. – Не замерзнешь.
Она сдернула с сидения грязную просиженную тряпку неопределенного цвета и повертела ее в руках.
– На вот, надевай прямо поверх своей рубашки. А халат больничный сними, – она протянула мне вещи. – Сначала – конспирация. А то нам потом опять тебя штопать.
– Да кто меня узнает – без глаза. Волосы подберу, и все.
– Девочка, ты не знаешь, с кем имеешь дело. Никогда нельзя недооценивать болезнь. Лучшее лечение – это профилактика заболевания. Они же делали фильм… Кто знает – какая у них возможность запоминания… Да что я тебе объясняю! Ты же биолог…
Не замолкая, в каком—то яростном приступе разговорчивости, она помогала застегнуть мне чужую рубашку и жилет. Я растеряно натянула на себя мужские вещи. Короткая ночнушка нелепо торчала из-под клетчатой сорочки шофера.
Женщина присела на корточки у лужи и опустила руки в мокрую грязь, с прилипшим к ней тополиным пухом. Погрузив их полностью и вымазавшись основательно, она поднялась и стала вытирать их о шоферские шмотки.
Вопль протеста раздался из глубины кабины.
– Молчи, дорогой. Отстираем. Простая грязь. Главное, чтоб потом крови не было.
Она схватила тряпку и обвязала ее вокруг талии, сделав прочный узел.
– Вот так хорошо будет. Тряпку обмазывать не буду, – оценивающе оглядела она плоды своего труда. – Теперь волосы. Тут ты права. Они тебя по волосам могут узнать, – она сняла свою докторскую шапочку и тоже вымакала ее в грязи. В заключении всей операции просто вытерла руки о мое лицо.
– Отлично! – удовлетворенно бросила она. – Где тебя высадить, чушка?
– Во дворах напротив Макдоналдса, на Тушинской. А в больницу я уже сама доберусь. Пешком. Там два шага.
ГЛАВА 5
Потапенко сидел на подоконнике распахнутого настежь окна. Жара заставила его снять рубашку. Худенький, подростковый торс нелепо сочетался с круглыми, черными очками, привычно сидевшими на кончике носа. Он лениво жевал бутерброд с докторской колбасой и запивал его лимонадом. Это была маленькая стеклянная бутылка, такие продавались много лет назад и были заветной мечтой каждого, умевшего клянчить ребенка. «Буратино» – уверенно гласила надпись на этикетке. Тополиный пух, так внезапно открывший летнюю хмарь, нагло летел в окно, щекоча нос и облепляя сладкое горлышко бутылки. Потапенко сплюнул.