ХХL училка для (не) Послушника
Аглая Алая
ХХL училка для (не) Послушника
Пролог
– Отец, батюшка, можно вас так называть? – смотрит она мне в глаза, стоя передо мной на коленях, и я только молча киваю в ответ.
Скажу хоть слово, и, боюсь, голос меня выдаст.
Незаметно сглатываю. Надеюсь, она не увидела.
Так, моя вера крепка, моя вера крепка, – повторяю про себя как молитву.
Палиться мне как раз сейчас не очень-то и надо.
Выборы в губернаторы на носу…
Да откуда она взялась, мать её? Прости, Господи.
Мягкая, как волшебное облачко – только дотронься, и сам с ней вознесёшься на небеса.
Глазища огромные, в них – целый мир. Губы спелые, алые, брусничные. Так и надкусил бы. Щёчки – румяные. Как яблочки в нашем саду монастырском.
Ох, Господи, прости меня грешного!
Да что это за искушение-то Святого Антония такое на мою голову?! От всех ведь сует и благ мирских уехал. И соблазнов…
А ниже и взгляд боюсь опускать, что творится…
Смотрю перед собой. Взгляд упирается в икону Сергия Радонежского.
«Укрепи мой дух, преподобный», – еле слышно бормочу про себя.
– Что, батюшка, вы говорите? – заглядывает мне в глаза, как святому какому-то.
– Да, дочь моя. Называй меня, как тебе угодно. Господу нашему без разницы, – выдавливаю из себя. Стараюсь как можно торжественнее и солиднее, только голос всё ещё не слушается.
Хриплый. Низкий. Как у маньяка.
Сексуального. А не как у схимника Иоана, кем я сейчас и являюсь.
По стечению обстоятельств.
Надеюсь только, что она не заметила моё, мягко говоря, волнение. Которое укрепляет не только мой дух, как я сейчас с ужасом для тебя понимаю…
– Батюшка, хочу вас попросить совета, – продолжает она. – Можно, ведь?
– Говори, – гляжу на Сергия Радонежского, и прямо вижу осуждение в его взгляде.
Ну да, старик, тебе-то такие аппетитные феи не являлись, насколько мне известно. Всё медведи да волки дикие, с ним не забалуешь. А тут, когда передо мной такое…
– Я много слышала про вас. Про вашу схиму, – снова эти бездонные молящие глаза.
Да кого я обманываю?!
Там ведь не только глаза! Там ведь и тело! Не тело, а роскошь какая-то невообразимая!
Ох зря ты, голубушка, так передо мной на колени встала.
Господи, прости меня за мысли мои грешные! Надо будет потом Дмитрия попросить на меня епитимью наложить. Заслужил.
Или дров наколоть для трапезной на неделю… Стараюсь сосредоточиться мысленно на колке дров, да что-то пока-то не помогает.
Когда перед тобой такое богатство и красота. Взгляд у меня намётанный. Всё натур продукт. Мейд ин Раша, как говорится. Без всяких там ваших пестицидов и силиконов импортных.
Другие тёлки миллионы отваливают, чтобы такое себе сотворить, а тут мне сама в руки приплыла, рыбонька моя белотелая…
Тьфу, да о чём ты думаешь, Богдан! Точнее, схимник Иоанн.
Думай о дровах, Иоанн… Кстати, о топорах: делаю шаг назад, подальше от этой красотки. Чувствую, у меня тоже топор намечается.
– Так что ты хотела, дочь моя? – стараюсь спрашивать как можно строже. – Говори.
– Слышала я про вас, что вы чудеса веры и стойкости показываете, – смотрит на меня доверчиво.
Ага, показываю, как же. Ещё пять минут, и такое ей покажу. Надо поскорее убегать. А то несдобровать мне от глазищ-то этих.
И губ… И… Нет, лучше не думать об этом!
Тяжела как доля-то монашеская!
Что мне там Дмитрий говорил?! Пару месяцев перекантуешься, очистишься, заодно и рейтинг нарастишь… Перед выборной гонкой. Только тут как бы чего другого не нарастить…
– Хотела спросить совета у вас, батюшка, – продолжает эта краля королевская. – Как мне укрепить веру свою? Как в стяжательство не ударится? – как будто я не тот самый стяжатель-миллионер, который всю жизнь только и делал, что бабло рубил на всём, что горячо.
Ох как горячо.
– Молись, дочь моя, – смиренно отвечаю, голову вниз склонив. Лишь бы на неё не смотреть.
Снова гляжу на лик Сергия. Страдание во взоре. Ох, помоги мне, дружище!
– Я местная учительница. Из Архангельского. Начальных классов, – объясняет. – И мне здесь очень нравится, но… Мне предложили очень хорошее место в городе, понимаете? – доверчиво так смотрит на меня. – Там и возможности другие, конечно, не сельская школа, сами понимаете, батюшка… А здесь быт у меня не очень лёгкий, деревенский… Вот и мечусь я, не знаю, что выбрать.
Что?! Она собралась уехать? В город?!
И мысль о том, что я её могу больше не увидеть, больно бьёт по моему сознанию.
Хотя, пусть поскорее едет на все четыре стороны! Мне соблазнов поменьше! Мне они сейчас вообще ни к чему!
Ушёл от мира ведь, пара людей только близких знают, кто я и где.
– Это тебя нечистый искушает, дочь моя, – вдруг важно так произношу. Торжественно.
Словно сам я чистый, как стёклышко.
Тоже мне, святой нашёлся.
Забыл, что ли, за что сюда загремел!
– Все мы слабые и грешные. Помни, что служа убогим да сирым, ты служишь Господу Богу нашему, как и он нам служил, – крещу её, а сам глазки в небушко устремил.
Дух свой укрепляю.
– Выбирай, что тебе важнее. Богатство, комфорт или царствие небесное? – рассуждаю так важно.
Философ-богослов. Тоже мне.
– Молись, дочь моя. И пусть Бог подскажет тебе ответ в твоём сердце.
– Спасибо, отец, – смотрит на меня, улыбается.
Всё лицо её светом неземным озаряется. Как солнышко весеннее. Смотрю, налюбоваться на неё не могу.
Солнышко моё…
Так, возьми себя в руки!
– Как звать тебя, дочь моя? – спрашиваю так ласково.
– Любовь, батюшка, – встаёт с колен, отряхивается.
Мягкая девочка моя. Любовь. Любушка моя…
– Спасибо, вы мне помогли. Я подумаю. И помолюсь, – идёт уже к выходу, а я бегом во двор монастырский бегу.
Дров наколоть. На неделю. На месяц! На год, мать его!
1
Богдан, за три месяца до этого
Ну что, я король. Красава. Смотрю на этот огромный город, расстилающийся под окнами моего офиса, и знаю, что он принадлежит мне. Лёг под меня. Прогнулся. Он – мой. Весь мир – мой.
«Брат мой, спасибо за твоё щедрое пожертвование на храм», – читаю сообщение от своего старшего брата Димки. Усмехаюсь.
«Я по-прежнему жду тебя в свою скромную обитель. Господь Бог ждёт тебя. Я знаю, какие соблазны окружают тебя, и знай – всё это суета мирская, пустое, не стоит и гроша. Приезжай, брат мой, отдохни в нашем монастыре. Приведи душу и мысли в порядок…»
Ну вот, опять началась его любимая проповедь: окстись, отрекись, перекрестись. Скукота…
Как он мог вообще уйти от этого мира, от этого всего в свой монастырь? От всех этих восхитительных соблазнов и суеты? Клёвой суеты? Когда весь мир у тебя на ладони.
Кстати, о соблазнах…
– Богдан Викторович, китайцы уже будут через десять минут, только что звонили, – заглядывает в кабинет моя секретарша Ниночка.
Сочная такая, аппетитная. Не зря я её на работу взял. По корме выбирал. Ну и по выдающемуся килю, конечно…
– Десять минут, говоришь? – растягиваю я губы в улыбке, и Ниночка радостно и с готовностью запрыгивает ко мне в кабинет, закрывает дверь на ключик и приближается ко мне своей кошачьей походкой.
– Я всё успею, Богдан Викторович, – уже стягивает она с себя свой пиджачок, под которым…
Ну я же не виноват, что так действую на женщин… Ммм…
– Добрый день, друзья, – энергично приветствую я своих партнёров из Поднебесной, уверенной походкой заходя в свою лухари-переговорную.
Надеюсь, они поразятся моему богатству и роскоши. Ну и тонкому вкусу, конечно же. Хотя за вкус у меня отвечают итальянские дизайнеры, которым я отваливаю просто неприличное бабло. Главное – ослепить своего партнёра, показать, что ты король, властелин мира, и он уже твой. Послушный и ласковый, как котёнок.
Все хотят быть в тени сильного мощного дуба, чем одиноко стоять под проливными дождями и ураганными ветрами рядом с такими же хилыми неудачниками, как они.
Хочешь быть самым крутым – будь рядом с крутыми. Первое правило любого бизнеса.
А потом, когда станешь достаточно крутым, ты их сможешь порвать. Подмять под себя. Ты же альфач. Закон стаи, ничего личного.
Кто-то считает меня выскочкой и плебеем, но мне насрать на их жалкое мнение. Тупая злобная зависть. Я ведь не родился в норковых пелёнках, как почти девяносто процентов нашего бизнеса: каждый кусок этой гигантской туши я урвал сам, своими собственными зубами, и не собираюсь никому ничего уступать.
И даже этим китайцам. Но они об этом пока и не подозревают.
– Ниночка, распорядитесь подать гостям чай, пожалуйста, – киваю я своей секретарше, и она плотоядно улыбается твоими пухлыми накачанными губками, которыми только что вытворяла такое…
– Всё готово, Богдан Викторович, – распахивает она двери, и три китаянки в национальных шёлковых кимоно вносят на фарфоровых старинных подносах всё для чая.
– Надеюсь, господа, вам понравится мой скромный выбор, – растягиваю я губы в сдержанной улыбке, и добавляю, как бы невзначай название чая: Дуюнь Маоцзянь.
Который я купил, отстегнув три ляма за сраную пачку. Точнее, я распорядился купить его на аукционе для таких же придурков-любителей изысканных чаёв, как этот самый президент Гунь-всунь-хрень Лимитед, который сейчас изумлённо дёрнул бровью, когда переводчик объявил ему, что именно им подают.
А я ведь изучил его привычки заранее. Я не жалею денег на пыль в глаза. Потому что они мне все вернутся в тысячекратном размере. И это второе правило ведения бизнеса.
Китаяночки изящными пальчиками разливают напиток по фарфоровым чашечкам, и я вижу, какие пылкие взгляды искоса бросают на них мои партнёры. И их президент Гунь-всунь-хрень Лимитед. Знаю, как он любит таких девочек. Которых я нанял в лучшем эскорт-агентстве. Которые сейчас все сплошь переименовали в модельные, но от этого их суть не изменилась. Любая красотка – за разумную цену.
Всё в этом мире можно купить. Абсолютно всё. Главное, назвать правильную цену.
И это третье правило ведения бизнеса от Богдана Преображенского.
– Ну что же, мои дорогие друзья, – пылко произношу я спустя всего лишь какой-то час, когда контракт, по которому я стану богаче ещё на полмиллиарда долларов, подписан. – А теперь предлагаю немного отметить нашу с вами сделку и будущую плодотворную работу, – широким жестом обвожу я весь этот пылающий в лучах закатного солнца город за своей спиной.
Весь мир за собой.
И я раскошелился. Тем более, они же мне эти деньги и принесли на блюдечке с золотой каёмочкой.
Мою дорогую делегацию прямо на вертолёте везут в загородную резиденцию, бывший особняк графа Трубецкого, где их ждут уже девочки, вино и ледяная водка. Пусть отдохнут по-нашему, по-русски.
И пока мои дорогие гости напиваются до поросячьего визга и вытворяют разные непотребства, я спокойно попиваю в уголке тот самый чай за три ляма, и моя рука сама тянется к мобильному.
И я сам себя ненавижу, когда в очередной миллиардный раз захожу на её страничку. Смотрю на улыбающееся, такое любимое и родное лицо из юности, которое сейчас счастливо смотрит на кого-то, но не на меня. Стоит с двумя детишками в обнимку, и я понимаю, что за кадром – он. На кого она меня променяла когда-то. На кого похожи её дети.
Повелась на его богатство и власть. Она же не верила, что я стану ещё богаче и могущественнее.
И я с горечью понимаю, что всё, чего я достиг в этой жизни, я делал ради неё. Ради той, которая в меня так и не поверила. Лишь бы доказать ей, что я всё могу.
И я в очередной раз нажимаю кнопку «заблокировать пользователя», хотя знаю, что снова зайду в её профиль через месяц. После очередной судьбоносной сделки, от которой я стану ещё круче и богаче.
Но скоро выборы. И я не сомневаюсь, что когда я стану губернатором, тогда она точно поймёт, что потеряла. Потому что я потерял её давно. Навсегда.
И не собираюсь возвращать.
И я оставляю своих дорогих нажравшихся в стельку гостей на попечение самых элитных девочек, а сам отправляюсь на свидание.
Кто там у меня сегодня по расписанию? Елена… Прекрасно. Елена Прекрасная.
Отель «Шервуд».
2
Богдан, за три месяца до этого
– Ты вообще каким местом думал?! – орёт на меня мой пиар-директор и по совместительству лучший друг Миша. – Хотя нет, не отвечай, я прекрасно знаю, каким именно. Ты вообще о чём-то ещё можешь думать? – нависает он надо мной.
– А зачем? – криво усмехаюсь я, но он так грозно сверкает на меня своими глазами, что я вовремя затыкаюсь.
Мишаня в гневе страшен. Со школы с ним вместе. И всё, что касается связей с общественностью и пиара он – уровень «Бог». Это он ходил и договаривался на стрелки. Ещё тогда у него начал проявляться талант. Молоток.
Поэтому я не мог не нанять его своим пиар-директором, как только моя империя начала набирать обороты.
И вот теперь я, по всей видимости, всё просрал.
– Ты вообще можешь баб выбирать нормально? – снова кипятится он. – У тебя столько возможностей, выбирай любую. Так нет, тебя ведь почему-то на замужних тянет! У них что там, мёдом намазано? – выкрикивает он, и я с непониманием смотрю на него.
Мёдом… Хм… Надо подумать.
– Да у тебя проблемы! Тебе не-то что к психологу, к психиатру надо! – снова начинает заводиться Мишаня.
– Да я что, виноват, – начинаю оправдываться я перед ним, как пятнадцатилетний пацан. – Я их и не выбираю-то особо. Они сами на меня прыгают. Что мне теперь, отмахиваться что ли от них? Отбиваться? Я же мужчина, – объясняю я Михе, и он понемногу начинает успокаиваться.
Вижу, как в голове у него заработали шестерёнки. Начал обдумывать свою очередную многоходовочку.
С ним точно не пропаду, сейчас родит что-нибудь гениальное.
– Послушай, мне на самом деле плевать, кто они, – уже примирительно объясняет мой кореш. – Просто кто знал, что муж у этой самой Елены Задворской…
– Никак волшебник? – криво усмехаюсь я, но снова затыкаюсь под грозным взглядом Михи.
– Он действующий министр, понимаешь ли. Не последнее лицо, сам должен соображать. Приближённый. Ты думаешь, ему понравилось, что ты наставил ему рога?
– Да если бы я знал, – хмыкаю я. – Она же мне паспорт не показывала. А я и не спрашивал, – снова начинаю я оправдываться. – Вижу, что не против. Нравится ей всё. Устраивает. Ну я и хотел просто сделать женщине приятное, ничего плохого.
– Молодец. Доставил удовольствие. Если этот материал уйдёт дальше, то можешь ставить крест на всех своих планах на губернаторское кресло. И кстати, на развитие бизнеса тоже. Никаких крупных контрактов. Уж тем более правительственных. Будешь сидеть пельмешки свои замороженные продавать, и хватит с тебя, – аж покрылся испариной Мишаня. – Единственное, что пока тебя спасает от мегаскандала, так это то, что мужу, как ты понимаешь, тоже свои рога светить не хочется. Но наказать он тебя сильно сможет. Очень сильно…
– И что теперь нам делать предлагаешь? – смотрю я на своего друга с надеждой.
Я в него верю. И не из таких ситуаций выпутывались.
– Слушай, а как там наш отец Дмитрий поживает? – вдруг озаряет его нахмуренное лицо свет мысли.
– Да как всегда. Философствует да занудствует. Всё в гости к себе зазывает. Свежим воздухом подышать…
– Ну так это же просто прекрасно! – вдруг расплывается Мишанино лицо в лучезарной улыбке.
– Чего прекрасного? – он меня пугает.
– Вот и поедешь в его как там… – открывает он уже свой рабочий планшет и уточнят, – о, Спасо-Успенский монастырь Сергия Радонежского. Чудненько. Благостно. Лепота.
– Эээ, ты чего! – я уже беспокоюсь не на шутку. – Я тебе что, благородная девица? Царевна Марфа, чтобы меня в монастырь заточать?!
– Успокойся, – подходит к моему столу Мишаня и нажимает на кнопочку на телефоне: – Ниночка, принесите чаю, пожалуйста, Богдану Викторовичу. Да, с мелиссой. И с молочком. Да. – Ну так вот, – снова оборачивается он ко мне. – Прекрасный пиар-повод. Я сейчас подготовлю пресс-релиз. Медиамагнат и олигарх Преображенский решил удалиться от мирской суеты, приобщиться к церкви, Богу, подумать о вечном. Грехи свои отмолить. Да тебя потом ещё больше любить станут. Воцерковленного-то, – усмехается он мне. – Ничего с тобой не случится, поживёшь там полгодика…
– Полгода?! – не верю я свои ушам. – Какие, на хрен, полгода?! Да без меня тут всё развалится!
– Да ничего тут не развалится, – усмехается Мишаня, поглядывая на Ниночку, которая, пятясь своим аппетитным задом вперёд, чтобы мы сумели получше разглядеть его, завозит в кабинет столик на колёсиках.
С чаем с мелиссой, мать его.
– Вам с сахаром, Богдан Викторович? Молочком? – ласково курлычет она, игриво поглядывая на меня из-под своих наращённых ресничек.
– Как обычно. С молоком, – устало плюхаюсь я в кресло, с тоской провожая взглядом её аппетитные булочки. – Ну я понимаю ещё месяц, – плаксиво пытаюсь я выиграть себе хотя бы ещё некоторое время.
– Да что я, не знаю, что ли, чего ты тут так оставить боишься, – проницательно смотрит на меня мой лучший друг. – Заодно и отдохнёшь. Не мальчик уже по девкам так прыгать. И ничего тут без тебя не развалится. Сколько дармоедов развёл: весь бизнес-центр ими забит. Вот пусть и поработают на тебя в кои веки, – отпивает он горячий чай. – А мы тут тебе между тем и невесту подберём как раз…
– Какую, на фиг, ещё невесту?! – выливается у меня изо рта обратно чай.
– Ну а как же, остепениться тебе надо, батенька. Как-никак будущий губернатор. Слуга народа. Образец для подражания. А у нас какой сейчас курс у государства?! Правильно, – кивает он сам себе. – Укрепление семьи! И традиционных ценностей, – удовлетворённо заканчивает он свою речь.
И я чувствую, что окончательно попал. На шесть месяцев. Как небольшой срок.
И мой Мишаня не слезет с меня, пока я его не отмотаю полностью. С прилежанием и усердием.
Как и полагается будущему губернатору и послушнику. Или как там они у них называются…
3
Люба, за два месяца до этого
– Задворский, очень плохо, два, – устало возвращаю своему «любимому» ученику тетрадь, подхожу к его столу, и вижу, как он кладёт свою огромную ладонь сверху на мою руку с сочинением по литературе.
Сверлит меня своим нездоровым недетским взглядом.
Да куда уж там, детским, всё-таки восемнадцать годков уже стукнула как никак! Самый настоящий недоросль.
Крупный, здоровый. На своей машине в школу приезжает. Сам, за рулём.
Отец ему подарил.
Все девчонки от него в классе млеют. Точнее, не только от него, а от денежек его папаши.
– Любовь Ивановна, опять два? – с насмешкой изгибает свою верхнюю губу под ещё редкой порослью пробивающихся усов.
Тьфу!
– А может быть, вы со мной индивидуально позанимаетесь? Я хорошо заплачу, – не отпускает мою руку, вцепился в неё, гадёныш, поглаживает.
И хотя я придерживаюсь очень прогрессивных взглядов в воспитании и образовании детей, но когда я общаюсь с этим испорченным мажором, я очень жалею, что мне нельзя ему всыпать по пятое число.
Розгами.
А потом на горох. В угол. На колени.
– Отпусти мою руку, пожалуйста, – стараюсь как можно спокойнее произнести я. – Ты прекрасно знаешь, что я не даю частных уроков. Но могу порекомендовать хороших репетиторов и побольше читать. Русскую классическую литературу в том числе. Там как раз всё уже сказано и написано до нас.
– А я и читал, – ржёт, нагло смотрит мне в глаза, пока я наконец-то выдёргиваю свою ладонь из его потной руки. – «Анну Каренину»! Только она плохо кончила! – сверлит меня своим взглядом.
Цокает языком, в упор рассматривая мою пышную грудь под строгим коричневым платьем.
– А вы как кончаете, Любовь Ивановна? – продолжает издеваться этот великовозрастный испорченный мудень под смешки остального класса, и мне хочется заплакать и выбежать из комнаты.
Но я не доставлю этому придурку такого удовольствия. В конце концов, кто из нас двоих здесь взрослая самодостаточная женщина?
И я, совершенно спокойно отвечаю:
– Я рада, Егор, что ты прочитал «Анну Каренину». Весьма похвально. Тем более, она не входит в школьную программу. Я и вправду горжусь тобой. Предлагаю тебе исправить двойку и написать доклад по этому великому роману. К следующему уроку. А он у нас как раз завтра. Ну как тебе?
И теперь я слышу хохот его дружков за спиной, которые так подвержены дурному влиянию.
Но они же всего лишь дети. И не мне с ними тягаться.
Усаживаюсь за свой учительский стол и продолжаю урок.
И ловлю на себе недобрый тяжёлый взгляд Задворского.
Ну ничего, сделает доклад, исправит двойку.
Хотя я, конечно же, не сомневаюсь, что его папаша депутат или кто он там, всё уладит с аттестатом и оценками. Но всё равно я хоть что-то вложу в эти головы в их последний год в школе.
– Подвезти? – я не с первого раза слышу, что меня кто-то зовёт.
Иду по тёмной улице: сегодня я опять готовилась к завтрашним урокам чуть дольше обычного, и в школе уже отзвенели все звонки и погасли огни. Я не сразу понимаю, что иду по тёмной неосвещённой улице: всё размышляла про себя над судьбами Сони Мармеладовой и Настасьи Филипповны. Любил всё-таки наш великий классик Достоевский заставить женщин страдать!
Как это несправедливо.
А так, если подумать, что изменилось с тех пор?
– Подвезти? – прерывает мои думы о великом наглый голос, и я оборачиваюсь на него.
Ах, ну конечно же! Ну кто это ещё может быть!
– Егор, спасибо, я дойду пешком. Мне тут недалеко, – стараюсь отвечать как можно более нейтральным голосом.
Я же профессионал. Педагог.
А он всего лишь испорченный мальчишка. Не более того.
Но он уже ставит свою алую спортивную машину на аварийку и выпрыгивает из неё.
Интересно, сколько такая стоит? Наверное, пять лет моей работы в школе… Если не больше, конечно.
– Любовь Ивановна, не обижайте меня, – преграждает мне путь. – Я за вами от самой школы ехал. Хотел вот любимой учительнице приятное сделать, – стоит, нависает надо мной, как скала.
– Егор, спасибо, я очень ценю, но я сказала, что мне недалеко. Я дойду сама, – смотрю на него строго сквозь свои очки.
И чувствую, как у меня немного дрожат коленки.
Оглядываюсь по сторонам в надежде на прохожих, и понимаю, что мы в этом переулке совсем одни.
– А я вот тут читал. К докладу готовился, – делает шаг вперёд Егор, и теперь он совсем близко от меня. – Хотел вот вам рассказать…
– Замечательно. Завтра на уроке и расскажешь, – делаю я шаг назад, но Егор хватает меня за руку и резко притягивает к себе, срывает с меня очки и хрипло шепчет:
– А я хочу сейчас, – и тут я чувствую, как что-то совсем недетское и твёрдое упирается мне прямо в живот.
– Немедленно отпусти меня! – пытаюсь я вырваться из его медвежьих лап, но он лишь ещё сильнее прижимает меня к себе.
– А я вот прочитал тут «Пятьдесят оттенков серого», – хрипло бормочет он мне на ухо, пока его рука уже ползёт мне… Под блузку! – Ты просто зачётная милфа, давно хочу тебя… – бормочет он, и тут морок спадает с меня.
Да что это за дурное воспитание?! Что он себе позволяет?!
И я решительно сжимаю кулак. С зажатым в нём…
– Что вы делаете… – пищит неестественно высоким голоском дрянной мальчишка, пока я со всей силы выкручиваю его ещё неокрепшие тестикулы.
– Я тебе не милфа, Егор, – строго выговариваю я. – А Любовь Ивановна!
– Хорошо, хорошо, только отпусти меня!
– Отпустите. Любовь Ивановна. Пожалуйста. Повтори, – строго произношу я.
И продолжаю выкручивать его до конца.
– Отпустите, пожалуйста, Любовь Ивановна! – уже со слезами на глазах просит этот испорченный гад.
– Я больше так не буду, – подсказываю я ему.
– Я больше так не буду, – уже навзрыд просит он.
– Хорошо, Егор, жду твой доклад завтра, – отпускаю я его наконец, и поправляю на себе с достоинством одежду и очки.
– Я это так не оставляю, – слышу я его злобное шипение за спиной и визг тормозов, когда он срывается с места.
Я бы на месте его родителей проследила бы за его манерой вождения. Мальчик слишком импульсивен. Это опасно.
4
Люба, за два месяца до этого
– Это просто недопустимо! Мы вам обещаем, что все виновные будут привлечены к ответственности! Я вам гарантирую, что в отношении Любовь Ивановны будет применено дисциплинарное взыскание! – распекается мой директор, а точнее, директор школы Иван Иваныч, перед вальяжно развалившимся перед ним в кресле Задворским-старшим.
А точнее, папашей-депутатом Егора, или кто она там ещё.