Сломанные вещи. Часть 4 из 4

Закатив глаза, Голос-в-голове выдаёт скучающим тоном: Ха-ха. Давай ты хотя бы мне не будешь врать? Ты всего лишь похотливая сучка без мозгов.

Я раздражённо повторяю: Дело не только в этом! С ним интересно. Мне нравится его чувство юмора. Конечно, если бы он выглядел по-другому, я бы меньше была заинтересована… Но это вообще-то у всех так! И хватит меня обвинять! Сколько есть людей – хороших, достойных – у которых не складываются отношения с кем-то из-за внешности. Так что не одна я придаю этому значение. И да, он мне очень нравится, но хватит пинать меня по этому поводу!

Неожиданно Голос-в-голове, вместо того чтобы опровергать мои слова и давить обвинениями, ухмыляется довольно: Отлично, малышка, запомни эту злость. Хватит терпеть! Иди и сделай! Ты ведь обещала, в конце концов.

Вот и ворота нашего особняка. А я – в самом деле – выхожу из машины уже не в слезах, трясясь от страха перед всем миром, а с уверенностью в себе. Пусть у меня мало сил и возможностей, но я всё равно буду бороться. Я обещала Дэну. Он верил, что я смогу. Значит, я смогу.

Отец бросает:

– Иди в южную столовую, пусть кухарка что-нибудь подаст. Через двадцать минут поднимайся в мой кабинет.

Дом, который я знаю наизусть, даже на ощупь. Провожу пальцами по лакированным деревянным панелям стен. Успокаивающий запах детства. Жаль только, что детство закончилось слишком быстро – когда я поняла, что мама умерла из-за меня, отец ненавидит меня за это, а гувернантка играет в игры не потому, что ей хочется, а ради зарплаты. Так что с игр я перешла на чтение – чтобы не навязываться ей и никому не мешать. Книги были прекрасны, они рассказывали столько странных и чарующих историй… О путешествиях в далёкие страны, где не бывает снега и долгих зимних ночей. О людях, которые давным-давно, до изобретения нашего привычного быстрого и лёгкого синтезирования, создавали краски из природных материалов и умудрялись без современных инструментов, на глаз, творить огромные фрески – столь прекрасные, что даже не верится. Я удивлялась всем этим чудесам, которые происходили с другими, и грустила, что они никогда не произойдут со мной. Почему я так решила, откуда взяла эти мысли? Что у меня нет таких способностей, как у других, и нет необходимой силы воли, или сообразительности, или обаяния, или что там нужно ещё, чтобы начать приключение и довести его до успешного финала. Что мне не стоит даже пытаться. Что за тупая идея?!

В южной столовой – новый обеденный стол. Странное ощущение. Как будто машина времени сломалась и занесла меня в альтернативное прошлое. Я-то надеялась вернуться в тёплую память детства, но этот стол торчит посреди комнаты как раздражающее напоминание о том, что всё ушло безвозвратно.

Кухарке приходится объяснять, что я – дочь господина судьи, госпожа Александэр. В итоге она всё-таки подаёт закуски и кувшин с молочным коктейлем, но поглядывает на меня настороженно, словно ждёт, что я вот-вот убегу с серебряным сервизом.

В детстве я обожала бутерброды с ветчиной, но они были другие, чем эти. Тогдашняя кухарка, Анна, делала какой-то особенный соус. Помню его вкус, но не знаю названия – тогда, конечно, не спрашивала, а теперь уже никак не выяснить. Грустно. Я бы хотела попробовать те бутерброды ещё хотя бы раз.

Жевание помогает думать, и в памяти вдруг всплывает тот человек, следивший за мной пару недель назад. Из-за вчерашних эмоций и сегодняшней паники всё вылетело из головы, но теперь я вспомнила про него. Это наверняка связано с похищением. Зацепка! С другой стороны, она никуда не ведёт, про того человека ничего не известно. Мой энтузиазм сдувается до состояния дряблого и сморщенного воздушного шарика. Ладно, всё равно стоит рассказать отцу, вдруг поможет.

Под дверью кабинета я оказываюсь через семнадцать минут. Беспокойство требует зайти поскорее, начать что-то делать, решать проблему, но я послушно останавливаюсь, лишь сверлю дверь жадным взглядом. Массивная, тёмного дерева. Руки чешутся постучать. Но отца раздражают непунктуальные люди.

Неожиданно Голос-в-голове говорит: Хватит ходить по струнке и бояться. Ты же знаешь, он всё равно найдёт, к чему придраться.

И правда. Подумаешь, каких-то полторы минуты!

Торопливой дробью стучу в дверь, захожу.

Этот кабинет не менялся никогда. Каким я помню его с раннего детства, такой же и сейчас. Повсюду строгое тёмное дерево, бордовый, коричневый, серый, чёрные детали. Прямые линии, прямые углы. Каждый предмет занимает собственное, выверенное чуть ли не по линейке, место. Справа – монументальный стол, за которым восседает отец. Поднимает на меня взгляд от экрана компьютера, указывает на пару бордовых кресел перед столом.

Раз он занят, я успею осмотреться. Вспомнить. На ближней стене слева – огромная карта. Греция, Македония, походы Александра. В детстве я обожала сидеть перед ней, на этом мягком тёмно-красном ковре. Часами разглядывала миниатюрные изображения городов, где внутри зубчатых стен одни маленькие человечки несут на городской рынок корзины с фруктами, другие сидят перед ткацкими станками… На полях пасут овечек, в море плывут корабли, маяки освещают путь, караваны идут по торговым путям… Здесь, в реальном мире, прошли годы, я выросла, а эти человечки так и живут своей прекрасной нарисованной жизнью. Армии Александра по-прежнему идут к своей цели, не зная, что их царь уже несколько тысяч лет как умер.

Оторвавшись от карты, обхожу комнату дальше по часовой стрелке. Коллекционные мечи – в детстве я воспринимала их как должное, но сейчас задумываюсь. Кажется, отцу не интересно оружие, тогда зачем они здесь? Потому что так принято? Небольшие картины маслом, пейзажи. Много фотографий. Половина – господин судья на знаковых мероприятиях, с важными людьми. Другая связана с фондом «Счастливое детство», отец в окружении детей. Я прекрасно помню, что изображено на каждой. Вот он вручает мальчику большую коробку с вертолётом, а на заднем плане – две девочки с мягкими игрушками и корзинками конфет. Вот строит малышам башню из кубиков. Этому неловко улыбающемуся мальчику оплатил восстановление руки. Этой серьёзной девочке, ослепшей после аварии, – глаза из искусственной органики. На всех фотографиях фонда отец улыбается счастливо, будто сам получил долгожданный подарок. Не помню, чтобы он улыбался так со мной. И моих фотографий нет – ни на этой стене, нигде.

В дальнем углу комнаты – напольные часы, метра два, выше меня. Окна с тяжёлыми бордовыми портьерами. Выглядываю, но снаружи ничего интересного. Мокрый зимний пейзаж, появилось несколько новых кустарников, а старую скамейку убрали.

Вернувшись к столу, опускаюсь в правое кресло. Неожиданно в голову приходит мысль – я выбрала его потому, что ближе к двери, можно убежать. Нервно ухмыляюсь. Да, годы идут, а мой страх не желает уменьшаться.

– Что там?

– Всё в порядке.

Отец не отрывается от своего занятия, голос уверенный, однако я всем телом чувствую, что за его словами есть какое-то «но» – оно так и повисло в воздухе. За годы, проведённые в этом доме, я научилась буквально кожей чувствовать малейшее изменение атмосферы: кто-то не согласен с собеседником, кто-то раздражён допущенной бестактностью, кто-то знает больше, чем говорит.

– Что не так?

Он смотрит мельком и тут же возвращается к экрану.

– Алетейя, пожалуйста, будь благоразумной. На данный момент точно неизвестно, в каком состоянии твой робот. Может быть выключен, а может, повреждён. Но! – ожидая моей легко предсказуемой реакции, отец вперяет в меня твёрдый немигающий взгляд. – Ты не имеешь права причинить мне вред на том основании, что посторонний человек повредил твою вещь. Я не имею к этому отношения.

Как ни странно, я почти ничего не чувствую. Разве что желание вернуться на кухню и выпить чего-нибудь покрепче. И тогда я всё смогу выдержать.

– Я это понимаю. Сделка прежняя: ты помогаешь вернуть робота в том состоянии, в каком он находится сейчас, я отдаю данные. Есть конкретный план?

– Он позвонит, – отец смотрит мне за спину, на большие часы, – в час. Первый звонок мы отследили с радиусом несколько километров, второй должен дать точное местоположение. Однако это наверняка будет улица или общественное заведение… Постарайся подумать. Кто это может быть. Это очень поможет.

– Кстати об этом. Пару недель назад ты посылал кого-нибудь следить за мной?

Отец даже не смотрит на меня, прищурившись в экран.

– Нет.

Врёт?

– Посмотри на меня. Наёмник или бывший военный, следил на улице и за квартирой.

Он поднимает укоризненный взгляд.

– Алетейя, ты мешаешь работать. Я сказал, нет. Это даёт что-нибудь? Ты выяснила, кто он?

Качаю головой. Отец сразу забывает обо мне, словно и не ждал ничего полезного.

Проклятье, почему тогда мы с Сином не обсудили разные варианты? Я выбрала самый простой, на том и успокоилась. А теперь, когда времени мало, нужно лихорадочно думать. Вариант с армией отметаю сразу, у них есть власть и ресурсы сделать это официально. Значит, всё же кто-то из «Психушки»? Полагаю, шантаж им привычен. Но почему Син? Попал под руку? Однако захватить его непросто, вряд ли можно сделать это случайно. Они должны были знать, кто он такой… От неожиданной мысли я давлюсь вдохом, и отец сразу поднимает взгляд.

– Я знаю одного человека. Он… может быть в курсе. Живёт на Биржевом. Марк Силан.

Отец набирает имя, несколько мгновений – и на его лице появляется выражение «вы, должно быть, шутите». Поворачивает ко мне экран с фотографией Силана в военном мундире на фоне флага.

– Может, пора и меня ввести в курс дела? Что это за робот, от кого конкретно ты его получила?

Сжимаю губы. Рассказывать правду отцу всегда было опасно, при случае он непременно использует её против меня. Но сейчас мы вроде как заодно.

– Его не украли, он сам сбежал. И я его нашла. Экспериментальная модель, может действовать по собственной инициативе.

Отца не так-то легко удивить, но тут его лицо вытягивается.

– То есть, – он тянет шокировано, – это не просто украденное армейское имущество. Секретная программа, так? Алетейя, это же госизмена.

Я вскидываю подбородок, легкомысленно пожимаю плечами.

– Тем больше стимул вернуть его.

Он переводит дыхание.

– Теперь понятно, почему сумма такова. И ты… осознавая всё это, требуешь вернуть тебе этого робота как ни в чём не бывало?

Боги, в таком контексте я реально выгляжу неадекватной и тупой до предела. Изначально вся эта затея с роботом – инфантильная глупость наивной девчонки. Но сейчас кто поможет Сину, если не дурная на всю голову я? Так что я смотрю в глаза отцу, притворяясь, что считаю себя правой.

– Именно.

Смотрим друг на друга.

Смотрим.

– Когда эта история закончится, мы прекратим всякое общение. Если что-то всплывёт, я скажу, что ты меня обманула, ввела в заблуждение и я не имел ни малейшего понятия о реальной ситуации. Я не буду помогать тебе никоим образом. Ни оплачивать адвоката, ничего.

Не то чтобы я рассчитывала на его помощь, но всегда в глубине теплится надежда – что близкие поймут тебя и твои чувства, хоть как-то поддержат, хотя бы не будут осуждать… Даже если знаешь, что этого не будет, всё равно надеешься, и слышать очередной отказ тяжело.

– Я согласна.

Отец разглядывает меня, словно не веря, что я действительно осознаю ситуацию, затем кивает.

– Подожди за дверью.

Коридор – тридцать шесть шагов. Подошвы утопают в мягком вишнёвом ковре, это приятное ощущение расслабляет.

Из кабинета доносится приглушённый голос отца. Хорошо, когда в случае проблем можно кому-то позвонить. У меня вот никого нет.

Надеюсь, это действительно Силан. Но почему я? Что его так зацепило? Оскорбился, что я проигнорировала его чары и сбежала? Решил всё же дожать меня, чтобы соблазнить и выйти на судью в комплекте с партией демократов? Зачем только я болтала про всё это, будто и правда имею вес! А там выяснилось, что я зарегистрирована в Городе, в подозрительно дешёвой квартире, наверняка проворачиваю там сомнительные дела… Силан послал человека проследить, того кто-то «уронил» с пожарной лестницы, это обратило их внимание на таинственного охранника… Боги милостивые, насколько нужно быть невезучей, чтобы за мной начали следить именно Силан и его люди – те, кто могли узнать внешность Сина!

Интересно, сколько этих людей? Марк – бывший военный, насколько он хорош? Мог устроить похищение в одиночку? Эдакий коммандо с кучей крутых модификаций? Да нет, вряд ли, на том вечере он выглядел как изнеженный красавчик, предпочитающий женские постели окопам. С другой стороны, если зарабатываешь шантажом – чем меньше людей в курсе, тем надёжнее.

Рядом с дверью кабинета загорается жёлтый фонарь. Приглашение зайти.

Я возвращаюсь в то же, ближайшее к двери, кресло.

Отец выглядит расслабленным, даже довольным.

– Многообещающий след. Родители господина Силана – серебряные, живут весьма скромно. Сам он официальной работы не имеет, при этом не ограничивает себя в тратах. Квартира на Биржевом проспекте – не единственная его недвижимость, есть ещё загородный дом, подарок одной дамы. Конечно, она может себе это позволить, но даже за очень, кхм, качественные услуги дома не дарят. Три дорогих автомобиля за последние пять лет – тоже подарки. Один от жены банкира, два от жён чиновников мэра.

– Думаешь, он их всех шантажировал? Это… экстравагантно.

– Однако не удивительно. Этот человек, – отец бросает взгляд на часы, – скоро позвонит. Есть ли у тебя ещё варианты, кроме Марка Силана? Пожалуйста, сосредоточься.

Несмотря на последние слова, мои мысли скачут во все стороны, в итоге качаю головой. Торопливо добавляю:

– Спроси, что конкретно он сделал с роботом. В каком он состоянии.

Отец рассеянно кивает.

– Во время звонка ты должна молчать. Надеюсь, это понятно. А пока можешь помолиться о том, чтобы это действительно оказался Силан, – и он углубляется в чтение.

А я от беспокойства вскакиваю, сбегаю в конец комнаты, топчусь туда-сюда, время от времени останавливаюсь перед фотографиями, хотя на самом деле едва замечаю их.

Звонок!

Замираю, неловко растопырив пальцы, почти не дышу. Отец включает громкую связь.

– Господин судья, полагаю, вы убедились в моих словах.

Мужской голос звучит знакомо – преобразован популярной программой для синтеза речи, используемой в кафе и магазинах.

Отец отвечает уверенно, даже легкомысленно:

– Я убедился лишь в том, что у моей дочери есть некоторое имущество, подходящее под ваше описание.

– Этот робот указан в официальных документах государственной армии как объявленный в розыск.

Не могу отделаться от ощущения абсурда. Из-за этой программы голос шантажиста звучит как виртуальный продавец. Словно мы с отцом решили купить по чашке кофе, а кофейный аппарат вдруг начал нас шантажировать.

– И как именно вы подтвердите, что это тот самый? Они же все одинаковые.

– Но не этот. Он в единственном экземпляре.

Отец добродушно улыбается. Так странно, когда эта его акулья улыбочка обращена не на меня. Как если бы на Одде одна из турелей вдруг решила меня помиловать и отвернулась к кому-то другому.

– Посудите сами, как вещь может быть в единственном экземпляре? Возможно, вы просто не знаете о существовании копии? Или сами создали её – на такой вот случай?

– В его системе указан идентификационный номер. Ваша дочь даже не озаботилась тем, чтобы скрыть следы своего преступления.

От взгляда отца в мою сторону хочется провалиться сквозь пол.

– Думаю, при должном уровне мотивации подделать можно любой номер. А пока я сомневаюсь, стоит ли вообще покупать этот предмет, расскажите, в каком он состоянии.

Пауза – короткая, но всё же. Отец тут же давит:

– Даже не думайте мне врать! – и мгновенно переходит на мягкий любезный тон: – Залог успешного сотрудничества – честность и добрая воля сторон. Вы назвали немалую цену, и я считаю, что за такую сумму имею право получить достоверную информацию. Так что?

– Для дезактивации пришлось приложить некоторые усилия, которые… – голос запинается, – могли повредить робота.

У меня в груди словно что-то рвётся. Пульс поверхностный и частит так, что трудно дышать. Голова кружится. На автомате поднимаю руку и опираюсь о стену, рядом с фотографией отца и мэра.

– Насколько?

– Господин Александэр, – голос из телефона агрессивно напирает, – вы должны понимать, что это боевой андроид, он крайне опасен. И моя – как мне кажется, здравая – идея состоит в том вы в первую очередь должны быть заинтересованы в его уничтожении, а не хранении. Следовательно, он не нужен вам целым.

Так, мне нужно сесть. Оторвавшись от стены, я шагаю на ватных ногах в сторону стола и кресел. Добравшись до бордовой спинки, цепко хватаюсь за неё и стараюсь упасть на кресло, а не мимо.

Тем временем отец возмущённо повышает голос:

– Послушайте, любезный, что значит «не нужен целым»?! За такую сумму я требую, чтобы он был не только целым, но полностью в рабочем состоянии!

Однако голос не поддаётся:

– Это невозможно.

– Тогда можете оставить эти запчасти на той свалке, где вы их нашли. Всего доброго!

И отец прерывает звонок.

Что он творит?! Растёкшись в кресле, я одурело хлопаю глазами, пока отец неторопливо ставит локти на стол и переплетает пальцы. Конечно, он спокоен, даже доволен, наверное. Для него уничтожение – хороший вариант, если нет объекта шантажа, то и платить не нужно. Или Син всё-таки ещё не уничтожен? Насколько он повреждён? Можно ли восстановить хоть что-то? И кто мне поможет, если Дэна больше нет?

Звонок.

Судья растягивает губы в хищной улыбке. И ничего не делает. Лишь смотрит на экран.

Три секунды. Он не будет отвечать?! От страха хочется умереть прямо в этом кресле.

Десять секунд.

Быстрое движение, щелчок телефона – и голос шантажиста вступает на повышенных тонах:

– Он официально записан на вашу дочь. Это легко проверить.

Отец мурлычет:

– Допустим. Однако если робот будет кардинально сломан, невозможно зайти в систему и подтвердить его происхождение. Это же очевидно.

– Нет… Я имел в виду, что с внешней стороной точно всё в порядке…

Отец резко подбирается и переходит к угрожающему тону, который обычно использует против адвокатов, затягивающих процесс:

– Уважаемый, я теряю терпение. За свои деньги я хочу получить предмет целиком и полностью, а затем лично убедиться, что это именно тот предмет, а не какой-то муляж. А теперь ответьте мне – в его систему ещё возможно зайти? Потому что если нет, лучше вам забыть о сделке прямо сейчас. И даже не думайте меня обмануть.

Голос отвечает торопливо – успокаивающе и немного заискивающе.

– Да, да, войти в систему возможно. Конечно. Я всего лишь говорил о том, что во время сделки не стоит держать боевого андроида в полностью рабочем состоянии, придётся деактивировать – для безопасности, вы же понимаете. Но он, естественно, функционирует.

– Вы сказали, что он не целый, – тон холодный.

– Нет! Я имел в виду… Что лучше его разделить к моменту сделки, но пока он целый, всё… Нет, это просто недопонимание.

Отец благосклонно кивает. Продолжает спокойно, даже мягко:

– Хорошо. Какие конкретно условия мне нужно обеспечить для транспортировки и хранения?

Заминка.

– Этот робот довольно устойчив к воздействию…

Отец резко бросает:

– Я уже понял, что вы не в курсе теоретических характеристик предмета, которым так смело распоряжаетесь. В каких условиях вы храните его сейчас?

– Я говорю о балансе! – шантажист тоже добавляет в тон недовольства. – Вы ведь хотите получить робота в адекватном состоянии – значит, воздействие не должно быть слишком сильным. Однако слишком слабое опасно, он уже убил моего человека. Так что на вашем месте я бы внимательнее отнёсся к моим словам.

– На моём месте вы никогда не окажетесь, не льстите себе. Как и я на вашем. Но пока мы имеем что имеем, так что я жду конкретных данных.

Молчание. Надеюсь, шантажист не взбесится настолько, чтобы назло всем сдать Сина военным?!

Но нет, продолжает – словно бы сдерживая раздражение:

– Его можно выключить с помощью разряда тока высокого напряжения – такого уровня, который используется для умерщвления крупных животных. Соответственно, крепкая преграда под напряжением способна ограничить его передвижение. Главное – запасите партию транквилизаторов, запишите артикул… Пишете?

– Да.

– «Абрео-43» для бесперебойной подачи. Не меньше сотни.

Отец быстро и беззвучно набирает на клавиатуре компьютера, смотрит на экран – и на его лице мелькает довольная усмешка. Бросает на меня предупреждающий взгляд. Как это понимать? Хочет, чтобы я молчала? Но я и так молчу и не шевелюсь в кресле. Или точно убедился, что шантажист – Марк Силан? Отследил местоположение и отдал приказ схватить его? Или всего лишь нашёл в магазине эти транквилизаторы с хорошей скидкой? Я без понятия. Вообще без понятия, что происходит.

– Мне необходимо время, чтобы обеспечить подобные условия. Как вы понимаете, у меня на лужайке нет колючей проволоки под напряжением. Таким образом, предлагаю провести сделку завтра в полдень. Подходит?

В этот момент на заднем плане разговора раздаётся приглушённая трель звонка – и отец улыбается с таким снисходительным разочарованием, словно рассчитывал схлестнуться с достойным противником, а попал на ребёнка. Это же так, да? Его выражение значит, что всё под контролем?

Шантажист рассеянно говорит:

– Конечно. Я позвоню завтра в десять утра, – и отключается.

87.

– Дилетант, – отец презрительно кривится. – Запугал нескольких домохозяек и решил пойти против меня? Пф!

Я кое-как оживаю в глубинах кресла.

– Это он? Силан?

– Да. И у нас есть его точное местоположение.

Слава богам! Хотя б эта проблема решена!

– А что за… Что он говорил? Вот это «43»?

– Транквилизаторы для медвежьего ошейника.

– Какого?..

Отец терпеливо поясняет:

– Ошейник. Для содержания медведя.

– Что?! – резко распрямившись, я подскакиваю в кресле.

Однако отец не поддерживает тему, а говорит совсем другое:

– Данные ячейки.

От неожиданного перехода я совершенно теряюсь.

– Сначала робот, потом данные, – однако мой голос звучит так неуверенно, что самой за себя стыдно.

– Алетейя, это не обсуждается. Я буду договариваться с людьми, оплачивать их услуги – весьма недешёвые… Я должен быть уверен, что данные у меня.

Смотрю ему в глаза. Не могу удержаться, чтобы не облизнуть обветренные губы. Я могу ему верить? Неужели он обманет собственную дочь? У представителя закона должна быть хоть какая-то честь, ведь так?

– Хорошо.

Поднимаюсь, подхожу к его столу, на листке пишу цифры. Отец набирает их. Ждём. Никаких звуков, но вскоре он поднимается из-за стола и идёт в конец комнаты, к окну доставки. Шуршание.

Оглядываюсь со страхом. Вдруг он поймёт, что это копии? Они очень качественные, должны быть идентичны, но вдруг?

Возвращается к столу, садится. По лицу ничего не понять. Сработало или нет?..

Нажимает кнопку, включающую приглашающий фонарик в коридоре.

Дверь кабинета открывается уверенно, при этом тихо. Внутрь заходит мужчина – но какой… Такой, что у меня даже челюсть отвисает. В армии открыли курсы моделей?

Здесь и далее ArtFlow

Лет за тридцать, а может, и все сорок, почему-то в голове всплывает слово «зрелый». Черты лица правильные, настолько соразмерные, что трудно оторвать взгляд. Навскидку я бы сказала, что эта обманчиво естественная и строгая красота стоит очень много денег, потому что такую выверенную гармонию не каждый хирург может сделать. Однако тёмные волосы мужчины короткие, как у медного. На левом виске выбрит сложный узор – тоже работа профессионала, – переходящий в рисунок татуировки. Она спускается ниже, на шею, и прячется под тонкую ткань капюшона.

Мой взгляд тоже переползает ниже, на одежду. Сплошной комбинезон тёмно-серого цвета. Или он лишь кажется военным? Точнее, фасон как у лётчика, только ещё и с капюшоном. Верхняя половина комбинезона из тонкой ткани, пижонисто обрисовывающей рельеф мышц, – от такого зрелища я с трудом сглатываю, – а нижняя выглядит более плотной и грубой. Хотя тоже довольно-таки обтягивает… В дополнение ко всему мужчина ещё и цепляет большие пальцы за карманы, уложив ладони на бёдра – будто специально подчеркивая область ширинки, – и эта неприкрытая сексуальность окончательно настраивает меня против него. Не люблю самовлюблённых наглецов.

Дополнительно раздражает, что смотрит он исключительно на господина судью, будто меня тут вообще нет.

Не отрываясь от экрана компьютера, отец спрашивает: