Населенная Антарктида

Дни быстро сменяли друг друга. Последний самолет давно оторвался от поверхности, оставив за собой оставшихся с ночевкой на научных станциях полярников. Для попавших в плен ученых уже не имело никакого значения, что они опоздали на последний рейс. Здесь, в глубоких недрах Антарктиды их жизни продолжали зависеть от их трудоспособности и покорности, хотя и это не могло гарантировать им уверенности в завтрашнем дне. Они жили только призрачной надеждой, совершенно ничем не подкрепленной, и поддержкой, когда каждый был готов подставить плечо своему другу, терявшему надежду или впадавшему в отчаяние. Все они прошли через это в той или иной степени, но общий настрой группы и волевые качества закаленных Антарктидой мужчин никогда не позволяли им безоговорочно принять реальность, безропотно отдаваясь воле судьбы. Петр Сергеевич постепенно приходил в себя и сейчас не был таким подавленным, как в первые дни: бессонные ночи, которые он коротал в курилке с сигаретой, погруженный в мрачные мысли, беспокоили реже, что сказалось на его моральном настрое. Чувство вины он запрятал поглубже, понимая, что оно будет ему только мешать.

За это время никого больше не уводили на допросы и не бросали в карцер. Несмотря на монотонный труд в одном и том же месте, незаметно пролетел месяц с момента пленения. Какие только варианты не рассматривали полярники для побега, но ни один из них не был хоть сколько-нибудь надежным вариантом. Это сильно удручало ученых, но они продолжали искать возможности для реализации своей идеи не покидавшей их головы ни на секунду, чем они и сохраняли в себе искру жизни во всей окружавшей их безысходности. В конце концов они пришли к выводу, что побег при имеющихся обстоятельствах невозможен. Был необходим выход в город. Большой город мог предоставить более достойные шансы для побега, как казалось полярникам. Но пропуск так никто и не получил, несмотря на все старания ученых. Им оставалось только ждать, как бы тяжело это не было.

Несколько раз их отправляли на другие работы на день-два, после чего опять возвращали в цех. Как правило по одному, когда не хватало рабочих рук на каком-то определенном участке. Петр Сергеевич всегда оставался в цеху, прибирая за рабочими разбросанный мусор и выполняя рутинную, мелкую, но всегда необходимую в любом деле работу.

Так, в один из дней Борис был направлен на работы в огромную теплицу, где выращивались всевозможные овощи и фрукты для элиты. Теплица представляла собой очередной ангар, с хорошо спаянными, плотно подогнанными стальными листами, обшитыми теплоизоляционным материалом для сохранения необходимых температур. Растения, за которыми ухаживали сотни специально обученных людей, хорошо росли под светом ультрафиолетовых ламп, питаясь соками из плодородной, удобренной земли.

– Имей в виду, – предостерег Бориса местный агроном, – сорвешь хоть один огурец или помидор – тебя выведут и прилюдно расстреляют!

– Жадные они какие-то, – спокойно ответил Борис, разглядывая длинные ряды высокой ботвы, где созревал очередной урожай помидоров. – Куда куртку повесить можно, а то у вас тут жарковато.

Весь день полярник возил на тележке сырую землю, засыпая ею ящики, где ее разрыхляли и готовили к рассаде новых саженцев. Персонал был такой же интернациональный, как и вся подледная Антарктида, и судя по тому, как они уверенно справлялись со своими обязанностями, говорило о том, что они работают здесь давно. Борис пытался завести разговор с несколькими рабочими, но они игнорировали каждое его слово. Диалоги ограничивались исключительно командами куда и сколько везти земли. Во время обеденного перерыва, с тарелкой в руке, Борис решил прогуляться по этому широкому полю разбитому на сектора. Его в немалой степени удивило разнообразие произраставших здесь растений, приносивших хороший урожай. В примыкающем ангаре он увидел длинные ряды виноградника, что удивило его еще больше. Как раз шел сбор урожая и в воздухе пахло свежим виноградным соком и сочной зеленью. Борису безумно захотелось сорвать гроздь и быстро съесть ее, наслаждаясь налитыми соком ягодами даже вместе с косточками! Он простоял здесь недолго, пока его не прогнали местные работяги. Изучая этот шедевр аграрного искусства, он пошел в другом направлении, к другому сочлененному ангару, на ходу поглощая обед. В следующем секторе был разбит самый настоящий сад. Борис вошел в него и присел под ближайшей яблоней, но и отсюда его прогнали куда подальше. Пришлось вернуться к своим грядкам с помидорами, где он провел остаток обеденного перерыва облокотившись на теплые батареи, согревавшие теплицу.

Михаилу досталась другая работа, близкая ему по профессии. Его отправили на участок, где обрушился ледяной туннель, чтобы быстро восстановить движение по нему. Из-за постоянного движения ледников в Антарктиде, туннели приходилось часто ремонтировать, так как они деформировались, разрушались, покрывались трещинами и нарушали подачу электроэнергии в различные участки этой сложной и запутанной сети подземных переходов. Некоторые части лабиринтов, что проходили в самом леднике, иногда разрушались полностью и не подлежали восстановлению, отчего их приходилось забрасывать и пробивать новые. Михаил был направлен как раз на такой участок, где ему пришлось выдалбливать в толще новые ходы, сгребать лопатой колотый лед, таскать тяжелые кабеля. Он был относительно недалеко от поверхности и это теребило душу полярника. Будь у него возможность и имеющийся под рукой инструмент, он давно бы пробил себе путь на поверхность. Но это было невозможно, так как рабочие находились под пристальным вниманием вооруженной охраны, что только доказывало близость выхода из города.

Дмитрию досталась грязная работа. Ему пришлось утилизировать накопившийся со всего города мусор, весь день швыряя его лопатой в огромную печь, не брезговавшей никакими отходами, жадно поглощавшей все, что попадало в ее пылающее чрево. В конце утомительного дня, после сжигания отходов он чистил остывшую печь, выгребая из нее золу. Сейчас ему представился шанс выяснить то, о чем он думал весь день. Дымоход должен вести на поверхность, но Дмитрий сомневался в этом. Такое огромное количество выделяемого тепла было бы уже давно зарегистрировано учеными и исследовано, что немедленно бы привело к обнаружению подледного города. Невозможно скрыть такую активную промышленную деятельность, думал он. Тогда как местные инженеры решили этот вопрос? Перераспределением потока выделяемого тепла, фильтрацией продуктов горения и его дальнейшего охлаждения в естественной среде? Возможно. Тогда в этом промышленном секторе обязательно должна быть сложная схема вентиляционных ходов, которые так или иначе все равно должны вести на поверхность. Стоя в огромном чреве еще теплой печи, он чувствовал сильную вентиляционную тягу, принудительную или естественную – неважно. Этот вариант с вентиляцией просто необходимо было проработать.

Мусоросжигательная печь разместилась в дальнем углу большой пещеры, куда сваливали мусор, привезенный со всего города для его дальнейшей утилизации. Дмитрий осторожно огляделся и убедившись, что он совершенно один, осветил дымоход фонариком. По правилам подземного города, каждого жителя обеспечивали такими фонариками для работы в плохо освещаемых местах и для удобства передвижения по неосвещенным участкам улиц. В черном от копоти дымоходе, имевшем диаметр свыше двух метров, торчали огнеупорные кирпичи, выставленные лесенкой и уходившие далеко вверх. Еще раз убедившись, что он один, Дмитрий рискнул произвести разведку. Вцепившись в покрытые золой кирпичи, он начал подъем. Преодолев около пяти метров, он услышал чьи-то голоса внизу. Вжавшись в стену, Дмитрий замер, с ужасом смотря вниз. Если его обнаружат поднимающегося по дымоходу – ему конец. Он даже не успеет попрощаться с друзьями. В прижатой к стене груди бешено колотилось сердце. Казалось его удары сотрясают весь дымоход, привлекая к себе внимание находившихся рядом людей. Если это мусорщики, прикатившие на тележке очередную партию отходов, это не так страшно, но если это охранники пришедшие за ним, то это конец. Снизу донесся грохот разгружаемых ящиков, прозвучавших для Дмитрия как музыка. После разгрузки голоса стали удаляться. Не обращая внимания на высоту, Дмитрий продолжал подниматься все выше как хороший скалолаз. В кромешной темноте покрытого копотью дымохода невозможно было определить высоту. Решившись, полярник рискнул воспользоваться фонариком. Держась одной рукой за выступ, второй вынув фонарь, он посветил вверх. Луч уперся в широкую решетку из толстенных прутьев в метрах трех над головой. Дмитрия это не остановило – он не собирался сдаваться, решив добраться до решетки. Быстро преодолев это расстояние, забыв про страх и осторожность, приложив усилия он попытался приподнять решетку. Она оказалась незакрепленной, лежавшей на коротком выступе, державшейся под собственным немалым весом. При желании можно было ее приподнять и протиснуться в образовавшуюся щель даже одному. А если рядом будут друзья, сделать это будет еще проще. Оставалось только выяснить, куда конкретно ведет дымоход и нет ли там запертых решеток.

Вновь снизу послышались голоса, короткие и резкие. На этот раз охрана! Рабочий день окончен, и они пришли проводить его в ангар. Дмитрий бросился вниз, стараясь успеть спуститься до того, как они заглянут сюда. Он не успел преодолеть и половины пути, как его осветил плотный яркий свет двух мощных фонарей. Раздались крики охранников, один из них скинув автомат прицелился в Дмитрия, но увидев, что он спускается, не стал стрелять, дождавшись его благополучного возвращения.

– Ты что там делал?! – спросил охранник, когда Дмитрий, весь испачканный, спустился вниз и вышел из печи. – Бежать хотел?!

Мощным ударом в лицо охранник отбросил его обратно в печь, отчего пленник упал в кучу золы, подняв тучу черной пыли. В глазах у парня все поплыло и потемнело. Сильные руки вытащили его обратно и нанесли еще несколько ударов в живот и по лицу вырубив его окончательно. Швырнув полуживое тело на тележку, охранники заставили мусорщиков везти избитого за ними.

Перемещения по городу и работа на новых местах никак не могли приблизить полярников к желанному побегу. Они были все также ограничены и контролируемы. Служба безопасности, знавшая свое дело не оставляла никому ни малейшего шанса на побег.

Дмитрия вернули после допроса обратно поздно ночью, побитого, с застывшей кровью на губах и практически полностью заплывшими от гематом глазами.

– За что тебя так? – участливо спросил проснувшийся Борис, вглядываясь в распухшее от избиений лицо младшего коллеги.

– Посчитали, что плохо работаю, – ответил Дмитрий, еле шевеля разбитыми губами, которому было запрещено рассказывать друзьям о попытке побега. Он весь допрос утверждал, что взобрался по дымоходу исключительно с целью чистки стен от налипшей гари, но ему, разумеется, не поверили.

Михаил с Петром Сергеевичем крепко спали, не слыша разговора. Борис молчал, подавляя в себе бессильную злобу, не в силах вымолвить ни слова.

– Профилактическая беседа, – устало добавил Дмитрий, заваливаясь на кровать. – У меня завтра выходной.

Укрывшись с головой, он повернулся на бок и практически мгновенно заснул после изматывающих допросов и избиений.

Уводы на допросы рабочих среди ночи считались нормой. В жилом ангаре включалось яркое освещение, врывались вооруженные люди и вытащив с постели уставшего работягу, сбросив его на пол, били ногами, чтобы, как говорили конвоиры, он быстрее пришел в тонус. Затем, подталкивая в спину кулаками и стволами автоматов, уводили, и никто не знал, когда он вернется и вернется ли вообще. Периодически доставалось и полярникам. В одну из таких ночей увели Бориса, который, не вытерпев издевательских тычков в спину бросился на охрану, после чего был благополучно избит и доставлен в карцер. Там ему пристегнули одну руку к стальной скобе над головой и оставили. Ноги подкашивались, но пристегнутая, давно затекшая рука не давала возможности присесть на холодный пол. Через час томительного ожидания к нему пришла Эсмеральда. Оглядев его побитое лицо и замученный вид, она ухмыльнулась.

– Не хотите жить спокойно, Борис?

– Мы же согласились работать на вас, – тихо произнес он. – Чего вы еще от нас хотите?

– Профилактика. – Цинично бросила женщина. – Ну и надежда, что вы согласитесь с нами сотрудничать и шпионить за коллегами.

Борис смотрел на стоявшую перед ним женщину, думая о том, что природа наградила ее красотой и бессердечием одновременно, словно забрав последнее как компенсацию за внешность. Была ли она такой или стала со временем в этом жутком городе, где смогла развернуться как следует? Почему за этой строгой красотой скрывается столько жестокости и цинизма? Могла ли она быть другой, думал Борис, любящей женой, заботливой и ласковой матерью? Современной женщиной, умело совмещающей карьерный рост и заботу о семейном очаге? Наверное, нет. Слишком холодным блеском светились ее глаза, невозмутимость красивого лица и жестокость произнесенных слов перечеркивали все ее женское начало.

– О чем вы задумались? – участливо спросила она.

– О вас. – Честно ответил Борис. – Почему вы стали такой, какая есть?

– Да какая вам разница, мой милый друг, какой я была? Для нас с вами важно, какая я сейчас. Отвечайте на вопросы по существу!

– Я говорю нет. От лица всех своих друзей. Вам проще подыскать кого-нибудь другого.

– Другие найдутся, можете не сомневаться. Неужели вы не хотите заработать на дополнительный паек?

– Вы издеваетесь?! – Борис рванулся с места, но наручники удержали его. – Прошу, оставьте нас в покое!

– Не могу, – улыбнулась Эсмеральда, даже не моргнув на порыв Бориса. – Рабы, особенно такие как вы, все время что-то затевают. Вот нам и приходится приглядывать за вами.

– Значит вы боитесь. – Сделал вывод полярник, вновь взяв себя в руки. – Вы боитесь восстания! Целая армия вооруженных до зубов головорезов боится безоружных рабов!

Борис громко расхохотался, но неожиданный удар по лицу оборвал его смех, но не веселье.

– Заткнись! – Эсмеральда, несмотря на порыв, оставалась спокойной.

– Мне кажется вы нас переоцениваете, – продолжал веселиться полярник. Крепкая оплеуха его совершенно не отрезвила, наоборот, раззадорила его еще больше. – Или у вас к нам предвзятое отношение? Зови своих конвоиров! Я хочу плюнуть им в лицо! Я никого не боюсь!

– Мне нужны, такие как вы. – Многозначительно произнесла женщина, серьезно глядя Борису в глаза, словно оценив его храбрый порыв. – Без вас мне не справиться. Вы умные люди, решительные и с характером. Мне нужны такие. Это ваш шанс на спасение.

– Эсмеральда, надеюсь это наш последний разговор. – Уже спокойно ответил Борис.

– Здесь я решаю, когда последний разговор, когда последний вдох…

– Запугать меня хочешь! – Борис снова в отчаянной попытке рывком попытался вырваться из оков и в очередной раз наручники сдержали его.

За спиной женщины сразу появились солдаты все это время стоявшие где-то за дверью.

– Он хотел напасть на вас? – спросил один из них и занес приклад, пытаясь усмирить разбушевавшегося пленника, но Эсмеральда остановила его.

– Нет, этот мужчина никогда не поднимет на женщину руку. Выйдете, я с ним еще не закончила.

– Я не хочу больше вас видеть! – Сказал Борис, когда они вновь остались в камере одни. – Признаюсь, вы меня изрядно впечатлили своей эффектной внешностью с первого взгляда. Но мне противно, что такая женщина как вы встала на сторону зла!

– На сторону зла?! – Рассмеялась Эсмеральда. – Наивный. Ты понятия не имеешь, что здесь происходит. Откуда тебе знать, где зло, где добро, не видя общей картины? Твой мир сужен до работы в цеху и ужина в ангаре! С такого ракурса ни ты, ни твои друзья, которыми ты так дорожишь, не способны ничего разглядеть.

Не дав сказать полярнику ни слова, она отошла к двери.

– На сегодня с него хватит. Пусть простоит до утра, подумает над своим поведением.

Съязвила Эсмеральда и, бросив на Бориса презрительный взгляд, вышла за дверь, оставив его коротать ночь в тишине. После этого допроса Борис не вышел на работу, провалявшись весь день на койке, так как его тело болело от побоев и сильно ломило от ночного стояния в неудобной позе.

Через несколько дней очередь дошла до Михаила. Он сразу взял себя в руки, пообещав, что стерпит все, но не произнесет ни слова. В этот раз его допрашивала эта опасная женщина, утверждая, что они готовятся к побегу и ей это достоверно известно, требуя от него признания. Михаил ненавидел ее всем сердцем, но ненависти не выдавал, чтобы не тешить ее самолюбие. Она умела издеваться над людьми, не прикасаясь к ним и пальцем. Ядовитые замечания, унижения, оскорбления, она наносила болезненные удары по уязвимым местам обнаженной души и подавленного разума отчаявшегося человека. Она могла силой слова завербовать кого угодно, ее обещаниям было легко поверить, потому что обманывать ей не было смысла. Она втиралась в доверие, казалась близким другом и через секунду обрывала дружелюбный тон, превращаясь в ядовитую змею. Человеческая психика не могла долго выдерживать подобных перепадов и ломалась. Люди признавались ей во всем и были готовы даже выдумать мнимую угрозу их таинственному миру, лишь бы она прекратила эту моральную, такую болезненную обработку. Или, наоборот, были счастливы, когда она, улыбаясь самой искренней на свете улыбкой спрашивала про условия труда, возникающие трудности, участливо выслушивала жалобы и пожелания. Допрашиваемым бедолагам хотелось сохранить этот доверительный тон, положительный настрой, сделать так, чтобы эта женщина оставалась в хорошем к ним отношении как можно дольше, даже понимая, что ей на всех наплевать. Ей не нужен был напарник, чтобы играть в «хорошего» и «плохого», она прекрасно совмещала в себе все необходимые в ее работе качества и справедливо гордилась этим. Для нее это была и работа, и игра одновременно. Она, как опасный хищник игралась со своей обреченной жертвой, оставляя ей надежду, отпуская от себя, давая возможность взглянуть на открывающуюся свободу, чтобы через секунду лишить всего.

Михаил, как и обещал, не проронил ни слова. Эсмеральда закончила свою тираду тем, что пообещала ему, что очень скоро он сам будет молить выслушать его. Но он был несгибаем. И дело не только в его внутреннем стержне. Он держался за непоколебимые истины, основы дружбы и доверия, собственные моральные принципы, переломить которые было просто невозможно.

После очередного тяжелого рабочего дня Михаил долго не мог заснуть несмотря на усталость. Он лежал в темноте, слушая тихую песню, которую исполнял мексиканец, подыгрывая себе на старой гитаре. И даже не понимая слов, было легко догадаться, что она исполнена грусти и тоски по родным краям и близким людям. Мексиканец, которого все звали Педро, так как его настоящее имя никто не мог запомнить, был довольно словоохотливым парнем, ограниченный только знаниями английского, на котором здесь все хоть как-то пытались общаться между собой. Стараясь не разбудить отдыхавших коллег, Михаил аккуратно спустился со второго яруса и присел рядом с Педро. Тот словно не замечал слушателя, продолжая тихо перебирать огрубевшими пальцами натянутые струны. В темноте возник силуэт и присел на холодный пол напротив музыканта. Через минуту к нему присоединился еще один слушатель, затем еще. К концу песни вокруг Педро собралась приличная публика человек из десяти, молчаливо слушавших его песню и каждый из них слышал в ней что-то свое. В этот вечер, аккомпанируя себе незамысловатым перебором, он разоткровенничался с собравшейся перед ним публикой и рассказал, как попал сюда. Его большая семья жила бедно, он перебивался случайными заработками, жена, как могла растила детей. Как-то ему предложили в одной солидной фирме работу, предполагавшую длительную командировку с полным обеспечением и солидным авансом для оставшейся семьи. Как тут было не согласиться! Он не сразу понял, где оказался, и не сразу осознал, что эта командировка для него никогда не кончится. Завершив печальную повесть, Педро вновь затянул свою песню, устало откинувшись на подушку с гитарой на груди.

Вернувшись к себе, Михаил так и уснул под тихие напевы. Но среди ночи проснулся Петр Сергеевич. Признав тщетность своих попыток заснуть, он решил скоротать очередную бессонную ночь за крепкой сигаретой в курилке. В свете тусклой лампы, облокотившись о стену и опустив голову он сделал пару затяжек. Приятный горький дым, казалось, наполнял не легкие, а душу, успокаивая ее хоть на этот короткий миг. Он глубоко погружался в свои мысли уносясь далеко отсюда. К реальности его вернул приглушенный звук, доносившийся из соседней душевой. Петр Сергеевич прислушался и только после этого различил чей-то сдавленный хрип. Не понимая, что там происходит, он осторожно вошел в полутемную душевую, освещенную единственной лампой в дальнем углу, и увидел, как на перекладине, в самодельной петле из ремня болтался человек издавая эти самые хрипы. Ремень не сдавил его горло полностью, оставляя узкий проход, через который организм инстинктивно закачивал жизненно необходимый для себя воздух, несмотря на отчаянное желание хозяина умереть. Петр Сергеевич растерянно смотрел на представшую перед ним страшную картину, не в силах сделать и шага. В полумраке он не сразу узнал в висящем человеке Педро, настолько сильно его лицо было искажено предсмертными судорогами. Мексиканец неожиданно сильно конвульсивно дернул всем телом, что вывело замершего полярника из овладевшего его оцепенения. Петр Сергеевич бросился на помощь, обхватив Педро за ноги и попытался приподнять его, чтобы снизить, насколько это было возможно, давление ремня. Самостоятельно вызволить умирающего из петли пожилой человек не мог и громко позвал на помощь. Первым в душевую вбежал Борис, также растерянно замерев, еще толком не понимая, что происходит, но уже через секунду помогал своему руководителю удерживать обмякшее тело. Когда подбежали еще рабочие, совместными усилиями они извлекли мексиканца из петли и уложили его на пол, подозревая, что опоздали. Но вот посиневший Педро сделал хриплый вдох, затем еще. Он был спасен!

– Ты это брось, Педро. – Строго сказал Борис, усевшись на край кровати, куда уложили мексиканца, чтобы тот приходил в себя. Вокруг собралась толпа разбуженных людей, желавших поддержать отчаявшегося, доведенного до предела человека. – Знаю, непросто. Но все обязательно изменится! Ты меня понимаешь?

– Понимать… – Прохрипел Педро, держась рукой за поврежденное горло, на котором красовалась яркая широкая полоса от ремня. Устало улыбнувшись, вытирая слезы, он добавил: – Так не делать. Честно!

– Вот и хорошо. – Похлопал по плечу Петр Сергеевич спасенного мексиканца. – Не подведи.

– Мужики! – Обратился Борис к собравшимся, поднимаясь с постели Педро. – Предлагаю парню устроить выходной, пусть приходит в себя, а вечером, чтобы не оставался голодным, поделиться с ним ужином.

Поддержав несчастного дружескими похлопываниями по плечу, все разошлись по местам и вскоре в ангаре стало тихо, словно этой ночью не произошло ничего необычного. Случай с Педро был не единственным. Монотонность труда, однообразие и, что самое главное, безысходность, все это сводило с ума. Потерявшие надежду, признавшие, что до конца дней останутся рабами, сводили счеты с жизнью, видя в этом единственный выход из этого страшного места.

В один из вечеров, как только рабочие устало развалились по кроватям после нехитрого ужина, в ангар вошли солдаты и приказали всем быстро одеваться и идти к выходу. Полярники, привыкшие, что на допросы уводили всегда по одному и редко, когда по двое, были удивлены всеобщим сбором.

– Что это значит? – облачаясь в свитер спросил Борис у одного из рабочих.

– Ничего хорошего! – ответил тот, завязывая ботинки. – Скорее всего нас приглашают на профилактические мероприятия.

– Это как?

– Сейчас узнаете!

Толпу рабочих повели по широкой, хорошо освещенной улице, вдоль стен которой стояли автоматчики, внимательно наблюдая за шествием. С разных ходов, вливаясь в общий поток, выходили такие же уставшие люди, безропотно шагая в указанном направлении. Пещеру наполнил шорох одежды и мягкий стук рабочих ботинок.

– Не нравится мне это, – Михаил говорил тихо, чтобы не привлекать внимание конвоиров. – Со всех ангаров работяг согнали.

– Не думал, что здесь их так много! – ответил Дмитрий, озираясь по сторонам.

– Больше тысячи, не меньше. – Сообщил Борис, с высоты своего роста оглядев всю толпу. – Сосед сказал, на какое-то мероприятие профилактическое.

– Надеюсь. – Вздохнул Михаил. – А то как на убой ведут. Может мы им стали больше не нужны, и они решили устроить сокращение. Только в своем стиле.

– Вот и мне так начинает казаться, – согласился Дмитрий. – Петр Сергеевич, что скажете?

Руководитель в ответ только пожал плечами, продолжая угрюмо брести вместе с толпой. Он не собирался размышлять на эту тему, считая это бесполезным занятием и лишней нервотрепкой, предпочитая дождаться, когда все проясниться само по себе.