Татьяна Устинова
Камея из Ватикана
Проклятая маска норовила сползти с носа, приходилось то и дело ее поправлять. Нелепые завязки путались в волосах – медицинских масок на резинках нынче не достать. Пришлось купить самопальные – сложенную в несколько слоев марлю с притороченными веревочками.
Возле дома старой княгини маска совсем развязалась. Тонечка плюхнула на траву пакеты, размяла затекшие пальцы в синих резиновых перчатках и стала копаться в волосах, пытаясь выудить из кудрей хлипкие завязки.
– Зараза!..
– Теть Тонь, вы чего?
– Ничего, – пропыхтела Тонечка. – Маска свалилась, чтоб ее!..
Парень на велосипеде смотрел на нее малость свысока – ему понаехавшие москвичи в масках, перчатках и очках казались идиотами. У него самого маска была завязана на щетинистой шее – на тот случай, если менты или какие-нибудь рьяные дружинники прицепятся. А спортивные перчатки с полупальцами всегда при нем, сойдет!
И требования все выполнены! Маска – вот она, перчатки на месте.
– Может, подмогнуть, теть Тонь?
– Да я пришла почти.
Она бы и согласилась, чтоб «подмогнул», но ее донельзя раздражало обращение «тетя Тоня» из уст великовозрастного парня, у которого в плечах косая сажень и борода как у дьякона!.. Он работал водителем при больнице и подрабатывал извозом. Пару раз Тонечка ездила с ним в Тверь купить то, чего было не достать в Дождеве, – свежую клинскую колбасу, креветки, всякие излишества.
Тонечка зацепила маску за ухо и махнула парню:
– Езжай, Коль, спасибо!
Парень, нажав на педали, рванул с места, покатил и поднял велик на дыбы – как пить дать фасонил перед «тетей Тоней»!
Тонечка вздохнула.
Жизнь изменилась в одночасье, и привыкнуть к этой новой было сложно.
Принимаясь за пакеты, она кинула взгляд на дом старой княгини и замерла.
Старуха стояла возле окна – шторы она никогда не задергивала – и неотрывно смотрела на Тонечку.
– Добрый вечер, – пробормотала столичная сценаристка испуганно. Разумеется, неподвижная старуха за окном не могла ее слышать, и Тонечка решила на всякий случай поклониться.
Она произвела некое неловкое движение туловищем и даже попыталась шаркнуть ногой.
Старуха не шелохнулась.
Тонечка собрала ручки многочисленных пакетов и потащилась дальше.
Следующий за старухиным участок пустовал, как видно, хозяева не смогли вырваться из зачумленной Москвы, а уж там и Тонечкин дом.
Она попой толкнула калитку, взволокла поклажу на высокое крыльцо, выхватила из кармана брызгалку, щедро обработала перчатки и ручки пакетов и наконец-то стянула маску.
…Вот как к ней привыкнуть, к этой новой реальности?!
Она почти разгрузила пакеты, когда со второго этажа скатился Родион, за ним припрыгало собакообразное насекомое с раскидистыми ушами и улыбкой на черной с подпалинами морде.
– Я же тебе сказал, что сам в магаз схожу! – с ходу начал атаку мальчишка. – Раз сказал, значит, сделал бы!..
– Чем ужинать будем?
– Мне папа велел, чтоб я за тобой смотрел! А как за тобой смотреть, если ты не слушаешься?!
– Ночь скоро, – миролюбиво заметила Тонечка. – А есть хочется уже сейчас. Смотри, на выбор макароны с сыром, гречка с котлетами, у меня фарш остался. Могу картошки с грибами нажарить, я замороженных опят купила.
– А что быстрее?
Тонечка усмехнулась. По всему видно, есть хотелось не ей одной.
– Все быстро! Я ловкая, ты же знаешь.
Родион посмотрел на мачеху.
Она правда была ловкой и… веселой. После детского дома, в котором он прожил, считай, десять лет, ему очень нравилось, что с родителями, с отцом и мачехой, всегда весело. Не то чтоб они то и дело представляли сценки или рассказывали анекдоты, но как-то так себя вели, что с ними было интересно и не страшно, что вот-вот поругаются и все кончится!..
Родион выбрал котлеты с макаронами, а Тонечка возразила, что раз котлеты, значит, с гречкой, и принялась за дело.
– А вкусного купила?
Вкусным считались ванильные сухари, обсыпанные сахаром, маковые сушки, мармелад – чем резиновей, тем лучше, – овсяное печенье, соломка и всякое такое.
Тонечка заверила, что купила, но до ужина ничего не даст, чтоб не перебил аппетит.
– Тоня, я же не маленький! – возмутился Родион. – Мне семнадцать будет!
– Даже когда тебе стукнет пятьдесят восемь, ты должен помнить, что набивать живот сладким вредно.
Она сама сейчас с удовольствием вместо гречки съела бы пирожное «Картошка» – две штуки – и запила тремя стаканами чаю, но никак нельзя. Во-первых, дурной пример для Родиона. Во-вторых, в магазин «Рублевочка» пирожных «Картошка» не завозят.
…Надо же было так назвать продуктовую лавку в центре города Дождев Тверской губернии! Прям какой-то литератор называл, стилист!.. Тут тебе и намек на шикарную жизнь – Рублевка, не что-нибудь! – и на дешевизну – рублик, всего ничего! И звучит ласково.
Родион подхватил с пола собакообразное существо, которое выписывало вокруг них кренделя и вензеля, поцеловал в морду, немного смутился и пристроил свою худосочную задницу на столешницу, почти что в миску с фаршем.
– Куда ты сел, слезай сейчас же!..
– А старую княгиню зовут Лидия Ивановна, – сообщил Родион. – Она раньше в Москве жила, а теперь здесь, в Дождеве.
– Откуда ты знаешь?
– Сама сказала! Она сегодня опять на ручей ходила.
По невесть когда установленному неписаному закону жители всех трех домов вдоль ручья выходили к воде через Тонечкин участок. На берег вела узорная чугунная калиточка, обычно закрытая на проволочный крючок. В заборах в самом дальнем конце участков тоже были калитки, вообще ни на что не закрытые, а всегда настежь распахнутые. Старая княгиня являлась дважды в день, Тонечка видела ее из окна. Она проходила вдалеке, не глядя по сторонам, некоторое время возилась с крючком, выходила к ручью и усаживалась на скамейку под березами. Сидеть там она могла сколько угодно, иногда час, а когда потеплело, то и дольше!
Родион то и дело бегал рисовать ручей, березы, траву, калитку, скамейку – он вообще или ел, или спал, или рисовал, засадить его за уроки не было никакой возможности, особенно сейчас, когда всех разогнали на удаленку.
– Она спросила, что я рисую, и я ей показал, она сказала – хорошо, – продолжал Родион. – И про Буську спросила, что за порода. Я сказал, что пражский крысарик, а она сказала, что Прага вообще загадочный город.
– Загадочный? – переспросила Тонечка машинально.
Она пыталась порезать огурец, но дело не двигалось – только она отрезала кружок, как Родион выхватывал его и съедал, смачно хрупая. Она бросила резать и сунула оставшиеся пол-огурца мальчишке. Родион помычал благодарственно.
– Тонь, а папа приедет?
– Кто его знает.
– И ты не знаешь?!
– У него же люди работают. То есть сейчас как раз не работают, вся работа остановлена. Ему нужно придумать, чем платить, где денег добыть. Пока не придумает, не приедет.
– А он придумает? – с тревогой спросил Родион.
Ему требовалось, чтоб Тонечка его успокоила. Как жить, если ни она, ни даже отец не знают, что дальше?..
– Придумает, – сказала Тонечка, все поняв. – Он очень умный. Садись, котлета готова. Ты собаку кормил?
Родион возмутился:
– Ты же знаешь, собаку я кормлю всегда в шесть часов!
…Это правда. Безалаберный мальчишка вполне мог проспать школу, завтрак, репетитора, онлайн-урок, но накормить свою собаку никогда не забывал.
– Еще она спросила, чей я, а я сказал, что Германов, – продолжал Родион, сгорбившись над котлетой. Он хватал куски, обжигался, выплевывал и дул на них.
– Веди себя прилично, – велела Тонечка. – Какой-то странный вопрос, чей! Ты же не собака!
– Ну-у, она так спросила: мальчик, ты чей? Я и сказал. Еще я хотел ей показать, как я ее нарисовал, но у меня альбомы в доме, завтра покажу.
– Ты ее тоже рисовал?
Родион покивал:
– Она такая красивая! И одета странно.
Тонечка все никак не могла привыкнуть, что ему нравится не то, что другим! Ему нравились покосившиеся заборы, букашки, лужа, припорошенная цветочной пыльцой, воробей, склевавший дождевого червяка, провалившиеся мостки у ручья. Вот старуха понравилась тоже…
Тонечка постоянно чувствовала тревогу. Ей казалось, что она должна… защищать и оберегать мальчишку. От всего. Человек, которому нравятся воробьи, собаки и старухи, сам себя защитить и уберечь не сможет…
Она подложила ему еще котлету, и он заглянул в сковородку, осталось или нет.
Оставалось три штуки, вот красота!
– А что к чаю?
– Вареная свекла с медом.
– Что, правда? – У Родиона вытянулось лицо.
Тонечка вздохнула.
– Лимонные дольки, халва, сушки и две разные шоколадки.
– С орехами?
– Одна с орехами.
Это было совсем другое дело, и Родион великодушно предложил поставить самовар.
Иногда они так развлекались по вечерам – пили чай из самовара. С ним приходилось довольно долго возиться, иногда он напрочь не желал растапливаться, капризничал, но к сегодняшнему пиру самовар был просто необходим, и Тонечка согласилась.
Она помыла посуду, прислушиваясь к тому, как мальчишка тюкает перед крыльцом топориком, пытаясь наколоть щепок, взглянула в окно, отвела глаза и посмотрела еще раз.
На соседний участок, который пустовал с самого начала карантина, вползал черный «Мерседес», ворота были распахнуты. Выходит, хозяева все же приехали.
Должно быть, хорошо, что приехали. С тех пор как всех разогнали по квартирам и дачам – на самоизоляцию! – Тонечка почти не видела людей, и к этому привыкнуть было даже труднее, чем к перчаткам и маске. С другой стороны, непонятно, вдруг они привезли из Москвы эту самую заразу, а общительный Родион то и дело забывал и про маску, и про перчатки. Здесь, среди тверских лесов и болот, никакой «особый режим» не объявляли, но Тонечка все равно беспокоилась – мало ли…
Она накинула на плечи облезлую жилетку из странного меха, именуемую в семье «позорный волк», и вышла на крыльцо. Родион прилаживал к самовару трубу, отворачивался от дыма, закрывался локтем, собака бегала вокруг, то и дело от восторга припадая на передние лапы.
…Как хорошо, подумала Тонечка, что она догадалась взять Родиону собаку!.. Они как-то сразу оказались вдвоем, вместе, парой! Вместе привыкали к московскому быту, вместе прилаживались к семье, вместе осознавали, что теперь есть и отец, и мать-мачеха, и брат, и сестра, и дед-генерал, и бабушка Марина!..
После детского дома в Угличе такие перемены давались нелегко, но вместе, вдвоем всегда проще и лучше!
Над дальним концом участка, над ручьем, висела низкая снеговая туча – даром что май на пороге! Нынче все смешалось, не стало ни зимы, ни весны, сплошное безвременье. Солнце из-за края тучи подсвечивало едва зазеленевшие березы, и свет был тревожный, беспокойный.
Родион наконец приладил трубу, из нее сразу повалил густой белый дым и хорошо запахло разогретой смолой.
Мальчишка игогокнул, понесся по лужайке, крошечная собака, как на стрекозиных крыльях, полетела за ним.
– Смотри, какое солнце! – прокричал Родион издалека. – Дай мне альбом, я нарисую быстро.
– Не дам, – отозвалась Тонечка с крыльца. – Ты проспишь самовар, и мы чаю не попьем!
…Хорошо, что участок есть! В московской квартире на этом самом карантине все бы с ума сошли.
Впрочем, бо́льшая часть детей осталась как раз в квартире – Настя и Даня уехать не смогли. Старый дом никакими новинками современной техники оборудован не был, интернет еле шевелился. Тонечке, чтобы Родион хоть как-то учился на удаленке, приходилось мудрить, раздавать сигнал с телефона, метаться по комнатам, выискивая угол, где стабильный прием. Настя училась в театральном и с первого же дня карантина просиживала за компьютером днями и ночами – особенно занятно было наблюдать уроки по сценическому движению, когда Настя перед компьютером выделывала немыслимые па, а педагог из монитора оценивал, насколько удачно у нее получается. Даня бесконечно бубнил на суахили, писал и сдавал контрольные и курсовые – он в университете осваивал «басурманский язык», как формулировал его отец и по совместительству муж Тонечкиной матери Марины Тимофеевны.
Тонечка улыбнулась.
…Вообще в семейном древе Германов – Морозовых – Липницких легко заблудиться и пропасть!
Кто бы мог подумать еще два года назад!
Жили-были три девицы – бабушка Марина, дочка Тонечка и внучка Настя. Жили-поживали, добра никакого особенно не наживали, им это и в голову не приходило. В одночасье все изменилось. На их терем-теремок в Немчиновке надвинулись странные и невероятные события, и, главное, откуда-то появилась целая куча разных мужчин!.. Бабушка Марина вышла замуж за генерала Липницкого, который прибыл в ее жизнь вместе с сыном Даней. На Тонечке женился знаменитый продюсер Александр Герман, а потом нашелся его сын Родион, и в кроне семейного древа все ветви окончательно и бесповоротно запутались!..[1]
Даня как-то сразу стал братом Насте, хотя его сестрой должна была считаться Тонечка, Родион через неделю после воссоединения с семьей стал называть Марину бабушкой, а генерала – дедом, хотя ни один, ни второй вообще не были ему родственниками!.. Детдомовского мальчишку благополучные и сытые московские дети старательно опекали, но… не слишком им интересовались. Они были от души заняты собой, своим образом жизни, друзьями, учебой. Александр Герман к появлению сына, о котором он шестнадцать лет ничего не знал, относился словно с изумлением.
Этот новый сын учился из рук вон плохо, в московской школе почти не тянул, зато постоянно рисовал – его комната как-то моментально превратилась в свалку из альбомов, тюбиков и банок с красками, карандашей, разрозненных листов александрийской бумаги, обрывков, клочков, яблочных огрызков, конфетных бумажек, немытых кружек и мятой одежды. Вещи мальчишку вообще не интересовали.
Зато интересовала еда. Он безостановочно ел и, кажется, только худел – щеки у него совсем ввалились, еще длиннее стали тонкие, как щепки, руки, вытянулась и без того гусиная шея.
Самым главным его другом была собака Буся, и сразу следом за ней – Тонечка.
– Родька, смотри за самоваром! – крикнула Тонечка в сторону лужайки, по которой наперегонки носились мальчик и собака.
И посмотрела на соседний участок.
Машина стояла на плиточном пятачке перед домом, над крыльцом горела лампочка, свет ее терялся и таял в вечернем солнечном сиянии.
…Интересно, кто же это приехал?..
Дом в Дождеве принадлежал давно покойным родителям ее мужа, Тонечка раньше никогда здесь не жила и соседей не знала. Величественную старуху, обитавшую через дом, они с Родионом называли старой княгиней, так ее окрестила Тонечка, а когда мальчишка спросил почему, приволокла ему первый том «Войны и мира». Родион моментально заскучал, стал оглядываться по сторонам и предложил помыть посуду. Тонечка два вечера убила на пересказ эпопеи своими словами, и только потом догадалась включить ему английский сериал.
В английском сериале всех главных героев играли молодые артисты, и Родион постепенно втянулся, но смотрел «Войну и мир» как неандерталец или англичанин – никакие нравственные проблемы его не волновали, зато интересовало, кого убьют, кто на ком женится и не разорится ли Пьер.
Состояние финансов Пьера казалось Родиону гораздо важнее, чем его масонские искания!..
После того как убили Петю Ростова, Родион наотрез отказался смотреть дальше, и Тонечке пришлось брать его измором, убеждая, что после все пойдет как нельзя лучше, и обещать в обмен на просмотр пирог с мясом.
Насилу одолели.
Оказывается, старую княгиню зовут Лидия Ивановна – вполне подходящее имя.
Тонечка зашла в дом, поставила на круглый стол чашки и «вкусное», о котором мечтал Родион, и позвонила мужу.
– Я занят, – сообщил телефон мужниным голосом, едва прекратились гудки. – Я на работе.
– Бог в помощь, – отозвалась Тонечка.
Родион втащил плюющийся кипятком самовар, водрузил его на подставку и спросил, как там папа.
Тонечка проинформировала, что папа на работе. Занят.
– А мы когда в Москву поедем?
– Когда карантин снимут.
– А когда карантин снимут?
– Как только болеть перестанут.
– А когда перестанут?
– Садись, – сказала Тонечка. – Тебе чай с мятой или так?
Они долго пили чай и смотрели дурацкое кино под названием «Бруклин». Родион его обожал, а Тонечка терпеть не могла, но считала нужным подлаживаться, чтоб мальчишка не чувствовал себя в одиночестве.
Разошлись поздно, и Тонечка долго еще не спала, все думала, как жить, когда кругом карантин, муж бесконечно занят и сердит, родители в группе риска, а дети брошены на произвол судьбы. И все из-за какого-то проклятого вируса!
Кто бы мог подумать еще три месяца назад! Кто мог предположить, что закроются магазины, кафе, химчистки, парикмахерские, а кое-где и дороги, что «скорые» будут часами стоять в очередях, чтобы сдать заболевших в приемный покой, а патрули на улицах станут спрашивать пропуска и выписывать штрафы вышедшим без разрешения!..
– Вирус, – вслух сказала Тонечка, устав думать, – ты подложил нам колоссальную свинью!..
Заснула она под утро, и снилось ей нехорошее.
Алгебру-онлайн они, ясное дело, проспали, а математичка была не только бестолковой, но и вредной. Она уже не раз грозилась, что не аттестует Родиона, если тот не «подтянет предмет», а тут еще и проспали!..
Тонечка растолкала мальчишку только к третьему уроку, усадила перед ноутбуком, велела не качаться на стуле, не чесаться, не рисовать, а слушать, налила ему кружку горячего чая и едва успела выскочить из кадра, когда урок начался. Третьим уроком была информатика, ее вел импозантный молодой учитель, а Тонечка с утра даже причесаться не успела!..
Дав себе слово каждый день ставить будильник на семь тридцать, как в Москве, – и без всяких поблажек! – она стала соображать, что бы такого приготовить на завтрак. Или уже ничего не готовить, а дождаться обеда, когда у Родиона кончится вся эта онлайн-канитель?..
В обучение на удаленке Тонечка не верила ни секунды. Еще с того момента, когда все только началось. Должно быть, где-то есть дети, рвущиеся к знаниям, как Михайло Васильевич Ломоносов, готовые ради учения на все, твердо осознающие, что ученье – свет, а неученье – тьма, но ее собственный ребенок к таковым не имел никакого отношения. Он и в школе-то учился едва-едва, а уж дома совсем перестал, и не было никакой возможности заставить его слушать, записывать, вникать!.. Он сидел перед компьютером, из которого учителя толковали о квадратных корнях и бензольном кольце, и рисовал свои картинки, а собака устраивалась у него на коленях. Его жизнь была прекрасна! Если б от него еще отстали с этим дурацким сидением возле компьютера во время уроков, вообще был бы рай!
Тонечка вздохнула.
Повезло, что в этом году не нужно сдавать никаких экзаменов. Вот был бы цирк, если б им пришлось в городе Дождев готовиться к ЕГЭ!..
Она сварила кофе, взяла чашку и вышла на террасу. Старый дом одним крыльцом выходил в палисадник и на дорогу, а другим в сад и на лужайку. На террасе стояли ветхий овальный стол и пара плетеных кресел с продавленными подушками. Когда-то подушки были, должно быть, роскошными, крытыми желтым атласом с золотым отливом. Теперь ткань повытерлась, из нее в разные стороны торчали нитки, Родион сказал – очень красиво.
И Тонечка с ним согласилась.
На улице было солнечно и холодно, и, поставив чашку, Тонечка вернулась в дом за «позорным волком». Сверху что-то бубнил импозантный учитель информатики, Родиона не было слышно.
Она вернулась на террасу, уселась, отхлебнула кофе и зажмурилась от счастья.
…Вот так бывает?.. Кругом кризис, вирус, светопреставление, а она, Тонечка, в эту секунду чувствует себя настолько счастливой, что готова заплакать восторженными слезами!
«И, сладко плача, я ушел за бузину», – вспомнилось ей откуда-то.
Она вытянула ноги, запахнув плотнее пожилого «позорного волка», и неожиданно обнаружила на своем участке… человека!
Какая-то женщина, кажется молодая, вбежала в распахнутую калитку с соседнего участка и теперь мчалась по дорожке к дому.
Тонечка поднялась.
– Вы можете мне помочь? – выпалила женщина, немного не добежав до террасы. – У нас несчастье.
Тонечка сбежала с крыльца.
– Вы здесь живете? – лихорадочно продолжала незнакомка. – Вы кого-нибудь знаете? Кому можно позвонить?
– Да что случилось-то?!
– Бежим, – сказала женщина и припустилась по траве, сокращая расстояние.
Тонечка топала за ней.
– Я вчера только приехала, – на ходу говорила женщина. – Вечером уже. А сегодня вышла… И тут… Я не знаю, что делать… Я на тот участок сбегала, но там нет никого…
Тонечка вдруг всерьез забеспокоилась.
Сначала ей было просто любопытно, а тут стало тревожно.
Следом за женщиной она вбежала на соседний, в лопухах и одуванчиках, участок. Разросшийся куст сирени с головы до ног обдал ее водой – ночью прошел дождь.
– Сюда, сюда, – торопила женщина.
Они выскочили на лужайку, почти такую же, как у Тонечки. Когда-то здесь, видимо, хозяйничали и наводили красоту, потому что посередине был сооружен некий холмик, напоминавший альпийскую горку, а рядом торчал деревенский колодец с воротом и двускатной крышей.
– Я вышла, – задыхаясь, говорила женщина, – и… вот… Я хотела помочь, а уже поздно… Что нам делать?
И тут Тонечка увидела.
На траве, в желтых одуванчиках, привалившись спиной к колодцу, сидела старая княгиня. Ноги в высоких башмаках на пуговицах были вытянуты, тяжелые руки лежали вдоль тела совершенно спокойно. Старая княгиня смотрела прямо перед собой, очень строго.
– Она что? – шепотом спросила Тонечка, хотя все было ясно. – Умерла?
Женщина покивала.
– Я хотела ее поднять, – тоже шепотом сказала она, – нагнулась, а она вся… холодная уже.
Тонечка присела и дотронулась до руки старой княгини. Рука и впрямь была холодная и влажная – в росе.
– И что теперь делать? – продолжала женщина. – Куда-то же надо звонить! Только куда? И кто это? Откуда она взялась? Я вчера приехала, ее не было!
– Это Лидия Ивановна, соседка с той стороны. – Тонечка поднялась. Губы у нее дрожали, так было жалко старуху! – Она каждый день через нас ходит на ручей, на лавочке сидит…
– Она одна живет?
– Я не знаю, – Тонечка глубоко вздохнула, прогоняя ненужные слезы. – Наверное, мы должны к ней домой сходить для начала…
– А… она? – Женщина кивнула на старую княгиню. – Тут останется? Нехорошо как-то.
– Нехорошо, – согласилась Тонечка. – Я сбегаю, а ты постой рядом с ней, ладно? Как тебя зовут?
– Александра, – спохватилась собеседница. – Саша Шумакова.
– А я Антонина Герман. Я сейчас, быстро!
Участок старой княгини весь зарос жасмином, сиренью и лопухами. Давно не кошенная трава полегла от дождя, на дорожках стояли лужи.
Тонечка взбежала на крыльцо и позвала:
– Есть кто-нибудь?
Никто не отозвался.
Дверь была открыта, и Тонечка вошла.
В доме пахло старым деревом, мирно тикали часы и капала из крана вода.
– Здравствуйте! – прокричала Тонечка. – Здесь есть кто-нибудь?
Было понятно, что в доме никого нет, но от растерянности она еще покричала и постояла, прислушиваясь.
Часы засипели, внутри щелкнуло, и они начали бить. Взблескивал медный маятник.
Тонечка прикрыла за собой дверь и вернулась к соседке.
– Нет там никого, – сообщила она, стараясь не смотреть на старуху. – Я что-то тоже не могу сообразить, что нам делать. Главное, она вчера была жива и здорова, я ее видела, она на меня в окно смотрела! А Родион с ней разговаривал! Родион – это наш сын.
Саша Шумакова покивала.
…В разного рода передрягах у Тонечки всегда был один и тот же план действий. Она звонила мужу, тот говорил, что следует сделать, и дальше все как-то решалось.
Словно само собой.
– Подожди, – сказала Тонечка соседке. – Я позвоню.
– Почему ты вчера вечером не отвечала? – осведомился муж, как только в трубке перестало гудеть. – Я раз пять звонил!
– Ты же знаешь, какая здесь связь.
– Так, – услышав ее, сказал муж совершенно другим тоном. – Что случилось, Тоня?
– Старуха, – выговорила Тонечка. – Лидия Ивановна, соседка, старая княгиня! Я тебе про нее рассказывала. Она умерла. Сидит возле колодца… совершенно мертвая.
– Так, – повторил муж. – Ты только не плачь, Тонечка.
– Я не могу. – Она всхлипнула. – Мне ее жалко. И мы не знаем, что теперь делать!
– Кто мы? Вы с Родионом?
– Нет, Родион в доме, он ничего не видел. Мы с Сашей Шумаковой.