Младший научный сотрудник-7

Младший научный сотрудник-7

Разговор с телевизором (Москва)

Телевизор щелкнул и после непродолжительного разогрева начал вещать о надоях, покосах и урожаях на бескрайних полях Родины. Я поморщился и перещелкнул дальше, тут сенсорная панель для этого имелась, а вовсе не круговой переключатель… так, тут Ленинский университет миллионов, нисколько не лучше. На учебной программе объясняли, как решать физические задачи про движение двух тел. Неинтересно… а еще на следующем канале, куда я уже просто наугад ткнул, появилась весьма интересная картинка – камера по виду такая же, как в нашем СИЗО, слева койка, прикрепленная к стене, справа писсуар с раковиной, а по центру на табуретке сидел я же, но в легкомысленной гавайской рубашке и шортах до колен.

– Привет, Петя, – сказал мне этот второй я, помахав при этом рукой. – Как жизнь?

– Привет, – отозвался я, потому что молчать было бы глупо, вспомнил не к месту строки Высоцкого, – жизнь течет меж пальчиков паутинкой тонкою. Ты где сидишь-то так красиво? – задал я первый всплывший на поверхность вопрос.

– Ты не поверишь, – ответил он, – но в городе Маниле, Республика Филиппины, в следственном изоляторе временного содержания номер один…

– И как тебя туда занесло?

– Долго рассказывать, – поморщился второй я, – начни лучше с себя, у тебя, как я посмотрю, дела обстоят немного получше моих…

– Когда мы с тобой расстались-то, не напомнишь? – спросил я у отражения в экране.

– Напомню, – охотно согласился он, – в сентябре прошлого года, 82-го, когда эксперимент в этом вашем гребаном бункере пошел не по плану.

– В нашем, Петя, бункере, в нашем, – поправил его я, – не надо делать вид, что ты не имеешь к этому «не по плану» никакого отношения.

– Не надо придираться к словам, – буркнул он, – вываливай лучше подробности, как ты там живешь. В 82 году… у нас-то тут октябрь 83-го идет, если тебе это интересно.

– Нет вопросов, – отозвался я, – почти как у матросов. Слушай и не говори потом, что не услышал.

И в следующие пять минут я коротенько обрисовал ему свою историю за последние два месяца. Он внимал и не перебивал, открыл рот только, когда я поставил точку.

– Увлекательно… – сказал он, глядя в какую-то невидимую отсюда точку, – стало быть, ты там теперь народный целитель типа этой… Ванги.

– Точно, – ответил я, – или Джуны. С ней я, кстати, недавно встретился, и она мне выкатила страшненький диагноз – полгода мне жить осталось.

– Сочувствую, – вяло ответил он, – а мне как бы не полдня осталось пребывать на этом свете.

– Теперь твоя очередь, – передал я ему эстафетную палочку, – выкладывай давай, что там с тобой за год случилось.

– Никаких экстра-способностей в том бункере я не получил, – хмуро начал он, – так, по мелочи немного.

– Стой, – притормозил его я, – я же с помощью этого дара свою мать из могилы, считай, вытащил… получается, что она умерла что ли?

– Не все так грустно, – вздохнул он, – хирург этот из сороковой больницы, как уж его…

– Иннокентий Палыч, – напомнил я.

– Да, Кеша – он очень постарался и мать осталась жить, но с большими ограничениями…

– Не ходит что ли?

– Нет, подвижность не ограничена, но есть можно далеко не все… и обезболивающие надо непрерывно принимать. Но живая пока, этого не отнимешь.

– Замуж за физрука-то она вышла?

– Нет, не сложилось, – угрюмо продолжил заэкранный я, – так что живем мы по-прежнему в нашей квартире на Кирова.

– Слушай, а дочка хирурга, как уж ее… Зина, кажется… да, Зина-корзина, она тебе никаких предсказаний не делала?

– Даже не знаю, кто это, – растерянно ответил он. – Что после октября 82-го было, тебе интересно?

– Конечно, выкладывай скорее, – подстегнул его я.

– А и вспомнить-то особенно нечего, – после секундной паузы продолжил он, – так и работал в ИПП. Встречался с Викой потихоньку, потом она хвостом вильнула.

– А Ниночка как же?

– Она замуж за Наумыча вышла, через месяц примерно после того случая в бункере. У них вроде бы все хорошо, даже ребенок намечается, но это не очень точно.

– И ты никого не излечил с тех пор?

– Почему это никого… – даже растерялся он, – мать немного на ноги поставил, потом дворового хулигана этого…

– Игорька?

– Да, его самого – избавил от одной проблемы. И жену Бессмертнова… но это отдельная история, очень долго и муторно рассказывать.

– Ладно, не надо, – поморщился я, – а с Аскольдом чего?

– В армию он ушел, вот и все.

– В Германию?

– Почему в Германию, если я все правильно понял, то на Кубу его послали, в Лурдес, чем-то радиотехническим там заведовать.

– Куба это хорошо, – задумался я, – а в Москву тебя тоже не посылали?

– Почему это, минимум четыре раза в командировках там был.

– А с дочкой Брежнева не встречался?

– Вот этого, извини, не было.

– Ладно, тогда переходи уже к более поздним событиям, как ты в этой Маниле-то очутился?

– Это рассказ примерно на час, – отозвался он, – о, дверь отпирают – перерыв на неопределенное время

Экран сначала вспыхнул каким-то сине-зеленым ярким пламенем, а потом просто взял и погас. Я пощелкал по другим каналам и ничего интересного там не нашел. А потом подумал – во Электроника дает, видеоконференцию в начале 80-х годов. Причем связывает разные времена… и нравы, второй-то я из будущего года вещает.

И тут зазвонила вертушка – на той стороне был товарищ Цуканов, кто же еще.

– Петя, – начал он задушевным тоном, – к тебе есть одно маленькое, но срочное дело.

– Слушаю со всем вниманием, Георгий Эммануилович, – откликнулся я.

– У моей супруги наметились некоторые проблемы со здоровьем… ты бы не мог посмотреть ее?

– Какие вопросы, – на автомате вылетело из меня, – назначайте время и место – все сделаю в лучшем виде.

– Через полчаса примерно спускайся во двор, там будет стоять сиреневая Волга…

– 24-я или 31-я? – решил уточнить я.

– 21-я, – отрезал он, – которая с оленем на капоте, водитель отвезет тебя на мою квартиру, там мы с женой будем тебя ждать.

Надо помочь хорошему человеку, подумал я, взял на всякий случай паспорт с правами и спустился во двор через положенный промежуток времени. Раритетная 21-я Волга мерзкого сиреневого цвета стояла не в притык, конечно, к подъезду, где проживало первое лицо государства, но и недалеко.

– Моя фамилия Балашов, – сказал я водителю, нервно курившему какую-то вонючие папиросу.

– Садись, – жестом показал он на пассажирское место.

Я и сел, куда было указано. Ехали мы молча и не очень долго, этот кусок Москвы я знал не очень хорошо, понял только, что забрались мы куда-то в Замоскворечье.

– Третий этаж, квартира сорок, – сказал он мне, лихо затормозив во дворе старинного доходного дома со всеми положенными причиндалами, как-то – пилястрами, лепными кариатидами и башенкой наверху.

Я ему кивнул на прощание и поднялся по крутой железной лестнице на третий этаж. Дверь открылась после первого звонка – это был сам Цуканов в шикарном восточном халате и с сигарой во рту.

– Ааа, – сказал он, увидев меня, – Петя… заходи, гостем будешь.

Я и зашел, переобулся в тапочки и был сопровожден в самую дальнюю комнату, где имела место женщина очень средних лет и такой же наружности.

– Познакомьтесь, – сказал Цуканов, – это Петр Балашов, народный целитель и экстрасенс седьмого уровня, а это Марина Афанасьевна, моя супруга.

– Можно просто Марина, – подала она мне руку.

– Ну вы тут поговорите пока, – засуетился он, – а я чай приготовлю, – и скрылся за дверью.

А я пододвинул стул к дивану с Мариной, тяжело вздохнул и принялся за привычное уже дело.

– Какие проблемы, Марина? Выкладывайте все, как на духу.

Марина ответно душераздирающе вздохнула и вывалила ворох своих затруднений… там ерунда по большей части была, но одно место заставило меня сильно напрячься.

– Про потерю ориентации и равновесия поподробнее пожалуйста, – попросил ее я.

И она рассказала поподробнее… в дверь просунулся ее супруг, но она мановением руки показала, что ему тут не место, он и убрался обратно на кухню или куда там.

– Понятно, – ответил я после пояснений Марины, хотя если честно, понятного стало ненамного больше, – начнем тогда что ли… помолясь…

– А зачем молиться? – испуганно спросила она.

– Это фигура речи такая, – пояснил я, – примерное значение – медленно и осторожно… ложитесь на правый бок лицом к стенке… хорошо… и не двигайтесь минуты две-три, я скажу, когда закончится.

Через отмеренные две минуты я скомандовал ей садиться и позвал из кухни Цуканова. Тот быстро вошел, предельно собранный и встревоженный.

– Значит так, Георгий Эммануилович и Марина… эээ…

– Витальевна, – подсказала она.

– Точно, Витальевна. Вы вдвоем можете спокойно выслушать трагическое известие? – продолжил я, вспомнив доктора Рамека из «Аэроплана».

– Мы постараемся, – ответил не по тексту Георгий (так-то в кино в ответ кричали «нет»).

– У Марины Витальевны рак головного мозга третьей степени… правое полушарие, задний отдел теменной коры, если это вам что-то скажет…

– Скажет, – с видимым усилием кивнул Цуканов, – что-нибудь можно сделать?

– Надо было раньше принимать меры, – строго отчитал я его, – проблемы-то у нее наверно не вчера начались?

– Верно, – сказала Марина, – месяца два уже как.

– Ну тут уже ничего не сделаешь, машины времени у нас под рукой нет, будем исходить из имеющихся возможностей, – продолжил я. – Я попробую, но стопроцентную гарантию, как вам хорошо известно, дает только…

– Госстрах, – закончил он за меня эту мысль. – Попробуй, Петя, а если получится, то моя благодарность не будет иметь границ…

– В пределах разумного, – это я уже за него завершил фразу. – Окей, как говорят наши друзья из-за океана, первый сеанс я сейчас сделаю, а там уже по обстоятельствам работать будем.

– Что-нибудь надо для этого? – засуетился Цуканов.

– Принесите стакан холодной воды, – попросил я его, – и еще что-то обезболивающее типа аскофена или цитрамона.

– Сейчас, – и его как ветром сдуло со стула, а на Марину страшно смотреть было, так она взволновалась.

– Спокойно, – попытался купировать проблемы я, – все под контролем, все должно наладиться, надо только сильно захотеть…

Цуканов принес упаковку пенталгина и стакан, я попросил его очистить место работы, он подчинился, а я приступил…

Следственный изолятор номер один (Манила)

Вы наверно спросите, как я там очутился, прямиком из международного аэропорта, где только что застрелили видного оппозиционного деятеля Бенигно Акино-младшего. А я вам отвечу – все это проще пареной репы… полиция начала проверять документы сплошняком у всех пассажиров и сотрудников аэропорта, а у меня никаких документов, конечно, не имелось. Вот меня и закинули в это СИЗО, расположенное недалеко от центра, между торговым центром Сан-Лазаро и одноименным госпиталем. Святого Лазаря, как я понял, сильно почитали в Республике Филиппины.

Это место предварительного заключения немного отличалось от тех, в которых я успел побывать в своей жизни – и в СССР, и в постсоветской России. Народу тут, как я понял, сидело все же в меньших количествах, так что мне даже отдельную комфортабельную камеру выделили, с собственным умывальником и унитазом (запахи, впрочем, не сильно отличались от российских). И телевизор тут имелся под потолком! Панасоник! Который был заключен в крепкую решетку, во избежание видимо нежелательного доступа к его внутренностям заключенных.

Вот я и щелкал пультом, переключая с одного местного канала на другой, пока не наткнулся на себя же, только в Москве и годом ранее. А далее между нами двумя произошел диалог, который вы видели чуть ранее. Который прервался на звуке ключа, отпирающего дверь в место моего временного содержания. Это оказался Игнасио Лопес, старший левого блока, как я успел прочитать на его бейджике.

– «Трепа» (подъем), – сказал он мне, и я по интонации догадался, что мне надо куда-то идти.

Встал с койки, заложил руки назад и вышел в коридор… без дополнительных команд встал лицом к стене – Игнасио одобрительно похлопал меня по плечу и сказал что-то вроде «биен эццо», молодец что ли. Потом он указал мне связкой ключей направление движения и через пару минут я оказался в допросной… следователь тут сидел, суровый испанец с лихими усами и в форме с попугайскими погонами, аж четырехцветными.

– Садитесь, – указал он мне по-английски на стул, наглухо привинченный к полу, а надзирателя он отпустил взмахом руки.

– Значит вы человек без документов, – задумчиво посмотрел он мне в переносицу, – а еще без имени и фамилии. И без гражданства наверно тоже.

Я пока сидел в камере, успел обдумать свое дальнейшее поведение, времени там с избытком хватило, поэтому я ринулся в бой без малейшей паузы.

– Я подданный Советского Союза, зовут меня Петр Балашов. Требую вызвать советского консула, разговор буду продолжать только в его присутствии.

– Вот как, – довольно неуклюже удивился он, – а какие-нибудь доказательства твоего советского гражданства ты привести сможешь?

– Согласно Венской конвенции по консульскому праву, – попер я внаглую, так-то я только слышал про нее, – человек, заявивший о своем гражданстве и потребовавший присутствия консульских работников, не обязан предоставлять какие-либо доказательства. Статья 14, пункт 5, – совсем уже от балды добавил я.

– Хм… – чуть не поперхнулся дознаватель, – какой-то ты чересчур наглый, парень.

– Таким уродился, – хмуро парировал я, – так что – будем вызывать консула или как?

Следователь смерил меня хмурым взглядом, не переставая крутить в руках карандаш, а потом нажал на кнопку под столом. Вошедшему надзирателю он сказал что-то на испанском, чего я не понял совершенно.

– Посиди пока в камере, – выдал он ЦУ мне, – до завтра. А там видно будет.

И надзиратель повел меня обратно по тем же вонючим коридорам. Ладно хоть камеры у них тут более-менее комфортные, думал я, когда в замке поворачивался ключ, не по 25 душ в три этажа, как у нас. А включим-ка мы телевизор на тот самый интересный канал, пронеслось у меня в голове, может что-то новое про себя узнаем.

Но экран остался с шероховатой сеткой помех, которая шуршала примерно, как крыса в ворохе листьев. Ну значит не судьба, вздохнул я, собираясь выключить телевизор, однако не успел – шорох незаметно перешел во вполне членораздельную фразу «подожди, не выключай», повторенную аж три раза. Я и не стал выключать Панасоник, отложил пульт в сторонку и занялся гимнастикой, надо же как-то поддерживать физическую форму даже и в тюряге…

Канал ожил где-то через четверть часа, там появился я же, но какой-то более живой и здоровый, чем на самом деле. Сзади меня там маячил интерьер стандартной советской квартиры с сервантом, полным посуды, которая никогда не использовалась, и картиной Крамского «Незнакомка» на стенке.

– Привет, – сказали мне с того края экрана, – извини, сразу не успел – дела были.

– Извиняю, – великодушно простил я его, – на чем мы там закончили разговор?

– На том, как ты оказался в этой камере в Маниле.

– Точно, – припомнил я, – на этом. Ну усаживайся поудобнее, рассказ будет примерно на час. Если у тебя столько свободного времени есть, конечно…

– Уж чего-чего, а времени у меня предостаточно, – отозвался заэкранный я, – выкладывай.

– Конец 82-го и первая половина 83-го года у меня как-то незаметно пролетели, – начал я, – обычные серые будни, и вспомнить нечего… да, эксперименты в бункере у нас прикрыли после того случая, на ржавый замок. Ну в командировки я ездил, в Москву раза три, в Ленинград разок и еще в Североморск меня посылали, чисто как сопровождающего грузы института.

– Понятно, – отозвался второй я, – можешь переходить к камчатским делам, там наверно поинтереснее все сложилось.

– Перехожу, – ответил я, – в июне меня снарядили сопровождать электронную технику до Петропавловска-Камчатского, или Питера, по-местному. Ну вот мы запаковали СМ-4 в десяток разных ящиков и отправили ее на ТУ-154 до Хабаровска, а сами следом вылетели. Потом была пересадка до Питера, как сейчас помню, сутки в аэропорту сидели из-за нелетной погоды. А потом перегрузка ящиков на вертолет и переезд на одну затерянную в камчатском стланике базу под гордым названием «Березовая»… я тебя не слишком утомил?

– Кто вместе с тобой полетел? – задал наводящий вопросик он.

– Сергей, который турист, это понятное дело. А еще Шурик и Коля.

– А Аскольд?

– Он же в армию ушел, какая тут Камчатка…

– Извини, забыл, – поморгал некоторое время он, – ну вы там выполнили свою миссию на этой Березовой базе, а дальше что?

– Во-первых, нельзя сказать, что совсем уже до конца выполнили – подводная лодка подвела, должна была выйти из Авачинской бухты, как мишень, но что-то у вояк там не сложилось, так ее нам и не предоставили. А без нее увы, стопроцентного выполнения программы не получилось.

– Да хрен с ней, с подводной лодкой, – разгорячился московский второй я, – хотя стой… какого проекта она должна была быть?

– Я так сильно не вникал, – пояснил я, – но кажется 667 проекта… да, и название у нее одноименное вроде было «Петропавловск-Камчатский».

– Ясно, продолжай, – сказал он.

– Так вот ровно 1 сентября 83 года нам дали отмашку на сворачивание экспериментоы, мы за полдня все законсервировали и вечером улетели в Вилючинск… ну то есть Приморск он назывался для всех, а Вилючинск это для посвященных.

– На чем улетели?

– На МИ-6, здоровая такая дура, вся наша экспедиция поместилась, тридцать человек с лишним – у нас ведь еще и москвичи были, и ленинградцы и даже пара киевлян.

– С этим все ясно, переходи к более насущным предметам, – буркнул второй я.

– Перехожу, – буркнул в ответ я, – второго сентября мы должны были вылететь из Елизова в Москву на ИЛ-62, но увы, не вылетели – вмешались посторонние обстоятельства.

– Стоп, – на этот раз притормозил беседу он, – звонят по телефону, я временно отключаюсь.

И экран телевизора погас окончательно…

Привнесенные обстоятельства (Москва, Кутузовский проспект)

Звонил городской телефон, это оказалась, как ни странно, Мария Владимировна, мать и наставница Андрюши Миронова.

– Петя? – уточнила она на всякий случай, а когда я подтвердил, сказала следующее, – мне надо с тобой поговорить. Дело довольно срочное.

Я прикинул в уме свои занятия на ближайшие 7-8 часов и ничего срочного, кроме разговоров с телевизором не обнаружил.

– Я весь к вашим услугам, Мария Владимировна, – ответил я спокойным тоном, потому что никаких гадостей хотя бы с этой стороны не ожидал.

– Можешь называть меня просто Марией, не такая уж я и старая, – сказала она, а я чуть не поперхнулся, вспомнив соответствующий мексиканский сериал из недалекого уже будущего.

– А вашего супруга можно я тогда буду называть просто Хосе Игнасио? – вырвалось само собой из меня.

Миронова помолчала немного, переваривая входящую информацию, а потом разрешила, не переспрашивая, что это за фрукт такой, Хосе Игнасио.

– Так вот, сможешь подъехать ко мне домой?

– Легко, Мария Владимировна, называйте адрес и время.

– Да хоть прямо сейчас приезжай, – ответила она, – адрес такой: улица Танеева, 7. Краснокирпичный, 12 этажей, квартира 15.

– Так, – задумался я, – это ведь, если не ошибаюсь, где-то на задворках Арбата.

– Точно, – на задворки она обижаться не стала, – ближе всего от метро Смоленская, выход на Смоленскую площадь и десять минут пешком.

– Через полчаса буду, – отрапортовал я, – максимум через сорок минут.

––

Не через сорок минут, конечно, но в пределах часа я управился… дом был большой и несуразный, типичная брежневская высотка, вставленная в застройку 19 века. Где-то тут рядом композитор Танеев кажется жил, поэтому и улица его имени.

В ответ на звонок открыла сама хозяйка, статная дама со следами, как это принято говорить, былой красоты.

– Ваша мама пришла, молочка принесла, – не удержался я от цитаты из одной ее репризы.

– Мне приятно, что мое творчество помнит народ, – усмехнулась она, – заходи, вот тапочки.

Она провела меня кухню (сама квартирка была довольно скромной, две комнатки и узенький коридор), где уже стоял электрический самовар и чашки с блюдцами.

– А кто такой этот Хосе Игнасио? – все же поинтересовалась она, разлив чай.

– Герой одной латиноамериканской мыльной оперы, – ответил я.

– Стоп, – остановила она меня, – что за мыльная опера? О том, как мыло делают? С песнями и танцами?

– Не совсем, – отхлебнул я душистый чай из чашки, – так называется формат сериала… ну многосерийного фильма, если так понятнее, в странах Европы и Америки. Отличается от обычных сериалов тем, что здесь нет почти никакого внятного сюжета, просто описывается день за днем какой-нибудь семьи или нескольких семей. А почему мыльная? Наверно потому что в рекламе первых таких опер было очень много рекламы компаний, производящих мыло – Проктер-энд-Гэмбл например, или Колгейт с Юнилевером.

– Пример какой-нибудь приведешь? – неожиданно потребовала она.

– Запросто… самой первой такой оперой наверно был Фаруэй-хилл, про вдову, которая переезжает из большого города в захолустье. А потом пошло-поехало, На пороге ночи, Любовь к жизни, Мрачные тени… эта последняя была очень необычной, там героями были ведьмы, вампиры и привидения. Если брать нынешнее время, то на волне успеха сейчас Даллас и Династия, про семьи американских миллиардеров.

– А при чем тут тогда Хосе-Игнасио? – не поняла она.

– А это адаптация американского творчества к рынку Южной и Центральной Америки… сериал, на который я намекал, называется «Просто Мария», о простой мексиканской девушке, а ее главный партнер в нем – это адвокат Хосе-Игнасио.

– Понятно, – усмехнулась она, – про мыльные сериалы мы поговорили, давай теперь о деле.

– Я вас внимательно слушаю, Мария, – сказал я, отложив в сторону пустую чашку.

– Мы с Александром хотим эмигрировать из страны, – сильно удивила она меня… всего ожидал, но только не этого. – И хотим попросить твоей помощи – ты же теперь человек не из последних среди власть предержащих, согласен помочь?

– Тэээк, – нервно забарабанил я пальцами по столу, – а куда собрались-то, если не секрет?

– В Израиль, Петя, в Израиль, – со вздохом поведала она, – у Саши там много родственников живет.

– Тэээк, – заклинило меня на этом междометии, – и что вы там делать собираетесь, в Израиле?

– Жить, Петя, жить… и работать.

– Ладно, что вас не устраивает в Союзе, спрашивать не буду, это ваша личная информация, – сказал я, – но вот насчет работы не могу не вспомнить одно пророчество Высоцкого.

– Какое? – встрепенулась она.

– Из песни про Мишку Шифмана, как уж там… Мишка врач, он вдруг притих, в Израиле бездна их, там и гинекологов одних, как собак нерезаных…

– Нет зубным врачам пути, – продолжила она за меня, – потому что слишком много просится.

А закончили мы практически хором:

– А где на всех зубов найти? Значит безработица.

– Знаю я эту песню, – улыбаясь, продолжила она, – Володя ее вот на этой самой кухне исполнял как-то раз.

– Ну а раз знаете, – отвечал я, – то можете себе представить, какая там конкуренция в творческих профессиях… да и по-русски далеко не весь Израиль говорит, дай бог четверть – аудитория у вас будет меньше миллиона против 250 в Союзе.

– Зато там будет свобода! – гордо заявила она.

– Ну-ну… – не поддержал я ее энтузиазма, – в одном пакете с проблемными соседями. Когда у них последняя войнушка-то была? Большая в 73-м, а по мелочи так каждый год стреляют.

– Петя, – мягко возразила она, – я… то есть мы с Сашей к этому решению шли не один год, так что за пять минут ты меня явно не переубедишь. Помочь-то сможешь?

– А что, официальным путем не получается? – уточнил на всякий случай я, – не выпускают?

– Три месяца уже заявление лежит в ОВИРе, – ответила она, – ни да, ни нет не говорят. Завтраками кормят.

– Ладно, – вздохнул я, – попробую… но не удержусь еще от одного замечания – там ведь придется учить иврит и соблюдать шабат, справитесь?

– Как-нибудь, – сказала Миронова.

– Хорошо, договорились, сегодня же напрягу Цуканова, – ответил ей я. – Это все, за чем вы меня позвали?

– Все… хотя стой, еще одна тема есть – слышала краем уха, что ты с Джуной общался недавно. Это правда?

Я с трудом удержал себя от того, чтобы поморщиться.

– Общался… было дело – Андрей рассказал?