Младший научный сотрудник-7
– Хорошо, – немного поколебавшись, ответила она, – я в половине шестого заканчиваю.
– Договорились, – лаконично ответил я.
И ровно в половине шестого я припарковался возле кунцевского военкомата… Лена особенно ждать себя не заставила и выпорхнула из железных ржавых ворот буквально через пару минут.
– Привет, – сказала она с достаточно искренней улыбкой, – я уж думала, между нами все кончено.
– Я тоже так думал, – ответил я, заводя мотор, – но вмешались сторонние обстоятельства.
– Какие обстоятельства, расскажешь?
– Конечно, – сказал я, – молчать точно не буду. Куда едем?
– Я слышала, что в гостинице Измайловской очень хороший ресторан, – ответила она, – в корпусе Альфа который…
– Вопросов нет, едем в Измайловскую.
И мы вырулили сначала на Молодогвардейский, а потом уже на до боли родной Кутузовский. Путь через центр я отмел, сейчас на дворе конечно не нулевые годы, но и в 80-х можно было встрять в конкретную пробку. Свернул на Садовое, а через полкольца на Стромынку, а там уж огородами-огородами к станции метро Партизанская… ой, сейчас она кажется называется Измайловский парк.
– Ну рассказывай про свои обстоятельства, – не утерпела Леночка до конца нашего пути.
– Слушай, – ответил я…
Нижнереченские страсти
Об ужине в Измайловской рассказывать особенно нечего… ну кроме того, может быть, что к Леночку там пытался склеить один жгучий грузин. Пришлось вывести его на улицу к метро и объяснить на наглядных примерах, как следует себя вести в приличных местах, он все осознал и куда-то делся…
Потом я оставил машину на стоянке возле гостиницы, чтобы не дразнить гаишников, и отвез Лену домой, на Кутузовский ей дорога была заказана на какой-то непонятный срок. Перед расставанием она проявила инициативу и наградила меня очень длинным и жгучим поцелуем, сказав при этом:
– Знаешь, я повела себя неправильно и теперь хочу исправить свое поведение… звони завтра в любое время, а сейчас мне домой надо, папа ждет.
Ну папа, значит папа, вздохнул я и отправился обратно пешком через самый центр города. А где в районе Красной площади и памятника Минину и Пожарскому мне в голову неожиданно пришла мысль разобраться с первоисточником своих странных приключений последнего месяца.
– Что на это скажешь, Козьма Минич? – мысленно я спросил у памятника,а он мне вполне внятно ответил:
– Ослабевать и унывать не надобно, но призвав на помощь всещедрого Бога, свой ревностный труд прилагать и согласясь единодушно, оставляя свои прихоти, своего и наследников своих избавления искать, не щадя имения и живота своего
Я потряс головой, голоса из моего мозга тут же испарились… все же основательно я набрался в этой Измайловской гостинице…
А проснувшись поутру, у меня был вчерне готов план действий на ближайшие пару дней. Итак, я решил отправиться в сердцевину, так сказать, событий, кои так неожиданно изменили мою (и не только мою) жизнь в сентябре 82 года. А именно, в Институт прикладных проблем имени Академии наук СССР. Ну и в сопутствующие структуры наверно…
Цуканов отпустил меня из столицы на два дня без лишних слов, спросил только, не надо ли мне деньжат подкинуть. А я не отказался – как провидчески говорил в свое время Винни-Пух, деньги это очень странный предмет, они если есть, то и сразу их нет. Тысячу рублей купюрами по четвертаку мне отсчитали прямо тут же в 26-м доме по Кутузовскому. Оказывается у них здесь и своя бухгалтерия была. И билеты на вечерний поезд приложили к купюрам… я собственно об этом не просил, но такая забота о ближнем была приятна, черт возьми.
На следующее утро я сошел с подножки скорого поезда «Огни Заречья» и сразу же отправился в свою, так сказать, альму матер. Интересно, бывает ли на свете альма патер, думал я, трясясь в переполненном по случаю начала рабочего дня автобусе номер 94 сообщением железнодорожный вокзал – улица Луначарского. И не смог ответить что-то определенное на свой же вопрос.
Прибыл в родной институт как раз к старту работы, в восемь часов с копейками, показал на вахте свой не просроченный еще пропуск и сразу же поднялся по кривой металлической лесенке на второй этаж над тем самым бункером. А потом еще на полэтажа, на антресоли зала управления. Товарищ Бессмертнов сидел тут в единственном числе и чах, как тот самый Кощей, над огромной заковыристой схемой на листе форматом А0, как я сумел заметить.
– О, Камак, – обрадовался он мне, – сколько лет, сколько зим!
– Я тоже рад вас видеть, Александр Сергеич, – нисколько не кривя душой, ответил я.
– Какими судьбами тут оказался?
– Дело одно появилось, – пояснил я, – срочное.
– Я могу чем-нибудь помочь? – отложил он страшную схему в сторону.
– А это что такое, кстати? – между делом заинтересовался я.
– Аааа, – с гримасой отвращения ответил он, – опять гидрики хотят чего-то заоблачного… а у нас тут и внутриоблачное-то мало кто умеет…
– Ясно, – пробормотал я, – а дело вот какое… я хочу узнать побольше, что такое Крот, с чем его едят и почему вокруг него так много секретов.
– Ух ты, – восхитился Бессмертнов, – я бы тоже не отказался хоть чего-нибудь из этого узнать, но увы, рылом не вышел.
– То есть ничем помочь мне не сможете? – расстроился я.
– Почему же это ничем, – усмехнулся он, – советом могу помочь… это как в старом анекдоте про страну Советов – слышал?
– Слышал, – угрюмо отвел я в сторону не относящееся к делу, – давайте совет, раз уж больше ничего предложить не можете.
– Советы, – поправил он меня, – их целых две штуки будет. Номер раз – поговори с Горлумдом, он мужик умный и знает много чего не только в своей психиатрии.
– Он сегодня работает? – тут же озаботился я.
– Наверно… он каждый день на боевом посту. А второй совет касается Наумыча…
– Он живой еще? – тут же заинтересовался я, – последнее, что я о нем слышал, это то,. Что в Москве он тоже не задержался и вылетел обратно в наш город, как пробка из бутылки.
– Его к нам назад взяли, – сообщил Бессмертнов, – замдиректора по АХО он теперь…
– Это завхоз, значит? Швабрами и ведрами заведует?
– Ты так быстро-то не суди о делах, в которых мало разбираешься, – строго осадил меня он, – АХО это много еще чего, помимо швабр и метел. Поговори и с ним тоже… если он захочет, конечно.
А что, он и не захотеть может, внутренне хмыкнул я. С протеже, блин, самого Генерального секретаря, блин? И что же у него за крыша тогда – американский президент что ли… ничего кроме этого я представить не смог.
– Окей, Александр Сергеич, – просто ответил я, – непременно с обоими побеседую. Как здоровье супруги-то?
– Что совсем хорошо, не могу сказать, – ответил он, – но по сравнению с тем, что было в августе это как небо и земля.
– Ну и отлично, – улыбнулся я, – обращайтесь, если что. Где, говорите, начальник АХО у вас обитает?
– На первом этаже, в бывшем сортире… ну найдешь, если захочешь.
И я сбежал с родимых антресолей зала управления, потому что вымученно общаться с бывшими коллегами по службе и подбирать какие-то слова хотелось не сильно. Двинулся в бывший сортир первого этажа, невольно размышляя по дороге о превратности бытия и усмешках судьбы – путь от властного кабинета на шестом этаже до сортира на первом оказался для Наумыча до обидности коротким… уложился в месяц с небольшим.
Он оказался на месте и даже проявил некие эмоции, узрев бывшего подчиненного.
– Петя! – спросил он удивленно, – какими судьбами?
– Сложно сказать, Семен Наумыч, – ответил я, плюхаясь без приглашения на стул рядом, – у вас вот пришел спросить относительно судьбы и всего такого…
– Так-так-так, – даже весело отвечал мне он, – пытаюсь вспомнить, когда же мы с тобой виделись в последний раз… в ресторане Арбат?
– Нет, Семен Наумыч, – вежливо ответил я, – после Арбата я вас еще до дому доставлял. На такси от Ярославского вокзала.
– Странно, – потер он лоб, – совершенно этого не помню. Но ладно – задавай свои вопросы, о чем хотел узнать…
– Что за эксперимент такой был в бункере под Кротом 15 сентября текущего года? – бухнул я ему главную тему для обсуждения.
Не очень это понравилось Наумычу, он сразу заерзал на своем стуле, взял и зачем-то положил обратно карандаш, потом сцепил руки в замок и начал крутить два больших пальца вокруг воображаемой горизонтальной оси.
– А ты с какой целью интересуешься? – справился наконец он. – Вообще-то это все насмерть засекречено…
– А с такой целью, – ответил я, – что этот случай мне всю жизнь сломал.
– Да ну, – съязвил он, – это квартира в Москве и личная дружба с Генеральным секретарем теперь называется сломанной жизнью? Буду знать.
– Слово «сломать» имеет разные значения, в том числе и «круто изменить», – ответно съязвил я.
– Уел, – просто признал он свое словесное поражение, – значит, хочешь знать детали про этот самый эксперимент?
– Ага, – вздохнул я, – очень хочу.
– А справка из первого отдела на это хотение у тебя есть?
– Увы и ах, но нету, – продолжил я, – может без нее обойдемся, по-дружески, а, Семен Наумыч? Я же вас без всяких справок тогда оттранспортировал домой с Ярославского вокзала?
– Хорошо, – Наумыч немного поерзал на своем стуле, устраиваясь поудобнее, – но я тебе, если что, ничего не говорил, а ты ничего не слышал, договорились?
– Заметано, шеф, – буркнул я, на что он ухмыльнулся, но уточнять, что он мне давно не шеф, не стал, а просто перешел к делу.
Вива Куба (спустя полгода после Нижнереченска)
В 83 году авиасообщение с Республикой Куба осуществлялось прямиком из СССР – лайнеры ИЛ-62 позволяли межконтинентальные перелеты до 10 тысяч километров. Вот на одном из них я и стартовал из аэропорта Домодедово, еще не переделанного на новый манер, но все равно интересного. Как уж там про него Евтушенко написал… «Аэропорт "Домодедово" -
стеклянная ерш-изба, где коктейль из "Гуд бай!" и "Покедова!"… как-то так, оттепель была в стране, можно было всяко и разно.
Посадки во Франкфурте не предусматривалось, не то время, летели строго на юго-восток через всю Европу, а потом и через Атлантику. Кормили в процессе целых два раза, причем выбрать что-то одно из меню не предоставлялось возможным – строгая унификация шла, а если коротко обрисовать ситуацию, то это было что-то вроде «жри, что дают». Но впрочем, кормежка была вполне удовлетворительный, подумал я, вспомнив свои перелеты в нулевые годы.
Видео тоже пока что было недоступно, так что в промежутках между кормлением пассажиров оставалось только смотреть в иллюминаторы, где собственно ничего, кроме облаков, узреть было невозможно, и дремать, пытаясь уползти в сонное состояние. Мне не удалось ни первое, ни второе – на облака больше десяти минут смотреть было трудно, но и заснуть мне не дал младенец годовалого возраста, сидевший с мамашей в одном ряду кресел со мной.
– Как зовут-то вашего сыночка? – не выдержал я получасового ора и обратился к мамаше.
– Это дочь, – обиделась она, – Варя ее зовут, если полностью, то Варвара.
– Очень приятно, – ответил я, – а меня Петей назвали. К мужу летите?
– Да, – ответила она после секундного замешательства, – он там в торгпредстве работает. А вы куда?
– А я лечиться, – не стал скрывать цели своего путешествия, – на Кубе отличная медицина, вот меня и послали туда…
– Что-то вы слишком молодой для таких направлений, – в свою очередь выдала она правду-матку на-гора, – туда обычно стариков посылают.
– Я, выходит, исключение из правил, – ответил я. – А вы бывали раньше на Кубе?
– Да, второй раз лечу, – сказала она и тут же добавила ребенку, – да заткнись ты уже, достала! На Кубе хорошо, только жарковато. И фруктов много, стоят копейки.
– На Варадеро были? – зачем-то спросил я.
– А как же, – с удивлением посмотрела она на меня, – туда из Гаваны бесплатные автобусы ходят. Пляж хороший, длинный… если подальше отойдешь, совсем один окажешься.
– А акул там не бывает?
– Говорят, что есть, но я не видела, – поправила она пустышку у дочери, – медузы иногда приплывают, тогда лучше в воду не заходить, противно… а я Света, – неожиданно закончила она свою речь, – жить буду в общежитии при торгпредстве, на улице Хосе-Марти, заходи, если скучно станет.
Я кивнул, на этом наш разговор прекратился сам собой, потому что стюардессы начали разводить второй обед… или скорее первый ужин… ну в общем ту же курицу с рисом, что и ранее. А за иллюминаторами где-то очень внизу серебрилась гладь Атлантического океана.
Хороший самолет ИЛ-62, невольно подумал я, большой, красивый и летает на десять тысяч километров без посадок и дозаправок. А если взять модифицированную версию, ИЛ-62М, то и на все одиннадцать тысяч. От Москвы до Владивостока и Петропавловска-Камчатского в лёгкую, короче говоря, там всего 6-7 тысяч км. До Гаваны немного дальше, но все равно в десятку вписывается.
А следом пришли мысли про авиакатастрофы с этим типом воздушных судов… если я все правильно помню, то две из них как раз в Гаване случились. Но покопавшись еще раз в памяти, отмел эти случаи, как неактуальные – первый еще в 70-е годы произошел, а второй еще нескоро будет, на излете перестройки. Плюс тот самолет принадлежал, кажется, кубинской авиакомпании, а наш аэрофлотовский. После чего я взял и заснул, а проснулся от того, что ребенок у соседки очередной раз заорал благим матом.
– Просыпайся, Петя, – продублировала мне сигнал соседка, – уже пора ремни застегивать.
Я окончательно проснулся и пристегнулся согласно указаниям свыше.
– Что-то лицо твое мне знакомо, – сообщила Света, – ты в кино случайно не снимался?
– Пока еще нет, – смущенно отвечал я, – но рассматриваю такие варианты.
– Значит не там я тебя видела, – задумалась она, – но по телевизору точно. А профессия у тебя какая? – продолжила она долбить меня вопросами.
– Радиоэлектроника, – сказал я чистую правду в надежде, что она отвяжется, но не тут-то было.
– В Лурдесе будешь работать? – тут же вылетело из нее, – я знаю, где это, совсем рядом с Гаваной. Там двое знакомых мужа трудятся – жутко секретное место.
– Нет, не в Лурдесе, – хмуро ответил я, – я даже не знаю, что это такое.
– Вспомнила, – заявила она с прояснившимся лицом, – где я тебя видела. Неделю назад тебе медаль какую-то вручали, в программе Время это показали – правильно?
– Ну правильно, – с тоской ответил я, – а за что медаль дали, все равно не скажу, не спрашивай. Военная тайна.
На этом она, наконец, отцепилась от меня и занялась дочкой, а я вжался в кресло и закрыл глаза – не люблю я авиаперелеты, особенно страшно бывает при посадках, при них ведь до 90 процентов происшествий случается.
––
Но все прошло в штатном режиме. Предложил таки из вежливости соседке помощь при высадке и транспортировке в зал прилетов, но она гордо отказалась – мол, ее супруг ждет там. Ну и славно…
Куба встретила нас ярким тропическим солнцем и волнами сложных ароматов, которые так сразу и не идентифицируешь. Райское же местечко – температура ниже 23 градусов не опускается вообще, отопления в домах, то есть не требуется. Фрукты висят на деревьях вдоль дорог, подходи и рви – можно не работать, с голоду не умрешь. И удушающей жары, как, например, в Сингапуре, нет, на редкость комфортные условия.
Меня встретил неприметный гражданин латиноамериканской внешности, в руках у него был плакатик с надписью «Senior Balashoff» – я тут же подошел к нему и поздоровался, по-русски он говорил прекрасно.
– Меня зовут Теофилло. Как долетели, сеньор Балашов? – спросил он, откровенно разглядывая мою пеструю гавайку.
– Спасибо, прекрасно, – ответил я, подумав – ого, как Стивенсона его зовут, – мы сейчас сразу в клинику поедем?
– Нет, сначала в апартаменты, – сказал он, скатывая плакат в трубочку.
И мы запрыгнули в Крайслер-Континенталь 1959 наверно года выпуска, длиннейший автомобиль, красивый по-своему, но какой-то уходящей в могилу красотой, от чего мне лично стало немного грустно.
– Как у вас это добро не развалилось до сих пор? – поинтересовался я, оглядев внутренности машины.
– Ухаживать надо, – лаконично ответил Теофилло, – тогда ничего и не развалится. Американцы в 50-х на совесть технику делали, не то, что сейчас.
Мы вырулили со стоянки аэропорта имени Хосе Марти и двинулись по практически пустому хайвею на восток, солнце при этом светило нам строго в спину.
– Тепло у вас тут, – сказал я ему, чтобы как-то поддержать разговор.
– У нас тут всегда тепло, – буркнул он в ответ, – не то, что в вашей Москве.
– Бывал там? – продолжил я.
– Пять лет учился, – нехотя выдавил он из себя и, предвосхищая мой следующий вопрос, добавил, – в МИРЭА, слышал про такой?
– Конечно, – ответил я, – на Малой Пироговской?
– И там тоже, – сделал он неопределенное движение свободной рукой, – но в основном на Стромынке. Как вспомню ваши февральские морозы, так и вздрогну.
– Да, зимой у нас прохладно, – подтвердил я и перешел к более предметным вопросам, – а апартаменты – это где?
– Рядом с советским торгпредством, – сообщил он, – Калле, 66, между 3-й и 5-й авенидами.
Мне эти названия ничего не говорили, поэтому я счел нужным замолчать. Потянулась городская застройка, слева пронесся неимоверно красивый особняк с индийскими какими-то мотивами в отделке.
– А это что мы сейчас проехали? – спросил я, чтобы немного нарушить молчание.
– Слева-то? – переспросил Теофилло, – это общество Красного креста и Красного же полумесяца было.
– Красивое здание, – продолжил я, высказав логичное предположение – до революции наверно особняк миллиардера какого-нибудь был…
– Не, – помотал головой он, – бордель тут был до 59 года. Шикарный, да, один из лучших в Гаване… да пожалуй и самый лучший… но бордель. Пять баксов за ночь любая девочка стоила.
Я едва не поперхнулся от таких откровений, но все же сумел продолжить разговор.
– Но теперь-то на Кубе никаких борделей, надеюсь, нет?
– Официально нет, – выдавил из себя Теофилло, – а неформально их хоть отбавляй – у наших же женщин это многовековая традиция, а с традициями надо считаться.
На это я уже совсем ничего придумать не смог, поэтому наглухо замолчал. Гавана оказалась приличным по размерам городом, от въезда до пункта назначения мы не меньше десяти километров отмахали. Ладно еще, что движение тут было чисто условным, две машины в поле зрения, не больше.
– Прибыли, вылезай, – скомандовал Теофилло, свернув в неприметный двор между двумя старинными домами, не такими, как этот Красный крест-бордель, конечно, но тоже красиво выглядящими.
Мы вдвоем поднялись на второй этаж домика, притаившегося на задворках между 3 и 5 авенидами, Теофилло открыл дверь с лестничной площадки (всего их тут две штуки имелось) и широким жестом указал на внутренности:
– Занимай и обживайся. Тебе позвонят в течение часа примерно.
– То есть тут и телефон есть? – спросил я.
– А как же, – ответил он, – вон там на холодильнике стоит.
– Отлично, – сказал я, рассмотрев антикварный аппарат времен где-то сталинского 37 года, и не смог не предложить, – может, по сто грамм за прибытие примем?
– Нальешь, не откажусь, конечно, – не стал он отказываться, – в холодильнике по-моему какая-то закуска должна лежать.
Я и вытащил все, что случилось в холодильнике (кстати, тоже какая-то раритетная модель Дженерал Электрик, 50-х годов, не позже), а именно – кусок соленой рыбы, странный сыр, похожий на кавказский и бутылку минеральной воды. Стаканы тут тоже обнаружились в необходимом количестве и даже достаточно чистые. Я набулькал в них столичной водки на два пальца в каждый и спросил:
– У вас тут как, принято чокаться? И тосты произносить?
– По обстоятельствам, – ответил Теофилло, – так что поступай, как тебе нравится.
– Ну тогда за вашу замечательную страну, – лаконично ответил я и мы дружно выпили.
– Это что за рыба-то? – спросил я, бросив в рот кусочек, отхваченный от большого куска.
– Марлин, – кратко ответил Теофилло, – которого Хемигуэй ловил… ну то есть не он, а его герой…
– Ясно, – сказал я, – вкусная штука. А как у вас тут жизнь-то вообще протекает?
Вива Куба-2
– Сложно, – коротенько обрисовал он ситуацию, – то белая полоса, то черная.
– А зарплаты у вас тут какие в среднем? – продолжил интересоваться я, – если не секрет?
– Да какой там секрет, – он махнул левой рукой, одновременно выливая в себя рюмку правой рукой,– эти цифры в Гранме регулярно печатают – что-то в районе сотни песо в месяц.
– Это ж сколько в рублях-то будет, – озаботился я, а он тут же мне помог.
– Девяносто рублей где-то…
– Не густо.
– Ну да, поменьше, чем в Союзе, но у нас и цены не такие, особенно если на рынке все покупать.
– Я еще слышал, у вас какие-то параллельные валюты ходят, типа наших сертификатов в Березку, – осторожно продолжил тему я.
– Ну есть, как не быть, – мы уже выпили по третьей рюмке, поэтому язык у Теофилло развязался, – целых три штуки, сертификат А, красного цвета, сертификат Б, зеленого, плюс доллары тоже ходят совершенно свободно.
– А рубли?
– С этим сложнее… лучше в банке поменять, могу посоветовать, где.
– Хорошо, – кивнул я и тут же задал следующий вопрос, – а чем отличается красный сертификат от зеленого?
Но ответа я не успел услышать, потому что зазвенел телефон, мирно спавший на холодильнике Дженерал Электрик модели Монитор-Топ, если я не ошибся. Я встал и поднял трубку.
– Товарищ Балашофф? – было сказано мне оттуда с весьма ощутимым латиноамериканским прононсом.
– Так точно, – отрапортовал я, – он самый.
– Вас будет ожидать прием в первой клинической больнице завтра в девять часов утра. Машину прислать?
– А это далеко от… (я натужно вспомнил адрес, продиктованный Теофилло) от улица Калле-66?
– Десять минут пешком, – сообщили мне.
– Ну тогда никакой машины не надо, сам дойду… подготовка какая-то нужна? – не смог не задать я такой вопросик.
– С утра не ешьте ничего, только жидкости, больше ничего, – и на этом мы прекратили общение с неизвестным гражданином.
– Ну как там договорились? – спросил Теофилло.
– Завтра в девять утра в госпитале имени Хосе Марти. Утром ничего не есть, вот собственно и все…
– Ну и отлично, тогда стоит прикончить эту бутылку, – логично предложил он, а я не нашел причину отказать.
– А чего у вас так уважают этого Хосе Марти? – пришел мне в голову такой неожиданный вопрос.
– Ну как же, – взволновался Теофилло, – это ж наш классик одновременно и литературы, и революционной борьбы. Примерно как ваш Максим Горький, если б он заодно организовал какую-нибудь из русских революций. В конце 19 века еще поднял знамя борьбы против испанских колонизаторов… да и американцев он не жаловал особо, предупреждал, что ничего хорошего от них ждать не следует.
– Серьезный товарищ, – согласился я, – а еще такой вот вопрос – революция 59 года свергла Батисту же? Верно?
– Да, Рубена Фульхенсио Батисту-и-Сальвадор, – подтвердил он.
– Тяжелый у вас имена, – признался я, – черт ногу сломит. Ну ладно, чем таким этот Батиста так не угодил кубинцам?
– Ну ты вообще темный, – даже развеселился Теофилло, – в нашей истории. Этот Батиста сделал из Кубы филиал американской Коза Ностры… слышал про такое?
– Итальянская мафия, – пробормотал я, – обосновавшаяся в Нью-Йорке.
– В Чикаго и Флориде тоже. Главари этой самой мафии в открытую жили у нас в Гаване, владели отелями и ночными клубами, чувствовали, короче говоря, себя как дома. А крышевал все это Батиста… за это ему Лаки Лучано, например, подарил золотой унитаз и шкатуку с колумбийскими изумрудами.
– Да, это не очень хорошо, – согласился я. – И народные массы не выдержали такого открытого попрания их чувств и достоинства, так?
– В общих чертах да… – ответил Теофилло, – слушай, раз уж ты до завтра свободен, нет желания окунуться, так сказать, в глубину кубинских народных обычаев?
– Да в принципе есть, – ответил я, – а в чем они заключаются, ваши народные традиции?
– Немногим отличаются от ваших – ночных клубов у нас сейчас нет, народ просто собирается у кого-то в доме или квартире и активно общается.
– Нет возражений, – ответил я.
– Ну тогда поехали…
– Стой, а как у вас тут с дорожной полицией дела обстоят? – притормозил его я. – У нас лучше после того, как выпил, за руль не садиться…
– Плюнь, амиго, – искренне сказал мне Теофилло, – это же Куба, а не Москва, договоримся, если что.
– В Москве в принципе тоже можно договориться, – дипломатично ответил я, – только это надо уметь…
– Ну а у нас здесь все и всё умеют, – отрезал Телфилло, – жизнь такая, хочешь-не хочешь, а приходится приспосабливаться к изменяющимся внешним условиям. Как у этого… у Дарвина написано.