Я вернусь к тебе, милая!
– В чем?
– Надо действовать быстро, вот в чем.
Его взгляд упал на огромный букет роз за моей спиной на больничной кровати.
– Цветы принес ваш любимый?
– Нет. Чужой человек.
Я усмехнулась, повернулась и стала рассматривать цветы, которые были перевязаны широкой розовой атласной лентой. Взяла в руки и вздохнула. Их было так много, что трудно сосчитать. Четное или нечетное принес, интересно? Дорогие, совсем не такие, как дарил Никита.
Опустила голову и положила коробочку с кольцом на тумбочку.
– Спасибо вам за книгу, я ее читала в детстве…
– Что было рядом, то принес. Вам нужно отвлечься, не сомневаться, вылечиться можно и нужно.
Мама пришла на следующий день с загадочным видом. Принесла бутылку с компотом и пакет с продуктами. Печень трески, икра, фасоль, крупная курага, апельсины, манго, черника в баночке с сахаром, красная рыба под соусом, как из ресторана в пластиковой коробочке…
– Девонька моя, надежду я услышала, теперь главное, чтобы вызвали. Уедешь ты моя дорогая, и приедешь здоровая. Лапонька, не волнуйся. Не вернется тот, кто боль причинил. Знал всё, что с тобой случилось, и носа не казал. Так и пусть прячет своё рыло свинячье. А ты, моя красавица, не гонись за подлецом. Лучше себе найдешь. И внуки у меня будут, я верю.
– А как он узнал, мама?
– Так… дочка…. Я же… долг относила, родителям его. Все ж в городе знали, как ты похудела, заболела, город маленький. Все знали, что ты погибала у меня. И помогали люди, пока я работать не могла. Очень деньгами брат его помог старшенький. Молчун такой, а сердечный. Мирошка, ты у нас умница, цветы то какие красивые, это кому принесли?
Цветы я подальше от себя уже в угол палаты поставила в ведро железное с надписью затертой.
– Не знаю, мама. Приехала, и цветы кому-то привезли. А сердечный Илья ничего не говорил тебе?
– Когда? Сейчас?
– Когда деньгами тебе помогал.
– Сказал для вас вот деньги, чтоб уход был, лекарства.
Я хотела плюнуть куда-нибудь, например, ему в лицо, и песню спеть, чтобы успокоиться. Но виду не подала.
– Мама, а кто со мной поедет в Москву? Алёнка сможет? Или Тетя Нина?
– Я поеду. Отпрошусь. Если вынудят – уволюсь, потом приеду и устроюсь заново туда же или … да куда-нибудь напрошусь. Доктор сказал это очень важно, чтобы ты была не одна и ничего не боялась. Всё будет хорошо, Мирочка моя!!!
Вот и вызвали в Москву. После двух дежурств и наших коротких получасовых бесед с Вадимом… Николаевичем о жизни и мире во всём мире.
Своего сопровождающего я увидела издалека.
Парень с широкими плечами, крепкого телосложения, высокий, выбритый затылок, короткие русые, чуть осветленные волосы. Глаза карие, ресницы густые. Нос прямой, черты лица четкие, скулы широкие, квадратный подбородок. Подойдя к Илье, я чувствовала себя самым маленьким и несчастным существом. Он огромный. Илья-Насильник огромная груда мышц. Существо мужского пола, который не мужчина.
По его виду было всё ясно, он сам не рад. Сразу сел в машину и захлопнул за собой дверь.
С заднего сиденья вылезла мама и помахала рукой. Так легко и тепло, по-деревенски, с радостной улыбкой.
А я еле выдавила из себя эту улыбку. Мне хотелось развернуться, зайти в больницу и закрыть старую, окрашенную масляной краской дверь.
Но вдохнув больше утреннего воздуха, почувствовав головокружение, я обвела взглядом больничный двор и шагнула со ступенек.
– Эй, дочка, осторожно! Не упади! Ничего не забыли? Ехать-то пять часов. В туалет сходила?
Я усмехнулась, сердце стучало «тук-тутук -тутук тук», утром хуже, днем лучше, вечером хуже.
Илья быстро выскочил из машины, что-то сказал матери и обвел ее вокруг, усадил за пассажирское сиденье. Потом резво без улыбки, как будто он выполняет какую-то важную работу, рванул ко мне.
– Пойдем… – сурово приказал. – Я тебя отвезу, это важно.
Я старалась вести себя спокойно, посмотрела на него. Знала с детства, видела, как рос, всегда в спортивной одежде, всегда выбритый затылок, всегда напряжен, как штангист перед поднятием штанги. Молчун. Здоровался, кивал и шел поднимать свои гантели. Медалями вся его комната завешана, кубками заставлена.
– Мира, пойдем, надо ехать… – снова сказал он уже тише. – Я буду молчать всю дорогу, отвезу и заберу.
«Чтобы ты провалился» сказали ему мои глаза.
Что он делает с моим сердцем? Да оно просто задыхается от обиды. Нет, этого нельзя допускать! Его нельзя ненавидеть. Прошло уже два года, уже скоро три пройдет!
Я хочу жить ради мамы. Нельзя так безрассудно насиловать свое сердце. Да, я узнала три дня назад, но прошло с того дня, как он лапал меня … почти три года! И я уже не та, и он не тот. Ему уже давно наплевать, только разговор с братом его ко мне привел, виноватого, играющего в гадкую любовь.
Отстранившись, я пошла к машине и залезла на заднее сиденье.
Там лежала подушка и большой плед.
Мама развернулась, начала радоваться:
– Мирошка, солнышко, ты ложись, ложись. Илюша тебе устроил тут постель, отдохнешь, поспишь, не заметишь, как приедем. Не волнуйся, ласточка моя. Надежду нам дали, дочка, надежду.
– Мам, почему ты его попросила?
Так вопрос задала, как будто Ильи в машине и не было вовсе.
– А я и не просила. Доктор твой, сказал, что на машине минуете вокзал и суету. Он машину в кредит как раз купил и сам решил отвезти. У него отпуск как раз!
– Водить-то умеет?
– Умеет, умеет. Мы ехали прекрасно к тебе. Ложись, так удобней будет, а я тут, впереди поеду. Илюш, пирожок хочешь? Я и на тебя взяла, много.
Всю дорогу я спала, видела короткие сны и просыпалась, и снова спала. Дважды останавливались, мама выходила, помогала мне тоже выйти, мы дышали, отдыхали, пили компот из сухофруктов, Илья разминал плечи.
Я нервничала всё сильнее.
Огромный какой стал, совсем огромный.
В огромный центр медицинский приехали, я совсем ослабела. А так далеко парковка. Иду и останавливаюсь, снова иду. Устала как, невозможно…
Илья догнал, матери что-то шепнул. Она кивнула. Чувствую, подхватил на руки меня и быстрым ровным шагом до входа, на время отпустил. Мама спешит следом.
Бахилы на меня надевают. Снова на руки подхватывает и заносит.
Коридор длинный, очереди большие. Снова на руках.
Я так и привыкнуть могу.
И всё молчком, ни слова, ни полслова.
Как машина, а не человек.
Определили меня в шикарную палату. Мама в шикарном халате одноразовом белом с рисуночком центра. И меня повели на МТР, КТ, УЗИ сердца… всё по разным кабинетам. Укол какой-то в вену делали… Заснула, едва добралась до высокой кровати. Дали даже кислорода перед сном подышать и шиповника выпить. Ужин пропустила, но сил есть совершенно не было, и пирожки мамины я выбросила, испортятся.
Через три дня огорошили – опухоль в паращитовидной железе, сердце пострадало, нужна операция в другом центре.
А мама с Ильей уже уехали. Я звоню, говорю – кажется у меня правда другой диагноз, мама. Кажется, меня ждет совсем другой исход…
А сама испугалась слова «опухоль» так, что захотелось позвонить Вадиму Николаевичу и заплакать: «Это еще хуже!»
Я стала петь потихоньку:
«Ночью ехал я, был туман стеной,
А я давил на газ, словно сам не свой.
И я летел к тебе, что бы сказать: "Прощай".
Закипела кровь – ты уж не серчай.
И увидев свет за двенадцать верст,
Свет в твоей избе и мотор понес.
Как красивый конь, обгоняя грусть,
Но ты же знала, что я всё равно вернусь»…
(Стихи из песни группы «9 район» Алексея Никитина)
Позвонила я Вадиму Дашко Николаевичу.
А он обрадовался:
– Так я и думал, Мирослава! Так и думал! Чуял с чем связано! Нашли, значит? Ну и славно! Сейчас кусь – и не будет опухоли, только ты пока не бегай, не прыгай. Потом еще годик, другой и всё в норму придет. Позвоню, отблагодарю Виктора Аристарховича, профессора моего. Вот не рассказал бы мне про случай подобный, я бы тебя залечил! Всё, направят дальше они уж сами! Я жду обратно под наблюдение. Эх, интересный случай какой достался, Мирослава. Если бы не дистрофия твоя, и быстрый набор веса, я бы не смекнул. Сопровождающий будет! Договорюсь с врачом одним, по Москве тебя довезет.
Матери я позвонила и новую больницу с адресом прислала. Там всё еще лучше. То была одна, а тут две женщины, да такие милые… Сразу познакомились и заулыбались. Стали расспрашивать, откуда, кто такая, с чем положили…
Операция моя прошла успешно. Только я не заметила, как она прошла. Спала и спала, не могла глаза открыть. Потом почувствовала, что душит меня кто-то. Такая тяжесть на шее и пить хочется.
Приоткрыла глаза – Илья рядом сидит душитель-мучитель. Смотрит своими темными глазами. Молчит.
Мне стало так обидно. Я чуть не заплакала. Но попыталась прошептать слово «уходи».
– Мира, молчи. Молчи. Ничего нельзя говорить. Дать тебе воды? Не кивай. Я дам. Он поднялся, огромный такой, весь свет заслонил великан.
Меня тут всё жутко стало бесить. Хотелось плюнуть на него и прекратить всю эту его показуху.
Он мне что-то железное к губам прислонил, и вода полилась на пересохший язык и губы. Салфеточкой вытер.
– Еще ложку можно!
И снова холодная ложка, снова вода.
– Больше нельзя. Улыбнись, это же самый счастливый день в твоей жизни. Так и есть! – говорит Илья наклонившись.
Его силуэт расплывался.
– Мира не плачь. Скоро это закончится, и ты станешь здоровой девушкой.
Что это он делает? Целует меня в лоб?
– Потерпи, Мира, осталось совсем немного потерпеть…
Я взгляд отвела и глаза закрыла. Чувствую, как он слёзы мне, еле касаясь, сухой салфеткой вытирает.
– Очень хорошо, что ты в себя пришла. Я волновался, – шепчет.
Почувствовала, как стало холодно. Начала дрожать и снова заснула.
А когда глаза открыла, была уже ночь, темно. Пошевелилась, почувствовала, что мою руку кто-то держит.
Илья.
Спит, привалившись к кровати.
Улегся.
Как стул под ним не развалился! А если бы грохнулся ночью?
Горло стянуто.
Я подняла руку и потрогала повязку.
А потом попыталась присесть.
У меня не получилось. Шея так затекла, что я застонала. В палате одна, никого больше.
Ох, как же мне хотелось, чтобы вместо Ильи была мамочка. А где мамочка? Он не привез её? А почему? Мы же перед операцией все решили. Они должны были вместе ехать…
Надо постараться встать. Как я его позову: «Илюша, дорогой, мне в туалет хочется? Дай попить?»
Как же я неловко себя чувствую! Очнуться в палате с совершенно чужим мне парнем. Мало того, с ненавистным. И я не надеюсь, что мы сможем с ним хотя бы немного подружиться.
Спит, сопит. Бессовестный. Ну что же делать?…
Руку у него из руки вынимаю, а он проснулся, задышал тяжело так. Наверное, не понял, где находится.
– Мира, как ты? Я понял, в туалет. Я сейчас приду, потерпи. Не вставай пока…
Ушел в коридорчик, свет там включил. У меня изголовье приподнято, всё вижу, что делает. Оказалось, палата на одного с туалетом вместе.
Опять подходит. Я еле слышно шепчу:
– Сама.
– Ты осторожно, сказали можно тебе вставать, я помогу. Обхвати меня руками, я тебя поставлю и пойдем.
Хотела головой помотать, опять ему шепчу, голос сиплый:
– Где мама?
– Мама вирус подхватила, еще, когда тебя отвезли, на обратном пути она приболела. Я ее не повез. Сказали, ты три дня тут будешь, если все хорошо. Уже один день прошел. Вернемся, она уже вылечится. Давай, помогу.
– Позови кого-нибудь.
– Я тебя только донесу. Дальше сама. Тебе можно вставать уже. И пить можно.
Он берет меня под плечи, и шею с обратной стороны придерживает. Больновато, но я держусь.
Донес до яркого света и осторожно на ноги ставит. Чувствую, прямо на тапочки попала.
– Держись.
Я потихоньку встала и схватилась не за него, а за дверной косяк. Хочется сглотнуть, а боюсь. Проводил и вышел, дверь прикрыл, потом плотнее закрыл и говорит:
– Зови, если что, не стесняйся.
Сердце колотится, просто ужас. Воду включила, глянула на себя, глаза блестят, губы алые… весь подбородок желтый какой-то…даже уши.
Вышла и ведет меня, как маленькую.
Думаю, ну и к черту всё, пусть ухаживает, раз некому. Раз так – пусть тоже мучается от чувства вины.
***
Утром проснулась от яркого света и пения птиц за окном, проветривается палата.
Голос Ильи доносился издалека, с коридора. Похоже, он с кем-то говорит. Я потянулась и взяла стакан воды, глоток прошел, ничего такого сильно болезненного нет, только сухо еще там, в горлышке.
– Не плачь. Слышишь?
Подруге, видно, звонит. Ревнивая подруга, а он тут со мной мучается. Я облизнула губы и представила, что сейчас чувствует его девушка или невеста. Уехал куда-то в Москву, неизвестно что делает. Да он вынужден, обещал брату. Виноват, и кается.
– Я тебя люблю, мам. Не слушай никого, не было такого. Это все неправда! Ты же меня знаешь! Я разберусь, мам, не плачь. Она хорошо себя чувствует. Только не говори всем подряд. Уехал на курсы … массажа какого-нибудь, и всё.
Подслушивать нехорошо, но что он там такое плетёт, в чем разбираться собрался? Это мой Никита матери всё рассказал?
Глава 5.
Я не вздрагивала от его вида, не боялась его, мне было противно! От своей беспомощности и от его огромной фигуры. В лицо я не смотрела.
Интуиция шептала, что больше мне не нужно прятаться от Ильи. То, что он сделал, разлучив меня со своим младшим братом, вызывало не страх, а ненависть и презрение. Но я должна была сейчас восстановить свои силы.
Слышу из коридора голоса, обход начинается.
– Молодой человек, вы кто?
– Я за девушкой ухаживать приехал. … Она моя сестра! Я родственник.
– Так зайдите в палату, что вы здесь в коридоре! Не мешайте.
Я прошептала: «Не заходи в палату. Уезжай! Брат!»
Если бы на самом деле у меня был такой брат, он бы меня защитил. Всегда с мамой вдвоем друг друга защищаем.
Она ничего не знает, оставила меня на этого ужасного человека. Два моих свидетеля – дядя Миша, которого уже нет и Наташка. Столько было разговоров по душам, а потом совсем разладилось. Не стало у меня и Наташки.
«Уходи отсюда, ужасный, подлый! … Уходи! Ты обманул моего Никиту».
Теперь обо всём знает его добрая ко мне с детства мать, веселый и такой желанный отец.. Да, я мечтала о таком отце. Мечтала всю жизнь, как он первый раз вел нас за руки из садика.
Отец Никиты отдавал мою руку матери, которая прибежала за мной, я взяла ее холодную тонкую ладонь. А в руке его отца моей ладошке было так тепло и надежно… С такой гордостью я шла с дядей Васей за руку. Так любила эти минуты. И здороваться с ним любила, слышать его веселый мужской голос: «Мирошка, солнечная дорожка! Привет! Куда бежишь?!»
Я горько вздохнула и сама вытерла себе слезы… Губы мои искривились. Изо рта вырвался быстрый всхлип…
Ну, ничего.
Я и без них счастливая буду. У меня такой доктор с теплыми руками, еще и не хуже Никитиного отца!
Илья осторожно входил в палату, крался… Огромная темная тень на фоне солнечного утра. Брат.
Брат оправдается, а обо мне будут говорить плохие слова и унижать.
Наши родители теперь будут ссориться. Его мама уже плачет, моя узнает и тоже заплачет, как же я не хочу этого! … Вот бы уехать с мамой далеко… Были бы деньги…
Буду избегать конфликтов, буду соглашаться со всем, что Илья попросит сказать. Никита не пришел ни разу, не поверил мне, называл неверной. Со всем я соглашусь, кроме одного – сама к нему первая не лезла!
Правда моя будет такая – думайте, что хотите, не верьте моим словам, но пригласила Илью моя Наташка. Она его любила и пригласила.
Что мне дальше делать я на самом-то деле не знала. Слабая, в чужом огромном городе, в больнице, хожу на три метра еле-еле, задыхаюсь. И он еще тут рядом, ухаживает, как … дурак какой-то ненормальный, будто я и правда его родная сестра.
Молчу и отворачиваюсь демонстративно.
Думаю, какой же он … ужасный человек.
Ужасный человек присел на стульчик возле входа в палату и молчал.
Пришли врачи, целая толпа, и студенты с книжечками. Илья скрылся за ними, и я почти забыла о нем за вопросами. Обо мне врачи рассказывали в третьем лице. Студентам.
Вот какой случай произошел.
Девушка испытала сильный стресс, похудела резко, начался гормональный сбой, который привел к декомпенсированной сердечной недостаточности и аритмии, угрожающей жизни. А виной всему спровоцированная активность гормонов и рост опухоли, которая влияет на все жизненно важные органы и процессы.
Я слушала и отвечала на вопросы. Ничего почти не понимала, кроме того, что сердце мое восстановится, и я не умру, потому, что опухоль удалена, железа почти вся сохранена.
Ушли врачи и я услышала:
– Мира, прости меня…
– Илья, не нужно! Уходи, уезжай. Мне ничего от тебя не нужно! Пусть все останется, как есть. Ты же слышал, я выживу. Не умру! – Я даже улыбнулась. – Не нужно передо мной извиняться. Наверное, брата хотел от меня спасти, да? Вы это вместе решили с Наташкой. Иначе откуда у тебя фотография. Ты лежал, … и я лежала, а кто-то сфотографировал это.
– Я виновен. Перед тобой и братом родным.
– Тогда уходи! Хватит здесь вину свою замаливать. Я сама смогу до туалета дойти! И попить!
– Ты еще слабая, не сможешь.
– Смогу! Оставь меня в покое, одну! Я привыкла одна. Не хочу тебя видеть.
– Не оставлю. Я обещал тебя забрать домой и сделаю это. Чем я тебе мешаю? – почти прошептал он.
– Ненавижу тебя, и от этого мне становится хуже. Не понимаешь?
– Хорошо, я уйду. Запиши мой номер. Когда выпишут – позвони мне, буду ждать в машине. Если что нужно, позвони, Мира, прошу…
– Уходи, пожалуйста. Я не позвоню тебе.
Он ушел, и я постаралась встать, дошла до сумки своей, достала письма и начала читать.
«Любимый Никита. Милый мой хороший, самый лучший в мире человек. Я хочу с тобой поделиться.
Когда была в нашем доме, читала одну книгу, которая меня поразила. В ней сказано, что женщина может совершить такие поступки, которые ей самой показались бы неразумными, и в которых ее нельзя винить. Можно оправдать страстью любое преступление. Мне тоже приятнее понимать людей, чем судить их. Но есть вещи, которые я не понимаю. За что к нам приходят в гости плохие люди? Почему мы не ожидаем их и не стелим соломку. Почему смех так часто заканчивается горькими слезами?… Я представляю твои ясные синие глаза и думаю, что ты бы понял меня и обнял. Плакала в нашем доме и мечтала о твоих словах ласковых, о том, как ты обнимаешь меня, целуешь, о нас мечтала. Ты знаешь, у нас с мамой в роду одинокие женщины, но они все замечательные. Честные, верные. Они никогда встречали такого, как твой отец и ты. «Я хочу быть с тобой. Вернись ко мне, милый!»
Это письмо я написала после того, что случилось со мной. Когда меня тронул этот ужасный человек, а Наташка с собакой и дядей Мишей меня спасли… Успели. Или не успели???
«Что-то не сходится… Не сходится…»
Вечером зашла медсестра померила давление, сделала укол. Принесла передачку, а в ней записка – номер телефона и слова: «Позвони, прошу, я волнуюсь за тебя».
Где это он «волнуется»? Моё сердце забилось, но я начала петь потихонечку, одна в палате.
Раз за разом перед глазами всплывало воспоминание, как Никита переводил голодный взгляд с моей груди на губы и обратно. Мы встретились после разлуки в целую вечность, и он обнял меня, выбросив сигарету. Как ни в чем не бывало.
«Ну что ж ты такая неверная!»
Что-то не так!
Илья напал в моем доме при Наташке, которая в него влюблена. Он не захотел Наташку. Голодный взгляд… Голодный взрослый парень. Илья намного старше брата, на целых пять лет. Наташку не захотел, напал на меня. А сейчас ухаживает, как за сестрой…
Не сходится.
За мной никогда ещё не ухаживали мужчины. А этот подлый человек … Где же он бродит ночью в чужом городе? Гостиницу снял?
Да, что я волнуюсь! За кого! За этого ужасного … брата?
И мама звонила, охрипшим голоском спрашивала, радовалась, Илюшеньку благодарила, волновалась, как же мы обратно поедем, что кушать будем.
Я не стала чувствовать себя лучше, мне стало хуже. Каждый день спала и не могла найти в себе силы дойти до поста. Но старалась.
И вот день выписки.
Я стою в палате полностью одетая, в своем голубом платье и розовой кофточке, на ногах пока тапочки в руках пакет с вещами. Получаю выписку, иду по коридорчику открываю дверь на волю, не понимая, как доехать до вокзала и что делать… Вижу его, сидящим в кресле перед входом в отделение.
– Я тебе не звонила.
– Нам надо домой. Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, пока тебя не увидела.
Он встал, взял у меня пакет из рук, почти силой. И я очутилась в воздухе на огромных руках. Понес куда-то человек-машина.
Перед выходом на улицу усадил среди толпы пациентов и родственников, по-хозяйски достал мои туфли, покопавшись в пакете.
– Ногу давай.
Склонился, тапочки снял и осторожно пытается балетки надеть.
– Да что с тобой такое! Ты еще пятки мне полижи! Илья! Перестань.
– Сама наденешь?
– Конечно, надену. Я живой человек!
– Я тоже! Живой человек!
Обиделся, что ли? Ничего себе… Я посмотрела на его плечи и перестала злиться, успокоилась. Даже поблагодарила на автомате:
– Спасибо. Поехали. Опять меня на руках понесёшь?
– Конечно. Там далеко до машины.
Обрадовался. Слышу по голосу.
Боже мой, куда же я лечу! Как мы с ним… поедем вдвоем и приедем вдвоем. Что же он такое на самом деле.
Я пряталась и старалась не смотреть на его лицо. Боялась узнать знакомые черты. Нет, Никита был совсем другим, Илья больше похож на папу, а мой Никита на свою маму…
В машине меня ждала еще одна «передачка». Пакет с едой и кефиром, лимонад мой любимый – апельсиновая «Фанта».
Плед пах мужским одеколоном.
– Илья, ты что, здесь спал? – я даже не поняла, что заговорила с ним.
– А что?
– Ничего. А гостиница?
– Деньги еще могут понадобиться.
– А где ты …умывался?
– Я как кот, лапой. …. Из бутылки умывался. Ездил в баню.
– Извини. В палате тоже негде спать.
– Я волновался.
– Сейчас не волнуешься?
– Мира, прошу тебя, давай поговорим потом. Я не могу сейчас.
– А что тебе мешает?
– Это неважно.
Он сел за руль и начал выезжать со стоянки, где было множество машин. Я легла на подушку, но было больно шею от тряски, поэтому сразу поднялась.
Выезжали из Москвы два с лишним часа. Я так замучилась, что не было сил.
– Илья, мне нужно отдохнуть. Я не могу лечь, когда мы едем, шея болит.
– Сейчас, я найду местечко и остановлюсь. Потерпи, Мила. Сильно болит?
– Лежать не могу и сидеть… больно.
– Как же я тебя довезу? А врачи мне сказали, что можно ехать.
– Ну да, мы и едем.
– Давай в гостиницу. Я тебе номер сниму. Сейчас найдем какую-нибудь, за городом. В Москву возвращаться не будем, это еще два часа. Ты отдохнешь, поспишь, одна, не волнуйся. Я в машине останусь. А утром… поедем потихоньку. Матери только позвони, она сегодня ждет, и мне своей позвонить нужно. Ты потерпишь еще немного? – Илья смотрел только вперед на дорогу, а мне вдруг захотелось ему в глаза заглянуть. Он был сейчас так похож на своего отца дядю Васю, что я как с ума сошла, как же я расплакалась.
И даже завыла.
Пришла в себя, когда Илья меня за руки держал и повторял:
– Где болит, что болит, Мира, успокойся, скажи, что и где у тебя болит? Я должен знать, я скорую вызову.
– Рада, что домой еду. Илья, отпусти. Не болит, я рада … маму увижу.
– Точно? Поэтому ты плачешь? Я сейчас, не тогда, сейчас … не обидел тебя? Не напугал? Ведь теперь я для тебя зверь, а не человек…
Всхлипываю.
– Ты не зверь. Ты похож на своего отца, дядю Васю. А он хороший. Найди гостиницу, Илья, я не смогу доехать. У меня есть деньги, мама дала. А это ты ей дал?
– Неважно. Главное не плачь, я тебя должен вернуть домой… живой и здоровой.
– Спасибо. У тебя в машине не очень больно трясет, только я лежать не могу, сильно устала.
Гостиница нашлась под Рязанью. Я ощущала такую дрожащую в груди красоту, … великолепные купола стелы с надписью «Рязань», деревья, дома, люди, жизнь. Как будто слезы, которые я пролила, оказались дождем, напоили благодатную почву, из нее постепенно показались ростки светло-зеленые, жизненные и уже скоро … распустятся цветы моей жизни. Ландыши или тюльпаны…
Только эта аритмия… дрожание… Она пройдет и всё. У меня будет ребенок. Будет. Ребенок. Я верила в это так же свято, как поверила, что жизнь моя кончена.