Принцип бумеранга
– Моя личная жизнь тебя не касается, – шипит, проявив истинное лицо.
– Касается, потому что теперь с тобой проживает Рома. Или ты сдашь его в детский дом? Нет, – качаю головой, наиграно улыбаясь, – ты оформишь опеку, потому что в этом случае сможешь получать выплаты. Так? Ещё один способ заработать не работая.
– Там не так много…
– Немного для чего? – Понимаю, что наша эмоциональная беседа привлекает внимание, и понижаю голос, заглушая злость.
– Я всё ещё рассчитываю на твою помощь.
– Я помогу. Роме. То есть, деньги ты не получишь. – Показываю, чтобы она закрыла рот, готовая вывалить на меня недовольство. – Я оплачу расходы, но лично. В тебе, как в посреднике не нуждаюсь.
Она желает сказать что-то ещё, но я разворачиваюсь и направляюсь к мелкому, который всё же вырвался и застыл в стороне, теряясь в происходящем. И пока идёт прощание, да и после, когда церемония окончена и присутствующие отправляются в кафе, держу Ромку на руках. Он молчит, уткнувшись в мою шею и пряча глаза под шапкой, а я признаюсь в своём бессилье, потому что не могу вернуть ему маму и папу.
Я лишился матери в подростковом возрасте, уже понимая и принимая случившееся, Рома же растерян, оставшись без поддержки. Он не плачет, не жалуется и ничего не просит, только прижимается ко мне и беззвучно шевелит губами, словно общается с невидимым собеседником.
И всё же мне приходится отрывать ребёнка, вцепившегося ладошками в воротник пальто. Рома по-прежнему не издаёт ни звука, лишь смотрит так, что самому хочется разрыдаться.
– Пойдём, – тётка озвучивает приказ, утягивая за собой внука.
Не знаю, понимает ли он, что произошло, но теперь его жизнь изменится. А вот в худшую или в лучшую сторону… И пока размышляю о судьбе племянника, упускаю момент, что давно не один, а рядом застыла женщина средних лет, едва дотягивающая макушкой до моего плеча. Она в унисон со мной провожает взглядом тётку и Рому.
– Я могу помочь? – Решаю нарушить странное молчание.
– Меня зовут Татьяна Михайловна. Я представитель службы опеки. – Протягивает визитку, отпечатанную на обычной бумаге. – Кем вы приходитесь мальчику?
– Двоюродный дядя. Моя мать и Антонина Андреевна – родные сёстры.
– Я могу поговорить с вашей мамой?
– Она умерла больше двадцати лет назад. Отец – десять.
– Ваше полное имя?
– Чайковский Герман Аркадьевич.
– Вы женаты?
– Нет.
– Дети?
– Нет.
– Ваше финансовой положение?
– Владею медицинской клиникой.
– Какой средний доход? Годовой.
Она не поднимает голову, делая пометки на листе бумаги, которая чудесным образом появилась из папки.
– Простите, а для чего вам данная информация?
Чуть наклонив голову, придирчиво осматривает меня с головы до ног, возвращая свой взгляд к лицу.
– Герман Аркадьевич, ваш племянник потерял родителей. Как правило, в таких ситуациях опеку оформляют бабушка и дедушка, или же родные тёти и дяди. В случае Романа есть только бабушка по линии матери, родственники по линии отца отсутствуют. Точнее, имеется тётя, но довольно пожилая и являющаяся гражданином другой страны. Я обязана отработать все варианты.
– Для чего? – И пока не совсем понимаю, к чему клонит женщина.
– Я беседовала с ребёнком, а также с воспитателями, которые уточнили, что бабушку в саду ни разу не видели, а мама мальчика ни разу о ней не упоминала. Сам Рома сказал, что с бабушкой общался редко, в гостях не бывал. Исходя из моих наблюдений, – обводит ручкой пространство, и я понимаю, с какой целью Татьяна Михайловна появилась на похоронах, – у неё нет контакта с внуком. Плюсом к стрессу идёт почти чужой человек, хотя и родной по крови. А вот к вам ребёнок тянется.
– И? – Почти понимаю, к чему она ведёт, но такой вариант принять не готов.
– Бабушка начала оформление документов, но… Если она откажется от опеки, вы сможете взять племянника?
– Нет, – отвечаю очень быстро, даже не рассматривая подобный вариант. – Я живу один. Не знаю, как обращаться с детьми и стать родителем не готов.
– В таком случае Рому отправят в детский дом.
– Почему вы вообще предположили, что Антонина Андреевна откажется?
– Потому что ей сообщили размер выплат и, видимо, она рассчитывала на бо́льшую сумму. Энтузиазм угасал по мере озвучивания цифр, по её словам, «неудовлетворительных».
Даже здесь тётка показала себя, не сумев сдержаться. В который раз убеждаюсь, что алчность появилась на свет раньше, чем она сама.
– Повторю: я не знаю, как обращаться с детьми. Да, я неоднократно бывал в гостях у сестры, уделяя внимание племяннику, но заботу о нём взять на себя не готов. Уверен, бабушка свои обязательства исполнит. Всего доброго.
– Подумайте, Герман…
Оставляю без внимания её слова, брошенные в спину, и спешу к машине, чтобы отправиться в кафе, где заказан поминальный обед. И какой бы отвратительной ни была тётка в моих глазах, я отчего-то уверен, что от внука она не откажется. Рома – единственное, что осталось от Нины.
В кафе Рома вновь у меня на руках, вцепившись в свитер, тихонько сидит, а затем засыпает. Я же, не смея пошевелиться, обдумываю слова представителя опеки. Смог бы я взять на себя ответственность за ребёнка? Отец, оставшись со мной один на один, справился. Но мне было пятнадцать, и наши отношения всегда были тесными. Мама угасала два года, и за это время, как мне показалось, мы ещё больше сблизились.
Я осознавал, что в какой-то момент её не станет, но не чувствовал себя брошенным или же одиноким. Папа всегда готов был прийти на помощь, не отмахиваясь от меня и не выказывая равнодушие. Роме же волею судьбы придётся жить с человеком, который никогда не испытывал к нему тёплых чувств. Но и это лучше, чем взрослый мужик, непонимающий, как воспитывать детей. Где гарантия, что я не сделаю ещё хуже, усугубив его эмоциональное состояние?
Глажу его по голове, подстраиваясь под маленькое тельце, согнувшееся на моих коленях. Вспоминаю, как Алиса планировала семью, мечтая о детях. Желательно троих. Три года назад у неё был один ребёнок, возможно, сейчас уже больше. В груди щемит от осознания, что отцом её детей являюсь не я, но жизнь расставила приоритеты за нас, разлучив когда-то навсегда. Думает ли она обо мне хоть иногда? Я о ней постоянно. Её образ врывается в мысли в самые неподходящие моменты, дезориентируя и отключая от реальности. Сколько ещё должно пройти времени, чтобы я перестал вздрагивать, когда рядом произносят «Алиса»?
Тётка, как приглашённая звезда, рассказывает всем о невосполнимой потере и сложном материальном положении, вынуждая людей сочувствовать и вручать ей купюры. Отвратительное зрелище, направленное на то, чтобы вызвать жалость. Не знай я эту женщину, безоговорочно поверил бы в искренность каждой скатившейся слезы. Но сегодня тот самый момент, когда скорбь имеет все шансы окупиться.
– Почти все разошлись. Оплати счёт, – приказ раздаётся над головой. – Нам пора.
Тянет Рому, который спросонья не понимает, что от него требуется. Ребёнок обвивает мою шею, впервые за день всхлипывая.
– Я хочу с тобой. Дядя Гела, я хочу с тобой…
– Ромка, ты теперь живёшь с бабушкой. – Глажу его по волосам, успокаивая и шипя на тётку, которой плевать на жалобы ребёнка. – Я буду к тебе в гости приезжать. Обязательно привезу поезд и пожарную часть, которую ты хотел. Договорились?
– Нет. Не хочу с ней! – переходит на визг, вырываясь из захвата Антонины Андреевны.
– Рома, ты должен пойти с бабушкой, понимаешь?
Что удивительно, тётка молчит, даже не пытаясь применить ласку в качестве успокоительного. Просто дёргает внука на себя, а затем тащит к двери, прихватив куртку с вешалки.
Понимаю, что всё должно быть иначе, и ребёнок, потерявшись самых родных людей, заслуживает сочувствия, но и взять на себя ответственность не могу. Не имею права при наличии живой бабушки. Пусть паршивой, но всё же родной. Возможно, нахождение Ромы рядом пробудит в тётке хоть какие-то чувства, заставив думать о нём, а не о размере выплат и моей помощи.
Ещё несколько минут сижу, наблюдая, как бабушка заталкивает внука в машину, а затем отъезжает, оставив финансовые вопросы мне. Оплачиваю внушительный счёт, и сам отправляюсь домой, чтобы переварить паршивый день, даже не подозревая, что уже завтра слова Островского начнут сбываться, а моя жизнь станет иной.
Глава 3
– Герман Аркадьевич, к вам пришли. – Виктория взбудоражена и растеряна, чем автоматически напрягает и меня.
– Кто? – спрашиваю, не поднимая головы и сосредоточившись на документах.
– Представители правоохранительных органов. – Склоняется над столом, переходя на шёпот. – Они показали удостоверения. Хотят задать вам несколько вопросов. Мне показалось, они настроены враждебно.
– Тебе показалось. Пригласи.
Этих ребят ко мне могла привести лишь одна причина – Парето. Только ленивый не обсуждал смерть мэра, а также появление Константина Сергеевича. Даже я, отгородившийся от новостей криминального мира, подобные разговоры слышал.
– Добрый день. – Три мужика вваливаются в мой кабинет, мгновенно осматриваясь и оценивая обстановку, словно под столом спрятана бомба, а я сам могу воспользоваться оружием.
– Чем могу помочь?
Крепкие ребята, больше похожие на уголовников, чем на представителей закона, плюхаются на диван, сверля меня испытующими взглядами. Самый крупный, и, по моему мнению, обделённый интеллектом, забивается в угол, почти сливаясь со стеной и предоставляя право напарникам вести беседу. Парень в классическом костюме, походящий на вынужденного интеллигента, шарит взглядом по бумагам на столе; второй, лысый мужик средних лет, закидывает ногу на ногу, демонстрируя дорогие ботинки из змеиной кожи.
– Вы знаете Островского Константина Сергеевича?
– Его знают все. – Откидываюсь на спинку офисного стула, принимая расслабленную позу.
– Как близко?
– Как пациентов своей клиники: если видел больше двух раз, лицо запомню.
– Герман Аркадьевич, – меняет позу лысый, придвинувшись к столу, – всем известно, что ваш отец имел множество опасных знакомств, в том числе и с Островским Константином Сергеевичем.
– Я его знакомства в наследство не получил, как и дело.
– И в этом вам помог Островский, – скалится интеллигент, посматривая на здоровяка, отвечающего кивком.
– Информация достоверная. Это было десять лет назад. С тех пор не имел моментов общения с Константином Сергеевичем.
– Ладно, – лысый нервно выдыхает, – к нам поступила информация, что на ваш дом недавно совершено нападение.
– Если бы такой момент имел место, я бы незамедлительно обратился в полицию.
– Вы знаете Ярова Григория Мироновича?
– Знаю, – отвечаю уверенно, вспоминая, что упомянутый персонаж уже за пределами страны. – Давно. Лет пятнадцать. Друзьями в классическом понимании мы не были, но если пересекались, перекидывались парой фраз.
– То есть не вы оказывали ему медицинскую помощь приблизительно дней десять назад?
– Нет. Ко мне он не обращался. Я имею в виду, в клинику. Подпольной деятельностью не занимаюсь, господа, – перемещаюсь, устраиваясь в более выигрышной позе, чем подталкиваю лысого отстраниться. – Всё официально, – указываю на папки, – в чём вы можете убедиться, проверив документацию клиники. Могу предоставить любые интересующие вас сведения и отчётность.
– А осмотреть дом позволите? – Скалится интеллигент.
– Пожалуйста. В любое удобное для вас время, – чуть склоняю голову, взвинчивая злость присутствующих.
Сам же припоминаю, что помощник Ярого скинул трупы в нескольких километрах от дома. Да, заверил, что груз надёжно спрятан, но проверить не помешает.
– Вы что-нибудь слышали о смерти мэра?
– Только то, что он трагически погиб. Подробности мне неинтересны. Соболезную родным.
– И вы не в курсе, что его трагическая гибель была организована Островским и Яровым?
– Впервые слышу, – произнесённое мною является правдой, потому как Островский в свой план меня не посвящал. – Я не вхожу в ближний круг Константина Сергеевича. Да и он довольный скрытный человек.
– То есть, об особенностях его характера вы знаете?
– Как и вы, не так ли? В противном случае сейчас бы не сидели передо мной, а задавали эти вопросы ему.
– Пятнадцать лет назад он посадил вместо себя другого человека, растворившись за границей. И сейчас неожиданно приехал, – лысый неприкрыто нервничает, дёргая ногой. – Поговаривают ради старшей дочери, которая вляпалась в неприятности.
– Вам лучше знать. – Односложные ответы, не имеющие смысла, раздражают посетителей, но в моём случае отстранённость – показатель безразличия к описываемым событиям. – С детьми Островского я не знаком.
– Герман Аркадьевич, – цокает интеллигент, – у нас другие сведения. После ранения именно дочь Парето привезла к вам Ярова.
– У вас имеется свидетель, готовый это подтвердить? Или же фото, а возможно видео, доказывающие факт оказания помощи Григорию? – Троица обменивается взглядами, свидетельствующими о бессилье и бессмысленности разговора, на который, вероятно, возлагались большие надежды. – В таком случае всё сказанное – исключительно ваши предположения.
– Что ж, конструктивной беседы не получилось, – лысый поднимается, показывая напарникам последовать его примеру. – Мы надеялись, что вы будете более откровенны. – Двое покидают кабинет, предоставляя шанс третьему получить хоть какие-то сведения. – Мы всё-таки заглянем к вам домой. Вы не против?
– Как сказал ранее, в любое время. Только, пожалуйста, с постановлением на обыск. – Переключаю внимание на документы, перекладывая листы и чувствуя прожигающий мою макушку взгляд.
– Вы усугубляете своё положение.
– Чем же? Желанием законности?
– Когда ваш отец спасал жизни тем, кто этого не заслуживал, о законности не думал.
– Верно, – поднимаю голову, чтобы попасть под изучающий взгляд лысого. – Но к нему с обыском никогда не приходили.
– У него был иммунитет.
– Впервые слышу, – удивлённый вид, который, по-моему мнению, должен дать понять мужчине, что отец меня в нюансы не посвящал.
– Выставленное им условие. Что означало: он оказывает помощь всем, кто в ней нуждается, не спрашивая имён, не выясняя принадлежность к той или иной группе, не получая личную информацию. Свой иммунитет вы потеряли, как только Островский объявил о вашем выходе из дела.
– О своём решении не жалею.
– Возможно, в скором времени это изменится.
Провожаю взглядом внушительную фигуру, а после того, как остаюсь один, падаю на стол, обхватив голову руками. Предостережение Константина Сергеевича оказалось кстати, как и контакт адвоката, номер которого я тут же набираю, кратко обрисовав проблемный момент. Борис Робертович, – по голосу молодой мужчина, – монотонно поясняет, что ситуация пустяковая, но требующая вмешательства, если события начнут развиваться по негативному сценарию.
– Как только к вам домой заявятся посетившие вас лица, наберите мой номер. В любое время.
– Я живу за городом.
– Я в курсе, Герман Аркадьевич. Константин Сергеевич снабдил меня необходимой информацией. После звонка я окажусь у вас через двадцать минут.
Слова Фримана вселяют уверенность, что Парето предусмотрел момент возникновения проблем, но мне интересно, имеется ли у адвоката офис.
– У вас есть офис?
– Конечно, – слышу, как он улыбается, – взгляните в окно. – Поднимаюсь, чтобы рассмотреть здание на противоположной стороне улицы: большой бизнес-центр, появившийся здесь не так давно. – Двенадцатый этаж. Видите меня?
Действительно, окно в пол позволяет рассмотреть фигуру мужчины, застывшего с телефоном, а затем он поднимает руку, привлекая моё внимание. Ему около тридцати, и мгновенно возникает вопрос, как он стал работать на Островского?
– Если вы хотите спросить, как судьба свела меня с Константином Сергеевичем, – словно мысли читает на расстоянии, – отвечу: значительная часть клиентов досталась мне от отца. Но в отличии от вас, я наследство принял.
Предполагаю, что о деятельности папы этот человек осведомлён. Тем лучше, если учесть тот факт, что сам я бы распространяться не стал.
– Спасибо за объяснение. Я позвоню, если возникнет необходимость.
Отключаюсь, возвращаясь в кресло. По какой-то причине испытываю дискомфорт, зная, что за мной может наблюдать адвокат, поэтому закрываю жалюзи. И всё-таки нужно проверить тела в озере, чем я планирую заняться по возвращении домой. Операционную я вычистил сразу; избавился от постельного белья, на котором спали Тася и Ярый; последствия обстрела устранил, заменив ворота и часть забора; даже отметины от пуль в дереве замаскировали. Нужно сильно постараться, чтобы найти доказательства нападения на дом.
Проговариваю моменты, способные заинтересовать мужчин, приходивших ко мне, но возвращаюсь мыслями к Фриману, уверенный, что адвокат явится по первому зову.
Взгляд падает на визитку, вручённую Островским. Переворачиваю, вновь осматривая набор цифр. Почему нельзя было указать адрес? К тому же офис адвоката напротив моей клиники. Вбиваю точку геолокации, теряясь в непонимании: трасса М5, 324 километр, третий съезд. Соседняя область и непонятный ориентир, если «третий съезд» вообще таковым можно назвать. Или чистой стороной визитки воспользовались, чтобы записать данные, и ко мне они не имеет никакого отношения? В любом случае ехать четыре часа, чтобы проверить, не намерен.
День проходит спокойно – без посетителей или неожиданных визитёров в погонах. Разбираюсь с документацией клиники, готовлю отчёты и заявки на поставки необходимых материалов. Просматриваю почту, понимая, что не вижу договор от Милы Гуровой. Бывшая жена Ярого, возможно, наведывалась в мой дом для проверки, но работать я с ней начал ещё до того, как это узнал. Набираю её номер, который оказывается недействующим, а затем звоню в компанию, и мне поясняют, что женщина там больше не работает. Мало того, о договорённостях со мной они не слышали.
К уже имеющимся проблемам добавляется необходимость поисков нового поставщика. На миг прикрыв глаза, соглашаюсь с мыслью, что с появлением Островского моя жизнь начала сыпаться. Не знаю, как объяснить, но привычный покой разнесён вдребезги, а гибель сестры, что является случайностью, практически меня добила. Я хочу забиться в свою нору, устроиться перед камином и отгородиться от мира, который давно меня не радует.
В мечтах я всегда представляю рядом Алису: тёплую, с лёгкой улыбкой и переливающимися в отблеске огня огненными волосами, спадающими густым водопадом по плечам. От одной мысли о ней внутри расползаются приятные покалывания.
В реальность меня возвращает звонок. А затем ещё один, и ещё, пока опускающиеся на город сумерки, не дают понять, что пора отправиться в свой лес. Еду с мыслью о расчистке двора и обязательной проверке тел в озере. Как только выезжаю к своему дому, обнаруживаю несколько машин, освещающих пространство яркими фарами и проблесковыми маячками.
Успеваю набрать номер Фримана, а затем открываю ворота пультом и въезжаю, оставив позади полицейских. Но как только заглушаю двигатель, рядом с машиной появляется фигура, в которой я рассматриваю лысого, побывавшего сегодня в моём кабинете.
– И снова здравствуйте, Герман Аркадьевич. – Едва не шоркает ножкой, наслаждается моей растерянностью. – Пожалуйста.
Протягивает бумагу, где написано, что дом, а также имеющиеся постройки подлежат осмотру.
– Вы можете начать, как только появится мой адвокат. Это, – возвращаю лист, – приберегите для него.
– Быстро вы обзавелись юридическим помощником.
– Времена такие, – отмахиваюсь, направляясь к вольеру, где лаем заходится Самсон, не желая мириться с чужими на своей территории.
Я даже удивился, что Тасю он принял сразу, ластился и облизывал. Возможно, ему просто не хватает нежности и ласки, которой она с лихвой его наградила.
– Могу поинтересоваться, кто выступает вашим защитником?
– Фриман Борис Робертович.
– Интересно, – ухмыляется лысый, подходя ко мне вплотную, – один наследник представляет интересы другого.
– Что вы имеете в виду? – Всячески показываю, что не осведомлён о нюансах юридической деятельности своего адвоката.
– Фриман Роберт Валерьянович в своё время был тесно связан с Островским. После его смерти сын продолжил дело, а также сохранил связь с клиентами отца, а точнее, продолжил вести их дела.
– Был не в курсе. – Пожимаю плечами, не отводя взгляда. – Его офис находится в бизнес-центре через дорогу. Номер нашла помощница.
Нужно быть идиотом, чтобы поверить в столь удачное совпадение, но сомнения уже проникли в лысого, который отчаянно не понимает: либо я везунчик, натыкающийся на людей из другого мира, либо так складно лгу.
Адвокат появляется быстро. Борису действительно чуть за тридцать: приятное лицо с тонкими, почти мальчишескими, чертами, модельная стрижка и широкая улыбка. Вид соответствует уровню клиентуры: костюм за несколько тысяч долларов, кашемировое чёрное пальто и золотые часы, на которые он то и дело поглядывает.
Он сразу идёт в атаку, прессуя лысого и тех, кто приготовился осматривать мой дом, и я понимаю, почему Парето поручил меня ему. Не вклиниваюсь, позволяя Фриману выполнять свою работу, стоимость которой пока не знаю. Но Островский, как и сам адвокат, цифры не называл. Осмотр проходит без меня, но с участием человека, представляющим мои интересы. Я же опасаюсь, что полицейские пожелают прочесать местность. Но до озера километра три, и идти туда ночью безрассудно. Если только они уже туда не наведались, пока было светло.
– Герман Аркадьевич, можно вас? – Черёд операционной и, как следствие, вопросы, к которым я готов. – Это кровь? – Лысый указывает на тонкую полоску капель на полу.
– Да. Животного. Точнее, лисы. Зверёк повредил лапу, я нашёл его возле ворот вчера утром. Вколол снотворное, обработал, зашил, вечером выпустил.
– И часто вы трудитесь ветеринаром?
– Часто. Если травмы серьёзные, после первичной помощи отвожу в Центр дикой природы в городе. Можете у них поинтересоваться – я частый гость.
– Поинтересуюсь, – лысый поджимает губы, желая найти нечто большее, чем кровь лисы.
– Кровь животного, – оповещает эксперт, тычет в рожу лысого экспресс-тест. – Других следов я не вижу.
Отчаянье, приправленное злостью, на лице лысого настолько явное, что чувство уверенности, на какое-то время меня покинувшее, медленно возвращается. Спустя три часа безрезультатных поисков, группа собирается покинуть дом, но подъехавшая машина, из которой показываются двое, приводит лысого в состояние эйфории.
– Это кто? – Негромко спрашиваю Фримана, снующего рядом.
– Судя по тому, что один в наручниках, свидетель. Молчите, говорить буду я.
Адвокат вклинивается в беседу, показывая сначала на меня, затем на дом. Не нравится мне победный вид лысого, который почти скачет на одной ноге. Мужика в браслетах вижу впервые, но его рожа просто кричит, что в местах не столь отдалённых он частый гость.
– Тебя в этот дом привезли? – Лысый повышает голос, чтобы я слышал.
– Ну да… – Мужик растерянно шарит взглядом по сторонам. – Вроде да…
– Точно?
– Дом такой же. И крыша, и дверь, даже постройка, – указывает на операционную. – Только… – мнётся, с опаской поглядывая на правоохранителей, нависающих над ним. – Собаки точно не было. И забор другой, – задирает голову, оценивая метраж заграждения. – А дом точь-в-точь.
– Тебя он оперировал? – Внимание переключается на меня.
– Нет. – Мужик трёт хлюпающий нос, выдыхая облачками пара. – Там баба была.
– Тебя оперировала женщина?
И видимо информация озвучена впервые, потому как лысый взвизгивает, не понимая, как реагировать.
– Да. Красивая, с длинными волосами, – машет руками в районе поясницы. – И голос у неё такой приятный, убаюкивающий… Она мне потом даже снилась, – лыбится, умилённо прикрыв глаза.
– Соберись! Как её звали?
– Да хрен её знает. Она не представилась. Меня привезли, скинули на стол, очнулся уже зашитым. Дальше тачка, наша нора, а потом вы.
– Дорогу помнишь?
– Нет. Я после ранения поплыл. Так, моментами. Точно лес и дом вот такой, – указывает на строение. – Один в один.
– Рядом есть похожие дома? – Лысый приближается, надеясь на прояснение момента.
– Есть. Дом Чугунова. Несколько километров от меня, – указываю рукой направление.
– Чугунова? – Лысый передёргивает плечами, прекрасно зная, что связи Всеволода Александровича не позволят им приблизиться даже к забору.
– Наши дома построены по одному проекту. С небольшими различиями.
– А ещё?
– Понятия не имею. Похожих больше не видел. Но проект не уникален, его могли использовать где-то ещё.
– Могли… – лысый разочарованно мычит, понимая, что опознание не принесло желаемого, а похожий дом – не подтверждение. – Сворачиваемся!