Клаустрофобия души

Каждый человек одинок,

и всем наплевать на всех,

и наша боль – это необитаемый остров.

Альбер Коэн.

ВОЛОДЯ

1.

Вечерело. Нью-Йорк кипел в сумерках уходящего августовского дня. Это первое, что бросилось ему в глаза: все дрожало и переливалось, постоянно меняя очертания. Через Манхэттенский мост Володя доехал до Нижнего Ист-Сайда. "И чего меня туда понесло?" – подумал он. Было пустынно и на Хестер-стрит он развернулся на сплошной и буквально сразу услышал за собой вой сирены. Видимо, патрульные дежурили в одной из подворотен, и он их не заметил. Повинуясь злому азарту, Володя нажал на газ и свернул на ближайшем перекрестке под носом у пешехода. Проехав еще метров 100, остановился и посмотрел в зеркало заднего вида. Патрульная притормозила в метрах 50, из машины вышел полицейский и направился к нему.

Володя отметил, как тот осторожно приближается к машине. Он приоткрыл дверцу и поставил ногу на землю. Полицейский мгновенно отреагировал: "Сэр, оставайтесь на месте, руки положите на руль". "А что, неплохая идея: вот так раз и навсегда покончить со всем?"

Вибрирующий звук из бокового кармана пиджака вернул его в реальность. Это была Ольга.

–– Володя! Ты где? – он уловил нотки тревоги в ее голосе.

–– Я? – он растерянно оглянулся.

Рядом с дверью автомобиля он увидел темную кисть руки, лежащей на кобуре.

–– Я в городе. Я перезвоню тебе, – он откинул айфон на сиденье.

"Сэр, положите руки на руль", – голос полицейского прозвучал над ухом. "Да, конечно, конечно, – прошептал Володя. – Ну, вот, опять все превратил в какую-то дерьмовую пьесу".

Утром его разбудил телефонный звонок. Незнакомый прокуренный баритон уверенно спросил: "Мистер Хмэл?". "Да, это я", – ответил Володя. Свой голос, неожиданно низкий, с хрипотцой он тоже не узнал: в нем было то, что, как ему казалось, не хватало его характеру. На другой стороне линии продолжали: "С вами говорит инспектор Мэйс. Хотел вас попросить зайти в участок. Тут недалеко, на вашей улице", – уточнил он. "Да, да, я знаю", – поспешно отреагировал Володя на официальный тон полицейского. – Но штраф я уже заплатил. У меня и чек есть". "Это по-другому вопросу", – не замедлил с ответом тот. Думаю, много времени у нас это не займет".

Разговор добавил неприятный осадок ко вчерашнему инциденту. Володя поднялся с постели и подошел к окну: в него тупо уставился невыразительный темно-серый фасад кирпичного дома напротив с кучей черных мешков на тротуаре, набитых мусором.

Снова зазвонил мобильный.

–– Володя, куда ты пропал? Вчера обещал позвонить и не перезвонил, – спросила Ольга с обидой и по ее тону он заметил, что у нее проснулось чувство собственности, и это ему понравилось.

–– С дорожной полицией отношения выяснял. Нарушил правила и… так далее. Как раз ты позвонила.

–– Не забыл, что мы сегодня идем на вечеринку?

–– Да ну их в …! – чуть не чертыхнулся Володя. – Надоели эти сеансы групповой поддержки.

Затем успокоившись, добавил: "Разве что поесть, выпить"?

– Вот и хорошо! Мы так редко куда-нибудь выбираемся! Так, как?

–– Меня в полицию вызывают. С утра позвонили.

–– По поводу вчерашнего?

–– Нет. Не знаю.

–– Кстати, как твоя бессонница?

–– Как обычно.

–– Ладно. Позвонить не забудь.

С Ольгой Володя познакомился год назад в танцевальном клубе, где он иногда аккомпанировал. С первых встреч он был настроен исключительно на отношения без обязательств и где-то в подсознании у него хоронилась мысль, что это все не на долго и дано для того, чтобы пережить период, возможно, не самый лучший в его жизни. Порой ему было совестно, потому что Ольга, мало сказать, хорошо к нему относилась. Она была искренняя. Он это чувствовал и это подкупало. С другой стороны, ближе человека, чем она у него не было. Если они долго не виделись, он тосковал, не мог сосредоточиться на работе. Встреча после разлуки казалась праздником, но через некоторое время природа брала свое, и он начинал скучать: даже она была не в силах освободить его от экзистенционального одиночества.

Ольге было сорок с хвостиком. Среднего роста, крепко сбитая, с ясным лицом и открытым взглядом, близко посаженными глазами и упрямым ртом, что делало ее не красавицей, тем не менее она казалась ему весьма привлекательной женщиной, особенно когда в ее глазах проскальзывало что-то одухотворенное. Володя знал, что Ольга увлекается поэзией и пишет сама, но лишь однажды она прочла ему свое небольшое стихотворение, не лишенное, как ему показалось, таланта. Однако было в ее внешности и такое, что особенно волновало его: у нее была необыкновенно красивая и по-девичьи упругая грудь. В одежде она казалась чуть великоватой, но за счет идеальной формы, позволяла Ольге смело ходить без бюстгальтера, которые она терпеть не могла. Володя даже как-то усомнился – кормила ли она ребенка грудью, но не спросил ее об этом, посчитав вопрос не тактичным. Ольга была родом с Украины, где жили ее мать и младшая сестра. Отец умер рано. Как-то в минуту откровения она призналась Володе, что для того, чтобы иммигрировать в Штаты, она фиктивно вышла замуж за человека, который уезжал на постоянное место жительства в Израиль. У нее к тому времени уже была маленькая дочь. С отцом ребенка расстались раньше. Из Израиля – время, проведенное там, ей показалось кошмаром – они в конце концов перебрались в США, где развелись, несмотря на то что партнер настаивал на брачных отношениях, но она была непреклонна. На что надеялась? Сама не знала. Главное – ее мечта сбылась, да и с работой повезло. Такие нетривиальные факты из ее биографии сначала озадачили Володю, но в ее признании жила та простодушная честность, свойственная только детям, когда они говорят о своих поступках, и это успокоило его. Хотя, по правде сказать, к женщинам он относился с недоверием и легким презрением, на что были свои причины, но удивительным было то, что эти травмирующие его душу чувства совсем не затрагивали Ольгу, как будто та принадлежала к особой касте.

2.

Дежуривший на входе участка полицейский подсказал ему как найти офицера Мэйса. И хотя Володя уже бывал здесь, Мэйса он прежде не видел. Тот встретил его кивком головы, пригласил сесть напротив и попросил предъявить какой-нибудь документ, удостоверяющий личность. Володя вынул водительские права и положил их на стол. Пока Мэйс вертел их в руках – было заметно, что это пустая формальность – Володе удалось рассмотреть офицера: белый (как принято здесь говорить), маленькая голова, редкие светлые волосы, зачесанные назад, короткая шея крепыша. Трудно было определить его рост. По оттопыренным маленьким ушам, которые выглядели нелепыми лепешками и вдобавок приплюснутому носу, можно было судить о его боксерском или борцовском прошлом. Несмотря на такую устрашающую внешность, вид его Володе показался вполне добродушный.

–– Вы русский, – почти утвердительно начал Мэйс.

На самом деле Володя был из Беларуси. По опыту он знал, что офицер вряд ли что-нибудь знает про это государство в центре Европы, о котором не слышало подавляющее число американцев, и он давно к этому привык. Он вспомнил случай, который произошел с ним в одной южноамериканской стране, когда ранним утром на берегу Карибского моря к нему подошел торговец разными побрякушками и спросил по-английски, откуда он. После ответа метис неожиданно широко улыбнулся и с большим акцентом выдал: "А, Минск, Лукашенко!" Вот тогда Володя точно удивился.

–– Русская мафия, – хмыкнул офицер, продолжая вертеть в руках его права.

–– Я музыкант, – с легким вызовом парировал Володя, проворачивая в голове варианты, какие претензии могут быть у власти к нему.

–– Давно в Штатах? – тут Мэйс наконец оторвал взгляд от удостоверения и внимательно посмотрел на него. Без сомнения вопрос был чисто риторический. "К чему эти игры?", – подумал Володя.

–– Два года, – он никак не мог решиться спросить, зачем его вызвали в полицию, но он понимал, что иногда желание выяснить положение только ухудшает дело.

–– Чем зарабатываете? – продолжил свой допрос Мэйс.

–– Продаю музыку.

–– А… понятно. Диски, винил, кассеты…– протянул Мэйс.

–– Не совсем так. Я продаю написанную на бумаге, если можно так сказать, современную музыку. Классическую, авангардную.

На лице Мэйса появилась маска удивления.

–– И как бизнес? – не скрывая любопытства он посмотрел на Володю.

–– На хлеб хватает, – Володя поморщился и помассировал шею.

–– Вы не здоровы?

–– Нет. Давление, наверно, поднялось.

–– Понимаю, – с наигранным сочувствием продолжал офицер, рассматривая Володю. Наверняка он уже знал о вчерашнем инциденте и к тому же ему приходилось, видимо, редко иметь дело с русскими, а свое отношение к ним он сформировал из фильмах о русских гангстерах.

–– Может, скажете, зачем меня вызвали? – наконец не удержался и спросил Володя. – У меня сегодня деловые встречи и мне не хотелось бы опаздывать. Бизнес – есть бизнес. Понимаете?

–– Вы живете один? – будто не услышав его продолжал Мэйс.

–– Да, я живу один, – проговаривая каждое слово ответил Володя.

–– Хорошо, – при этих словах Мэйс открыл ящик стола и достал фотографию.

–– Узнаете этого человека?

Володя подался вперед, чтобы рассмотреть ее получше, заметив при этом, что офицер оценивает его реакцию.

–– Да. Это Фёдор Л.

–– Вы знакомы? Давно?

–– Мы учились вместе в консерватории, – Володя инстинктивно мотнул головой в сторону, как ему показалось, своего прошлого.

–– Когда вы видели его в последний раз?

–– Года два назад. В Минске.

–– Где?

–– В Минске.

–– Это где? – насторожился Мэйс.

–– В Беларуси. Это столица Беларуси.

–– Бэ-ла-рус? – глубокомысленно произнес Мэйс, закатив глаза в потолок.

–– Да, – Володя не стал пояснять, со злорадством надеясь, что тот не спросит про страну, чтобы не показывать своего невежества перед иностранцем.

–– Что вы там делали? – прищурившись, спросил Мэйс.

–– Хоронил отца. Навещал мать. Если интересно…

–– Да, да интересно, – перебил его Мэйс, откинувшись на спинку стула, положив нога на ногу, приготовившись таким образом слушать Володин рассказ.

–– С Фёдором встретились случайно в городе, – начал тот. – Посидели в кафе, обменялись номерами телефонов и разошлись. Вот и всё.

–– И больше вы его не видели, не говорили по телефону, не общались по Интернету? – с удивлением заметил Мэйс.

Володя задумался.

–– Ну, конечно! – вспомнил он и для большей убедительности хлопнул себя по лбу.

–– Фёдор звонил мне месяц назад из Минска. Он спрашивал, какие здесь цены, сколько стоит снять номер в недорогой гостинице, в каком районе лучше остановиться? Я еще в шутку спросил его, не собирается ли он приехать? Он ответил, что возможно, но не знает когда. Ничего странного не заметил. Кто из нас в молодости не мечтал побывать в Нью-Йорке? Помню, он мечтал об этом еще в консерватории.

–– Ваша мечта сбылась, – подвел итог Мэйс.

–– Вы правы, – Володя вспомнил вчерашний инцидент.

–– Вам должно быть любопытно, почему вас пригласили сюда? – офицер не заметил его сарказма.

–– Догадаться уже нетрудно. Это связано как-то с Фёдором? – спросил Володя.

–– Да. Ваш друг погиб.

Возникла пауза. Володя тупо уставился на знакомое лицо на фотографии, взятой то ли с документа, то ли из социальных сетей. Когда он оторвал взгляд от фотографии, и посмотрел на Мэйса, тот продолжал.

–– Его обнаружили вчера рано утром возле гостиницы, где он снимал номер. Всё говорит о том, что он выпал из окна. В его крови нашли алкоголь.

–– Его убили?

–– Скорее, самоубийство. Но мы считаем, что это все-таки несчастный случай. Так говорят эксперты. В личных вещах мы нашли тетрадь и телефон с вашим номером, поэтому вы здесь.

Офицер взял в руки общую тетрадь в коленкоровой обложке темно-вишневого цвета, которая все это время неприметно лежала на краю стола и протянул ее Володе.

–– Там мы не нашли ничего интересного для нас. Видимо, это его дневник. Он был вашим другом? Я сожалею.

–– А тело? Где его похоронят? – спросил Володя.

–– Наш департамент должен связаться с консульским отделом вашей страны. Это целая процедура. Не думаю, что все быстро решится.

–– Я могу идти? – неуверенно спросил Володя.

–– Да, конечно, – бодро ответил офицер.

Володя встал и подошел к двери, но та не открывалась. Он нерешительно подергал ее за ручку и в растерянности обернулся. Офицер с кривой ухмылкой уже направлялся к нему.

–– К вам легче войти, чем выйти, – Володя попытался обернуть все в шутку.

–– Вы верно подметили. Это тоже можете взять, – офицер протянул ему мобильный телефон Фёдора.

Даже если ты ни в чем не виновен, но после общения с представителями закона всегда почему-то хочется побыстрее унести ноги, поэтому Володя чуть ли не сорвался с места, как только оказался на улице, однако краем глаза заметил фигуру, застывшую на входе в участок. Ну, да! Это был Мэйс. Прикуривая, он не сводил с него глаз, а потом поднял руку, мол, я тебя вижу, стервец, и знаю, что ты хочешь побыстрее убраться отсюда. Володя вяло махнул рукой в ответ, при этом улыбнулся совершенно по-идиотски, как ему показалось.

По дороге домой он почему-то вспомнил не последнюю встречу с Фёдором, а ту, много лет назад, в городе, тоже случайную. На четвертом курсе того исключили из консерватории за фарцовку и забрили в армию. В то время этим криминальным бизнесом потихоньку промышляли многие студенты. Фёдору не повезло. Его тогда поразил загнанный вид Фёдора. Было непривычно видеть его стриженным, сутулым, поглядывающим с тоской, на, казалось бы, чуждый ему мир, будто он не мог найти, куда спрятать свое тело, одетое в мешковатую солдатскую форму. Их разговор не клеился, и как ему теперь казалось, был простым обменом междометий.

Володя никогда не вел дневников. Считал это бесполезным занятием, свойственным сентиментальным натурам. Он был слишком занят жизнью. Может, в дневнике Фёдора есть строки и о нём, об их последней встрече в Минске? Володя попытался вспомнить, о чем они тогда, два года назад говорили. В любом случае Фёдор знал его только с одной стороны. Сколько раз Володя ловил себя на том, что скольких людей он встречал, столько мнений бы о себе и услышал. В одном коллективе он был строг и независим, уверен в себе, в другом – косил под дурака, фонтанировал перлами, был своим парнем, в третьем – был неуверенным в себе, каким-то пришибленным. В четвертом – любвеобильным ловеласом и чуть ли не пьяницей. А где же был он настоящий? "По сути, мы и себя не знаем", – подумал он. Есть темы, которые прячем и никогда не расскажем даже самым близким хотя бы из-за страха, что нас поймут не так, как мы того хотим, даже если их мнение будет справедливым, потому что за этой правдой скрывается еще тысячи правд.

Вернувшись домой, он развалился на диване, положив на журнальный столик перед собой дневник и мобильный телефон Фёдора. Смерть товарища его не потрясла. Скорее удивила своим совпадением: ведь вчера и он тоже думал об этом. Попытка еще раз вспомнить Фёдора, их отношения, какие-то события, связанные с ним, оказалась тщетной: память выдавала лишь мертвые, лишенные всяких чувств, бессвязные обрывки из прошлого. Полистать дневник не было ни сил, ни желания. Одним движением он сгрёб вещи со стола в руку, поднялся, прошел в спальню, пошарил глазами по комнате, размышляя, куда бы их засунуть. Неожиданно на пол из тетради выпорхнул небольшой клочок бумаги. Это оказался чек из минской пиццерии. На обратной стороне был записан адрес его электронной почты.       Преодолевая соблазн открыть тетрадь, он все-таки забросил ее и телефон в дальний угол шуфлядки. Затем достал из бара бутылку и плеснул в стакан немного виски. "Ну, Фёдор…", – прошептал он. Молитвам он так и не научился и, не зная, что говорить в таких случаях, выдохнул и залпом осушил стакан.

Он вспомнил, что Ольга сейчас дома и ждет его звонка.

–– Привет, милый! Зачем тебя вызывали? – поинтересовалась она.

–– Помнишь, я тебе рассказывал о своем однокурснике, Фёдоре?

–– Нет.

–– Не важно. Он каким-то образом оказался здесь, в Нью-Йорке, попал в жуткую историю, в общем, выпал из окна номера гостиницы. Погиб. Полиция считает это несчастным случаем. Надо было опознать. Слава Богу по фотографии, – протараторил Володя.

–– И как же тебя нашли?

–– В его телефоне был вбит мой номер.

–– Я за тобой заеду в семь, – через паузу произнесла Ольга.

–– Зачем? – растерялся Володя, удивляясь такой резкой смене темы разговора.

–– Ты забыл про вечеринку?!– искренне удивилась Ольга.

–– О, боже! – простонал Володя. – У меня сегодня встреча с молодым композитором из Беларуси.

–– Мы же договаривались! Отложи ее на завтра! – возмутилась Ольга.

–– Это невозможно. Он на днях уезжает, к тому же я ему обещал, – оправдовался Володя.

–– Придумай что-нибудь, – поставила точку Ольга.

3.

У каждого иммигранта своя история. Несколько часов полета меняют не только географические координаты вашего местоположения, но и вашу личность, будто вы попадаете в новое измерение, но понимаете это не сразу. Вы начинаете совершать поступки не свойственные вам ранее. То же самое вы наблюдаете и от людей хорошо вам знакомых из прошлой жизни. Вы кажетесь себе другим, понимая, что вы – это вы. Происходит некое раздвоение личности, которое вы чувствуете и в себе, и в других. Это странное ощущение. Со временем оно проходит, и вы даже забываете об этом. Но кем вы становитесь при этом, тоже не понятно. Может быть, кем-то третьим. И в этом кроется опасность: можно получить не ту работу, не тех друзей и в конце концов не свою жизнь. Володя ехал в Америку с наполеоновскими планами, чаяниями, какими-то виртуальными вариантами жизни с чистого листа. Когда он переехал в Штаты, у него уже был немалый опыт жизни заграницей, в Европе. Все там начиналось не так уж и плохо. Во всяком случае лучше, чем у многих, кого он знал. Правда, конец оказался головокружительным штопором.

Ему было уже под сорок, когда – да здравствуют "Одноклассники" – его нашли счастливые грехи молодости: бывшая подруга объявила ему, что у него есть взрослая дочь. Надо сказать, что Володя как-то удачно проскочил возраст, когда люди женятся, поэтому эта новость его не только ошарашила, но и растрогала. Он плакал и сам не понимал от чего. Фотография взрослой дочери не оставляла сомнения, что это его ребенок. Он всем показывал это фото и все действительно поражались схожести с Володей. Его поколение – это поколение последних романтиков. Он, конечно же, был из этой когорты, более того – идеалистом. Поступок жениться выглядел для помнивших его товарищей, к тому времени уже преодолевших бракоразводные процессы, признаком благородства. Свадьбу сыграли на родине и "молодые" уехали во Францию. Говорят, что в то время он выглядел ухоженным и упитанным. Его небогатая шевелюра стала еще беднее, но трехдневная, тщательно поддерживаемая небритость, придавала ему налет богемности, а берет, съехавший на бок и старомодный плащ из секонд-хенда, делали его похожим на бывшего участника французского Сопротивления. Семейная жизнь явно шла ему впрок. Как вдруг случилось то, что обычно бывает в плохих фильмах: жена ушла к другому, более успешному и богатому, а проще – к своему начальнику. Неожиданно и быстро.

В тот злополучный день, накануне Рождества, его шеф позволил ему уйти с работы раньше обыкновенного, и он отправился в торговый центр присмотреть подарки жене и дочери. Прикидывая, что купить, он поднимался по эскалатору торгового центра. Навстречу ему сверху плыл сплошной пестрый поток людей. Он купался в своем теплом уютном мирке, никого не замечая, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. И вдруг что-то заставило его всмотреться в лица людей, спускающихся на эскалаторе. Это была его жена. Он чуть было не крикнул ей, но потом решил подождать, так как она была еще слишком высоко. "Вот это сюрприз! – подумал он. – Когда будет ближе, я ее позову". Неожиданно жена обратилась к рядом стоящему высокому брюнету, тот что-то ответил ей, она улыбнулась и прижалась щекой к рукаву его дорогого – это было заметно – пальто. По мере их приближения стали проступать детали. Она держала его под руку и, косясь на него снизу, непрестанно говорила. В этом ее жесте было что-то заискивающее. Такой он ее раньше не знал. По мере приближения он стал улавливать, как ему показалось, знакомые интонации ее голоса. Когда их уже разделяло метра два, он позвал ее. Его голос утонул в общем гвалте, но, как ни странно, она его услышала. Их взгляды встретились, столкнулись, как две птицы в полете, а после, отпрянув друг от друга, соприкоснулись вновь, но в одно мгновение размазались о движущийся поток. Он брел по торговому залу, когда кто-то взял его сзади за локоть с чувством принятого решения, как ему показалось. Жена уже пришла в себя, что-то говорила про будущее, в котором их не видит и т.д. и т.п. Он не мог смотреть на нее. Почему-то ему было стыдно.

После такого удара судьбы его отношение к женщинам претерпели изменения: он перестал им доверять. Вместе с недоверием пришло и неприятие. Он почувствовал в себе признаки женоненавистничества. Трансформация его сознания была, как говорят, на лицо, но к счастью не на лице, поскольку монстр, которого он взрастил не по своей воле, как он считал, был хорошо воспитан и внешне проявлял себя лишь в некой небрежности при общении с женщинами, в незаметном желании быстрее закончить вынужденный разговор, вызванном, видимо, опасением себя обнаружить. Особенно это касалось сексуально привлекательных особ. И чем больше такая дама прельщала, тем больше он ее презирал. Его как-то успокоил один знакомый журналист, причем, не зная о его проблеме. Тот сказал как бы между прочим, что большинство мужчин после 50-и становятся женоненавистниками, а уровень отношений определяется лишь степенью культуры и воспитанием обоих. У него даже была своя теория, объясняющая этот феномен. Он считал, что женщины воспринимают мужчину преимущественно объективно, а мужчины женщин, напротив, больше субъективно. Это не отрицает любви, но встречается она крайне редко. Объективная оценка предполагает ряд вопросов, которые женщина задает себе и на которые должна ответить: что этот мужчина может мне и моему ребенку дать, какие у него социальный статус, возможности, связи, доходы и т.п. Если этого пока нет, то она оценивает перспективы. Может и ошибиться. Крайняя и вульгарная степень отношения: мужчина – это сочетание банкомата и вибратора. Мужчина же попадается на эмоциях: внешний вид женщины, перспектива с ней переспать. Секс – это всегда подавление, вторжение и в чем-то насилие. Мужчина это чувствует подкоркой, его это возбуждает, и он подсознательно мстит женщине за такое отношение к нему. С возрастом у женщин объективная составляющая начинает доминировать. Этим объясняется тот факт, что женщина легче переносит жизнь без мужчин. Есть подруги и этого достаточно: можно душу отвести. Мужчины острее и больнее переживают одиночество. По этой причине и самоубийств среди них больше. Мужчина всегда проигрывает. А если еще учесть физиологическую слабость мужского организма, то мужчина терпит абсолютное фиаско, если он только себя не реализовал в профессии, что является не таким уж и сильным утешением. Женщина, в отличие от него, реализует себя практически всегда. Правда, в каждом правиле, есть исключения.

–– Как ты? – спросила его Ольга, когда они возвращались домой после вечеринки.

–– Я в норме, а ты? – откликнулся Володя.

–– Я тоже.

–– Ты останешься? – Володя неожиданно почувствовал прилив энергии.

–– А ты этого хочешь?

–– Странный вопрос. Ты хотела о чем-то поговорить или мне показалось?

–– Думаю, сейчас ты не в том состоянии.

–– Напротив, я в том состоянии, когда спокойно смогу выслушать даже смертный приговор для себя, – с пафосом ответил Володя.

–– Ого! Это не смертный, но, наверно, тоже приговор.

В голосе Ольги появились игривые нотки с интригующим налетом, но Володя, скорее всего их не заметил.

–– Ну, так огласите! – продолжал он.

–– Я беременна, – строго и почти скороговоркой ответила Ольга.

Володе показалось, что ему в лицо плеснули холодной водой.

–– Хорошо, что за рулем я, а то мы бы сейчас куда-нибудь влетели, – усмехнулась Ольга.

–– Мне не до смеха. А ты уверенна? – спросил Володя после заметной паузы.

–– В том, что влетели бы? – еще раз хихикнула Ольга.

–– Нет, в том, что залетели, – серьезно ответил Володя.

–– Залетел ты, – продолжала отшучиваться Ольга.

–– Уверена? – настаивал Володя.

В качестве ответа, Ольга резко перестроилась в первый ряд и остановилась.

–– Ты чего? – в голосе Володи проскользнула обида.