– Капец, – это снова был Данькин голос.
– Чего капец-то? – Тёмик поднял брови. – Легонькая такая история, никто не умер.
Все посмотрели на Тоню: что скажет? Только она одна, профессиональный, опытный и умный шеф-редактор, на котором незаметно для постороннего взгляда держалось абсолютно все в программе, могла спустить Тёмика с небес его продюсерских фантазий на землю.
Тоня посидела некоторое время молча. Шапка коротких густых волос с проседью, маленькие быстрые глаза, круглые щеки над воротом привычной «коричневенькой» водолазки – она возвышалась над столом крепеньким боровичком. Подумав, Тоня согласно кивнула головой:
– Супер! Прямо наша тема.
– Ага! – просиял Тёмик. – Стопроцентное попадание! Тыща очков в рейтинг!
– Черская тему спрашивала? – Тоня беспокойно глянула на него.
– Спрашивала. Я сказал, что бывший возлюбленный, а кто – типа интрига.
Тоня смотрела недоверчиво.
– И что, – спросила, – Черская на такое согласилась?
– Ну, помощница ее сказала, что если только не Коростелев. Коростелев теперь враг номер один. Остальные, видимо, нормально. Я ответил, что точно не Коростелев.
Все задумчиво помолчали. Тоня перевела взгляд на корреспондентов.
– Кто тему возьмет?
Никто не спешил отзываться.
– Вика, давай ты? Ты ведь же уже брала интервью у Черской.
Вика вся подобралась и решила сопротивляться до конца.
– Нет, не возьму.
Тёмик округлил свои черные глаза и с напором спросил:
– Почему это?
– Потому что, – Вика старалась говорить спокойно, – вы знаете, те интервью были в других проектах. Не в нашем. Черская на самые обычные вопросы может взорваться. И куда подальше послать. К такой-то матери. А за такую… интригу… она вообще не знаю, что с нами сделает.
Поднялся шум. Некоторое время Вика, Тоня и Тёмик препирались. Вика выдержала напор. Но Тёмик все равно навязал ей половину – интервью с бывшим женихом. Черскую на себя взял Олег Майоров. Тёмик обещал «подключаться». Хотя известно, как он подключается.
Вика жалела: не нужно было вообще ни на что соглашаться. Не связываться с этой темой. Она уже подъезжала к Яхроме, когда пошел снег. Маленькие сухие снежинки тормозили в испуге перед лобовым стеклом и пролетали мимо, вспыхивая искрами на мгновение. Понятно, что Темик что-то Черской наврал. Хотя что ему еще делать? Все время приходится врать. Ну, или умалчивать. Специфика программы.
Вика припарковалась возле дома на плохо очищенной от снега площадке под двумя соснами. Странно, что так поздно, а ее любимое место никто не занял. Удача. Она выключила фары и осталась сидеть. Отсюда были видны окна их квартиры: везде горел свет. Там сейчас мама, бабушка, сыновья – все чем-то заняты.
Две бутылки красного, две бутылки красного… Может, надо было все-таки идти в программу «Про пыль»? То есть это была передача о чистящих средствах, но они с Настей Смирновой называли ее просто «Про пыль». Когда закрылся их предыдущий проект, работу предлагали в двух программах: «Давай простим друг друга» и «Про пыль». Вика выбрала первое, Настя скрепя сердце – второе. Впервые за несколько лет лучшие подруги пошли работать в разные места. Настя каким-то чудом сразу догадалась, что снимать сюжеты «про пыль» будет во всех отношениях лучше, чем про прощение. Хоть и стыдно по-журналистски.
Пилотные выпуски «Давай простим друг друга» выглядели вполне сносно. Даже интересно. Концепция такая: нужно найти двух известных людей (а можно «звезду» и обычного человека), которые когда-то поссорились, обидели друг друга, но потом поняли, что зря так поступили. Они хотят попросить друг у друга прощения и помириться. Передача должна была помочь им в этом. Первые выпуски так и выглядели: сначала герои рассказывали по очереди о случившемся, раскаивались в своей горячности, потом встречались и радостно раскрывали друг другу объятия.
Но это было сначала. Потом оказалось, что знаменитости совсем не желают говорить о своих ошибках. Не мечтают извиняться. Не хотят обниматься с бывшими друзьями, женами и брошенными детьми. А кто захочет? Даня Заботкин, самый юный и веселый в их команде, занимался тем, что придумывал программе альтернативные названия. У него хорошо получалось: «Давай выколем глаза друг другу. Давно пора», «Сорян, братан», «Упс, я дид ит эген» («Ой, я сделал это снова»), «Сдохни, тварь!».
В работе над программой выяснилось, что чаще всего «звезды» грешили тем, что друг у друга что-нибудь воровали: идеи, роли, сюжеты, музыку, женщин, мужчин, детей, спонсоров. И потом, конечно, становились с обворованными заклятыми врагами. И, конечно, не горели желанием никому об этом рассказывать. Тем более на камеру. Когда однажды заговорили об этом в монтажной, Тоня предположила:
– Может, это самый частый человеческий грех? Мы ведь все иногда что-нибудь воруем.
– Ничего себе! – Даня принял возмущенный вид. – Я за всю жизнь только один ластик украл. Ну или не один, а полтора…
Тоня живо повернула к нему свое круглое лицо и со смехом сказала:
– Не зарекайся, Данечка! Может, тебе еще придется умыкнуть у ближнего вполне себе целую женщину.
Все вокруг гоготали, а Вика поддержала Заботкина.
– Не знаю, – с хмурым лицом сказала она. – Я ничего ни у кого не крала. Даже ластиков.
В общем, откровенничать «звезды» соглашались только по всяким мелочам, далеким от жизни и правды. А те, кто решался рассказать о себе что-то настоящее, давно уже не были популярными, поэтому соглашались сниматься в чем угодно, лишь мир снова на одно мгновение вспомнил о них. Никто из бывших врагов не хотел встречаться очно, поэтому обычно снимались два отдельных интервью и монтировались в единый сюжет. Программа измельчала, толком не начавшись. Руководство канала не раз уже жестко высказывалось в том духе, что такие «нафталиновые страсти» никому не интересны. Правда, Анне Черской Тёмик планирует-таки устроить сюрпризом очную встречу с бывшим женихом. Самоубийца! Хотя… Этот человек для актрисы уже не важен, наверное. Может, и получится. «Все, надо забыть. Я дома», – сказала себе Вика. Она закрыла машину и поднялась в квартиру.
«Жених» должен был приехать в Москву из Симферополя рано утром тринадцатого декабря, в этот же день они должны провести с ним съемку. А на четырнадцатое число запланировано интервью с Черской и встреча бывших влюбленных.
Утром тринадцатого Вика отправила сыновей в школу, посидела на кухне с мамой, неторопливо собралась на работу. Перед выходом заварила в термокружку имбирный чай: мед, лимон, тертый имбирь и кипяток. Напиток обдал Вику горячим паром. Ей нравится аромат имбиря. Сильный, терпкий, он противостоит белым снегам за окном, холоду и тоске.
У гостиничного комплекса, куда поселили гостя, Вика встретилась со своей съемочной группой. Операторов на программе работало двое. Сегодня ей достался Димка. Самый лучший из всех операторов на свете. Вика знает его давно: вместе работали три года в одном хорошем проекте. Димка талантливый и надежный, как скала. В его тени хочется присесть отдохнуть, попить водички. Вместе с Димой из машины вышел осветитель Артем, спокойный, пухлый, как бы ватный парень.
– Вик, привет! Ну что – работаем? – Димка улыбнулся, открывая багажник. Вдвоем с Артемом они подхватили чемоданы и кофры с техникой и двинулись ко входу гостиницы.
Вошли. Вика оглядела холл. С одного из дальних диванов ей навстречу поднялся человек. Человечек. Такой маленький! Вика, высокая – голова в облаках, всегда относилась к низкорослым людям с необъяснимой жалостью. Она ощущала так, что природа их несправедливо обделила. Нанесла что-то вроде увечья.
Но человечек был не только маленьким. Он был еще и очень старым. С высоты своего роста Вика разглядела на голове мужчины веснушчатую лысину и венчик седых волос вокруг, очки, морщинистую, крупными складками, кожу на лице. «Ему пятьдесят восемь лет, – подумала Вика. – А выглядит на все семьдесят. Как же так?».
Мужчина приближался. И был он не только очень маленьким и очень старым, но еще и нелепым. Вика с удивлением смотрела на заношенный свитер, черные брюки из дешевой ткани, которая не умеет лежать, а умеет только коробиться вокруг тела, и гигантские черные ботинки. Она никогда не видела таких ботинок: толстокожие, немного круглые и немного квадратные, они вздымались над ступней вверх и напоминали тяжелые, непропечённые кирпичи бородинского хлеба. Пожилой гном, обутый в буханки, наконец добрел до Вики. Глядя заострившимся лицом сверху вниз, она произнесла:
– Юрий Николаевич?
Мужчина запрокинул голову, покивал и улыбнулся:
– Да. Это я!
При улыбке на его зубах мелькнуло золото – справа и слева. Золотые коронки. На половину рта! Разве их кто-то еще носит?
Растерянная, Вика едва не забыла представиться. Потом назвала себя. Юрий Николаевич снова вежливо покивал. Она рассказала ему план действий: сначала они запишут в одном из ресторанов гостиницы интервью, там же подснимут детали и фото, потом надо будет снять прогулку Юрия Николаевича в городе.
Вика не могла справиться с мыслями. Перед глазами возник образ Черской. Да, ей тоже уже пятьдесят шесть. Но выглядит она… О, выглядит она… Ну максимум на сорок. Конечно, весь арсенал современной бьюти-индустрии к ее услугам. И пластическая хирургия тоже. Хотя с ней Черская не перебарщивает, хватает ума. Поэтому смотришь на актрису и видишь мягко увядающую красавицу. Гибкую и стремительную, как рысь. С высокоскулым лицом и короткими пепельными волосами на небольшой, аккуратной голове. С внимательным, настороженным, как бы следящим за тобой взглядом серых глаз с золотыми крапинами в середине. Наверное, от такого взгляда у мужчин по спине ползут мурашки. Им кажется, что эта прекрасная кошка сейчас бросится на них и разрежет клыком яремную вену. Но кошка не двигается. Она, напротив, отворачивает свою маленькую голову в сторону. И тогда мужчины, загипнотизированные, сами приближаются к ней… В женщинах Черская тоже разжигает любопытство. Вика нередко листала ее фотографии в соцсетях. Рассматривала точеную фигуру, блестящую, покрытую оливковым загаром кожу рук и ног, под которой угадывалась безукоризненная красота мягких, упругих связок и готовых к движению, быстрых и сильных мышц. При этом Вика знала, что фотошопом актриса не злоупотребляет – вживую она смотрится почти так же хорошо. У Черской через день спортзал и йога. И каждый месяц разгрузочные недели. Если, конечно, она не сочиняет в своих соцсетях.
Предъявить Анне Черской такого бывшего жениха означало бы публично нанести ей что-то вроде пощечины, что-то вроде звонкой, вульгарной оплеухи.
– Вик, – позвал Дима и посмотрел многозначительно, – думаю, снимать пойдем в «День и ночь», в синий зал. Там будет хорошо.
«Точно! – обрадованно подумала Вика. – Темный зал плохо освещенного ресторана. Это выход!». Она благодарно кивнула Диме.
Синий зал «Дня и ночи» был пуст, он дремал, как забытый всеми ненужный старик. Дима усадил Юрия Николаевича в кресло в стиле ампир, Вика села на стул рядом и, как обычно, завела предварительную беседу, пока ребята будут возиться со светом. Мужчина достал фотографии, его просили взять их с собой.
– Это вот мои родители 17 октября 1976 года провожают меня в армию, – Юрий Николаевич протянул Вике первую карточку. На черно-белом фото почему-то прямо посреди деревенского двора сидят на табуретках трое: отец, мать и сын. Сын в центре. Светловолосый юноша с высоким лбом, прямым и как будто упрямым взглядом. Довольно симпатичный. В белой рубахе. На его плечах лежит праздничный рушник, необыкновенно длинный, он свисает почти до земли. Отец старый, благообразный, с бородой. Похож на деревенского старосту. И мать тоже совсем старушка. Белый платок, завязанный туго у подбородка, морщины, какие же глубокие, как теперь у сына, тонкие губы, глаза, глядящие в себя. Она должна была быть этому парню бабушкой, но не матерью.
– У вас на плечах рушник. Это традиция такая? – спросила Вика у Юрия Николаевича.
– Это полотенце. У меня на плечах полотенце, – мужчина непонимающе моргнул за квадратными очками.
– Ну да, полотенце. Их рушниками называли.
Повисла пауза.
– А сколько лет здесь вашим родителям?
– Матери пятьдесят, отцу пятьдесят пять.
Они детей – меня и моих двух братьев – поздно завели. Мать родилась 5 мая 1926 года в Бессарабии. Ее семья жила в землянке – очень бедные были. Отец ее из землянки замуж и взял. Поэтому они решили сначала на ноги встать, потом детей заводить. Когда родился мой старший брат, отец уже разбогател. Ну и возраст к тому времени у него был приличный – за тридцать.
Дима с Артемом включили осветительные приборы, и Юрий Николаевич щурился на яркий свет, как на солнце.
– Разбогател, да? Сумел? – спросила Вика.
– Да, сумел. Увез жену на Украину, там стал выращивать виноград и делать вино. Участок со временем купил большой под виноградник. Много вина продавал. Много… – Мужчина снял очки, потер ладонью словно бы ослепленные глаза, вернул очки на место и взглянул на Вику уже бодрее. – Хорошее оно у него было. Всем нравилось… По пятьсот литров могли на свадьбу заказать. В конце 70-х годов у отца уже было десять тысяч рублей скоплено на книжке.
– Надо же! Огромные деньги по тем временам, – Вика покачала головой.
– Да. Большие деньги. Вина делали много. Бочки у нас для него были специальные такие, гигантские. Если своего винограда не хватало какую заполнить, отец отправлял меня с братьями на совхозный виноградник. Он сразу за нашим забором находился. Мы приносили полные корзины, и отец добивал бочку.
Вика изобразила на лице что-то вроде восторга от находчивости отца.
– И это были трудные походы, – продолжал Юрий Николаевич. – Представляете, ночью, в кромешной темноте, нужно собирать виноград и корзину, тяжелую, огромную, за собой таскать. Ну и потом принести ее домой. Мы с братьями в таком поту возвращались, в рубахах мокрых – хоть выжимай. Отец хотел еще распивочную открыть. Если вино разливать стаканами, то это совсем другой доход. Но не дали.
– Не дали? – переспросила Вика. – Ну, распивочная действительно, наверное, не очень полезное дело.
– Тогда, в 1986 году, антиалкогольная кампания началась… Возле нашей калитки все время дежурил милиционер, чтобы не приходили люди покупать вино. А потом вообще приказали виноградник вырубить.
Вика сочувственно покачала головой:
– Да, в те времена много виноградников погибло…
– Да.
Помолчали.
– У вас, наверное, было счастливое детство? – Вике было интересно, ведь не так часто встретишь людей из поколения ее родителей, кто мог бы похвастаться сытым, обеспеченным детством.
– Что вы! Нет, совсем нет, – Юрий Николаевич усмехнулся. – Отец у нас был строгий, вспыльчивый. Чего напортишь, разобьешь или поломаешь случайно – цепком отлупит. Если один из нас троих чего-нибудь набедокурит, он разбираться не будет, кто именно, поймает первого попавшегося и изобьет. Старший брат любил на улице что-нибудь вытворить. Придут на него нажалуются, а его и не найти… Никогда не найти. Отец поймает меня или Сашку, среднего, и злость сорвет.
– Так вы же ни при чем были?
– Да. Но отцу это было все равно… Все равно. А старший брат через два дня домой придет – у отца уже нет запала его наказывать. Да… Я вот очень любил с отцом в город ездить. Раз в месяц мы ездили. Он с друзьями встречался, а мне мороженое покупал. У нас в деревне мороженого не продавали. Как я эти поездки ждал – ужас! И когда мы с ним в автобусе уже в город ехали, нервы у меня не выдерживали. Так долго ждал, что не мог дотерпеть и ныть начинал. Однажды так разозлил нытьем отца, что в городе он мне накостылял и мороженого не купил.
Дима тронул Вику за плечо:
– Посмотри.
Она встала и заглянула в камеру. Отличная картинка. Весь свет у Юрия Николаевича на лице, поэтому морщины не так заметны. Одежда в полумраке. Очки благородно мерцают. Прямо пожилой профессор.
– Все отлично! – Вика посияла благодарным взглядом в сторону Димки.
Юрий Николаевич отложил фотографии (и продвинулись-то только до второй, отметила Вика), и они начали запись интервью.
Вика:
– Юрий Николаевич, расскажите, пожалуйста, в двух словах о себе.
Юрий Николаевич:
– Я родился 8 октября 1958 года на Украине. В 1976 году закончил техникум. С 1976 по 1978 год находился на краткосрочной службе в армии. 15 октября 1979 года я оформился на постоянную службу в Советскую армию…
Вика:
– Юрий Николаевич, я имела в виду – коротко расскажите, в общем. Кто вы по профессии?
Юрий Николаевич:
– Я старший прапорщик запаса. Авиационный техник-механик. Всю жизнь обслуживал вертолеты. Сейчас на пенсии.
Вика:
– Сегодня мы хотели бы поговорить о ваших отношениях с Анной Михайловной Черской. Насколько я знаю, в молодости вы были влюблены друг в друга и собирались пожениться. Это действительно так?
Юрий Николаевич:
– Да, в 1981-82 годах мы были влюблены друг в друга и собирались пожениться. Но не сложилось.
Вика:
– Расскажите, пожалуйста, о вашем романе. Как вы познакомились?
Юрий Николаевич:
– Мы познакомились 29 июня 1981 года на пляже в Николаевке, это место недалеко от Симферополя. Она приехала отдохнуть на море с подругами, а я приехал с друзьями, ребятами из моей части. Вот слово за слово мы и познакомились двумя компаниями.
Вика:
– Вы сразу обратили внимание на Анну?
Юрий Николаевич:
– Нет. Просто было хорошо поболтать с девчонками. А она незаметная вообще была. Ничем не выделялась. Очень худая. В панамке. Плавать она не умела. Все плавали до буйков и дальше и наперегонки, а Анна Михайловна на мелководье сидела. И я тоже почему-то остался на мелководье сидеть.
Вика:
– А когда вы начали ухаживать?
Юрий Николаевич:
– Вот в тот день мы с ней все сидели в полосе прибоя, разговаривали и потом я предложил встретиться в другой раз. В Симферополе уже. Мы же оба там жили. Она согласилась.
Вика:
– А сколько вам тогда было лет?
Юрий Николаевич:
– Мне двадцать два, Анне Михайловне двадцать.
Вика:
– Каким было ваше первое свидание?
Юрий Николаевич:
– Да самым обычным. Гуляли по центру города. Разговаривали. Ничего особенного.
Вика:
– Какой Анна вам запомнилась в те дни?
Юрий Николаевич:
– Ну, Анна Михайловна была серьезная. Даже странно это было для молодой девушки, артистки к тому же. По уму она казалась старше нас, что ли. Но могла и посмеяться… Да, конечно, могла… Но больше серьезности в ней было. Целеустремленности, что ли. Как точнее сказать, не знаю.
Вика:
– Она тогда ведь работала в Симферопольском театре. Вы ходили к ней на спектакли?
Юрий Николаевич:
– Нет, не ходил… А чего было ходить? Анна Михайловна зайцев только играла.
Вика:
– А почему… только зайцев?
Юрий Николаевич:
– Она же начинающая актриса была. И, наверное, зайцы у нее хорошо получались. Было два спектакля. Один точно детский. Второй… не знаю. Наверное, тоже детский. И в каждом спектакле ей дали роль зайца.
Возникла пауза. У Вики в голове истерично вскинулась мысль: «Господи, еще и зайцы! Программу можно будет назвать «Закатаем Черскую в асфальт». Зайцев выкину».
Вика:
– А в какой момент вы поняли, что любите друг друга?
Юрий Николаевич:
– Когда гуляли ночами допоздна и никак расстаться не могли. Вообще долго друг без друга не могли. Совсем родные стали.
Вика:
– Вы делали друг другу какие-то сюрпризы? Чем-то радовали?
Юрий Николаевич:
– Она пионы любит… Любила… Сейчас как – не знаю, конечно. А тогда любила. Я ей их летом дарил, когда была возможность. Иногда вставлял в ручку двери ее квартиры, чтобы она нашла, когда вернется. Анна Михайловна тогда у тетки своей жила. Она сама же из Самары. Пионы часто тетка находила… ругалась.
Юрий Николаевич слегка рассмеялся, Вика тоже.
– Юрий Николаевич, а как вы сделали Анне Михайловне предложение?
Юрий Николаевич:
– Знаете, это даже было не предложение. Мы замучились бродить по улицам, на лавочках сидеть, мерзнуть, прятаться от дождя. Надумали пожениться, чтобы мне дали комнату в семейном общежитии. Проблемы бы наши решились. В начале июня 1982 года мы подали заявление в ЗАГС. На третье сентября мы сами попросили назначить свадьбу.
Вика:
– Наверное, эти месяцы вы активно готовились?
Юрий Николаевич:
– Да как готовились… Тогда денег толком не было у нас. Она уехала летом на гастроли. А я откладывать деньги начал, чтобы купить Анне Михайловне платье, себе костюм. Кафе присмотрел, куда пошли бы с друзьями после регистрации. Родители у нее были в Самаре, а у меня в деревне на Украине. Только с друзьями могли отметить. А к родителям хотели потом съездить, когда распишемся.
Вика:
– Как же получилось, что вы расстались?
Юрий Николаевич:
– На гастролях она познакомилась с каким-то мужчиной, и у них начался роман. Анна Михайловна написала мне короткое письмо, что нашей свадьбы не будет.
Вика:
– А потом, после гастролей, вы поговорили? Она что-то объяснила?
Юрий Николаевич:
– Нет. Мы больше никогда не виделись. Я хотел поговорить. Очень. Названивал в Ульяновск, потом в Казань, в те театры, где они выступали на гастролях. Но ее никогда на месте не было. Или вообще не знали, где такую искать. Наверное, она просто не хотела подходить к телефону. Я много раз звонил… Потом перестал.
Вика:
– Вы очень переживали?
Юрий Николаевич:
– Да, переживал. Вот это… когда не можешь поговорить лично, объясниться… очень расстраивало. Как будто человек уехал и потерялся навсегда. Исчез. Но со временем прошло. Со временем успокоился. Через год я встретил свою первую жену, Мадину Теймуразовну. Она была азербайджанка.
Вика:
– Я слышала, что вроде Анна Михайловна после расставания послала вам какую-то посылку…
Юрий Николаевич:
– Посылку? Нет, я не получал никакой посылки. А когда она посылала? Что в ней было?
Вика:
– Я… Я не знаю. Может, и не было никакой посылки.
Юрий Николаевич:
– Не знаю. Мне ничего не приходило.
Вика:
– Значит, через год вы встретили свою будущую жену и у вас сложилась семейная жизнь?
Юрий Николаевич:
– Да, тогда я женился в первый раз. Мы прожили недолго совсем, но сына успели родить. Во втором браке тоже родился сын. А в третьем уж никого не родилось. Правда, с третьей женой мы растили моего первого, старшего сына, потому что Мадина Темуйразовна умерла, когда Тимуру исполнилось тринадцать лет.
Вика:
– Сочувствую. Как хорошо, что ваша жена согласилась принять в семью ребенка от первого брака…
Юрий Николаевич:
– Да, согласилась. Но ей несладко пришлось. Да и мне тоже. Тимур же подростком уже он к нам жить перешел. Характер у него был тяжелый. Маму потерял да переходный возраст еще… Все трое мы натерпелись. Потом он вырос, уехал от нас, почти не общается.
Вика:
– И сейчас вы живете с женой вдвоем?
Юрий Николаевич:
– Нет. Так сложились обстоятельства. Отец заболел, мне нужно было поехать ухаживать за ним. Я поехал. Думал, вернусь к жене потом, но не вышло. Сейчас живу один. Снимаю комнату в Судаке. Мы ведь с третьей женой там все годы жили. Работаю в охране санатория.
Вика:
– Юрий Николаевич, если бы Анна Михайловна попросила бы сейчас прощения за тот неожиданный разрыв, что бы вы сказали?
Юрий Николаевич:
– Да за что особо просить прощения? Она полюбила другого человека. Ну что ж… Так бывает. Но вот, конечно, надо было позвонить… Поговорить, чтобы я не метался там, в Симферополе, не обрывал телефоны…
Вика:
– Ну да, вот если она попросила прощения за это?
Юрий Николаевич:
– Да я потом обиды уже не держал.
На этих словах Юрий Николаевич коротко махнул перед собой рукой и улыбнулся. Тут же задышал и завозился у камеры Дима. Вика поняла, что будет остановка.
– Стоп, – сказал Дима, – последний вопрос надо переговорить, был блик.
Вика догадалась, что у Юрия Николаевича сбликовал один из золотых зубов. Дима сдвинул камеру чуть вбок, потом еще – искал положение. Это, наверное, было бесполезное занятие. При таком количестве золотых зубов у героя не один блеснет, так другой. Лучше бы Юрию Николаевичу не улыбаться.
Возобновили съемку.
Вика:
– Юрий Николаевич, вот если бы Анна Михайловна попросила прощения у вас за тот неожиданный, резкий разрыв, что бы вы ей сказали?
Юрий Николаевич:
– Я бы сказал, что обиды не держу. Все было хорошо.
Вика:
– Как вы вообще считаете, это важно для людей – просить прощения и прощать?
Юрий Николаевич:
– Не знаю… Раньше я думал, что важно. А сейчас я по-другому стал думать.
Вика:
– Как же вы теперь считаете?
Юрий Николаевич:
– Восемь лет назад, 18 января 2008 года, умерла моя мать. Отец сильно болел тогда уже. Нужно было поехать на Украину за ним ухаживать, к нему в деревню. Я говорил вам… И я поехал. Я же пенсионер уже был. В армии на пенсию раньше выходят… У меня даже случай был… Ну или не случай, а так… У нас организовали встречу выпускников школы. Все, значит, одноклассники хвалились достижениями: я то, я сё. А я спросил: кто из вас пенсионер? Они все молчат. Никто не пенсионер. А я уже пенсионер был. Вот так! Да… И я, значит, поехал ухаживать за отцом. На столько времени, на сколько понадобится. От жены уехал. На год, может, на два… Не знал, на сколько. И мы прожили вместе с отцом семь лет. Нормально жили, но с деньгами у нас очень плохо было. У меня пенсия – восемь тысяч. Это сейчас, раньше еще меньше было. У отца вообще копейки, он на государство никогда не работал, всегда на себя. А расходов на одни лекарства сколько было – у-у! Перебивались с ним кое-как. На огороде все выращивали, кур я держал. Как только приехал к отцу, можно было продать скупщикам корзину яиц и купить на эти деньги блок сигарет. Отец курил много. А через год надо было уже две такие корзины привезти, чтобы блок купить. А корзины эти такие большие, пока их наберешь… Или вот с курицей иногда приедешь на рынок, чтобы продать, а там такого народу с курицами – тьма. Продавцов больше, чем покупателей. Часто приходилось отдавать то, что привез, за столько гривен, сколько стоил проезд, чтобы хоть не в убыток съездить. Иногда и это не удавалось…