Никому о нас не говори
Я слышу в его интонации все ту же злобу, и мне не удается сохранять хладнокровие. Умом понимаю: все это специально. Он хочет задеть. Вывести из равновесия. Придавить морально. Но ничего поделать не могу. То самое беззащитное во мне заставляет меня же лишь напрячься и смело произнести:
– Если бы не верил, то уже точно вез бы меня в лес.
– А кто сказал… что мы едем… не туда? – Тимур плавно растягивает свой ответ и так же плавно вдруг уводит машину с широкого и известного мне проспекта в незнакомый прилегающий переулок.
И я подрываюсь на сиденье. Верчу головой в разные стороны, пытаясь всмотреться в пелену дождя, а внутри все мгновенно холодеет. Я наконец перевожу взгляд на Тимура за рулем. Испуганно смотрю на него, рассевшегося царем на своем сиденье: ноги широко расставлены, левой рукой подпирает свою полулысую
голову, но правой все равно крепко держит руль, а уголки губ приподняты в ухмылке. Он понимает, чувствует мое смятение и всячески демонстрирует это.
– Выдохни. Я через этот проулок пробку объезжаю. А то сейчас весь воздух в салоне в себя от страха всосешь, – ерничает Горин.
И на несколько мгновений переключает свое внимание с лобового на меня. Мы пересекаемся взглядами. Глаза Тимура полны холода. Он не смотрит, а прокалывает взглядом. Но от этого злость и ощущение какой-то полной беззащитности перед ним лишь заставляют мою кровь закипать, а дыхание учащаться. Он и правда просто издевается.
– Слушай. Давай просто договоримся. – Тимур отворачивается и неожиданно принимает нормальное положение за рулем. Выпрямляет спину, ухмылка пропадает, а голос слегка хрипит. – Один раз и навсегда. Я отвожу сейчас тебя домой, и мы больше никак не соприкасаемся. Я тебя не знаю. Ты меня не знаешь. Если кто будет спрашивать, что видел нас на той вечеринке, ссылайся на то, что я приставал, а ты меня послала. Но ни слова, что ты интересовалась мной из-за татуировки и прочее. Просто забудь все, что видела. Это всего лишь подпольные бои. Некоторые просто выпускают там пар. А я там, потому что так нужно. – Замечаю, что костяшки пальцев Тимура белеют. – Будешь держать рот на замке – у тебя все будет хорошо. Усекла? – Тимур снова кидает на меня пронзительный взгляд.
Я, не задумываясь, киваю. Тимур еще раз осматривает меня, скромно сидящую рядом на пассажирском сиденье, и только потом отворачивается с вопросом:
– На какой улице ты живешь? И я отворачиваюсь тоже:
– По пути будет торговый центр. Останови там. Я дальше сама дойду. – Сообщать Тимуру свой точный адрес даже под дулом пистолета не стану.
– Я высажу тебя в ближайшем к нему дворе.
И после этих слов машина действительно сворачивает в еще один проулок, не доезжая до пункта назначения. Тимур еще несколько минут лавирует на поворотах, светофорах и останавливается во дворе обычной хрущевки, прямо за торговым центром.
Благо эту местность я знаю. Отсюда до моего дома минут пять-семь неторопливой ходьбы. Но я-то надеялась, что меня высадят прямо у дверей ТЦ и я пережду непогоду там, в кафешке. Только кое-кто решил по-своему.
Моя рука тянется к дверной ручке, а взгляд – к Тимуру. Снова широко развалившись на своем сиденье, он смотрит в одну точку на лобовом стекле. Но все его напряжение выдают пальцы: они стискивают руль так, что выступающие жилы на тыльной стороне ладоней лишь сильнее подчеркивают черные линии татуировок. Горин не поворачивается ко мне, даже когда я щелкаю замком на двери. Он равнодушно демонстрирует свой профиль.
В салоне машины застывает густая тишина, разбиваемая только ударами капель дождя по стеклу и крыше. А меня на какие-то доли секунды окутывают сомнения: выйти из машины гордо и молча или бросить ему сухое спасибо? Все же довез. Но обрываю свое дурное намерение. Никакой благодарности Горин не заслуживает. Он просто псих, занимающийся черт знает чем по подвалам старых заброшек. От него нужно бежать и не оглядываться.
Но я смотрю на Тимура, не двигаюсь, не бегу, а в груди ощущаю тяжелые удары сердца. Скольжу взглядом по каменному профилю, зачем-то надеюсь,
что он обернется и хоть что-то скажет мне. Произнесет «извини» за то, что уже несколько раз вел себя со мной омерзительно, по-хамски. Только Тимур будто бы отключился и где-то не здесь.
Ясно понимаю – никаких извинений не будет. Прижав рюкзак к себе, я рывком выскакиваю из машины и с размаха хлопаю дверью. За несколько секунд приходится вздрогнуть дважды. От вновь обрушившегося на меня потока холодной воды. И от пронзительного визга шин по асфальту у себя за спиной: машина Горина исчезает из вида.
Я остаюсь одна под проливным дождем посреди облезлых хрущевок.
* * *
Домой я возвращаюсь мокрая до нитки. Только что отоспавшаяся после вчерашнего дежурства мама встречает меня бесконечными охами и причитанием. Из моих кроссовок хоть половником воду черпай, с одежды и волос течет.
Мне приходится врать. Снова. Я сочиняю историю, что поехала на физкультуру, меня застал дождь, пришлось срочно возвращаться домой. А мои порозовевшие от очередного вранья щеки мама принимает за уже начавшуюся простуду и бескомпромиссно отправляет меня греться в ванную. Я и не думаю сопротивляться. Сейчас мне действительно очень нужно уединение, даже больше, чем горячая вода.
Закинув всю мокрую одежду в стиральную машину, я залезаю в ванну, которая с каждой секундой наполняется водой. Мое продрогшее тело погружается чуть ли не в кипяток, но меня все равно бьет дрожь. Подтянув колени к подбородку, я замираю,
отрешенно уставившись в затертый узор старой плитки. Перебираю каждый момент сегодняшнего дня, начиная с того, как мой рюкзак по просьбе Горина стащил какой-то придурок. И под монотонный шум воды из крана пытаюсь собрать прыгающие мысли в голове.
Во-первых, у Горина не все дома. Он то принимает меня за чокнутую фанатку, то преследует меня сам, угрожая и запугивая. Во-вторых, Горин хочет, чтобы я заткнулась и боялась его, но, похоже, боится чего-то сам. Его выдавали побелевшие костяшки пальцев, которые впились в руль, и напряженные скулы. Боится Тимур явно не осуждения, если вдруг кто-то узнает, что он бьет морды под аплодисменты какого-то быдла. В-третьих, как бы там ни было, я решаю, что буду хранить молчание. Я перестану думать о Тимуре, о том, что видела тогда на ринге. Постараюсь забыть тот вечер. Начну уговаривать саму себя больше не задавать самой же себе никаких вопросов. Это все меня не касается и никогда не касалось.
Я больше не хочу вздрагивать при появлении Горина. Больше не хочу ни от кого шарахаться. Не хочу врать маме и Соне. Я не смогу вечно следить за тем, чтобы не ляпнуть лишнего, и придумывать оправдания, почему пришла домой раньше или почему не отвечаю на звонки и сообщения.
Ну и, в-четвертых, я больше никогда и ни за что не поддамся на уговоры Сони пойти с ней куда-либо. Все наши встречи только у нее или у меня дома. Все. Нужные выводы я для себя сделала.
А в-пятых… Стоит мне только зажмуриться, как в моей голове вспыхивают татуированные руки, бритый затылок, черная кожаная куртка, блеск крошечной серьги в виде креста, взгляд зелено-карих глаз,
пронизывающий едва ли не насквозь, крепкая шея с набитой на ней надписью.
Кстати, о надписи. Poison. Что вообще она означает? Тянусь за телефоном, который, как обычно, кладу на полочку у раковины, и вбиваю в поиск «poison».
Интернет выдает ответ: «отрава, яд».
Я хмыкаю. Несомненно, это определение подходит Горину, ведь, стоит ему только появиться рядом, все становится плохо. Его присутствие буквально отравляет мне жизнь.
Из моей груди вырывается тяжелый стон и теряется в клубах горячего пара. Кажется, я просто задолбалась. Полина, Тимур, Соня… Я выпрямляю ноги и съезжаю на дно ванны. Задерживаю дыхание, погружаясь всем телом в обжигающую воду. И в груди будто тяжелеет, придавливая к шершавому дну ванны. Глухое бульканье воды в моих ушах глушит громкое биение
сердца.
ГЛАВА 18
Утро. пары. Я и Соня преспокойно сидим на подоконнике в коридоре, ожидая преподавателя. Соня уткнулась носом в телефон, а я – в лекции по философии. Но, если откровенно, просто делаю вид, что меня интересуют исписанные листы.
Который день я так или иначе высматриваю в проходящих мимо студентах Тимура. И третий день никого. Это радует и пугает одновременно. Уже хочется убедиться, что при встрече с ним меня действительно больше не ждут сюрпризы. Никто не будет мне угрожать или пытаться заманить в темный угол. Я правда очень хочу спокойствия. Тем более что у меня закончилась фантазия придумывать что-то правдоподобное про то, куда я исчезаю.
В тот раз, после воровства моего рюкзака и разговора с Тимуром в машине, пришлось опять врать Соне, почему я так и не вернулась на пару.
«Вор выбежал на улицу через пожарный выход, бросил рюкзак в клумбе и сбежал. Пока я собирала свои вещи, хлынул дождь. Я промокла и пришлось вернуться домой», – так я объяснила все Соне. Не знаю почему, но она поверила. А я поклялась больше не врать. Меня все еще не покидает это дурацкое намерение. Хотя дать себе обещание и выполнить его – две разные крайности.
Неосознанно слежу взглядом за теми, кто идет мимо. Я реагирую почти на каждого проходящего, пока передо мной не всплывает Петрова собственной персоной. На ней кислотно-розовая блузка, обтягивающие джинсы, длинные волосы теперь вообще почти всех цветов радуги, а в руках небольшая коробка. Полина протягивает ее мне. Я ошалело смотрю то на нее, то на Петрову. Которой, кстати, тоже не было на парах несколько дней.
– Это что?
– Тебе, – спокойно заявляет Полина. На ее оштукатуренном лице, кажется, вся серьезность мира. – Бери. Это действительно тебе нужно.
Я сама не понимаю, как эта коробка оказывается у меня в руках. Полина в прямом смысле всовывает ее мне и гордо удаляется к соседнему окну. Даже слова вставить не получается.
– Что это? – тут же подает голос Соня, отложив телефон. – Она башкой поехала?
– Не знаю, – бормочу я, ставя коробку на подоконник.
Что это за явление в лице Петровой? Как баран на новые ворота я и Сонька глазеем на коробку. Но не проходит и секунды, как рука подруги уже тянется к ее крышке.
– Не думаю, что это хорошая идея, – тут же торможу Трофимову с опаской.
– Ну не бомба же там, – задумчиво фыркает она.
– Но и не торт…
Я нутром чую, что открывать это не стоит. Только Соня – такая Соня! Даже не советуется со мной. Ничего не происходит – ни взрыва, ни побега тараканов. Через мгновение мы обе смотрим на дно коробки, и у меня до боли сжимаются кулаки, до скрипа стискиваются зубы, а под рубашку заползает мерзкий холод. На дне коробки уложены шампуни и аэрозоли от блох, ржавые садовые ножницы и использованные одноразовые бритвы. Я прекрасно осознаю, что все это значит, что это за коробка и зачем Петрова подсунула ее мне.
– Вот дуры, – слышу шипение Соньки как издалека.
Злость приливает к щекам, а перед глазами скачут мушки. На одном дыхании и порыве я хватаю коробку и подлетаю к Полине и Жене, что устроились на соседнем подоконнике.
– Петрова, – цежу я, глядя в ее нахальные глаза, – отвали от меня! – Кидаю ее «подарок» на подоконник, а его содержимое звенит внутри. – Что за идиотизм? Зачем ты это делаешь?
Женя давится смешком, а Полина, изображая невинность, хлопает наращенными ресницами:
– Дорогая Анечка, может, я просто помочь тебе хочу. Ну как-то нехорошо девочке ходить такой неухоженной.
У меня горит в груди. Боже, как же мне хочется повыдергивать ей космы! Но проглатываю свою злость и жгу эту стерву глазами.
– Петрова, заткнись, а? – Ко мне подоспела и Соня.
– О, подружка прискакала. Ты-то хоть бреешься? – Полина говорит последнюю фразу достаточно громко, чтобы любопытные носы обратили на нас внимание.
– Не твое собачье дело, – огрызается Соня.
– Тяф-тяф, – театрально усмехается Полина. – Слушай, Трофимова, ты же нормальная, чего тогда вот с этой тусуешься? Давай к нам.
– Да пошла ты!
– Ну смотри, второй раз предлагать не буду. Но подружку свою побрей. – Полина тычет в меня пальцем, а я отмахиваюсь.
– Если ты думаешь, что это меня задевает, не надейся! – И пускай я снова вру, у меня стучит в висках, но смотрю на разукрашенную курву, не моргая.
А Полина словно чувствует меня изнутри. Она растягивает губы в победной улыбке:
– Задевает. Еще как. Я вижу. Ручки трясутся, глазки бегают.
– Чего ты прицепилась? Скажи спасибо, что за воровство рюкзака мы в ментовку не заявили, – взрывается Соня, чуть ли не кидаясь на Полину.
Мгновенно вся моя злость на выходку блогерши меняет траекторию, ныряя холодным комом в живот. О нет! Вот сейчас Сонька сболтнула лишнее, и Полина реагирует, как и должна. Хмурится, а потом округляет глаза:
– Какой рюкзак? Какое воровство?
– Ой, вот только не надо. Актриса ты никудышная, – кривится Трофимова. – Сегодня же расскажем все…
– Соня, идем! – Я одергиваю ее и сразу же утаскиваю в сторону.
Сейчас Полина ни фига не актриса, она ведь действительно не понимает, о чем речь. А мне и не надо. Мне нужно увести говорливую Соню от нее.
– Иди-иди, Просветова. Выращивай дальше своих мандавошек. Побрейся уже наконец, звезда волосатая! – расходится по коридору громкий и очень четкий крик Полины.
Ее слова огненной стрелой прилетают мне в спину. Заставляют легкие сжиматься, вытравливая кислород из моего оплеванного тела. Именно оплеванного. Такой я себя сейчас и ощущаю. Одногруппники и абсолютно чужие лица вокруг. Это слышали все. Кто-то стыдливо прячет глаза, кто-то смотрит на меня с сочувствием, которое мне сейчас и не нужно.
Кто-то поддерживающе хихикает и уже достает телефон.
А еще я слышу откровенный хохот. Мужской хохот, делающий старый паркет елочкой у меня под ногами зыбучим песком. Вдруг понимаю, кто может быть в той толпе, из которой и доносится самый громкий смех. Видимо, пока я разбиралась с Полиной, не заметила появления того, кого третий день ищу глазами. И каждый голос в коридоре примешивается к жуткой симфонии звуков.
Я знаю, что нельзя. Что, если я сейчас чуть поверну голову и найду взглядом Горина, это добьет меня окончательно. Но все происходит само собой. Крошечного движения моей головы хватает, чтобы увидеть его, стоящего у противоположной стены. Тимур вальяжно прислонился к ней спиной и затылком, надменно вскинув подбородок. Он не захлебывается от смеха, как его друзья-упыри, но и не пытается кого-либо одернуть. У Тимура в какой-то нечитаемой эмоции искривляется уголок рта, стоит лишь нашим взглядам столкнуться.
Мое грохочущее сердце врезается в ребра. Это, оказывается, очень больно. Головой понимаю, что должна держать лицо. Нападки Петровой – это всего лишь отсутствие у нее ума. Я не могу и не должна зависеть от мнения разукрашенной стервы, но этот тяжелый взгляд Тимура… Я знаю, что Горин все слышал и видел.
Мне хочется раствориться в воздухе. Слиться со штукатуркой на стенах, просочиться сквозь пол. Я хочу деться куда угодно, лишь бы не ощущать на себе этот внимательный прищур зелено-карих глаз. Резко поворачиваюсь на пятках ботинок, готовясь к бегству под трель звонка на пару.
– Аня! Ань! – За лямку рюкзака меня хватает Соня. – Ты куда?
– Не знаю. Домой. – Часто дышу и моргаю, пытаясь не выпустить ни одной слезинки.
– Сейчас последняя практика по философии. Не явишься – будет недопуск к зачету.
– И черт с ним.
– Ань, Петрова – дура конченая. – Соня строго заглядывает мне в глаза. – Не заслуживает она того, чтобы ты сейчас неуд получила! Сама же говорила, что она просто ждет твоей реакции. Не давай этой идиотке то, чего она так хочет. Сейчас гордо поднимешь голову и зайдешь со мной в аудиторию. Уйдешь – и Петрова точно останется в дамках.
Соня тараторит о чем-то еще, пока мой взгляд провожает до соседней аудитории широкую спину в сером худи и бритый затылок в компании все еще ржущих парней. Подруга права, напоминая мне и про тупость Полины, и про мою гордость. Петрова не первый раз так опускает меня, но почему-то сегодня особенно мерзко.
– Пошли! – В итоге Трофимова цепляется за мой локоть, как клешнями, и волоком тянет за собой. На слабых ногах я все-таки иду в аудиторию за ней. Шушуканье, косые взгляды. И не только со стороны Петровой. Но пальцы Сони крепко вцепились в мою руку. Она не дает мне сбежать. Она и преподаватель, который уже заметил нас и поприветствовал
кивком.
А я будто марафон бежала. Грудь распирает от частых ударов сердца, на щеках жар, и тело ватное. Я чувствую себя настолько разбитой, что с трудом высиживаю пару. Еле-еле сгоняю мысли в кучу, чтобы хоть как-то ответить на вопросы самостоятельной работы, пока слышу отголоски глумливого хихиканья дур через ряд сзади себя. И еще меня преследует мерзкая мысль, что, обернись я сейчас, позади будут
сидеть не только блогерши, но и Тимур в придачу. Сидеть и так же давиться смехом. Смотреть на меня так же, как и они. Как на ничтожество.
Меня не успокаивает даже то, что Соня периодически похлопывает меня по руке в течение пары. Вижу, что подруга старается не дать мне расклеиться совсем. Я с ужасом жду окончания пары. Понимаю, что лишь присутствие преподавателя не дает моим одногруппникам смеяться надо мной. Поэтому я просто сижу за столом с собранной сумкой и рассеянно смотрю в одну точку. Хочу домой. Вот и все.
Вся группа уже на низком старте. Сдали свои листки с ответами и нетерпеливо ждут звонка. Одни уже переговариваются вполголоса, другие активно зависают в телефонах. И именно последние резко начинают сеять непонятный шум и хаос в аудитории.
– Офигеть, – слышу шепот Сони и получаю ощутимый толчок от нее по ноге.
Даже вздрогнуть и обернуться не успеваю, как Трофимова уже подсовывает мне свой телефон.
– Офигеть, – как заговоренная повторяет она. – Вот это я понимаю – карма.
Оживилась уже не только Соня, но и вся аудитория. В недоумении я заглядываю в экран чужого телефона. Под звонок с пары я вижу пост из нашей группы «Подслушано в академии». Там обычно собираются все студенческие сплетни, которые только можно придумать в стенах нашей альма-матер.
На секунду у меня все замирает в груди. Там что-то обо мне? Но это буквально секунда, и сразу отпускает. Это не обо мне. На видео Полина Петрова, уплетающая стейк и в длинный затяг курящая сигарету на чьей-то кухне в какой-то компании. А по экрану пущена ярко-красная бегущая строка: «Брехливая лгунья».
Я удивленно перевожу взгляд на Соню, у которой лицо чуть ли не светится от радости. И по выражению моего она понимает беззвучный вопрос.
– Ну как что? Петрова в своем аккаунте – яростный веган, у нее же куча рекламных контрактов, завязанных на этом. Она целые магазины с веганскими продуктами рекламирует. А теперь Полине придет полный аут!
И в подтверждение ее слов сама Полина проносится мимо нашей парты и вылетает из аудитории, а следом за ней и Женя. Сразу же из коридора доносятся крики. Начинается какой-то цирк. Почти вся наша группа тоже как с цепи срывается. Толкаясь, все пытаются побыстрее выскочить в коридор. И Соня не отстает. Одна я, недоумевая, сижу за партой и жду, когда смогу просто спокойно выйти. Что вообще происходит-то? Полину кто-то решил подставить?
И когда выхожу в коридор, замираю в двух шагах от аудитории. Я мгновенно превращаюсь в самую обычную зеваку. Но по-другому никак. Потому что это действительно цирк, где на арене, окруженной студентами, Петрова, которую за руки удерживают двое парней, и… Горин?.. Полина брыкается, вовсю размахивая ногами и руками. Визжит на весь коридор:
– Что я тебе сделала, Тимур?! Гори в аду, мразь!
А на скуле Тимура горит яркая царапина, под его ногами лежит рюкзак. Подняв его, он не произносит ни слова. Глаза злые, а лицо каменное. Тимур лишь выставляет вперед средний палец прямо перед лицом Полины. А потом, молча развернувшись, просто уходит, грубо расталкивая толпу любопытных широкими плечами.
– Офигеть, – снова раздается рядом знакомое.
Соня тут как тут. – Не! Ну ты видела?!
– Угу, – ошеломленно шепчу я, не в силах отвести взгляда от удаляющегося затылка Тимура. – Это что было?
– Походу, Горин слил это видео с Полиной. Интересно, что она такого натворила-то? Или Тимур просто так? Как думаешь?
Но на вопрос Сони я не могу ответить. Потому что я не думаю. Мне почему-то кажется, я знаю, зачем Тимур это сделал. И это настолько жуткая мысль, что по моим венам проходит горячая волна. Это бред. Он же не мог это сделать из-за меня?..
ГЛАВА 19
«Спасибо». такое простое слово. Всего семь букв – и столько смысла. Слово, которое должно идти от самого сердца. Но именно сейчас оно стало каким-то неподъемным для меня. Я смотрю на эти буквы, напечатанные на экране моего телефона, и они как поперек горла встают.
Мама на дежурстве, в моей комнате тишина, на часах почти одиннадцать вечера, но все еще не зашторены окна, а на письменном столе горит лампа. Я сижу на кровати и который час подряд верчу в голове мысль. Верчу ее и так и сяк. Пытаюсь найти в этой мысли брешь, которая позволила бы мне не думать, что разоблачение Полины связано со мной. Да, я верю в совпадения, но не в этот раз. Горин мог слить то видео и раньше, но почему-то сделал это именно сегодня, когда он все видел и слышал сам.
Я отчаянно ищу причины, мотивы этого поступка, но лишь сильнее вязну в вопросах, на которые у меня ответов нет. Есть факт. Тимур решил наказать Петрову именно в тот момент, когда это оказалось так нужно. Она сбежала с остальных пар, переключив все косые взгляды, направленные ранее в мою сторону, на обсуждение собственной персоны. Даже за это уже нужно сказать Тимуру спасибо. И пусть мы договаривались больше никак не соприкасаться, я все равно
хочу поступить правильно. Но маюсь битый час над этой благодарностью.
У меня нет номера телефона Горина, поэтому я снова нашла его личную страницу в социальных сетях. Он был там около шести часов назад.
«Спасибо» – эти семь букв сейчас горят на экране телефона в окошке неотправленных сообщений. Горят десять минут… Двадцать. Я то стираю это слово, то набираю снова. И так происходит до тех пор, пока меня не накрывает психоз в дуэте с раздражением.
Боже! Я ведь совсем недавно клялась самой себе ничего не усложнять. Выбросить все из головы. И что я делаю сейчас? Да к черту! Закусив до боли нижнюю губу, я отправляю Тимуру в личные сообщения сухое
«спасибо» и сразу же блокирую телефон. Засовываю его под подушку, ложусь на нее и крепко зажмуриваюсь. Все. Спать. Что сделано, то сделано.
Делаю вдох, собираясь отключиться от всех мыслей о сегодняшнем дне и… резко подрываюсь на кровати. Под моей подушкой четкая и ощутимая вибрация, означающая, что на телефон упало сообщение. Я достаю оттуда свой мобильный моментально и не дышу, когда убираю блокировку с экрана.
«Ты впще н поо понятливая?» – приходит какой-то набор букв от Тимура.
Нахмурившись, несколько раз я перечитываю его ответ. Ничего так и не поняв, решаю уточнить:
«Что?»
Под именем «Тимур Горин» сразу появляется надпись «Печатает…». Пара секунд, и его ответ уже светится у меня на экране:
«Нхй мне прислать. Пончля? Отвалу».
Хлопаю глазами, глядя на буквы. Догадываюсь, о чем речь в сообщении, но у Горина либо дисграфия,
либо он просто никогда не учился грамоте. Вздохнув, я все же пишу ему:
«Я просто хотела поблагодарить за то, что ты поставил на место Полину».
Мое сообщение прочитано сразу, но статус «Печатает…» больше не появляется. Зато телефон в моих руках оживает полностью. На экране теперь светится оповещение о видеозвонке от Тимура Горина.
Я вскакиваю с кровати. У меня шумит в висках, а руки и ноги уже дрожат. Но я не отвечаю. А вдруг это случайно? Нажал куда-то не туда, только вот звонок продолжается и через пять, и через еще нескончаемое количество секунд.
Любопытство действует в сговоре с вязким волнением, и я не могу сдержать глупый порыв. Я нажимаю
«ответить».
– Да, – почти шепчу телефону, который держу в ладони фронтальной камерой вверх, демонстрируя потолок. – Алло.