Ренс уехал

Мы молча спускаемся и садимся в машину. Первые пятнадцать минут я изображаю внимательного водителя. Джейн зашвыривает берет на заднее сиденье, высвобождает себя из тугого пиджака и откидывается на подголовник, закрыв глаза.

Я решаю намекнуть на то, что видел.

– Кажется, ты ушла в самый разгар?

– И сильно устала.

– Ну, я мог уехать один, а ты бы продолжила веселиться – вроде тебе было хорошо.

Джейн поворачивается ко мне и многозначительно молчит, по дрогнувшим пару раз губам я понимаю, что она не уверена в ответе и обдумывает, что сказать. Мою обиду она распознала.

– Знаешь, это очень тонкая грань. Важно почувствовать момент, когда ты получил максимум от ситуации. В противном случае ситуация начнёт вытягивать всё обратно. Задача в том, чтобы не стать рабом собственного плана, – начинает Джейн в привычной манере – спокойно, акцентируя ударения в важных словах, слегка растягивая гласные.

– И как же ты определяешь этот момент? – Я в свою очередь даю понять, что не ведусь на гипноз, говорю быстро и громко.

– В каждой ситуации по-разному.

– Рассмотрим ту, где тебя тискает симпатичный паренёк, про которого минуту назад ты говорила, что неплохо бы провести с ним время. Крепко тискает, не по-приятельски. – Чтобы скрыть нервозность, мне приходится делать вид, будто нечто на дороге требует моего внимания.

– Поверь, какое бы тебе намерение ни чудилось, оно совершенно неосуществимо, – отвечает Джейн после недолгой паузы. Она явно надеялась, что я не затрону эту тему. – И если бы ты не пришёл за мной, поверь, никуда дальше его рука не проскочила бы.

– Так просто? Не будет никаких сложных спекуляций на тему величия человеческой воли и власти разума над телом? Лишь пошлое «поверь»? А если бы я не пришёл?

– Я бы нашла тебя сама.

– Ты понимаешь, о чём я. Если бы я вообще не приехал сегодня в галерею, чем бы всё закончилось?

– Я бы уехала домой на такси. Как обычно.

– И тот, кто тебя так крепко прижимал, не захотел бы присоединиться?

– Какое мне дело до его желаний? И что уж скрывать, тот, кто крепко меня «прижимал», не появился бы рядом, не будь там тебя, – как бы сдаётся Джейн. – Я же прекрасно знала, что ты придёшь, ведь мы договорились.

– И что это значит?

– Теперь ты думаешь обо мне, ты зол, и ты не воспринимаешь моё присутствие в твоей жизни как должное. Ты ревнуешь, и не такой, каким хотел бы быть. На самом деле ты собственник и единоличник.

– Каким, по-твоему, я хочу быть?

– Ты не веришь в реальную свободу. Ты считаешь это моей идеалистической фантазией. Поговорить с тобой об этом в иных обстоятельствах невозможно, и теперь я поймала тебя с поличным. Ты обычный собственник, и кто-то покусился на твою игрушку.

– О, наконец-то. Кажется, можно было найти способ проще и не подвергать себя таким «испытаниям». Хотя вроде ты не сильно страдала. – Я нарочно выбираю саркастический тон, чтобы не иметь шанса быть непонятым. – Мне тоже есть что сказать. Мне, в отличие от тебя, не нужно доказывать свою независимость. Я не буду якшаться с кем попало не потому, что жду того же от тебя, а просто не хочу этого. Не хотеть и не делать – вот в чём свобода.

– Нельзя абстрактно не желать чего-то, у всего есть причины.

– Нет, чтобы чего-то не делать, причины не нужны, оно само происходит, как данность. И данность такова, что другим женщинам нужно меня заинтересовать, а этого не происходит.

– Да, не происходит, пока… пока не произойдёт.

– Так можно сказать про что угодно на свете – этого нет, пока не появится. Могу сказать точно – чужие люди вряд ли помогут разобраться с этим. Ты же думаешь иначе.

– Что ты имеешь в виду?

– Как оказалось, тебе нужен я, чтобы утвердиться. Как минимум. Я был о тебе другого мнения.

– Но ты не чужой!

– Я другой человек, а значит, чужой.

– Факт есть факт – ты ревнуешь, а значит, не свободен.

– Да, этот твой факт – вполне естественная, физиологическая реакция, и я её не стыжусь. Я, знаешь ли, не возвожу человека в ранг божества и прекрасно понимаю, как всё работает. Но также есть ещё один факт, который ты опускаешь. – В этот момент я сосредотачиваюсь на сложном развороте, но это выглядит как многозначительная пауза, и Джейн заинтересовано поворачивается всем телом, полагая, что молчу я намеренно. Завершив манёвр, я продолжаю: – Что-то вышло из-под твоего контроля, ты перешла грань и не успела уйти с вечеринки в нужный момент. Но ты не можешь признаться, что тот парень просто обнял тебя, в том, что ты была пьяна и хотела внимания! Простые истины не для тебя.

– Ты прав, так и было, – сдаётся Джейн. – Но это не исключает сказанного мной ранее.

– Чего конкретно?

– Ты говоришь про естественность, но ты испытываешь дискомфорт. Зачем? Думаешь, что это неизбежно, хотя вполне мог бы прожить это безболезненно.

– Я не хочу проживать безболезненно то, что поможет мне скорректировать опыт этой самой болезненностью. Что-то вроде прививки. Как иначе я должен прочувствовать это?

– Я не про эмоции, а про то, что ты мог чувствовать их и при этом не съедать себя.

– С чего ты взяла, что я себя съедаю? – Меня начинает утомлять это жонглирование словами. – Как получается, что в нашей больнице всегда я пациент, а ты врач? Образность и многозначность твоих доводов не скроют того факта, что в этом конфликте виновата ты, понятно? Ты сделала то, что стало причиной этого разговора. Ты проявила слабость и теперь преподносишь это как очередное испытание для меня, какую-то глупую проверку. Я тебя раскусил, это совершенно точно. А других людей тут нет, никто не усомнится в твоей непогрешимости и авторитете, не волнуйся! Пожалуй, ещё тот парень, но он, кажется, без лишних разговоров всё понял, и твоя загадочность не явилась для него помехой.

– Звучит обидно. Будто я дешёвка.

– А ты не обижайся, не испытывай дискомфорт, не съедай себя.

– Рано или поздно это должно было произойти. – Джейн как-то нетипично горбится, складывает ладони между коленями и напряжённо смотрит в окно. По тому, как она периодически высвобождает одну руку из замка колен и подносит к лицу, я понимаю, что она плачет. Через несколько минут добавляет: – И как ты к этому относишься? Загадки больше нет?

– Я… Я люблю тебя не за загадки, так что ничего не изменилось. И я ждал, когда это произойдёт. Точнее, не ждал, а… в общем, понимал, что так будет. И если всё, что я знаю, – это действительно всё, то прошло вполне безболезненно.

– «Всё» – это моё фиаско? И что дальше? Я бы не хотела, чтобы ты переживал из-за этого дурацкого случая. – Джейн немного успокоилась. – Правда, в этой среде такое вполне обычно. Я не говорю, что это нормально, я пришла в арт-бизнес не ради сомнительных встреч, и этот случай – глупость и, по сути, простая сублимация. Понимаешь, о чём я? Я тебя не обвиняю, но, опять же, этого бы не произошло без тебя. – Убедившись, что я больше не сопротивляюсь, добавляет своим привычным тоном: – Воспринимай это как прелюдию, мы же, кажется, договорились кое о чём, помнишь?

Джейн в итоге мастерски вышла из этого разговора. И вот она уже спокойна и уверена в себе. Но сегодня ей было нелегко, считаю это своим маленьким достижением. Она долго ковыряла илистое дно палкой и что-то нащупала – свести всё к любовным играм. Браво. И что это было? Меня так легко купить? Польстить мне в том, что я обладаю женщиной, в руках которой другие всего лишь куклы, инструменты? Такие инструменты, при помощи которых она доказывает свою любовь? Изощрённо. Плевать. Даже если это всё полный бред, мне приятен факт, что кто-то придумал эту историю ради меня. Даже если за всем стоит обычная похоть. Я устал об этом думать и успокоился. Для себя отметил вот что: можно сколько угодно возвышать любые человеческие отношения, любовь, дружбу, можно считать их исключительными и достигшими невозвратного уровня великолепия, но в самый пик этого возвышения всё испортит простая, банальная и пошлая хрень – смерть, измена, ревность и ненависть.

Для отрезвления даже не нужны кризисы и катаклизмы. Банальные вещи возвращают в реальность, как бы ты ни ограждался. Все усилия, направленные на то, чтобы изжить этот анахронизм в отношениях, уничтожить и забыть, оставить героям кино и другим людям, на самом деле сжимают всё в точку. Точку настолько малую, что её практически нет. При этом масса точки увеличивается, и рано или поздно она коллапсирует. По всей видимости, то, что произошло сегодня, – это хороший пример, как избежать подобного и стравливать лишнюю энергию постепенно, не давая точке сжиматься.

– Как, думаешь, мне поступить с наследством? – перевожу тему я.

– Тебе нужен второй дом?

– Никогда об этом не задумывался.

– Самое время.

– Вопрос стоит иначе. У меня уже есть этот дом, теперь надо решить, что с ним делать.

– Я бы для начала взглянула на него.

– Может, продать его как-то без моего непосредственного участия? Сделать доверенность и всё прочее.

– Почему? Ты не хочешь посмотреть?

– Понимаешь… – Я делаю паузу, так как сам не до конца сформулировал, почему именно не хочу ехать. – Это место запомнилось таким, как в детстве, и я не уверен, что хочу сейчас наблюдать разруху и портить образ.

– Да, но ты не сможешь бесконечно себя обманывать.

– Если кто-то это купит и перестроит, мне будет уже всё равно.

– Не будет. Рано или поздно ты всё равно туда приедешь. Ну правда. Только в этом случае ты расстроишься, потому что теперь там будут чужие. Ещё тебе нужно разорвать связь между этим домой, тётей и сестрой – сделай его своим, выгони из него этот дух и посели свой.

– Опять твоя метафизика?

– Как угодно. Но даже если без неё. Прости, но, кажется, мы сейчас опять будем обсуждать тебя. Ты не против?

– Я привык.

– У тебя есть особенность – ты боишься начинать новое. Ты думаешь, что не готов или чего-то не хватает, в то время как люди более заурядные вполне справляются.

– Правильно. Зачем множить дрянь?

– Есть и вторая часть – когда ты видишь результат других, ты расстраиваешься, потому что сделал бы намного лучше, будь у тебя тот же набор инструментов.

– Не знаю. Когда такое было?

– Вспомни, как у вас всё начиналось, как ты рассказывал об идеях и о том, какой можно сделать препарат, о том, что у вас с Брайаном всё готово и нужно начать, найти первого клиента и попробовать.

– Мы так и сделали – нашли, попробовали.

– Не совсем. Вспомни, как долго ты носился с этим? И что произошло?

– Разработки были сырыми. Нельзя просто брать людей и ставить над ними эксперименты.

– И ты зачем-то начал работать с Жаклин, над её проектами, которые в результате ни к чему не привели. Ты делился опытом, энергией и тратил время.

– Её проект тогда казался более полезным, чем наши сугубо индивидуальные и эгоистичные игры.

– Правда веришь в её альтруизм?

– Тогда верил, сейчас уже не очень, но и какая разница, в чём её личный интерес. Суть в том, что она реально хотела помочь людям.

– Хотела ли? Поддерживать постоянное внимание к себе – да, занимать людей своими мыслями и идеями – тоже да. Но была ли в этом законченная цель? Не думаю.

– Она никогда тебе не нравилась.

– Вспомни, как это было.

– Ладно, но это один пример, и тот… не такой уж очевидный.

– Хорошо, вспомни, как ты начал заниматься фотографией.

– Да ну, это вообще детские фантазии.

– Но вспомни, почему ты перестал. Ты же начал. И остановился. Почему?

– Я решил, что недостаточно хорош для этого. Многие вокруг по-настоящему талантливы, стоит оставить творчество им.

– А я уверена, причина в том, что ты не нашёл того, с кем разделить увлечение. Тебе всё время нужен какой-то формальный наставник. Так же было и с вашим препаратом, когда вы хотели его выпускать серийно. И только не говори, что это была идея тех идиотов.

– А чья же ещё.

– Идея висела в воздухе и была настолько очевидна, что тебе нужен был лишь толчок. И вот ты нашёл этих двух. Особенно ван Гилс – ты постоянно рассказываешь, какой он идиот и насколько бесполезен.

– Это уж точно…

– Зачем ты постоянно окружаешь себя такими людьми?

– Похоже, без них никак. Они делают массу работы, которую я не хочу делать.

– Ты себя успокаиваешь. Ты их ненавидишь и рад был бы сделать за них всё быстрее и лучше.

– Я думал об этом недавно. Но кто же знал тогда, что они окажутся такими бесполезными?

– Ты сам знал. Тогда к тебе мог подойти кто угодно, озвучить тебе твои же идеи и ты рад был бы пойти за ним.

– Ты говоришь так, будто я какая-то собачка.

– Ты не собачка, но в тебе есть доля детской доверчивости и постоянного ожидания, что кто-то удивит тебя и окажется лучше, чем кажется.

– Но ведь совсем без веры в людей нельзя?

– Ты вроде сам говорил, что вера для тебя понятие сомнительное.

– Ты слушала? – Я правда удивлён, обычно Джейн не интересуется моей работой и уж тем более интервью на местном радио.

– Да. Тебя это удивляет?

– И? Что думаешь?

– Думаю, ты любишь своё дело и защищаешь его. Этого точно нет у твоих партнёров.

– Спасибо, но вряд ли бы ты сказала иначе. Или хорошее, или ничего. Я точно не знаю, зачем именно давал это интервью. Решил, что так нужно.

– В этом и секрет всех правильных решений.

– Давай обсудим дом.

– Уверена, тебе нужно поехать туда и всё увидеть. Теперь он твой и ты можешь делать что захочешь, никто тебя не осудит. Да, тебе придётся принять самостоятельное решение, и уверена, ты не ошибёшься.

– А тебе неинтересно взглянуть?

– Для меня это не то же самое, что для тебя. Плюс я не хочу влиять на твоё решение.

– Ты делаешь это прямо сейчас.

– Сейчас я хочу, чтобы ты попробовал. И вообще, что за странная идея везде таскаться вместе. Моё мнение только запутает тебя.

– Просто не хочешь смотреть на рухлядь.

– Это тоже.

– Не всё в моём детстве было ужасно. Что бы сказала тётя, если бы я его снёс или продал?

– Хорошее никуда не денется. А тёти больше нет. Сейчас дом занимает в твоей памяти слишком много незаслуженного места. Ты повзрослел, и теперь это просто вещь, с которой волен делать что хочешь. В конце концов, да, ты всегда можешь продать его.

– Ты права.

– Помнишь Татьяну? Вы никогда не виделись, но она помогала с твоим домом в Блумендале. Уверена, ей было бы интересно помочь и тут. Кажется, она неплохо справилась?

– Да. Ещё я думал, что это наш дом, а не только мой.

– Ты всё ещё обижаешься?

– Нет. Я понял, что ты своего рода вампир и не можешь без этого.

– Интересно. – Джейн делает искусственно доброе заинтересованное лицо, поднимает брови и слегка наклоняет голову.

– Да, ты же сама говорила, что питаешься любой энергией. – Уголки моих губ подёргиваются, я подшучиваю над ней, но Джейн воспринимает это всерьёз.

– Так и есть, в этом моя стратегия выживания. Иначе не могу, – защищается Джейн.

– Как и вампиры. Они просто питаются чужой кровью.

– И в чём же сейчас мой вампиризм? – Джейн очень интересуется этой темой, она даже немного выпрямляется и разворачивается в мою сторону. Ей нравятся мои попытки выдумывать психологические теории, и сейчас она видит во мне соперника.

– Ты знаешь, что я люблю порядок во всём. Не порядок, а скорее определённость. Некоторые социальные установки, какими бы дурацкими они ни казались, лично мне помогают добиться этой определённости. Подразделить явления в жизни, сгруппировать.

– О каких именно установках ты говоришь?

– Ты прекрасно понимаешь о каких. Речь не о том. Так вот, ты в данном случае питаешься энергетикой этой неопределённости, чувствуешь слабость. Но…

– Ренс, что за глупость?

– Не перебивай, выслушай. Так вот. Но теперь я эту энергию не испускаю, так как уже привык и меня больше не будоражит, как раньше, понимаешь?

– Прекрасно. Может, и не было там ничего будоражащего? Я же, кажется, тебе объясняла, в чём дело? – Джейн явно не хочет обсуждать давно решённые, по её мнению, вопросы.

– Неубедительно.

– Почему нужно всё время тебя убеждать? Есть вещи, которые просто происходят, нравится тебе это или нет. Это одна из них.

– Тогда не нужно интересоваться моей реакцией. Бессмысленный разговор.

– Ты сам начал. – Джейн скрещивает руки на груди и на минуту отворачивается, затем мягко произносит: – Ты устал. Я не хочу ругаться.

– Тогда поубавь свой наставнический тон и хватит анализировать каждое моё слово.

– Прости. – После недолгой паузы Джейн продолжает: – Разговор как-то помог тебе понять, что делать с домом?

– Надо попробовать, ты права.

– Отвези меня домой?

– Хорошо. – Я смотрю на Джейн, пытаясь по её виду понять, почему она передумала ехать ко мне. Видимо, всё-таки обиделась из-за вампира. – Мне остаться?

– Нет, я устала. Кроме нытья, от меня сегодня ничего не дождёшься.

– Ты давно меня не приглашала, я бы мог зайти завтра в обед, что скажешь?

– Ты знаешь, моя квартирка весьма аскетична и не приспособлена для приёма гостей. И в обед я буду в галерее. В конце концов, есть твой прекрасный просторный дом, и он подходит нам обоим.

– Я хочу узнать, как ты живёшь.

– Ты знаешь, как я живу, сейчас я прямо тут перед тобой и живу. – Джейн произносит это с содроганием в голосе, будто не уверена в том, что говорит.

– Ты понимаешь, о чём я. Ты же не можешь прятать свой быт бесконечно.

– Я и не прячу, но считаю, что имею право не афишировать то, что неинтересно. – К концу фразы Джейн совсем поникла. Я взял её за руку и дал понять, что больше не буду задавать вопросы. Странно видеть её такой уязвимой.

На самом деле есть одно предположение. У всего, что избегает Джейн, два верных спутника – обыденность и однообразие. Она не говорит этого прямо, потому что не осознаёт или не хочет признаваться, что чего-то избегает. Думаю, дело в том, что она не знает, как себя вести в быту, воспринимает его как враждебную, скучную, ненужную ситуацию, как болезнь, которую нужно перетерпеть, причём так, чтобы никто тебя в этом состоянии не видел. Как должна себя вести женщина, постоянно находясь с одним и тем же мужчиной? Когда он не смотрит на неё, не думает только о ней и занят своими делами. Как перестать обращать на себя внимание? Как построить себе дом и жить в нём с кем-то? Или поехать куда-то далеко и долго молча находиться вместе? Как делать что-то в промежутках между выходами на сцену? Эту теорию я придумал давно, и каждый такой случай подтверждает её. Вообще, это не противоречит объяснениям Джейн, но ощущение, что она ходит вокруг да около, не покидает меня, а её новые идеи, которые призваны всё это прикрывать, быстро утомляют. Хочется взять и поместить её в ситуацию, когда она не сможет не признаться в том, что совершенно не приспособлена к повседневной жизни и ей стыдно быть причастной к любой рутине.

Джейн просит остановиться в начале бульвара, говорит, что хочет прогуляться. Мы прощаемся, и я еду домой.

Некоторые ритуалы мне помогают. Точнее, это не какие-то специальные ритуалы, а часть текущих, естественных процессов. Но пользоваться ими я научился недавно. Например, мы договорились созвониться с Джейн, когда я приеду домой. Ехать мне около пятидесяти минут. Я проделываю психологический трюк. В тот момент, когда Джейн исчезает из поля зрения всех зеркал машины, она перемещается в мой дом, точнее, в телефонную трубку. Пусть так странно, неполноценно, но лучше, чем совсем никак. Я еду домой и понимаю, что она уже там и ждёт меня. Этот обман помогает не чувствовать себя одиноким, не чувствовать, что ты едешь в пустой дом, построенный для двоих. Есть ещё один приём: эти пятьдесят минут дороги, еду я с работы или от дома к Джейн, – они нужны мне. Подсознательно я учитывал это при выборе дома. Быть одиноким в городе среди людей – неправильно, нелогично. Имел бы я возможность телепортироваться, я бы всё равно выбрал автомобиль. Эти пятьдесят минут – мой плацдарм, понятное, справедливое условие одиночества и также возможность успеть привыкнуть к тому, что следующие двенадцать часов ты будешь один, и это твой осознанный выбор.