Ренс уехал
Конкурентной продукция является весьма условно. Нашими реальными конкурентами считаются производители антидепрессантов и транквилизаторов, но они об этом не знают и стоят на другой полке. Формальные конкуренты – производители витаминов и пищевых добавок. Главное наше преимущество именно в том, что мы никогда не говорим, будто избавляем от депрессии или что-то в таком духе. Второе преимущество – акцент препарата на цели, это играет важную роль в маркетинге и в допуске к продаже в виде добавок, поскольку в Совете по оценке лекарственных средств никто не воспринимает наш препарат как серьёзное вещество, всё выглядит как «шампунь для ломких волос» или типа того. Название соответствующее – Enrich Recollection Additive, или просто ERA, №1, 2 и так далее до 150. Под номерами – различные потребности, объединённые в группы, например: «Отношения», «Творчество» и прочее. Вопросы согласования и разрешения были для меня скучны, поэтому я находился в приятном неведении о том, как мои партнёры с ними справляются, и никаких вопросов относительно состава препарата ни у кого не было.
Если быть честным, до определённого момента я считал, что изобретённое Брайаном вещество, позволившее сделать ERA серийным продуктом, – по большей части пустышка, а наша основная задача – поддерживать интерес к продукции, делать упор на психологии и правильной подаче, показывать результат на рынке. Потом я понял, что полностью плацебо это назвать нельзя, ноотропом или витаминным комплексом – возможно. При таком раскладе совесть всех участников компании совершенно чиста. Для творческих амбиций и серьёзного «обогащения воспоминаний» у нас оставались камерные исследования и клиенты, которые постепенно иссякали. Формально они клиентами не были и числились как подопытные добровольцы. Никого не смущало, что иногда стоимость автомобиля «добровольца» соразмерна стоимости всех автомобилей на парковке и почему-то они приезжают из других городов и даже стран.
Придя в офис, я прошу Надю собрать партнёров в переговорной через двадцать минут.
– Приветствую! – начинаю я совещание. – По дороге сюда я заехал в аптеку и увидел странную вещь. Наши технические каталоги лежат в общем доступе и выглядят весьма дерьмово. Думается, это некоторым образом противоречит нашим принципам. Что скажете?
– Мы как раз делаем новый каталог! – бодро реагирует Марк, первый партнёр компании, отвечающий за операционные вопросы и, в качестве хобби, за творческие процессы.
– Быстрые вы.
– А какие у нас принципы? – спрашивает Адриан ван Гилс, второй партнёр, занимающийся продажами и логистикой. С творчеством у него плохо и, несмотря на формальное предводительство отделом маркетинга, функции позиционирования товара на полке часто берём на себя мы с Марком. Адриан задаёт много вопросов, пытаясь растрясти и обесценить суть конфликта, чем всех раздражает, но бывает весьма полезен в ситуациях, когда нравственная и эмоциональная чёрствость играет на руку. Как оказалось, в этом бизнесе таких ситуаций полно.
– Для начала, не продавать товар тем, кто не знает, зачем он нужен.
– Откроет каталог и узнает. Это иногда и так работает. Разве нет?
– Если человек приходит с конкретной потребностью, ему не нужен каталог, он лишь говорит кассиру, что именно ему нужно. Ты же знаешь, что у тебя болит, до того, как придёшь в аптеку?
– То, что ему нужно, может не совпадать с формулировкой на этикетке.
– Настолько сильно, что требуется каталог?
– Представь себе.
– Не могу представить.
– У нас десять подгрупп, и в каждой пятнадцать наименований – как обычный человек может запомнить всё это?
– Зачем запоминать, если у тебя всего одна потребность?
– Во-первых, может быть не одна.
– Короче, Адриан хочет сказать, что есть проблема формулировки, – подаёт голос Марк, до этого лишь наблюдавший за перепалкой. – Цели клиентов настолько усложнились, что и правда можно запутаться. Например, «радость путешествия», «радость совместного отдыха» или «отпуск с любимой». Что, если человек поехал в совместное путешествие с любимой и там отдохнул, а потом любимая перестала быть любимой или он там нашёл новую любимую? И вообще, может, хватит друг друга раздражать? Я вижу, вы это специально делаете.
Сказав это, он обильно отпивает газировки и, сдвинув очки вниз по переносице, устало чешет между глаз, словно совещание идёт не пять минут, а девяносто пять. Совещания на нетворческие темы утомляют не только его.
– И помогут каталоги? – продолжаю я. – Человек, увидев наименования, сразу поймёт, что именно ему нужно? Я вот решил провести эксперимент. Спросил у кассира, что мне больше подойдёт. И знаете, что он ответил? Что под мою потребность подойдёт пара вариантов и можно попробовать сначала это, а потом вот это, – я ткнул в две точки на столе. Конечно, эту историю я придумал сейчас. Хотя у меня были мысли сделать подобное в аптеке, но, честно говоря, я не осмелился. Какая разница, – ответа у моих коллег всё равно не было.
– Что в этом страшного? – реагирует Адриан. – Вся ответственность на клиенте, там об этом написано. Откроет каталог, поймёт, что ему ближе, и купит. Люди постоянно покупают всякую херню в аптеках наугад, и ничего.
– Не знаю, парни, по-моему, это какая-то хрень.
– Предложения?
– Спрятать каталоги от покупателей и не обслуживать тех, кто не знает, что ему нужно.
– Тогда упадут продажи и аптеки перестанут представлять ERA должным образом. И ещё – нам нужно равномерно продавать всю продукцию, а не только «воспитание детей» и «долгий брак». Для чего-то же мы придумали остальные сто сорок восемь разновидностей.
– Если часть нашего плана по маркетингу заключается в том, чтобы продавать не просто добавку, а специализированную добавку, – надо работать именно над этим. Нужно как-то пересмотреть формулировки, провести обучающий курс для фармацевтов, может, разбить препараты на большее количество групп. Очевидно ведь – нужно сделать всё понятнее, но не давать клиенту самому выбирать. Я что, один это понимаю?
– Видимо, да. – Адриан любит цепляться за слова. Он почему-то считает, что это хороший инструмент в споре, но это выдаёт его плохую осведомлённость в теме.
– Тогда вам надо лучше изучить продукт, господа.
– Остынь. Мы, кстати, сделали пробную печать. – Марк Офнер для сглаживания конфликта решает прибегнуть к схеме «двигается – значит, живое», когда любая суета должна дать хоть какой-то результат.
– Меня вообще кто-нибудь слышит?
– Мы же не можем оставить то, что есть, ты сам сказал. И ты всегда просил не беспокоить тебя в процессе предварительной разработки. Вот готовые варианты, пусть это будет временная мера, пока мы подумаем над твоим предложением. За два дня всего не сделать.
– Вы не понимаете? Люди могут принимать не то, что им нужно, это опасно, это может быть причиной побочных эффектов.
– Но ведь каталоги как раз для того, чтобы клиенты знали, что им покупать, разве это не логично? И кажется, тесты ни разу не выявили никакой опасности – о чём ты? Ты же сам их смотришь. Мы продаём пищевые добавки – что может случиться, понос? – Пошлые ассоциации, принижающие значимость обсуждаемого, – ещё один мерзкий приёмчик ван Гилса.
– Мой продукт у меня с говном не ассоциируется. Я свою логику объяснил минуту назад.
– В общем, если у тебя нет других доводов, предлагаю голосовать.
– За что голосовать?
– За новый каталог, я за.
– Против.
– За.
– Что ж, люблю короткие совещания. Всем продуктивного дня. – Ещё пара минут нахождения тут может привести к драке, лучше закончить, решаю я.
– Давай дождёмся, сейчас принесут из печати образцы, там красиво, тебе понравится, – успокаивает меня Марк.
– А если некрасиво, то что? Короче, у Нади на столе оставьте. С ней же можете и «красоту» обсудить, она уж поболее меня разбирается.
– Ещё надо обсудить слоган.
– У нас же есть слоган и все эти довольные собаки, – я показываю на нелепые плакаты на стенах.
– Да, но нам нужна адаптация под экспорт.
– Ещё и экспорт. Давайте в следующий раз.
Контроль над ситуацией я потерял давно. Не потерял, а скорее отпустил. Я понял, что мне это неинтересно и всегда приходится выбирать из плохих вариантов. Произошло это ровно в тот момент, когда в моей жизни появились бизнес-партнёры и офис на одиннадцатом этаже. Мне нечего им возразить, они бизнесмены, они придумали продавать продукт серийно, безлично, всем желающим, и это принесло деньги на новые исследования, безграничный доступ к материалам и удовлетворение любых потребностей Брайана. А мне – только деньги. Но был нарушен идеальный цикл, в котором клиент приходил к тебе и уходил довольный. Теперь кто-то приходит в аптеку, покупает нечто безвкусное и уходит в никуда. Конечно, нам постоянно шлют письма довольные новым продуктом, но всё это не то – это уже не мой проект, я не знаю этих людей в том смысле, в котором знал раньше.
Ещё я безоговорочно доверяю Брайану. После всего, что мы прошли, я не могу ему не доверять. Мы с ним прекрасно понимали, насколько люди в кабинетах не важны и нужно делать нечто по-настоящему интересное, несмотря ни на что, и выстроили соответствующие взаимоотношения. Никакие каталоги и голосования не должны были пошатнуть это.
6. Метод Джейн №1
Мы припарковали машину на площадке перед кладбищем, встретились с мамой. Перед погребением она с родственниками посетила церковь. Нас не позвали. Мама, словно детям, раздала нам букеты гвоздик, несмотря на то что мы догадались приобрести парочку. Она молча взяла меня под руку, и мы отправились дальше.
Не могу есть так рано, меня подташнивает. Выкурил пару сигарет, и теперь подташнивает ещё сильнее. Я стараюсь дышать глубже, спасаюсь воздухом кладбищенских хвойных деревьев. Думаю исключительно о том, где спрятаться в случае чего. Почему-то любые похороны обязательно проходят рано утром в самый промозглый день. Эти не исключение – отвратительная погода, отвратительное настроение, особенно в ожидании разговора с Корнелией. Она из тех, с кем общение на совершенно любую тему закончится испорченным настроением. Любую новость и досужий разговор она свернёт в тупик: всё плохо, жизнь – разочарование, нет ни надежд, ни перспектив, все мы жалкие пешки в игре, в которой невозможно выиграть. Живы, кстати, лишь потому, что Бог дал нам шанс и немного времени на то, чтобы переосмыслить своё жалкое существование. Но не все люди понимают это, и, как ни странно, не понимают в основном богатые и успешные – именно от них исходят все беды, хаос и грех. Идея не нова. В концепцию прекрасно вписывается перераспределение благ и горестей – страдания нужно забрать у страдающих и поделить на всех поровну, про блага я вообще молчу. В целом её просьба насчёт денег не была неожиданностью.
Я держал в кармане небольшую сумму и искал глазами Корнелию, чтобы отделаться от неё, выслушать мрачные суждения, отдать деньги и затеряться в толпе. Я шёл и подбирал слова сожаления и утраты, такие, после которых непросто продолжить диалог и завести его в тупик.
Людей не прибавилось, тётя за последние годы растеряла всех друзей, и остались немногие – те, кто готов был терпеть её паранойю и замкнутость. Остальных, по рассказам мамы, распугала Корнелия – скандалами, упрёками и подозрениями, а также унаследованной от тёти паранойей. Замкнутой Корнелия не была, всегда находила, в кого разрядить обойму своих безрадостных умозаключений. И вот я разглядел её в компании нескольких женщин и полноватого мужчины в очках, наверное её мужа. Увидев нас, она будто вздрогнула и сделала несколько шагов навстречу, целясь глазами в меня. Она явно настроена решительно, бодро, и, кажется, формат мероприятия её не смущает. С пищеварением у неё, очевидно, тоже всё в порядке. Джейн с мамой, заметив опасность, предательски отстранились.
– Я тогда по телефону не хотела тебе это всё говорить, у меня, знаешь ли, дома дети, и я не хотела, чтобы они узнали, какой у них дядя…
– Корн…
– Так вот, я хочу у тебя спросить: как тебе вообще в голову пришло сказать такую дикость? Почему я должна выслушивать от своих друзей, что мой братец, видите ли, высказывается против Бога на какой-то вонючей подпольной радиостанции? Что бы сказала тётя, услышав такое? Мне даже стыдно говорить это сейчас!
– И тебе привет. – Я немного опешил от напора и только ближе к концу фразы понял, о чём речь. К слову, с её детьми я незнаком, так что можно не беспокоиться о репутации. – Я сюда не ругаться пришёл. – Беру букет в обе руки, чтобы создать барьер между нами. Ненавижу истерики – сразу захотелось оттолкнуть Корнелию подальше и вдогонку кинуть букет, но я взглянул на маму – она явно ждёт, что я буду добр к сестре.
– Значит, тоже слушала интервью?
– За кого ты меня держишь? У меня есть работа и семья, в отличие от наркоманов, которых ты травишь. – Она старается говорить шёпотом, но фактически беззвучно кричит, придавливая связки, выдыхая больше воздуха, отчего кажется ещё более омерзительной.
– Так откуда ты узнала, что я что-то говорил?
– Узнала и узнала, – люди рассказали. Главное не то, откуда я узнала, а то, что ты мог хотя бы… Раз ты не принимал никакого участия в… В общем, мог хотя бы не позорить нашу семью там, не говорить такие вещи.
Корнелия запыхалась. Закончилась энергия, и я выиграл по очкам. Она сложила руки на груди, и я понял, что сейчас самое время отделаться от этого и занять своё место у края раскопанной ямы. Я глубоко вздохнул, отвёл глаза в сторону и изобразил виноватого студента. Студента, который готов выслушать любые обвинения, лишь бы его поскорее отпустили. Она сунула руки в карманы, подняла голову подбородком вперёд, явно чего-то ожидая.
– Тем не менее я… соболезную. Вот цветы.
– На могилу положишь, мне не надо, я живая ещё. – Перед этими словами руки Корнелии всё-таки рефлекторно вынырнули из карманов и, не удостоенные ничем, просто повисли.
– Ну да, точно… – Я опускаю букет и оглядываюсь в надежде, что Джейн и мама спасут меня, но они скрылись.
Корнелия не уходит, и воцаряется дурацкая пауза. Наглость и бытовое хамство всегда были её верными спутниками.
В целом вид у неё, как обычно, хмурый, тревожный и болезненный. Не самая дешёвая, но совершенно безвкусная одежда с перекосом в показную скромность. Неопрятность подчёркивают слипшиеся ресницы и застиранные манжеты. Одета совершенно повседневно, без учёта тематики мероприятия, что выдаёт в ней крайнюю скупость и нездоровый расчёт. Без конца теребит кожаный ремешок старых дешёвых часов. Обратив внимание на этот нервный жест, я замечаю также сколы лака на ногтях. Зачем вообще в таком случае их красить?
Корнелия всегда была такой, но в детстве это не имело значения, в детстве мы все были глупыми и неопрятными. Но потом выросли, а она не изменилась. Мы с ней одного возраста, но она выглядит старше или во всяком случае старше многих женщин её возраста. Видимо, это связано с перманентными микродозами бессмысленного стресса и драмы, без которых краски её жизни тускнеют, и вместе с тем они, словно наркотики для наркомана, истощают организм. Так она стала для меня образцом того, что нужно избегать в жизни. Избегать даже не застиранных манжет (мне приходилось иметь дело с людьми более странного вида, например с Брайаном) – я старался избегать побудившего конкретно Корнелию так забросить себя, иметь эти суждения, интересы, привычки и повадки. Джейн говорила, что использовать слово «повадки» в отношении людей неприлично, якобы эта характеристика применима лишь к животным. Но как ещё это назвать? Есть привычки – это то, что можно осознать, заметить в себе, исправить или отказаться исправлять. А повадки – это что-то между привычками, возникающее само по себе, привычки, поделённые на физиологию. Например, курение – это привычка, а то, как опускается твоя рука после каждой затяжки, или то, как разлипают губы при испускании дыма, – это повадки. Она же умудрилась испортить в себе всё.
Со временем страх быть похожим на Корнелию ослабел и я понял, что далёк от подобия с ней и, даже если прямо завтра у меня поедет крыша, я всё потеряю и от меня все отвернутся, я всё равно не стану таким, как она. Ненависть к Корнелии может показаться необоснованной, потому что вокруг много людей, действительно достойных ненависти, – злых и опасных. Но именно таких особ, как Корнелия, я всегда считал по-настоящему вредоносными и отравляющими. Возможно, дело в том, что преступники и негодяи имеют цель, движение и направление, они живут. Корнелия же стоит на месте, вросшая в землю, и периодически отлавливает проходящих мимо. Именно это я чувствую сейчас – меня поймали и пытаются превратить в жижу без цели и жизни. Максимум, на что меня хватает при редком общении с Корнелией, – формальная вежливость, отдающая снисходительностью. Это всегда заставляло думать, что я поддаюсь на её игру. Ведь именно этого она и ждёт – все вокруг должны быть несчастны и злы.
Я нащупал в глубоком кармане плаща конверт с пачкой новеньких сотенных купюр. Это помогло завершить затянувшийся диалог.
– Тут десять тысяч. Ты говорила, есть ещё что-то.
– Да, вот визитка юриста. Поезжай сегодня, это важно. Они серьёзные люди.
У Корнелии есть ещё одна неприятная особенность – все её сценарии взаимодействия с окружающими заранее разбиты на сценки, заготовки. По всей видимости, это связано с нехваткой контроля, уважения или любви. В этих сценках она считает необходимым указать тебе на твоё место, научить. И вот она ждала моего конверта и только после вручила визитку. Мне удалось прочувствовать этот момент – как она натирает в кармане эту несчастную бумажку, сминает её в ожидании отработки сценария, команды. Есть в этих сценках нечто садистское, будто она дрессирует всех вокруг, будто в кармане не визитка, а кусочек сыра, и всё, что требуется, – встать на задние лапы. Ждать она может бесконечно, всякое смущение или смятение ей чуждо, да и уважения к чужому времени она не имеет.
– Что за юрист?
– Дом. Она решила оставить его тебе. Конечно же. Да и я сразу ей сказала, что мне он не нужен, тут нечего делить. – Корнелия отвернула голову и говорила всё это кому-то справа, часто поправляла шляпу и периодически нервозно щурила глаза, будто что-то вспоминая.
– Что ж…
– Не знаю, попробуй продать его хоть за сколько-то. Я этим заниматься не хочу, у меня нет времени, да и что там за деньги – сущая мелочь. Там и при ней-то жить невозможно было. Но что поделать, теперь это твоя забота, давай быстрее разделаемся с этим.
После этих слов она повернулась и ушла.
Я не понял, что она имела в виду под «разделаемся с этим», но, видимо, это намёк на то, что деньги от продажи дома нужно отдать в фонд пресловутого тётиного долга. Мысль эта потом затерялась в моей памяти, наверное, по причине того, что не была ничем подтверждена и этот дом пока казался фантазией. Мифом, который не удавалось поместить в существующий контекст.
Мероприятие, как всегда, затянулось. Мне повезло: до меня очередь произнесения формальной речи так и не дошла. Я стоял и смотрел на гроб. Не на тётю, а на сам гроб – уродливый ящик с прибитыми степлером украшениями, которые должны были скрыть дешевизну сырого соснового короба, сколоченного на скорую руку. Дешёвый, – очевидно, этим занималась Корнелия. А что толку, будь он дорогой? Гроб – это даже не мебель. Кто им пользуется? Мертвец? Из чего гроб должен быть сделан? Его даже нельзя считать упаковкой: упаковка служит для сохранения содержимого, а тут, наоборот, чем быстрее сгниёт, тем лучше. Зачем тогда все эти украшательства и имитация? А главное, имитация чего? Что является прототипом, оригиналом? Дешёвый гроб – это имитация дорогого гроба, но дорогой гроб – это тоже имитация? Как выглядит идеальный гроб? Человек должен лежать в чём-то в могиле и какое-то время до неё. Тело имеет форму и массу, его неудобно таскать как мешок, его надо положить в коробку. Но откуда взялся этот образ горизонтального платяного шкафа из красного дерева? Всему виной египтяне? Какая-то компиляция мебельных мотивов, грубо очерчивающих форму человеческого тела, вдобавок с хромированной фурнитурой, как в междугороднем поезде. Предположу, что гроб должен красиво смотреться в церкви, соответствовать деталям интерьера – блестящим подсвечникам, лавочкам с похожими, натёртыми до блеска ручками, а ткань внутри должна сочетаться с одеждами святых отцов и прочими тряпками. Всё вместе – некая театральная постановка. Ну оставляли бы тогда всю это красоту там – зачем в землю закапывать, пачкать? Можно переложить во что-то попроще или вывалить в яму. Хорошо, не вывалить – аккуратно положить. Неудобно. Получается, гроб скорее транспортное средство? Вроде повозки, только без колёс и лошади…
Всё это никому не нужно, простая формальность.
Дешёвый гроб – это хороший срез жизни семьи Янсен, дань религиозной традиции. Нужно как-то утилизировать тело, убрать с глаз долой. Никто из присутствующих не хочет тут находиться, никто не любил тётю. Гроб с дешёвой тканью и рюшами. Похоронная служба рада угодить любому, особенно тому, кто считает, что предание земле всё равно лучше кремации. Даже такое пошлое. Помолиться фальшивым богам, испытать фальшивую скорбь, закопать человека в фальшивом гробу. Возможно ли иначе?
Находиться тут и думать об этом становится всё более омерзительно. Чёрт, почему не обычная большая картонная коробка? Как из-под обуви, – кажется, в таких хоронят мелких домашних животных. Я смотрю на тётю и понимаю – последние годы её жизни были именно как у больного домашнего животного. И вот её обувная коробка.
Затем происходит не менее унылое чаепитие с людьми, которых я не знаю, и каждый из них, кроме усталости, не испытывает ничего – ни потрясения, ни сострадания. Джейн иногда мне подмигивает, вытаскивает из этого болота. Она, как всегда, неприлично красива, о чём-то болтает с толстоватым мужчиной в очках. Наконец, по установленному мной самим этикету, я дожидаюсь первого ушедшего и через несколько минут тоже покидаю мероприятие, сославшись на то, что ещё нужно успеть к юристу. Оказавшись на свободе, с облегчением выкуриваю сигарету.
Я не соврал – мы сразу отправились к юристу, решил не оставлять это на потом. Я не ожидал, что встречу приятного человека, этот день вообще не предвещал ничего приятного до самого конца, и вот я вижу лысого худощавого господина.
– Здравствуйте, я от Корнелии Янсен, по поводу дома.
– Да, вы… Ренс Роланд, правильно? Да… Секунду.
Господин встаёт и подходит к шкафу, ковыряется в ящиках, достаёт пухлую синюю папку, возвращается к столу. Папку не открывает, кладёт рядом, затем достаёт из стола конверт.
– Даже и не знаю, не представляю, зачем вам такая лачуга, но наследство есть наследство, моё дело – сделать всё по закону, а вы уж сами решаете. Мой вам совет – поскорее продайте эту рухлядь. Знаете, цены в том регионе падают, ведь там периодически случаются землетрясения. Да и с политической обстановкой сложности. В общем, совершенно непривлекательное место. Я ведь так понимаю, у вас уже есть прекрасный дом?
– С чего вы взяли? – Меня интересует синяя папка, и я периодически на неё поглядываю. – Мало у кого сейчас есть дом. Это ведь такая редкость.
Юрист меня раздражает, он явно пытается копировать кого-то из кино, будто он с Уолл-стрит, не иначе. Надел синий полосатый костюм, который ему велик, а на комоде среди фотографий детей и жены фотография королевы, будто они друзья или родственники.
– Хах. Ну как вам сказать, вы теперь местная звезда, – нахально улыбается и взглядом указывает на свёрнутую газету. – Наша контора, знаете ли, многопрофильная, – коллеги могут вас проконсультировать по данной проблеме, понимаете, о чём я?
– Не совсем. – Я придвигаюсь ближе к газете, чтобы понять, о чём идёт речь.
Юрист, заметив интерес, раскрывает её и толкает ко мне. Там моя фотография у машины, моё лицо в смятении. Я не сразу понимаю, но потом вижу рядом фото девушки с размазанной тушью. Распознав ситуацию, я сразу откатываюсь на стуле назад.
– Давайте вернёмся к дому. – Я еле сдерживаю раздражение и уже прикидываю, как поеду в редакцию этой вонючей «Верности» и устрою там погром с поджогом.
– Как скажете, но если что – обращайтесь. Тут и клевета, и…
– Давайте продолжим с наследством, пожалуйста.
– Хорошо. Вот эти документы – её завещание. Мы всё сделали, заверили. Прочитайте и, если всё правильно, подпишите тут и тут.
– А эта папка, мне что-то нужно с ней сделать? – не выдерживаю я.
– Что? Нет, это сейчас не нужно. Извините. Ваше только вот это.
Каков говнюк. Что за идиотские игры. Я подписываю всё молча, беру документы и ухожу.
Джейн улыбнулась, как только я вышел, растворив мой хмурый вид.
– Тебя можно поздравить?
– Пока разве только с тем, что я отделался от шайки кретинов.
– Надо отпраздновать. Сегодня у нас открытие выставки – приходи, тебе понравится.