Набег

От автора

Этой книгой, как, впрочем, и предыдущими, я не собираюсь доказывать, что я – большой знаток истории. Но тем не менее описанные в этой книге места [1] , события, битвы и многие персонажи не выдумка и не плод моей фантазии. Почти все, о чем я написала в этой книге, было на самом деле. Я даже не меняла дат, имен и названий, а лишь попробовала представить, как это было.

И еще. Спасибо тем, кто меня поддерживает и помогает советом, добрым словом или просто интересом к моим книгам.

О. Григорьева

1. Бонд

Весной заболел старый колдун Финн, некогда пришедший в Норвегию из страны саамов и бирмов [2].

С Йоля [3] Финн жил в большом доме в Каупанге [4], а весной решил, что ему пора уходить к синекожей владычице Хель. В последний путь его готовили всем Каупангом – Финн был очень сильным колдуном, и никто не хотел, чтобы он затаил обиду.

Старик лежал на лавке, вытянувшись и уложив изрезанные венами руки на теплое одеяло. Люди подходили к его постели, опускались на колени, просили, спрашивали, что понадобится старому колдуну в долгом пути.

Финн прощал обиды, но не желал принимать подарков. Один из самых богатых бондов Каупанга, Сигурд, хотел отдать ему корову, но колдун сказал, что не возьмет скотину, потому что в последнем пути ему будет некогда ухаживать за ней. Торговец Кнут, тот, у которого шесть кораблей и две сотни человек в усадьбе, вытащил из сундука редкую золотую монету с Востока, но, увидев ее, Финн сморщил свое маленькое хитрое личико и сказал, что золото слишком тяжело для столь короткого путешествия.

За три дня он не принял ни одного подношения. Это было очень плохо для жителей Каупанга. Тот, кто не берет подарков, вряд ли искренен в своем прощении. Умирающий обиженный старик не страшен, но колдун…

Поэтому вечером третьего дня Сигурд взнуздал свою любимую кобылку и отправился в Гейрстадир, где в гостях у конунга Олава ждал окончания зимних холодов Бьерн, ярл из Гарды. Именно Бьерн зимой отпустил на свободу старого колдуна, и Сигурд надеялся, что ярл сумеет уговорить старика принять хоть одно подношение.

Спустя день Сигурд въехал в долину Гейрстадира, где меж длинных черных полей разлеглась усадьба – большая, окруженная частоколом и богатая звуками. У ворот Сигурда остановил громкий окрик стражника. Объяснив, зачем явился, бонд спешился, сел на землю у дороги и принялся ждать. Изредка из усадьбы выходили люди, смотрели на Сигурда, переговаривались и топали по своим делам. Сигурд не обращал на них внимания, как не обратил внимания и на раба, неприметно выскользнувшего из ворот.

– Ты еще ждешь, бонд? – спросил раб. У него было длинное грустное лицо и горбатый нос.

– А разве я ушел? – ответил Сигурд.

– Бьерн пирует с конунгом. Он не выйдет к тебе, – засмеялся раб. У него не было передних зубов, поэтому улыбка выглядела ехидной.

– Подождем – увидим, – сказал Сигурд.

Раб удалился, но на закате ворота опять выпустили его к Сигурду. На сей раз рядом с ним шагал воин, молодой, светловолосый, совсем еще мальчишка.

– Меня зовут Рюрик, я воспитанник конунга Глава, – подойдя, произнес он. – Конунг очень сердит, что ты не имеешь уважения к нему, докучая просьбами его гостям.

– Я не уйду. – От Сигурда зависело благополучие Каупанга, поэтому он не собирался уступать даже конунгу. – Скажи ярлу Бьерну, что в Каупанге умирает старый саам, которому он даровал свободу этой зимой.

– Бьерну нет дела до бывших рабов, он не поедет в Каупанг, – возразил светловолосый воин. Сочувствующе посмотрел на потрепанный в пути плащ Сигурда, на его лошадку, уныло переминающуюся на голой, еще не заросшей травой обочине, потер затылок. – Ты говоришь о том колдуне, который осенью лечил Хаки-берсерка?

– Да, – обрадовался Сигурд.

Мальчишка покачал головой.

– Не надо злить конунга, бонд. Он не любит, когда его гостей тревожат попусту. А Бьерн – дорогой гость. Поэтому возвращайся домой и жди. Я обещаю передать твои слова Бьерну.

У мальчишки были невероятно светлые, почти прозрачные глаза, и, сам не зная почему, Сигурд поверил его обещанию, уехал.

Но через два дня вместо ярла в Каупанг пришла женщина. Она явилась одна, без провожатых, на закате, когда в кузне уже смолк перестук молотов, а брехливые собаки свернулись мохнатыми клубками возле домов. Женщина въехала на двор Сигурда, соскочила с лошади и, бросив поводья рабу, быстро вошла в дом колдуна. Сигурд был там. Он стоял подле постели спящего старика, прятал взгляд и не знал, что сказать. Гостья была тонкая, невысокая, с маленьким лицом и широко расставленными желто-зелеными рысьими глазами. Ее светлая кожа казалась совсем белой, почти прозрачной из-за темных волос, по-мужски связанных на затылке пестрой лентой. В вырезе вышитой рубашки виднелся какой-то оберег на кожаном гайтане, а запястья украшали три золотых браслета. Привычный взгляд бонда отметил ее руку, спрятавшуюся в складках юбки, и едва заметно выступающую из-под пальцев рукоять охотничьего ножа.

– Ты Сигурд, сын Сигтрюгга? – У нее был протяжный говор, слова плавно перетекали одно в другое, словно она не говорила, а пела.

– Да. А ты?..

– Разве ты не догадался? – Она ловко скользнула к очагу, подбросила в огонь веток. Красные всполохи заметались по ее худому лицу, очертили острые скулы.

Сигурд понимал, кто перед ним, но не мог поверить.

– Меня зовут Айша, – подтвердила его догадку маленькая женщина. Отбросила со щеки выбившуюся из-под ленты прядь волос, кивнула в сторону старика. – Давно?..

– Лежитт-о? – продвигаясь к выходу, зачастил Сигурд. – Давно. Три дня уже.

Поднявшись на две ступени замер, напряженно вглядываясь в гостью.

Сигурд не был трусом – он, как любой вестфольдец, побывал во многих сражениях, обороняя свою землю. Он не побоялся бы и вооруженных мужчин – хорошая битва лишь греет душу и разгоняет кровь, – но этой маленькой светлокожей женщины в вышитой рубашке и темном плаще Сигурд боялся. Липкие пальчики страха щупали кожу на его спине, под мышками собирался пот.

– Три дня? – Она вскинула на воина взгляд, улыбнулась, и ее лицо словно засветилось изнутри. Бонд выдохнул, облизнул пересохшие губы. – Дары не берет, – пожаловался он. – Корову предлагали…

– А зачем ему нынче корова? – искренне удивилась Айша.

Она подступила к ложу умирающего, осторожно присела на край, взяла в ладони худую, морщинистую руку Финна. Старик тяжело вздохнул, открыл мутные глаза, уткнулся взглядом в лицо гостьи.

– Хвити [5]… – признал он. – За мной пришла. – У Сигурда опять стало нехорошо на душе. Про Айшу, женщину ярла Бьерна, по фьюлькам [6] ходило множество слухов. Ее называли хвити – белой смертью или болотной колдуньей. Рассказывали, будто она понимает язык нежитей, умеет заговаривать берсерков и убивает одним взглядом. В йоль, когда разразилась страшная вьюга, Бьерн нашел ее на озере Ренд и на руках принес в Хейдмерк, в усадьбу Черного конунга, где назвал своей женщиной. В то время Черный справлял свадьбу с дочкой Сигурда Оленя. По просьбе Бьерна и в честь столь радостного события он простил колдунью, которая к тому времени натворила много бед на земле конунга. А спустя несколько дней Бьерн увез колдунью в Вестфольд, к брату Черного конунга – Олаву Гейрстадиру. С тех пор о ней ничего не слышали. Одни говорили, что она так и живет с Бьерном – то ли женой, то ли наложницей, а другие уверяли, что она вновь принялась бродить по северным землям, переводя через кромку жизни тех, кого кликнула в гости синекожая великанша.

– Нет, Финн, – прерывая раздумья Сигурда, тихо произнесла колдунья. – Я больше не хвити. Я же говорила тебе…

Старик сжал ее руку, засмеялся. От смеха его тело затряслось, скорчилось в приступе кашля. Свесив с ложа голову, покрытую редкими, слипшимися от пота волосами, он сплюнул на пол кровавый сгусток, откинулся на подушки.

– Я колдун, ты – хвити. От судьбы не скроешься, как бы тебе ни хотелось. Ты не можешь жить, как все, ты – другая. Ты здесь лишь ради своего ярла.

Его грудь под одеялом высоко вздымалась, дыхание было хриплым, словно под ребрами спрятался маленький злой зверек и ворчал, предвкушая добычу.

Затем Финн приложил ее руку к своей груди.

– Мне будет не хватать тебя… там.

На дворе шел дождь – первый дождь после долгих зимних холодов. На одежде Айши скопилась вода. Капли сбежали по рукаву ее плаща, попали колдуну на лицо, но Финн не вытер их. Глаза старика стали влажными и блестящими, губы расползлись в нехорошей усмешке.

– Беда… Большая беда ищет маленькую хвити, – прошептал он. – Из врат Нифльхейма выползает тьма. Она отнимет у хвити ее ярла… Придется выбирать… Чайки… корабли, украшенные коврами… Не уходи!

Последние слова он выкрикнул, приподнявшись на локтях и устремив взгляд куда-то в потолок. А затем рухнул на спину и обмяк, будто вместе с криком выплеснул душу. Сигурд озадаченно воззрился на неподвижное тело. Айша высвободила ладонь из пальцев колдуна, обернулась к притихшему бонду.

– Прикажи людям принести сюда еды и воду для умывания. Я устала с дороги.

– Ты останешься здесь? – озадаченно спросил Сигурд. – Ты поможешь уговорить старика взять в последний путь наши дары?

Вместо ответа колдунья мрачно кивнула и, лишь когда бонд уже скрывался за дверью, добавила:

– Не бойся, Сигурд. Я не стану беспокоить людей Каупанга.

Ночью Сигурду не спалось. Перед глазами стояла светлая улыбка колдуньи, ее рысьи глаза, ловкие движения. В ушах пел хрипловатый голос. Несколько раз за ночь он выходил на двор, поглядывал в сторону круглого возвышения – домика колдуна, кусал губы и вновь возвращался в дом.

Под утро вновь пошел дождь, сначала слабый и моросящий, затем более сильный, почти грозовой. Ворочаясь с боку на бок, Сигурд слышал, как он шуршит по земле за дверью, как всхлипывает, собираясь в лужи, и тщится проникнуть в дом. Вспомнив, что бочки для воды еще с зимы оставлены перевернутыми, Сигурд поднялся, накинул на плечи и голову теплую безрукавку и выскочил под дождь. Сгибаясь и перепрыгивая через лужи, он подбежал к углу дома, где дождевая вода споро струилась по деревянному желобу, подкатил лежащую на боку бочку под желоб, перевернул ее, оглянулся, одной рукой придерживая безрукавку на голове, и замер, уставившись в мельтешение дождя.

У ворот, под дождевыми струями, кружилась в танце та, чье видение всю ночь мешало Сигурду спать.

Сигурд смахнул застилающие глаза капли.

Айша была во всем белом, даже ее юбка была белой. Когда она кружилась, ткань обволакивала тело, будто зимняя пороша, скользила вокруг легкими снежинками, таяла на острых плечах и тонком лице. Ее волосы сплетались в длинные сети, переливались дождевыми бликами. Заметив Сигурда, колдунья протянула к бонду почти прозрачные руки, шагнула вперед.

Невольно Сигурд сделал шаг ей навстречу. Правая нога бонда угодила в лужу, поехала на скользкой глине. Нелепо взмахнув руками, бонд шлепнулся на задницу. Он был даже рад, что грязь из лужи попала ему на лицо и скрыла залившую щеки красноту. Утираясь, он избегал смотреть на Айшу, а когда встал на ноги и взглянул – у ворот ее уже не было.

Проклиная собственную неуклюжесть, бонд доковылял до дома, бухнулся на лавку и наконец-то заснул.

Рано утром его разбудили негромкие голоса. Спорили слуги Сигурда – толстый Даг и вечно недовольный Магнус, который был славным работником, но никчемным воином. Стараясь не мешать спору, Сигурд приоткрыл глаза, мазнул взглядом по резным столбам, подпирающим крышу, серебряным треногам с пламенем, широкому столу и развешанным по стенам коврам с богатой восточной вышивкой.

У Сигурда был хороший дом: просторный, теплый, надежный. Но оказалось, что в этом хорошем доме в столь ранний час бодрствовали не только Даг и Магнус. С лавок, стоящих вдоль стен, из-под одеял высовывались сонные рожи слуг и родичей Сигурда, в темных закутах на подстилках жались рабы, заинтересованно блестели из темноты влажными зенками. На спальном возвышении у стены бонд приметил трех своих жен в нательных рубашках. Старшая, худощавая и высокая Юхти, кутала плечи в одеяло, зябко ежилась.

Толстый Даг сидел подле женского возвышения на низкой скамейке. Рядом с ним, прямо на полу, расположился Магнус. Обращаясь к Магнусу, Даг говорил:

– Я видел ее утром. Она несла воду. Такая молодая…

– Она – колдунья, – поправил его Магнус. – Говорю тебе, она – коварная старая колдунья, только притворяется молодой!

Даг недоверчиво хмыкнул. Маленькая златовласая Гунна, самая молодая из жен Сигурда, всхлипнула.

– Колдунья должна быть некрасивой. А если она кажется красивой, то надо три раза плюнуть ей вслед и поглядеть на нее через левое плечо, тогда увидишь ее истинный облик, – вмешалась в разговор Юхти. Согнула ноги в коленях, пряча под одеяло босые желтые ступни. – Она некрасивая? Ты смотрел на нее через плечо? – Юхти обращалась к Дагу.

Тот неопределенно пожал плечами.

– Я мельком смотрел. Но она странная, сразу и не поймешь – красивая или нет. Говорят, что она околдовала ярла Бьерна из Гарды. Я слышал, будто из Хейдмерка вместе с ним пришла очень красивая женщина из рода конунгов Гарды, но он даже не смотрит на эту женщину. Зато каждую ночь приходит к безродной колдунье.

– Совсем не смотрит? – удивилась Юхти.

– А чего ему смотреть? – Магнус хмуро озирал собравшихся. – Может, на нем такое заклятье, что взглянув на другую женщину, он утратит удачу в ратных делах или мужскую силу… Или вовсе уйдет в чертоги Хель!

– Глупости. Такое заклятье даже Финн не мог наложить. Думаешь, эта колдунья сильнее Финна?

– Однажды Финн сказал, что болотная девка Бьерна самая сильная в колдовском роду, – мрачно сообщил Магнус. – А еще говорят, что ночью она ворует людские души и уносит их на съедение дракону Нидхеггу[7], в подземные пещеры. Взамен Нидхегг дает ей колдовское знание и могущество.

Гунна жалобно застонала. Юхти обняла ее за плечи, принялась что-то шептать на ухо.

Сигурду нравилось, что его жены ладят друг с другом. У многих бондов жены постоянно ссорились и даже дрались, а в его доме царил мир и покой. Каждая женщина занималась хозяйством, каждая считала нужным одарить мужа теплом и заботой. Лишь последняя жена Сигурда – Снефрид – иногда взбрыкивала, но Сигурд полагал, что ее своенравие вскоре притрется к ровной жизни усадьбы. Снефрид была молода, конечно, ей хотелось большего внимания. Но нынче, забыв о притязаниях, она слушала Дага и Магнуса, раскрыв рот и прижимаясь к боку всхлипывающей Гунны.

– Знаете, как она спит? – вытянув длинную шею, шепотом продолжал Магнус. – У входа в избу, как собака.

Сигурд едва сдержал смешок. С собакой Магнус перебрал, ведь Сигурд выходил ночью и не видел у входа в избу колдуна никого, похожего на Айшу. Вернее, он там просто никого не видел. Колдунья спала в избе, как все люди. Только ее танец под дождем… «А может, она и не танцевала? – подумал Сигурд. – Может, примерещилось мне с недосыпа?»

– Дурак ты, Магнус, – услышал он возглас Дага. – Язык у тебя, что худое помело – с виду вроде метет, а на деле лишь пыль поднимает! Если бы Бьерн был ею околдован, разве он отпустил бы ее одну? Сам бы сюда примчался.

Довод был убедителен, но Магнус по-прежнему упрямился, бурчал, что затея с колдуньей плохо кончится, что Каупанг наживет себе беду, что все еще увидят, кто был прав.

Спор продолжался долго. Негромкие слова летали по избе подобно мелким мошкам, забивались в щели меж бревнами.

Сигурд следил за ними, следил, следил…

Он уже начал было вновь задремывать, когда со двора в избу долетел громкий восторженный крик, сорвал со скамьи Магнуса, стер улыбку с пухлых губ Дага, заставил побледнеть расчетливую Юхти и утонул в громком гомоне домочадцев. А затем вновь возник, уже у двери, явив привставшему с лавки Сигурду румяное лицо мальчишки-пастуха.

– Бьерн идет! – сея панику в доме, выкрикнул пастух, радостно притопнул босой ногой и заорал еще громче: – В бухту входит! Тремя драккарами!

В бухту Каупанга по весне приходило много кораблей. «Каупанг» переводилось с северного наречия как «торговое место», и с весны до глубокой осени тут, на ровной пустоши у моря, окруженной шатрами южных, шалашами восточных и маленькими землянками северных купцов, торговали всем, что только покупалось или продавалось. Здесь можно было приобрести рабыню с синей кожей из далеких земель, где солнце никогда не покидало небес, а вместо камней и глины под ногами был лишь желтый песок, получить диковинные на вкус пряности, добавив которые в мед, хотелось петь и плясать до самого утра. Имеющий деньги человек мог обзавестись редкой остроты клинками, перерубающими в воздухе столь же редкие по тонкости, почти невесомые ткани. Тут торговали скотом и людьми зерном и солью, пенькой и медом, шкурами и моржовыми бивнями, украшениями и оружием.

Зимой Каупанг спал, торговая площадь у пристани пустовала, в заброшенных маленьких землянках, тесно жмущихся друг к другу, гулял ветер, или пастухи прогоняли мимо бухты овечьи стада. Зато с первым торговым кораблем здесь начиналось веселье, закипала жизнь, бурлили страсти, и в мирном торге сходились родовые враги, меряясь не силой мечей, а тяжестью денежной сумы.

Но на сей раз первыми кораблями, вошедшими по весне в бухту, стали боевые драккары Бьерна, ярла из Гарды. И люди из усадеб, лежащих близ Каупанга, понимали, что Бьерн не остановится на торговой площади и не будет ставить купеческий шатер, а пойдет дальше, по усадьбам. Конечно, Олав, конунг Вестфольда, значит, и Каупанга, был другом ярла, однако дружба великих быстротечна, а их ссоры – беды для малых.

Усадьба Сигурда была ближней к Каупангу, поэтому, огорошив жителей неприятной вестью, мальчишка-пастух побежал упреждать о незваных гостях херсира [8] Кнута, чьи дома располагались на другой стороне холма. Следом за мальчишкой, мекая и потряхивая костяными бубенцами на шеях, потрусили его овцы. Животные совершенно растерялись, ведь обычно по весне их путь лежал в ином направлении, но, приняв мальчишку за вожака, послушно следовали за ним по пятам.

Жители усадьбы повели себя намного бестолковее овец. Забыв о старшем бонде, они метались по двору, кто – ища оружие, кто – пряча добро, а кто – просто так, запутавшись во всеобщей суматохе. Выскочившего из избы Сигурда чуть не сбила с ног его двоюродная сестра Кара. В одной руке Кара стискивала узелок с вещами, другой – тянула старшего сына.

В свою очередь, мальчик держал за руку сестру, та – еще сестру, последняя – совсем маленького брата.

Замыкал выводок рыжий кудлатый пес с загнутым на спину хвостом и лисьей мордой. Пес искренне веселился, подпрыгивал, лаял и, изредка вырываясь вперед, старался ухватить Кару за подол юбки. Та отмахивалась от него узелком, бестолково зеркала по сторонам обезумевшими от ужаса глазами и, пытаясь пересчитать детей, постоянно сбивалась на третьем.

– Мы уходим на обережную скалу [9]! – заметив Сигурда, завопила она, дернула старшего сына за руку, потащила вперед.

Спотыкаясь и на ходу захлебываясь ревом, дети поковыляли вслед за матерью. На их месте возник Даг – бледный, облаченный в кольчугу, с мечом и щитом в руках.

– Будем биться как мужчины! – отчаянно проорал он и метнулся прочь.

Сигурд поймал его за плечо, развернул к себе.

– С кем биться? – стараясь оставаться спокойным в царящем вокруг бедламе, спросил он.

– Что?! – пытаясь высвободиться из его хватки, Даг смешно дрыгал плечами. Щит лупил толстяка по спине, гулко стукался о рукоять меча.

– Ты понимаешь, что орешь? – поинтересовался Сигурд. – Ты с кем собираешься биться? С Бьерном? Ты его имя знаешь?

Даг непонимающе заморгал, однако вырываться перестал.

– Его имя – Бьерн Губитель Воинов, ярл из Гарды, сын Горма Старого, – чуть повышая голос, произнес Сигурд. – У него в хирде желтоглазый берсерк Хаки Волк со своими людьми. Даже Черный конунг не стал бы драться с этим ярлом.

– Но… Но… – Круглые глаза Дага стали грустными, щеки затряслись. Спокойный голос бонда отрезвил его. Еще несколько человек, в шуме и суете уловившие слова Сигурда, остановились, прислушались к разговору. Понемногу к ним стали подтягиваться остальные.

Дождавшись, когда гомон уляжется, Сигурд спросил:

– Кто-нибудь видел корабли Бьерна?

Видели двое. Один – старый Хьяти – постоянно видел то корабли, то драконов. Старик уже давно пребывал в некоем мире, весьма отличном от обычного, поэтому Сигурд не стал его расспрашивать. Зато зрению и словам молодого Ауна-резчика бонд вполне мог доверять.

– Щиты на их кораблях перевернуты белой стороной, – сказал Аун.

– Значит, ярл идет с миром, и нам нечего бояться, – успокоился Сигурд.

– Но это может быть уловкой…

– Какая еще уловка? – Сигурд отмахнулся. – Мы не так сильны, чтобы Бьерн стал прибегать к уловкам.

– Он может быть очень зол, – пискнул из толпы женский голос. – Ведь тут его колдунья.

– Он может быть зол только на нее, – ответил Сигурд. – Она сама пришла к нам в усадьбу, и мы не держим ее здесь силой.

– То-то и оно. – Из-за спины Ауна вылезла Снефрид, оправила рубашку, сложила белые пухлые руки на животе. – Она ведь могла сбежать от него. Утром, услышав крики, я заглянула в избу колдуна. Ее там нет. Вот Бьерн придет и станет спрашивать: «Где моя болотная девка?» А мы не знаем. Он не поверит, вытащит меч…

Сигурда всегда удивлял женский ум. В нем была какая-то изворотливость, удивительная способность переиначивать все простое и ясное так, что понятным оставалось лишь собственное имя. А Снефрид и вовсе отличалась своеобразием мыслей. Иногда из одного неудачно сказанного Сигурдом слова она сооружала целую историю, в которой именно он, Сигурд, становился виноватым во всех случающихся на земле бедах. Теперь такую же историю она городила вокруг колдуньи и Бьерна. Сигурд чувствовал надуманность в ее речах, однако собравшиеся слушали Снефрид и даже поддакивали ей.

– И что ты предлагаешь? – устав от глупых выдумок жены, спросил Сигурд.

– Надо найти колдунью, – решительно заявила Снефрид. – Связать ее, привести в бухту и вернуть Бьерну. Он возьмет ее и уйдет!

– Верно, – поддержал дурную бабу кто-то из мужчин.

– Только связать надо покрепче и рот заткнуть, чтоб проклятьем не навредила, – посоветовал женский голос.

– Глаза, глаза ей надо завязать! – выкрикнул молодой девичий.

– Хватит!!! – не выдержав, рявкнул на разошедшихся родичей Сигурд. – Колдунью зовут Айшей, так ее и называйте. Искать ее будем я и Даг. Остальные ступайте по домам и сидите тихо, пока мы будем искать Айшу и говорить с Бьерном.

На краткое время толпа притихла. Ветер гулял по головам, ерошил волосы, плескался в одеждах.

– Гм-м-м. – Магнус протолкался меж родичей и принялся мямлить, задумчиво покусывая верхнюю губу: – Так-то оно и верно, да вот это… Если что, так ничего, а если не выйдет, тогда – как?..

– Он говорит, что детей и женщин надо бы на всякий случай спрятать на охранной скале, – растолковал его бормотание Даг.

– Хорошо, – кивнул Сигурд. – Ты, Магнус, соберешь всех детей и баб и отведешь их на скалу. А мужчины пусть запасутся оружием и сидят в домах – ждут, когда вернемся.

– А если не вернетесь? – утирая уже намокшие глаза, всхлипнула Снефрид.

Тут же подле нее появилась Юхти, обняла, принялась гладить глупую молодуху по волосам. Та, разрыдавшись, уткнулась носом ей в плечо. Сигурд довольно оглядел толпу – он мог гордиться своими женщинами.

Первая паника прошла, люди разбрелись, деловито обсуждая, каким оружием лучше запастись и как долго надо ждать, чтобы понять, случилась ли беда со старшим бондом. Магнус, повеселев, принялся распоряжаться стайкой баб, сгрудившихся вокруг него. На голову возвышаясь над квохчущими женщинами, он что-то объяснял, неторопливо кивал, советовал.

– Пошли. – Сигурд потянул Дага за рукав.

Вдвоем они потопали к воротам усадьбы. Меч толстяка, слишком длинный для его маленького роста, чиркал острием по земле за спиной Дага. Пока шли глинистой дорогой, он почти не мешал, лишь оставлял за Дагом извилистую тонкую полосу, но когда свернули к бухте и принялись перебираться по прибрежным валунам, пригибаясь, чтоб не приметили с моря, клацанье железа о камни стало раздражать Сигурда.

– Меч оставь, – обернувшись, приказал он Дагу.

Толстяк неохотно сбросил с плеча ременную петлю, к которой крепилась рукоять оружия, ногой затолкал оружие под серый валун, буркнул: