Месяц падающих листьев

Об этом Реджи узнал уже от самой Мэгги на одной из их прогулок по городу. Со временем он рассказал ей о своем пристрастии к алкоголю, которое после знакомства с Мэгги стало ослабевать. Однако о причине возникновения дурной привычки рассказывать не стал. Мэгги и не лезла с расспросами, что очень радовало Реджи. Девушка считала, что продолжить разговор они смогут, когда Реджи будет к этому готов.

– Кстати говоря, своих родных родителей я никогда не видела, – сказала Мэгги, когда они прогуливались по парку и услышали радостный детский смех. Недалеко от фонтана папа подбрасывал и ловил восторженно хохочущего малыша, а мама счастливо улыбалась, глядя на идиллическую сцену.

– Неожиданно, – сказал растерянный Реджи. – Хочешь поговорить о семье?

– А почему бы и нет, мы ведь еще не общались на эту тему.

– И ведь не поспоришь.

– А к чему спорить?

– Извини, неудачно выразился.

– Но ты ведь чего-то боишься? Мне же не показалось?

– Да. То есть нет, не показалось.

– Ну хорошо… Может, расскажешь, чего боишься?

– Твоего взгляда.

– О боже, да вы романтик, мистер Ральфс, – засмеялась Мэгги. – Зря боитесь! Я еще ни одного поклонника не убила взглядом!

– Да ладно! Это просто шутка.

– Да ладно! Это просто банальный подкат.

– Как и все остальные мои шутки?

– Как и почти все!

– Хочется чего-то более оригинального?

– Может, и хочется, но не все же способны на оригинальность!

– Эй! Могу доказать, что большего оригинала ты в жизни не встречала!

– Ого! А от этого не будет нарушена линия сообщения между нами?

– Надеюсь, нет, нарушить линию сообщения со мной не так уж просто!

– Но у твоих родителей это получилось?

Столь неожиданный о вопрос застиг Реджи врасплох. Конечно, Мэгги предложила поговорить о семье, но чтобы вот так, прямо в лоб… Он посмотрел на довольную девушку, которая уже отчетливо понимала, что поймала зверя в капкан, и светилась искренней улыбкой. Реджи осмотрелся по сторонам, словно пытался найти опору, но ощущение было такое, как будто Мэгги выбила почву у него из-под ног – и теперь он летит в бесконечную пропасть собственного сознания, куда обычно погружается только под воздействием алкоголя.

– Я смотрю, лекции по психологии для кого-то не прошли даром? – усмехнулся Реджи.

– Меньше надо прогуливать, тоже многое узнал бы.

– Я многое и так знаю! И умею.

– Напиваться?

– Ну тут со мной мало кто может потягаться. Хотя не спорю, достижение очень сомнительное.

– Полностью согласна.

Они немного прошли в полной тишине, в глубине парка было безлюдно. Но вот из крон деревьев, из бурных зарослей у пруда до них стали долетать голоса самой природы: яркие и звучные мелодии птиц, шепот ветра, шелест листвы и глухой рокот далекого ручейка. Эти звуки словно приглашали слушателя в далекий, сверкающий от чистоты и света мир.

– Честно говоря, Мэг, я уже даже и не помню, когда в последний раз вспоминал о родителях в трезвом состоянии.

– Значит, пришло время это исправлять. Или ты не хочешь?

– Ты про зависимость или родителей?

– И про то, и про другое. Тем более, как ты сам сказал, это две стороны одной медали.

– Типа того. Вот только я не собирался получать эту медаль.

– Считаешь, не заслужил ее?

– Причем, скорее, в плохом смысле.

– Что ты имеешь в виду?

– Лучше бы я родился в другой семье, вот что.

– Реджи, что ты такое говоришь, одумайся! Ты рос в полноценной семье, с обоими родителями, у которых была работа, которые тебя кормили и одевали. Да в этом мире многие бы отдали все нажитые богатства хоть за частичку того, чем тебя наградил Бог. Семью выбирают только в приюте.

– Так, а вдруг приемная семья была бы лучше биологической?

– А вдруг нет? Например, я этого уже никогда не узнаю. Да и честно тебе скажу, я этого не хочу. Прошлое осталось в прошлом, к тому же я ничего и не помню. Маленькая была. Так что мне в некотором смысле повезло, психологической травмы я не получила.

– Знаешь, мне кажется, что лучше бы я был на твоем месте.

– А мне кажется, что лучше бы я была на твоем.

Они остановились, с улыбкой посмотрели друг другу в глаза, после чего обнялись.

– Так, что, расскажешь более полную версию? – спросила Мэгги, крепко прижавшись к Реджи. – У тебя она хотя бы есть.

Они еще какое-то время молча простояли обнявшись, пропуская гуляющих людей, после чего Реджи отпустил девушку. Они продолжили гулять, пока не нашли скамейку в тени деревьев с видом на бурлящие по скалистому склону потоки. Но сначала Реджи купил бутылку воды, поскольку знал, как сильно пересохнет в горле после длинного и далеко не самого приятного рассказа.

Сначала они молча смотрели, как вода бьется о камни, брызги долетали до их скамейки, оседали сверкающей пылью на лицах и руках…

– Моя семья приехала из Европы, когда мне еще и года не было. Родители работали, да, наверное, до сих пор работают, на одном горнодобывающем предприятии, которое в свое время здесь, по эту сторону океана, скупило определенные земли, которые требовали разведки для последующей добычи чего-то там ценного. Почему они купили, не проведя разведку заранее? Как я понял, земли хотели продать как можно быстрее в большом количестве по всей стране, из-за чего предложение было ограниченным, вроде как бюджеты некоторых регионов сильно поредели, а запасов взять было неоткуда. Одним поднятием налогов сильно бюджет не пополнить.

И вот компания выкупила земли и предложила моим родителям рабочие места в Америке. За квартиру обещали платить вплоть до того момента, пока они не купят собственное жилье. А потом начались скитания по тем местам, где находились филиалы предприятия. Родители дольше нескольких месяцев не оставались ни в одном городе. Мы жили на чемоданах вплоть до моего шестилетия, когда купили дом, в котором я и вырос. Все свое детство я провел с няньками, к которым даже и привыкать-то толком не успевал.

В год покупки дома я пошел в первый класс. Я не ходил в детский сад, навыков общения со сверстниками вообще не было. Поэтому в школе первое время был полным одиночкой, ото всех шарахался, забивался в какие-то углы, истерил, если меня пытались оттуда вытащить. И, что самое главное, я этого не понимал, что делаю что-то не то. Для меня это было нормальным, потому что другого я просто не видел и не знал. Для других это было откровенно девиантным поведением, я ведь был в таком возрасте, когда, чтобы познакомиться с людьми, с ними надо просто начать общаться. Видишь, я все-таки ходил на лекции по психологии!

Однажды это заметили учителя и попросили родителей прийти в школу. Причем просили не один раз. Но мама с папой ни разу не пришли. Не были ни на одном родительском собрании. И вот тогда у меня начали появляться первые мысли о том, что если я никому не нужен, будучи ребенком, то значит, взрослым я и подавно никому не буду нужен. Что я предоставлен самому себе. Сам себе виновник, палач и судья. Сам решаю, что хорошо, а что плохо. Но ведь на самом деле я не знал, что хорошо, а что плохо. Жизненного опыта у меня еще не было.

К выпускному классу я уже точно знал, что уеду в какой-нибудь дальний штат, поступлю в университет и начну жить самостоятельно. Мы с родителями никогда не разговаривали ни о чем серьезном, почти не общались, поэтому с моим решением переехать в другой город они охотно согласились. Я считал, что если раньше вел полусамостоятельную жизнь и смог выжить, то начать настоящую самостоятельную жизнь будет значительно проще. Но как же я сильно ошибался. Значительно проще оказалось просто взяться за стакан пива. Вот такая история.

Парень открыл воду и сразу осушил треть бутылки.

Мэгги во время рассказа Реджи любовалась то ручейком, то им самим.

– И такие мысли сопровождают тебя до сих пор? – спросила Мэгги и обратила внимание на маленьких птичек, порхающих недалеко от берега.

– А куда они могут деться? Их же нельзя просто взять и стереть.

– Стереть нельзя, но можно ведь переписать.

– В каком смысле? Нельзя же изменить прошлое.

– Скажу как Джей Гэтсби: «Ну конечно же можно».

– Я не знаю, как это сделать, Мэг. По-моему, это все-таки невозможно.

Мэгги рассмеялась.

– Ну смотри, я вижу для тебя два варианта, первый – и самый простой, но более долгий. Ты просто находишь в жизни занятие и людей, с которыми эту жизнь проживешь. И все твои мысли и неприятные воспоминания будут подавлены потоком радостных событий.

– А второй?

– Второй сложнее, но более быстрый. Скажи мне, когда мы недавно говорили о нарушенной линии сообщения, все-таки ты имел в виду свою связь с родителями?

Реджи помедлил с ответом.

– Да, – наконец вымолвил он.

– Давно ты последний раз звонил им?

– Полтора месяца назад.

– Это ты звонил или они?

– Они.

– А ты сам последний раз когда им звонил?

– В начале лета.

– Четыре месяца назад?

– Да.

Мэгги была удивлена.

– Так и что за второй вариант? – прервал молчание Реджи.

– Второй вариант такой. Тебе надо поехать к родителям и поговорить о чем-нибудь вживую, а не по телефону.

Реджи удивленно развел руками и чуть не скатился со скамейки. В этот момент волна с гулким звуком налетела на камень.

– И о чем мне с ними говорить? Я их даже толком не знаю.

– Вот ты и нашел повод. Сам! Реджи, ты толком не знаешь своих родителей, хотя они у тебя живы и здоровы. У тебя есть шанс это исправить.

– А почему это должен делать я, а не они?

– Да черт возьми, Редж! Потому что это мешает тебе жить! Не им, а именно тебе. Эти мысли пожирают тебя изнутри, понимаешь? У тебя внутри ребенок, который без ответов на старые вопросы не дает выйти в свет твоей взрослой личности. Оттого у тебя такие проблемы с поведением. Ведь, в сущности, «твой» ребенок же тоже не знает, чего он хочет, и не отдает себе отчет в том, что он делает и для чего.

– А если они не захотят говорить? Или снова будут не дома? Что тогда? Ездить каждый месяц?

– Тогда тебе придется набраться смелости, чтобы самому отпустить прошлое и жить новой жизнью. Без оглядки на то, что могло бы быть, если бы было что-то другое. Если хочешь жить в будущем, значит, в настоящем забудь о прошлом.

Реджи ласково на нее посмотрел.

– Зачем ты пошла на юридический?

– В каком смысле?

– Тебе явно нужно было идти на психологический.

Мэгги улыбнулась.

– Отправлю туда дочку.

– Смелое заявление! Осталось только обзавестись дочкой!

– Как мы с тобой знаем, Редж, сделать ребенка куда проще, чем его воспитать.

– Это точно, Мэг. Это точно.

Они обнялись и продолжили молча смотреть на ручей. Через пару дней Реджи приехал на вокзал, чтобы сесть на поезд, идущий в его края. Поезд ходил редко, поэтому опаздывать было никак нельзя. Парень уже готов был войти в вагон, когда ему навстречу почти вывалился пьяный пассажир, сопровождаемый служителями правопорядка. Пассажир ругался и упирался, полицейский и проводник пытались вытолкнуть его на платформу. Из-за возникшей сутолоки Реджи едва успел впрыгнуть в вагон. Он с облегчением выдохнул и подумал, что, опоздай он, пришлось бы ждать еще неделю. Друзьям он сказал, что едет на свадьбу к старому приятелю, который в детстве жил в соседнем доме. Почему-то парню категорически не хотелось посвящать кого-то в свои настоящие планы. Ему казалось, узнай сокурсники о его внезапном желании посетить родительский дом, то до конца дней носить ему прозвище «маменькин сынок». Объяснить себе, откуда взялась такая уверенность, Реджи и сам бы не смог. Одна лишь Мэгги знала его истинные намерения, но заверила Реджи, что даже подругам ничего не скажет. Реджи был рад тому, что поезд ночной и в купе больше никого не было. Он уснул сразу, как только убрал под полку портфель.

Реджи спал так крепко, что пропустил не только приход новых пассажиров, но и прибытие на свою станцию. Когда заспанный и взлохмаченный парень ехал в такси и смотрел на знакомые пейзажи за окном, он думал, что в этом городе ничего не изменилось за время его отсутствия. Наверное, и в жизни его семьи измениться ничего не могло. Когда Реджи оказался перед такой знакомой постриженной лужайкой и гравийными дорожками, на него нахлынули воспоминания о том, как маленьким он носился по этой лужайке, учился ездить на велосипеде по тротуару перед домом. Реджи увидел, что дверь приоткрыта, и решил зайти без стука. В доме все было таким, как и в день его отъезда. Все убрано, все на своих местах, не было видно следов нового ремонта, стояла та же мебель. Он молча ходил по первому этажу и думал о том, что домой теперь ему суждено приходить только в гости.

Его мысли прервал шум приближающихся со стороны лестницы шагов. Реджи пошел навстречу.

На лестнице показался полный мужчина со смуглым цветом кожи, он что-то писал, уткнувшись в смартфон. Когда он дошел почти до середины и поднял голову, то испугался, увидев появившегося из ниоткуда Реджи, уронил телефон и сам чуть не прокатился по ступеням.

– Бог ты мой, Реджинальд, – начал мужчина, поднимая телефон, – так ведь и в могилу свести недолго. – Он приложил руку к левой стороне груди и прислушался. – Колотится как бешеное, а мне это вредно!

– Мистер Стюарт, здравствуйте, – проговорил Реджи, узнав в мужчине соседа. – Извините, что напугал вас, но я приехал навестить родителей. – Реджи протянул Стюарту руку.

– Здравствуй, Реджи, – сосед немного успокоился и пожал руку парня. – Твои родители дней десять назад улетели в Европу по каким-то важным делам, они пытались мне что-то объяснить, но я ни черта не понял, – Стюарт махнул рукой. – Да и какая мне разница? Вот присматриваю за домом, поливаю цветы, лужайку, проветриваю комнаты и все в таком духе. А ты, парень, видимо, хотел сделать им сюрприз?

– Что-то типа того.

– Не расстраивайся, сынок! Хотя я бы и сам расстроился, узнай, что мой Кевин приехал меня навестить и не застал дома. Но ты же знаешь своих родителей, они всегда чем-то озабочены, с головой погружены в свою работу. Порой я завидую их трудоголизму. Всегда есть чем заняться, есть для чего жить! Да еще и сынишка вон какой красавчик вымахал. От девчонок, поди, отбоя нет, точно?

Реджи попытался изобразить беззаботную улыбку.

– Не то чтобы, сэр… Мистер Стюарт, я бы хотел отдохнуть с дороги, ключи от дома у меня есть…

– Да, да, понял тебя, сынок! Уже ухожу. Тем более все задания я уже выполнил. Так что располагайся, чувствуй себя как дома, если можно так выразиться, ведь это, в сущности, и есть твой дом. Я тут похозяйничал малость, отнес твой старый велик в подвал, ну тот, помнишь, на котором я вас с Кевином учил кататься, а то он в проходе стоял, прямо не обойти! А я человек тучный, как видишь, тяжело было ходить. Надеюсь, не обидишься?

– Конечно нет, мистер Стюарт. Я все равно не собирался на нем ездить!

– Хорошего дня, Реджи, если захочешь, заходи, дорога та же, что и в детстве.

– Спасибо, сэр, и вам хорошего дня и спасибо, что приглядываете за домом.

Стюарт улыбнулся напоследок, нацепил шляпу и покинул дом. Реджи остался один. Он чувствовал себя опустошенным. Парень сел на лестницу и попытался понять, как ему теперь быть? Он хотел позвонить родителям, но, как только открыл записную книжку, сразу отмел эту идею. Печаль сменилась злостью и обидой. В Реджи снова проснулся одинокий, всеми брошенный малыш.

Реджи решил, что теперь вряд ли когда-либо попытается выйти на связь с родителями. Теперь он точно будет жить своей жизнью, не вспоминая о них. А Мэгги скажет, что разговор состоялся, наврет даже, что рассказал родителям о ней, а они порадовались и дали добро на то, чтобы они продолжали свои отношения. В одночасье он объединил оба варианта, предложенные Мэгги, и получил третий, наиболее подходящий для его ситуации. Парень корил себя за то, что не придумал все это раньше, до покупки билетов, ведь он мог прилично сэкономить, просто потерявшись на пару дней где-нибудь за городом. Однако в глубине души Реджи теплилась надежда на совсем другой исход.

Сначала он хотел вернуться в университет сегодня же, ему не хотелось задерживаться в доме родителей. Потом прикинул, что слишком раннее возвращение послужит сигналом для Мэгги, что он что-то скрывает. Поэтому Реджи решил ненадолго задержаться, а заодно привести в порядок свои мысли. «А вечером навестить мистера Стюарта и спросить, как поживает Кевин», – решил Реджи и окончательно успокоился.

На удивление, Реджи спал крепким сном в своей детской комнате. Кровать была очень удобной, словно на ней никто никогда не спал и не прыгал. На следующий день молодой человек сел в поезд и покинул родной город в хорошем расположении духа. Приоритеты были расставлены. Теперь на первом месте в его жизни была Мэгги. Поздним вечером она встретила Реджи на вокзале, ей не терпелось узнать, как все прошло.

– Ну как съездил? Надеюсь, не зря? Рассказывай!

– Не торопись, Мэг. У нас есть целая ночь, чтобы все обсудить. Рассказывать придется много.

– Не страшно, мне нравятся твои длинные рассказы!

Они снова обнялись и двинулись к ближайшему такси.

Реджи с жаром рассказал придуманную им же самим историю, да рассказал так хорошо, что иногда ему самому казалось, что все это правда.

Поездка в родительский дом позволила Реджи понять, чего он действительно хочет от жизни. Время шло, отношения Реджи и Мэгги становились все крепче. Почти сразу после выпускного они поженились и переехали из общежития в небольшую квартиру. На свадьбе не было родителей Реджи, но он заверил Мэгги, что приглашение им отправил, но получил отказ в связи с тем, что в момент свадьбы они будут далеко. Мэгги была немного расстроена, но вида не подавала, так как не хотела огорчать будущего мужа в такой радостный день. Реджи отнесся к «новости» стойко. Реджи не связал свою жизнь с профессией юриста, а стал дальнобойщиком, тогда как Мэгги получила место в окружной прокуратуре, поскольку была самой примерной студенткой на потоке. Через несколько лет семейной жизни они накопили деньги на небольшой обшарпанный дом с неухоженной землей, привели его в порядок и переехали. Такую деятельность он выбрал, потому что его в конечном счете перестала привлекать перспектива копаться в стопках бумаг и разбираться в чужих проблемах, он хотел что-то менее ответственное. Со временем Реджи переквалифицировался в водителя собственной жены, которая делала головокружительную карьеру. Пришла пора подумать о ребенке. Реджи вызывался быть водителем не только Мэгги, но нескольких ее коллег, выполняя функции и таксиста, и курьера. При определенной прыткости Реджи удавалось зарабатывать приличные деньги, это дало возможность скопить кругленькую сумму, подстраховавшись на время декретного отпуска Мэгги. Рассчитывать на выплаты прокуратуры не приходилось. Через год на свет появилась малышка Анна.

Рождение Анны стало для семьи Мэгги и Реджи самым счастливым событием, впоследствии только усилившим их связь друг с другом. Оба родителя очень ждали эту девочку и надеялись, что с ней все будет хорошо. Так и оказалось. Малышка родилась здоровой и сразу же начала кричать так, что по ту сторону закрытой двери родильного кабинета стало ясно, что у ребенка характер будет волевой. Один из проходящих по коридору докторов, лысеющий, с уставшим, но доброжелательным лицом, заметив Реджи и поняв, что это отец крикуньи, похлопал парня по плечу и сказал:

– Какой у вас звонкий малыш, вон какая тяга к жизни, всем бы так.

– Спасибо. До сих пор не верится, что все прошло так быстро.

– И быстро, и хорошо. Легкие полностью раскрылись, вон как малышка кричит!

В этот момент открылась дверь, и из нее показался врач.

– Мистер Ральфс, можете заходить.

Реджи благодарно улыбнулся старику в коридоре и вошел к жене, которая держала на груди дочку.

– Поздравляю вас с первенцем, – сказал врач, – девочка здоровая, вес – три двести. Вы можете ее подержать.

Реджи подошел, и Мэгги с улыбкой передала ему маленький сверток, из которого на Реджи широко открытыми глазами смотрела Анна. Когда расфокусированный взгляд девочки скользнул по лицу Реджи, она слегка улыбнулась. В этом он мог бы поклясться.

Анна росла примерным ребенком. Ни в детском саду, ни в школе на нее никогда не жаловались учителя или другие ученики. Зачинщицей ссор Анна никогда не была. Но если конфликта было не избежать, то старалась использовать дипломатические разрешения трудных ситуаций. Этому ее учила Мэгги. Мать хотела, чтобы дочке было проще держать ситуации под контролем и выходить сухой из воды. Со временем характер Анны становился все более твердым, порой девочка могла быть резковатой и даже дерзкой. Родители видели эти перемены, но решили, что это просто особенности переходного возраста. Их любовь к Анне извиняла любые ее проступки.

Когда Мэгги вернулась в прокуратуру на ту же должность, с которой уходила, оказалось, что ее зарплата стала меньше. Но Мэгги была рада помочь мужу в наполнении их общего бюджета. Пока Мэгги была в декрете, Реджи подрабатывал барменом в ночную смену. Но даже при обилии спиртного вокруг Реджи свято хранил обещание, данное когда-то Мэгги, и не выпил ни капли алкоголя. Когда Мэгги вернулась на работу, Реджи оставил барную стойку и продолжил работать водителем. Теперь все ночи он проводил дома, и его дочь и жена были спокойны.

В школе Анна почти сразу оказалась в компании популярных девочек. Сверстники прислушивались к мнению маленькой мисс Ральфс, ее слово имело вес. Со временем, несмотря на резкий характер, Анна начала испытывать острую жалость к отстающим по программе ребятам. Девочка оказалась альтруистом и готова была помогать каждому, кто в этом нуждался. Однако этот период продлился недолго, став старше, Анна разочаровалась в некоторых одноклассниках («Мам, они ведь даже не помнят, что это я им помогала в прошлом году с контрольными и экзаменами») и решила больше времени уделять самой себе.

Уже в средней школе Анне начала нравиться психология. Она считала, что благодаря этой науке можно многое узнать о человеке, например, понять, что от тебя скрывает собеседник или действительно ли он пытается тебя обмануть. Однажды Анна рассказала о своем увлечении маме, чем приятно ее удивила. Мэгги хотела, чтобы ее дочь однажды выбрала именно психологическое направление, и всячески поощряла интерес дочери к этой науке. Реджи тоже был не против, он обожал дочку и полностью доверял жене – если Мэгги сказала, что это хорошо, значит, так оно и есть.

Однажды Анну, как многих в ее школе, потрясло одно неприятное событие, произошедшее накануне летних каникул.

В классе у одной девочки заболел живот. Ее отпустили с уроков домой, но попросили Анну проводить бедняжку, поскольку им было по пути. Разумеется, Анну в этот день тоже пришлось отпустить пораньше. Она помогла девочке выйти во двор школы, а потом и на улицу.

– Кари, как тебя угораздило-то? Что ты успела съесть? – взволнованно спрашивала Анна у согнувшейся от боли спутницы.

– Мы далеко от школы ушли? – в голосе Кари слышалось страдание.

Анна обернулась и прикинула расстояние.

– Где-то метров двести, может, триста.

После этих слов Кари сразу разогнулась и довольная посмотрела на Анну.

– Так ты всех обманула? – Анна была изумлена.

– И что? У меня на это есть причина. Даже две!

– И какие же?

– Первая – на следующем уроке контрольная, а я не готова от слова «совсем».

– Допустим, а вторая? Чего замолчала?

– Вторая более личная.

– О таком не говорят или что?

– Анна, не заводись, я не просто так сбежала с уроков. Я же не знала, что кого-то отправят вместе со мной.

– А я и не завожусь, мне просто, черт возьми, интересно, что такого могло случиться? Дело явно не в контрольной. Она скорее для отвода глаз или, как говорит моя мама, – «сплошная профанация».

– Ну ладно, скажу… Только это между нами! Все дело в Эрике Кристенсене.

– В этом клоуне? Который, кроме дурацких приколов, ни на что больше не способен?

– Да, именно так.

– И при чем здесь этот придурок?

– Помнишь историю, когда девочки из старших классов лезвием от бритвы пытались свести татуировку?

– Помню, их обеих увезли тогда в психушку. А как это связано?

– Как ты знаешь, мой отец довольно… строгий, за словом в карман не лезет… Затрещину от него получить вообще не проблема. Но у него тоже есть татухи. Когда-то по молодости он общался с «плохими парнями», я толком не знаю, что там было, но… ты понимаешь…

– Проблемы с законом?

– Ну… типа того, – неохотно ответила Кари. – Так вот, с тех пор он весь в каких-то дурацких татуировках… Однажды Эрик увидел его в нашем магазине, папа что-то разгружал и снял майку. Ну вот, этот придурок Кристенсен разглядел его татухи, нашел в школьном журнале телефон, позвонил и предложил снять лезвием от болгарки его татуировки. И ржал в трубку как сумасшедший.