Что на роду написано…
Второй заход на уговоры заставил Платова улыбнуться. Мила всегда вела себя деликатно, но за этим ощущалась мягкая сила: не споря и не противореча, она плавно вела свою линию, склоняя собеседника к компромиссу. И он охотно бы поддался, будь обстоятельства другими…
– Прости. Могу только сказать, что это не по моей вине.
– Я тебя и не виню. Просто переживаю…Тебе небезопасно оставаться в Москве, неужели это не очевидно? Сегодня не попали, а завтра? – Мила уже не могла сдерживать эмоции.
– Хотели бы попасть – попали. Не думаю, что я такая мелкая мишень. Бегаю не слишком резво – артрит, колено…
– «…Сколиоз, рахит, больная печень и несносный характер. Валюсь, рассыпаюсь», – передразнила Мила. Она умела поддеть. А ещё страшно не любила, когда он всерьёз или в шутку упоминал свой возраст. – Тебя послушаешь – вот вроде бы умный же человек, а говоришь иногда такие глупости…
– Я тоже по тебе скучаю. И очень рад, что ты позвонила.
Встреча с Милой изменила его прежние логические построения, которыми Платов хотел огородиться от серьёзных чувств и необходимости перестраивать свой давно налаженный быт. Поначалу Павла смущала разница в возрасте: ей только-только исполнилось 30. Но эти сомнения Мила почти моментально развеяла. Они поженились едва ли не на втором свидании. Это со стороны, должно быть, выглядело скоропалительным решением, но то была та любовь, перед которой все логические расчёты рассыпались в труху…
Он и сам не заметил, в какой момент уснул: то ли они с Милой ещё болтали, то ли он всё-таки положил трубку, попрощавшись… Недавний шок дал о себе знать в причудливой форме, да и усталость последних дней, когда отдыхает тело, но не разум, перевела его в «спящий режим» без всяких предупреждений. Но покоя не было даже во сне.
Сначала ему снилось, что он сидит за игровым автоматом где-то в Бонне, раз за разом просовывая евро в узкую железную щель и поворачивая ручку. Вот наконец четыре пиковые дамы выстроились в ряд – зазвучала победная музыка! И тут автомат погас вместе со всем освещением в казино. Когда же свет включили, оказалось, что никто не хочет обналичить его выигрыш и нужно идти в какое-то здание рядом и заполнять докладную у полковника Кашина, почему-то одетого в старомодный френч.
Затем ему привиделся Киев – то есть во сне он знал, что это Киев, хотя почти все здания несли на себе неуловимый московский отпечаток. В этой части сна он ехал в гости к Виталику, причём тот сидел рядом с ним в машине таким, каким был в молодости. Наконец, когда они подъехали к одному из домов и поднялись по лестнице, дверь им открыл Царевич. В квартире что-то отмечали – не то свадьбу, не то день рождения, и вокруг Павла мелькали Сабуров, смутно знакомые коллеги его отца, лорд Спенсер… Наконец, он подошёл к столу с закусками и увидел Наташу – она сидела к нему спиной, в белом платье со сломанной молнией. Он зачем-то попробовал расстегнуть «собачку» до конца – и внезапно понял, что это не Наташа, а Мила. Мила попросила его потанцевать с ней. Но тут снова подошёл молодой Виталик и сказал, что неподалёку играют «Динамо» и «Спартак» и нужно успеть на игру, потому что они заявлены в основной состав. Павел чувствовал, что Виталик использует матч как повод разлучить его с Милой…
Платов снова сел в машину и обнаружил, что на заднем сиденье свернулась потрясающей красоты змея, принявшая форму ремня безопасности. Он задёргал ручку, пытаясь вырваться. Кто-то подошёл к окну – силуэт просматривался лишь краем глаза – и стал стучать снаружи по стеклу, мерно отбивая какой-то ритм. Дробно и чётко. Звук всё усиливался, перейдя в стук дождевых капель, затем практически в обстрел. Павел почувствовал, как салон медленно заполняет вода: вот она поднялась по щиколотку, вот прибыла ещё… Он судорожно задёргал дверь, и тут, когда вода уже поднялась почти до самой крыши, стекло словно само собой взорвалось, позволяя глотнуть свежего воздуха…
…Павел открыл глаза. Московская морось била по окнам косыми струями. Чуть скосив глаза, он понял, что на часах только шесть утра. Некстати захотелось пить.
Последующие несколько дней будто бы продолжали этот бессвязный сон. Павел тонул в суете – мутной и вязкой… Ещё одна встреча с Кашиным: опять те же вопросы от следователя и ни намека на ответы. Разгребание странных проблем и форс-мажоров по бизнесу, поток которых и не думал ослабевать, – всё словно разом поломалось и разладилось (или кто-то поломал и разладил?). Особенно неприятным было то, что кредитный комитет снова отложили – теперь уже на три недели. Увесистые отчёты Сабурова, вылавливавшего десятки заказных статей о покушении «на олигарха из 90-х и заказчика недавних убийств двух видных чиновников», которое изображалось как «кривая инсценировка для отвода глаз».
Павел чувствовал подбирающуюся усталость. Не от объёма навалившихся дел. А от иррациональности происходящего вокруг. Невозможность найти разумное объяснение событиям последних дней выводила его из себя.
Поэтому Платов ждал одного очень важного звонка, зная, что последующая за ним встреча многое прояснит…
Глава 5
2017 год, Подмосковье– Слушаю, дружище! – Павел сразу узнал голос старого друга на том конце телефонного провода.
– Привет передовику капиталистического производства!
Уже много лет «передовик» Платов слышал эти слова вместо обычного «добрый день» или чего-то подобного. Годы идут, близкие люди не молодеют, но сложившиеся формы общения – с традиционными шутками и особыми словечками – остаются неизменными.
– Здорово, Тоша. Как сам?
– В порядке. Давно ты не посещал мой «зелёный уголок». Да и гость ко мне заехал. Жду тебя к ужину.
– Буду, Тоша…
Тоша – детское прозвище человека, чьё имя ещё лет десять назад гремело во всём мире. Ярчайшая биография: сначала громкая слава одного из главных «криминальных авторитетов России», а потом титул «крёстного отца русской мафии» за рубежом. Эти стереотипные этикетки, налепленные вкривь и вкось ленивыми журналистами ради жгучих заголовков, конечно же ничего не говорили о настоящем Тоше. Он был сложнее и интереснее того папье-маше из газетных вырезок, которое пресса и политики втюхали невзыскательной аудитории.
Несколько лет за ним гонялись все спецслужбы Америки и Европы. И вот арестовали. В Женеве. ФБР, Скотленд-Ярд, Сюрте Женераль, Швейцарская криминальная полиция торжествовали! Почти два года велось следствие. Ежедневные допросы, обращения во все страны, в которых хотя бы один день побывал подследственный. Были допрошены сотни свидетелей, подготовлено более 200 томов дела, к суду готовились тщательно, последовательно, профессионально.
В день начала суда в Женеву съехались сотни журналистов, криминалистов и просто любопытных. Естественно, зал Женевского кантонального суда был переполнен.
Сторону обвинения представляли генеральный прокурор кантона, его помощник и с полдюжины сотрудников прокуратуры. Возле подсудимого сидел молодой человек – адвокат, представляющий сторону защиты. За три дня процесса обвинение выступило 37 раз, было опрошено больше 40 свидетелей. Молодой адвокат вяло возражал прокурору, делал заметки в блокноте, пригласил лишь одного свидетеля защиты и на запросы судьи тихо отвечал: «Вопросов не имею».
Заключительная речь главного обвинителя продолжалась около полутора часов. Закончив свой страстный спич, он взглянул на коллег – и те, подняв большой палец, одобрительно закивали. Дело сделано!
Речь адвоката заняла минут 10–15. Он спокойно объяснил суду, что одна половина свидетелей вообще не могла ни в чём обвинять подсудимого, потому что нигде и никогда с ним не встречалась. А вторая половина просто нагло врала, подстрекаемая следствием, так как ни один эпизод преступлений, якобы совершённых подсудимым, ни по времени, ни по месту не совпадал с его местонахождением.
Суд удалился на совещание.
«Именем правосудия кантона Женевы признать гражданина России Гаврилова Анатолия Викторовича невиновным. И выплатить 500 тысяч франков за моральный ущерб. Вердикт окончательный и кассации не подлежит».
После оглашения вердикта в зале суда воцарилась мёртвая тишина, а затем такой взрыв эмоций, который словами описать невозможно.
Тошин «зелёный уголок» представлял из себя «укрепрайон» на несколько гектаров, обнесённый по периметру пятиметровой непреступной стеной и спрятавшийся в непроходимой чаще подмосковного леса. Он был разделён на три участка. Жилой – там размещались дом хозяина, гостевой дом и невероятной красоты парк, устроенный французским ландшафт-ником. Парк был с цветниками, оранжереями и множеством небольших прудов, над которыми приютились чайные домики и беседки, окружённые редкими породами деревьев и кустарников. Второй участок – спортивный: с теннисными кортами, закрытым и открытым бассейнами, классической русской баней у озера и множеством каких-то замысловатых тренажёров. Наконец, хозяйственный: с домом для охраны и прислуги, а также коровником, птичником, мини-фермами – молочной и мясной. И отрада хозяина – небольшой пивзавод.
Подъехав к воротам «зелёного уголка», Платов сказал Олегу несколько раз мигнуть фарами. Но ворота не открылись, а к машине подошёл коренастый охранник с автоматом на груди и попросил опустить шторку заднего окна машины.
– Извините, Павел Николаевич, должен лично убедиться, что в машине вы.
– Знаю, Андрюша, знаю, – Платов кивком поприветствовал охранника, и машина въехала в ворота усадьбы.
Навстречу выбравшемуся из машины Павлу, широко улыбаясь и поигрывая рельефными мышцами, вышел хозяин поместья. Крепко обнялись.
– Ну, ну, слон. Все рёбра сломаешь.
– Да ты и сам в хорошей форме, – Тоша, не переставая улыбаться, ощупал плечи и бицепсы Павла. – В любой драке постоять за себя сможешь!
– Хватит, мы с тобой своё отодрались. Теперь больше с головой дружить надо.
– Не скажи. В здоровом теле и голова лучше работает. Доказано жизнью, – Тоша приобнял друга за плечи и по шуршащей гравийной дорожке увлёк вглубь парка.
– Я тут пригласил одного нашего товарища помочь разобраться в твоих проблемах. Скажи: а почему ты не приехал, когда они только начались?
– Приберегал на крайний случай.
– По-моему, этот случай уже наступил.
– Пожалуй.
Они подошли к стеклянной беседке, и Тоша жестом пригласил Павла зайти. В интерьере обозначился очень пожилой, сухощавый и седовласый человек. Одет он был в кипенно-белую рубаху апаш, тёмно-синий элегантный шлафрок с атласными стёгаными отворотами и домашние лайковые туфли. Он уютно устроился в кресле-качалке и что-то с увлечением читал. В углу стоял сервированный лёгкими закусками и напитками передвижной бар. А низкий журнальный столик с несколькими удобными креслами вокруг завершали убранство помещения.
– Здравствуйте, Пётр Ливанович, – тепло поздоровался Павел с седовласым стариком. – Вот это сюрприз.
Пётр Ливанович Лордкипанидзе, легендарный человек-фантом, отложил книгу – Павел успел прочесть: Томас Мор, «Остров Утопия» (английское издание), – приветливо помахал рукой и указал Платову на стоящее рядом кресло.
– Здравствуй, Павел, присаживайся. Не так уж были неправы утописты, только островок этот, как оказалось, не для всех. Для избранных. Ну ладно, пофилософствуем мы на досуге. А нынче поговорим о делах насущных.
Старинный род князей Лордкипанидзе был в некотором смысле уникален. В нём были предводители дворянства, камергеры двора Его Величества, министры, революционеры (большевики и эсеры), академики, знаменитые артисты и режиссёры, герои соцтруда и даже премьер-министр.
После того как «ежовщина» выкосила большую часть мужчин славного рода, мать трёхлетнего Пето увезла мальчика на родину в Кутаиси. Там его воспитанием и обучением руководил патриарх рода, дедушка Мераб. А когда после войны одиннадцатилетнего Пето отправляли к родственникам в Тбилиси для дальнейшего образования, старый Мераб позвал внука, перекрестил и тихо произнёс:
– Ты ещё мал и многого не понимаешь. Вот тебе мой наказ: никогда не имей ничего общего с этой властью: это временщики, нам послал это испытание Господь за нашу гордыню. Ну, может, лет пятьдесят они ещё продержатся, а потом сожрут сами себя. У них нет корней. А даже дерево без корней жить не может. Ты умён и прозорлив, в тебе течёт кровь твоих славных предков. Реализуй свои таланты, но будь всегда в тени.
Пётр Ливанович Лордкипанидзе в точности исполнил завет старого князя. Он жил в Стране Советов, но своей обособленной жизнью. Обладая даром предвидения, в своём узком кругу он всегда предупреждал близких о приближающейся опасности. Все теневые дельцы готовы были платить любые деньги за его советы. Говорили, что он мог позвонить из другого конца страны кому-либо из них и сказать только несколько слов: «Приберись в доме, на днях к тебе приедут дорогие гости». Легенда гласит, что ещё в начале 80-х он сказал кому-то: «По-моему, дедушка ошибся года на четыре». Он был богат и жил своей мало кому известной жизнью.
Тоша, поколдовав у бара, поставил перед гостями коньячные бокалы с «Хеннесси», сыры и фрукты. Привычки друзей он знал лучше, чем привычки жены, с которой виделся довольно редко, но до безумия любил обеих дочерей. Себе налил полфужера домашней водки и присел на край кресла.
Зоркий – так называли за глаза Петра Ливановича, не любившего прозвищ и кличек, – взял бокал двумя руками, отдавая их тепло янтарной жидкости, поднёс его к лицу, вдыхая аромат напитка, и, наконец, сделал первый глоток, блаженно прикрыв глаза. Несколько секунд подержав коньяк во рту, он удовлетворённо кивнул и открыл глаза. Лицо его преобразилось: ещё мгновение назад оно было расслабленно-довольным, но вот уже на Павла смотрел суровый, сосредоточенный человек, насквозь пронизывающий его взглядом из-под полуопущенных век.
«Действительно Зоркий», – вздрогнул от неожиданности Павел, зная, что сейчас последует длинный и степенный монолог, который в итоге многое прояснит. Подход к главному вопросу будет издалека: Лордкипанидзе в силу немалого возраста уже не умел рассуждать в режиме «сейчас». Его «сейчас» могло охватывать пару-тройку лет, а «вчера» и «позавчера» – несколько десятилетий.
– Раздосадован и удручён, – Пётр Ливанович отставил бокал. – Раздосадован не потому, что произошли эти не поддающиеся здравому смыслу события, – такое время от времени случается. Но потому, что они, Павел, произошли именно с тобой. Этот разговор мог у нас произойти лет тридцать назад. Ты помнишь, конечно, что мне удалось вырвать всё, что было возможно вырвать, во время той бесстыжей приватизации. Всё, что не заграбастали тогда дочки, зятья, друзья, друзья друзей и просто подвернувшиеся параноику и алкоголику президенту, забрали мы с ребятами. Ну и с тобой, конечно. На всех наших предприятиях мы навели порядок, они стали приносить устойчивую прибыль. Тогда я раздал доли всем членам нашей команды, но у тебя к тому времени был уже свой налаженный бизнес, и ты от своей доли отказался в пользу Анатолия…
Воспоминания о тех днях карточками диафильма прокрутились в голове Платова. Плёнка ничуть не потускнела, сохранив яркость красок и точно передавая смысл далёких событий. Что-то теперь виделось даже чётче, чем выглядело в моменте, – накопленный жизненный опыт помог многое понять и переосмыслить.
– Я исподволь следил за твоими успехами, мне нравилась твоя деловая хватка, – продолжал Пётр Ливанович. – И тогда я решил приблизить тебя к себе. Передать помаленьку опыт, приобретённый ещё при большевиках в работе с подпольными цехами, познакомить и свести с очень серьёзными людьми, как у нас, так и в отвалившихся республиках. Ну и на Западе, конечно. А главное, огранить твой зарождающийся талант и уберечь от неизбежных в период делового роста ошибок. Но ты вдруг уехал в Будапешт строить какой-то магнитный завод, да ещё, мягко говоря, не с лучшим партнёром. В итоге поимел крупные неприятности. Но выкарабкался, чему я был удивлён и искренне рад.
Диафильм Платова исправно выдавал кадр за кадром. Некоторые из них видеть не хотелось…
– Потом ты вернулся. За несколько лет на ровном месте выстроил серьёзный и прибыльный бизнес. Мыслишь глобально, расширяешься, что очень важно, строишь новые заводы. Да и руководишь своим хозяйством достойно и по нашим понятиям – справедливо. И тут гром среди ясного неба…
На слове «гром» в глазах Зоркого сверкнули молнии. А может, Павлу это только показалось.
– Анатолий позвонил мне сразу после убийства чинуш. Опыт подсказал мне, что тебя насильно втягивают в какую-то грязную историю. Сначала думал, готовят рейдерский захват твоих активов. Но, вникнув и поговорив с несколькими людьми, я понял, что на твои производства никто не покушается. Деятельность у тебя специфическая, и всем понятно, что ждать серьёзные прибыли от неё может человек, который всё это создал и собрал преданную команду. Мы с Анатолием были в недоумении. Какой здравомыслящий человек будет делать гадости, зная тебя и тех, кто за тобой стоит?
Пётр Ливанович умолк, на несколько минут задумался, попросил Тошу позвать официанта и сварить кофе.
– Никакой официант здесь не нужен, – Тоша поднял трубку внутреннего телефона: – Сварить чашку кофе по-турецки, одну ложку сахара. Нести в турке, чтоб не остыл.
Сделав глоток коньяка, Пётр Ливанович отхлебнул из дымящейся чашки кофе, развернул сигару и долго её раскуривал.
– Ну а после этого нелепого покушения на тебя всё стало более или менее ясно… – голос Лордкипанидзе оставался всё таким же ровным. Однако Платов почувствовал, что сейчас прозвучит главное: – …Это личное.
Осмыслить сказанное Пётр Ливанович не дал, продолжив:
– Анатолий на следующий день отловил этих стрелков-недоумков. Ничего толком, как и предполагалось, мы от них не узнали. Заказчика не видели. Подогнали угнанный «жигуль», сунули в руки «калаш» (один из них вроде бывший десантник), показали место, где ты обычно проезжаешь на работу, и строго предупредили: не убивать и не ранить.
Павел перевёл взгляд на Тошу:
– И что ты с ними сделал?
– Да ничего. Ребята отшлёпали их по заднице и предупредили, что, если они ещё хоть раз в жизни возьмут в руки оружие (любое: холодное, горячее, да хоть игрушечный пистолет), их достанут из-под земли и тогда разберутся уже по-другому.
– Итак, Павел, – начал подытоживать Пётр Ливанович. – Кто-то сводит с тобой личные счёты. Ищи врага в своём прошлом.
Павел невольно улыбнулся.
– Ничего смешного я здесь не вижу, – Пётр Ливанович строго взглянул на Платова.
– Извините, просто вы почти слово в слово повторили фразу некоего следователя полковника Кашина.
– Ну, чтобы до этого додуматься, много ума не надо. Проблема в другом: ни мы, ни следствие этого человека вычислить не можем. Это человек из твоего прошлого, может быть, очень далёкого. Думай, Павел. Напряги память, пройдись по жизни год за годом. О безопасности не думай: люди Анатолия за тобой приглядят. Но вычислить негодяя сможешь только ты.
Пётр Ливанович пыхнул сигарой, выпустил несколько колец и пробил их тонкой струйкой дыма.
– Но кое в чём я тебе помогу. Недаром Толина братва кличет меня Зорким. Я знаю и не сержусь. Итак, Павел, слушай меня внимательно. В общих чертах я тебе опишу этого человека. Может, это поможет вспомнить что-то из прошлого. Человек этот несметно богат, но серьёзных связей с сильными мира не имеет. С криминалом никак не связан. В наших делах полный дилетант. Очень самолюбив и упорен в достижении результата. Обиду на тебя носит в душе, видимо, очень давно. Но к осуществлению мести приступил недавно. Уверен, что всё можно купить, поэтому пока делает ошибки. Но деньги могут сделать своё дело. Не исключаю, что есть какой-то советник или исполнитель поручений, но тоже не шибко профессионал, – Платов не уставал удивляться прозорливости Лордкипанидзе. – И последнее: постарайся вспомнить, была ли в твоей жизни хотя бы минутная встреча, искалечившая человеку жизнь. Пусть не по твоей вине. Ты об этом можешь и не подозревать, но это произошло. Всё. Павел, мы по своей линии будем копать, но я уверен, тебя догоняет твоё прошлое.
Пётр Ливанович откинулся на спинку кресла.
– Устал: возраст. Ну что, друзья, вы ещё поболтайте о делах ваших. А я пойду прилягу. Послушаю Вагнера. Анатолий, скажи, чтобы поставили «Нибелунгов».
Глава 6
Середина 1970-х годов, Киев – ОстёрТяжёлое похмелье. Ад или чистилище? Паша осознал, что поиск нужного определения не поможет решить главной задачи: как в таком состоянии оторвать голову от подушки? Попробовал открыть левый глаз. Неудачно. Майское солнце стояло уже высоко и бритвой резануло прямо по зрачку. Задвигались мысли. Похмелиться, душ, кофе? Не пойдёт. Душ, кофе, похмелиться? Так выходило получше. До душа ещё надо дойти…
Полегчало. Но не сильно. Невесть почему в голове промелькнула картёжная присказка: «Нет масти – иди к Насте!» Баба Настя! В сознании забрезжил луч надежды. Единственная и неповторимая, понимающий друг и покровитель мающихся похмельных душ, баба Настя всегда приходит на помощь.
Путь к угловому отделу «Вино. Соки. Воды» придомового гастронома отнял последние силы. Паша опёрся о прилавок и, стараясь сохранить остатки сознания, громко выдохнул:
– Труба!
Баба Настя, ведя какой-то серьёзный подсчёт, сосредоточенно загибала пальцы левой руки. Буркнула, не отрываясь:
– Вижу. Заходи в подсобку. Справа за занавеской – початая портвейна. Прими полстакана, не больше. Сейчас приду.
И продолжила высчитывать, сколько лет ей осталось до пенсии с учётом трех «северных» и каких-то «ветеранских». Получив результат в виде своего 1978 пенсионного года, она сурово занялась мучеником.
– Ну?! Сколько вчера взял на грудь? Когда закончил? Можешь не отвечать! Я и так всё вижу! Прими ещё полстакана, остатки возьми с собой. И спать. Проспишься – буду выводить. А сейчас бесполезно – опять напьёшься.
– Не-е-е, – Паша замотал головой. – Мне ехать надо.
– Куда ехать? – вскрикнула похмельная спасительница из-за прилавка и возмущённо замахала руками. – Тебе б до квартиры добрести, герой нашёлся… Марш спать! А потом подумаем.
Мысль уехать из города пришла Паше Платову во время серьёзных пенсионных подсчётов бабы Насти, когда чуть подотпустило похмелье. В такт бабнастиному вычислительному монологу он ударил себя кулаком в колено: «Так больше нельзя!» Друзья-карты-водка – дорога в никуда. Срочно в Остёр! Вот там встанет всё на свои места. А дальше поглядим…
…Через пару часов Паша был гладко выбрит, одет в новые джинсы и белую футболку с изображением ковбоя Мальборо и надписью Don’t Let Me Down на спине. Раскиданные по плечам блестящие светлые волосы всегда были предметом восхищения даже самых надменных красоток. Он держал совет с бабой Настей, как в таком состоянии похмелья преодолеть 70 км. Обычно твёрдая и строгая, сейчас она по-бабски причитала:
– Куда ж я тебя отпущу такого, а? Да ты ж у меня ещё в пионерском галстуке томатный сок попивал. А вдруг, не дай Бог, случится что? Тьфу-тьфу-тьфу! – поплевала она через левое плечо. – Что родителям скажу, когда вернутся из этой заграницы?
Паша, опустив голову, крутил в руках ключи от машины.
– Баб Насть! Ну ты чего? Я думал, ты поймёшь. Останусь – ну конец мне. Месяц-другой, и уже не выпрыгну. Ты посмотри, кто валяется на скамейках во дворе. Витька Чарушников, сын академика. Про него все говорили «перспективный малый». Сашка Руденко. Отец вообще известный народный художник. И прочие дети профессуры и киевской интеллигенции. Все конченые. А ведь ты их тоже с детства знаешь.
Лицо бабы Насти посуровело.
– Может, ты и прав. Отложишь на завтра – не уедешь никогда. Тогда слушай и запоминай. Вот бутылка армянского коньяка. Для своего припрятала, ну да, раз такое дело, он и водки тяпнет. Когда сядешь за руль, выпей грамм 50–70. Подожди минут десять, пусть приживётся. Закусывай только яблоками. Как начнёт отпускать, повтори, но не части. Даст Бог, доедешь.
* * *Паша взял ключи от отцовской «Волги» со спецномерами – такую вряд ли остановят, – сел в машину и нажал на газ.
В междуречье полноводной Десны и неглубокой речушки Остёрки приютилось редкое по красоте и благополучию местечко – Остёр. Своей уютной благовидностью городок обязан географическому положению: благодатный чернозём, в котором любая палка цветёт и плодоносит; мягкий климат без удушающей жары и суровых холодов; обилие пресной воды вперемежку с лесными массивами. А благополучие населения было результатом не добровольно-принудительного, а реального советского интернационала. Половина жителей – украинцы, вторая половина – евреи. Первые умело выращивали богатые урожаи, птицу и скот. Вторые по договорным ценам (в отличие от других колхозов, где рассчитывались трудоднями) скупали всю сельхозпродукцию своих соседей. И далее, не без пользы для себя, сдавали в местный райпотребсоюз, которым сами же и руководили. Жили зажиточно и дружно.