Чудо чудное

– Опустить веки!

Веки опустились с глухим шлепком, а Вий устало расселся на ближайшем диване, будто сам в одиночку взвалил на свои плечи тяжесть мироздания. Кощей ринулся к нему, но в полушаге резко замер, сотворив на лице самое грозное и нетерпеливое выражение.

– Ну! – потребовал он.

– Ох! Ладно! Забирай-забирай, мне самому оно не надо. И глянь-ка, упомнил же, что она у меня хранится… – проговорил Ниам, с театральным вздохом раскрыл ладонь и протянул ее Кощею.

Тот подошел ближе, прищурился и вдруг в его глазах, обычно таких темных и бездонных, сверкнули огоньки самого что ни на есть хищного, невероятного восторга. В руке Вия поблескивала маленькая, ничем не примечательная серебристая иголка. Иголка, каких тысячи в любом доме. Иголка, какой нет больше на свете.

– Вот теперь уж она точно потерпит поражение! – воскликнул Кощей, с силой сжал иглу в кулаке, будто боялся, что её отнимут, и живо спрятал в потайной кармашек на груди.

«А я думала, что это лишь сказки, бабушкины выдумки. Смертен Кощей, и смерть его в игле спрятана. Чудная новость! А игла та вот она, в кармашке, совсем близко. Дождись пока уснет, да стяни. Красота какая! Легче легкого!» – подумала Верея, заулыбавшись своим коварным мыслям, и сердце её забилось чаще от предвкушения.

– Думаешь, что выкрасть иглу мою сумеешь? – вдруг усмехнулся Кощей, обернувшись к ней. Его взгляд был насмешлив и пронзителен. – Не надейся, ведьма. Она в большей безопасности, чем ты можешь представить.

– То же мне ведун нашёлся. О чем думала, то тебе никогда не выведать, – парировала ведьма, стараясь сохранить безразличное выражение лица.

«Вот же! Видимо, все на лице было написано. Надо быть осторожнее с этим колдуном», – с досадой подумала она, чувствуя, как предательски вспыхивают щеки.

– Вот и ладненько-славненько, – проговорил Вий, тяжело поднимаясь с дивана. – Дело сделано, договор исполнен. Идите, куда шли. Мне нынче ценные указания раздавать надобно, дела вершить.

Засобирались гости уходить, как вдруг сверху донёсся до них торопливый, легкий топот, а за ним и звонкий, как хрустальный колокольчик, голос:

– Батюшка!

Ниам, явно не ожидавший, что дочь решит спуститься, оторопел, засуетился, поозирался по сторонам, словно ища, куда спрятаться, и хрипловато отозвался:

– Да, доченька? – отозвался он, и в его голосе прозвучала непривычная нервная дрожь.

Ответа не последовало. Вместо него на широкой, устланной тёмным бархатом лестнице показалась девушка. Она словно сошла со страниц старинной былины, затмив собой все диковинки виевого терема. Волосы ее, заплетенные в сложную косу, были аки спелые колосья под первыми лучами утреннего солнца – белоснежные с переливающимися золотистыми отблесками. Губы – нежные, изящно очерченные, точно алые лепестки роз, готовые вот-вот раскрыться. А глаза… В глазах ее будто сама осень поселилась: в их глубине стояли могучие сосны в инее, полетели на ветру багряные и золотистые кленовые листья, задрожали ещё зеленые, упрямые травники, и невидимые птицы запели тихую, мудрую песню, восславляя самую загадочную пору.

Елена Премудрая, не спеша, спустилась к гостям в дивном голубом, цвета незабудок, платье, расшитом тончайшей золотой нитью. На лебединой, гордой шее сверкали сапфировые бусы, отливавшие глубокой синевой, голову венчал кокошник, украшенный причудливым узором из лунного камня, а на тонких пальцах переливались лиловые аметисты, будто капельки утренней росы, подсвеченные последними лучами закатного солнца.

– Истинно Царевна-Лебедь. Не зря молва о ее красоте и уме ходит по всем трем мирам, – невольно прошептала Верея.

– Дочь моя еще и умна, не в пример некоторым, – добавил Вий, пытаясь выпрямиться и выглядеть достойно, но на его лице читалась смесь гордости и подобострастия.

– Ага, потому ее Змей и утащил когда-то. Елена, конечно, хороша, спору нет, – промурлыкал Баюн, лениво облизываясь, – но ты, моя милая ведьма, в сто раз краше.

– Ой, Баюн, ты как всегда. Только подлизываешься, – ответила ведьма, но легкая, улыбка тронула ее губы. Лесть кота всегда действовала на нее лучше любого зелья.

Кощей же смерил Царевну одним коротким, пренебрежительным взглядом, будто оценивая безделушку, и сухо, без тени интереса, бросил:

– Нормальная. Ничего особенного. Но мы не на девицу любоваться пришли. Мне надо пленников вернуть, а тебе, Верея, помощь оказать. Сама знаешь, о чем я.

Его нетерпение так и витало в воздухе.

– Да, идем. Дела не ждут.

– Доброго дня вам, гости дорогие, – произнесла Елена, и голос ее звенел, как хрустальные колокольчики. Она сделала легкий, изящный поклон, полный врожденного достоинства.

Остальные раскланялись в ответ.

– Извольте кушанье отведать, по садам нашим прогуляться, быть может, и в баньке попариться. Отец! – она обернулась к Вию, и в ее глазах мелькнуло мягкий, но твердый упрек. – Что ж ты не как радушный хозяин себя ведешь, а как холоп неотесанный! Гостей торопишь!

Улыбнувшись, Верея поспешила объясниться да распрощаться.

– Спасибо тебе, Царевна-Лебедь, за гостеприимство и ласковое слово. Да только спешим мы, пути-дороги дальние ждут, и задерживаться не можем.

– Очень жаль. Ну что ж, хорошей дороги вам! Попутного ветра! – сказала Елена и по очереди взглянула на каждого из гостей, и взгляд ее, казалось, проникал в самую душу. – Ты, Кощей Бессмертный, хоть иногда улыбайся, больно хмурый. Тебя, Баюн, жду на партию в шахматы, когда дела свои разрешишь. А ты, Верея… – Лебедь сделала небольшую паузу, и ее взгляд стал особенно пристальным. – Водицы живой испила и теперь сама похожа на чудо чудное.

Елена подмигнула ей, легко и игриво, и одарила всех сияющей, теплой улыбкой, которая, казалось, ненадолго разогнала мрачные тени в зале.

Ведьма внешне радушие сохраняла, однако ж внутренне с подозрением и настороженностью к девице отнеслась.

«Вот те на, откуда про чудо чудное знает? И про воду живую? Не просто так она про него заговорила. Хитра, умна девка. А на первый взгляд, такая невинность и кротость – и не поймешь, что на уме».

В то время Царевна уже легкой походкой подскочила к отцу и, отвернувшись от гостей, принялась что-то быстро на ухо ему шептать. При этом милое, улыбчивое лицо ее сделалось вдруг строгим, даже суровым, в глазах зажегся стальной блеск. Вий замахал руками на гостей, мол, идите, не мешайте, а сам весь ушел в внимание, сосредоточенно слушая тихие, но властные речи дочери, которая, судя по всему, выговаривала ему за что-то, и шептала, не переставая, загибая тонкие пальцы.