Анатомия Греха

— О, нет, только не этот, — пробормотала я, морщась. — Этот клоун мне особенно противен.

— Да ладно тебе, Ев, — усмехнулся Арсений, делая звук погромче. — Он же шоумен. Зато как девушки на него реагируют…

К счастью, или к несчастью, передача прервалась на рекламу. Экран заполнили яркие, динамичные кадры: бравые парни и девушки в стильной черной форме, с оружием, стремительно перемещающиеся по ночным улицам, выслеживающие невидимого врага. Голос за кадром, низкий и уверенный, вещал: «Устал от бездействия? Хочешь защитить свой город? Вступи в ряды Ликвидаторов! Пройди комплексное обучение, стань частью элитного отряда по борьбе с вампирами-убийцами! Бонусы, полное обеспечение, государственная защита и достойная оплата труда! Твое будущее — в твоих руках!

Арсений слушал, не отрываясь, его глаза загорелись каким-то странным, почти фанатичным огнем. Когда реклама закончилась, он выключил телефон.

— Я хочу стать одним из них. Ликвидатором, Ев, — произнес он, и в его голосе не было и тени шутки. — Хочу лично ловить этих тварей. Тех, кто убивает нас.

Я почувствовала, как внутри меня что-то натянулось и оборвалось.

— Арс, ты с ума сошел?? Это же опасно! Ты же знаешь… — Я запнулась, и тень легла на мое лицо. — Ты же знаешь, что случилось с моими родителями.

Арсений тут же посерьезнел. Он снова протянул руку и на этот раз нежно сжал мою ладонь.

— Я знаю. И мне очень жаль. Правда, Ев… Но сейчас все иначе. Сейчас другое время и появилась эта государственная программа. А если я поймаю вампира-убийцу сам, меня сразу возьмут в Академию Ликвидаторов. Без непомерной оплаты за обучение, и с пожизненным материальным обеспечением от государства. Мне не придется больше с утра до вечера стоять за этой барной стойкой, жить на окраине и считать каждую копейку. Понимаешь?

В его словах была такая отчаянная надежда, что мне стало почти больно. Но мой ум тут же начал искать лазейки из этой его затеи.

— Арсений, послушай, — сказала я, пытаясь говорить максимально убедительно. — Если ты так хочешь этим заниматься, есть же нелегальные конторы. Труполовы. Они тоже ловят вампиров-убийц. Тебе не нужно рисковать в одиночку. Они ходят на охоту группами. Ты бы мог натренироваться у них, набраться опыта, подкопить денег, а потом уже подаваться в Ликвидаторы. Это гораздо безопаснее.

Он покачал головой.

— Нет. Это еще опаснее. Алана забыла? У него нет руки, потому что в юности он был труполовом. Ему пришлось уйти из-за этого. У труполовов нет ни финансов, ни государственной защиты. Их никто не охраняет, атаки на них чаще, и работа опаснее. Это не выход.

Он говорил об Алане, но я видела, что в его глазах мелькнула тень той самой отчаянной надежды, что гнала его прочь от этой кофейной стойки, прочь от жизни, которую он так жаждал изменить.

Я отставила коробочку с десертом, чувствуя, как сладость приторно оседает на языке.

— Что ж, к сожалению, мне пора, — сказала я, поправляя воротник пальто. — День был долгим, и завтра меня ждет не менее утомительная бюрократия.

Арс вздохнул, и его взгляд скользнул по моим ботинкам, все еще хранящим следы лужи.

— Вам, москвичкам, хорошо, — произнес он с легкой, почти незаметной горечью. — Свое жилье, да еще и в центре. Не то что нам, приезжим. Мне до моего общежития на окраине ехать часа два, не меньше. — Он подался вперед, его глаза встретились с моими. — Кстати, наши предлагают встретиться в клубе через пару часов. Ты же пойдешь?

Я кивнула.

— Конечно. Я обещала.

— Вот и я хочу пойти, — Арсений чуть понизил голос. — Вот только мне два часа туда, чтобы переодеться, а потом снова два часа в центр… Боюсь, никуда не успею.

Я усмехнулась. В его намеке не было ничего тонкого, но я оценила старание.

— Что ж, Арсений, — сказала я, с притворной небрежностью. — Если тебе так не терпится насладиться близостью моего скромного жилища, то я не против. Только учти, у меня нет ни кофейной машины, ни круглосуточного обслуживания.

Его лицо озарилось улыбкой, такой искренней и открытой, что я на мгновение забыла о Кирше и его проклятом «Роллс-Ройсе». Арс подался ко мне, обнимая так крепко, что я едва не задохнулась в его объятиях.

Я рассмеялась, пытаясь высвободиться, но он лишь крепче прижал меня к себе. И в этот момент, сквозь стекло витрины кафе, я увидела кое-кого. Мужчина в старомодном черном пальто, с полями шляпы, низко надвинутыми на глаза, и круглых очках, что отражали огни улицы. Он стоял напротив, словно приросший к асфальту, и, казалось, смотрел прямо на нас. Я моргнула, и он тут же исчез. Просто испарился, словно его и не было. Лишь пустое место на мокром тротуаре, где минуту назад стояла его зловещая фигура.

— Что такое? — спросил Арсений, отпуская меня, заметив мое изменившееся лицо.

— …Ничего, — отмахнулась я, стараясь придать тону легкости. — Подумала, что увидела старого знакомого. Показалось.

Мы поймали такси — допотопный электромобиль, что урчал, словно недовольный кот, и поехали к моему дому.

Мой дом… Достался мне от моих родителей. Это была одна из тех старых, дореволюционных построек, что чудом уцелели после Катастрофы, а потом были бережно отреставрированы Директоратом для особо ценных сотрудников и фаворитов власти за особые услуги. Дом стоял в переулке, что отходил от Садового кольца, и его фасад, украшенный лепниной, давно потемнел от времени и вечного смога. Подъезд, отделанный темным мрамором, с широкой лестницей и коваными перилами, вел к старинному лифту, чья ажурная решетка скрипела при каждом движении.

Моя квартира на восьмом этаже была просторной, с высокими потолками и окнами в пол, из которых открывался вид на вечную московскую ночь, подсвеченную снизу яркими вывесками. Мебель была под стать дому — антикварная, с тяжелыми бархатными портьерами и книжными шкафами, забитыми до отказа. Я любила это место. Здесь, среди старых книг и пыльных артефактов, я чувствовала себя в безопасности.

— Ну что, устраивайся, — сказала я другу, снимая пальто. — Можешь принять душ, если хочешь. Я пока пойду, переоденусь. Ты уже все здесь и так знаешь, так что чувствуй себя как дома.

Пока Арсений располагался в гостиной, я прошла на кухню. Из холодильника достала бутылку старого, выдержанного коньяка — подарок от одного из моих информаторов. Дорогой, обжигающий напиток, что мог на время заглушить любую тревогу или снять усталость от тяжелого рабочего дня.

— Соседи у тебя, конечно, колоритные, — произнес Арсений, когда я вернулась с двумя бокалами. — Пока ехали в лифте, я успел услышать, как мадам с седьмого этажа репетирует арию. А этажом ниже, кажется, живет художник, судя по запаху скипидара.

Я улыбнулась, передавая ему бокал.

— О да, наш дом – это такой себе Ноев ковчег для богемы. На девятом, над нами, живет семейная пара, оба актеры из Большого Императорского Театра. Вечно ссорятся, а потом мирятся, так что стены дрожат. На пятом — две дамы, искусствоведы, живут вместе уже лет тридцать. Так называемый «бостонский брак». Очень милые, всегда угощают меня домашними пирогами. А вот на десятом… — Я понизила голос. — Там живет один старик, говорят, бывший аристократ, что работал у истоков самого Директората. Ночью иногда слышно, как он играет на клавесине. Жутковато, но красиво.

Мы выпили по глотку коньяка, и тепло разлилось по телу. Я наконец направилась в спальню, чтобы переодеться. Выбрала черное шелковое платье, облегающее фигуру, с глубоким вырезом на спине и длинными рукавами. Оно было простым, но элегантным, и идеально подходило для нашего ночного клуба. Под него я надела красное кружевное белье, что было скорее для себя, чем для кого-то другого. Да что уж там. Только для себя.

Я уже почти закончила, когда в арке появился Арсений, держа в руке свой бокал с коньяком и какую-то книгу из коллекции моего отца.

— Ев, а откуда у тебя такой редкий… — его голос оборвался на полуслове, когда он поднял на меня глаза. — Экземпляр.

Он замер на пороге, увидев меня в одном лишь кружевном белье. Его глаза расширились, и я почувствовала, как воздух в комнате наэлектризовался.

— О, Арс, — спохватилась я, стараясь говорить максимально непринужденно. Быстро накинула на плечи платье, проведя руками по шелковистой ткани. — Ты как раз вовремя. Поможешь оценить мой выбор. Как тебе? Не слишком откровенно? — Я сделала пируэт, разводя руками в немом вопросе.

Он молчал, и смотрел на меня не отрываясь. Его взгляд был таким, что я чувствовала его буквально кожей.

Чтобы заполнить неловкую паузу, я отпила из своего бокала и взяла корсет из комода, которым надеялась подчеркнуть талию в этом безразмерном платье и убрать вульгарный вырез на спине.

— Поможешь завязать? — попросила я, поворачиваясь к другу спиной и протягивая ему концы корсетной шнуровки. — Сама никак не справлюсь.

Арсений осушил свой бокал залпом, я увидела это в отражении большого старинного комода, что стоял напротив. Он поставил пустой бокал на столик, и я заметила, как его руки начали дрожать. Не просто легкое подрагивание, как обычно, а настоящая дрожь, словно его била лихорадка.

Арс подошел ко мне, и потянулся к шнуровке. Я видела в отражении, как он сглотнул, и желваки заходили на его скулах. Кончики пальцев, обычно такие ловкие, когда он готовил мне утренний кофе, теперь дрожали, не находя нужных петель. Шелковое платье, облегающее мою спину, было тонкой преградой между его горячими ладонями и моей кожей. Я чувствовала его дыхание у себя на затылке — прерывистое, словно он только что пробежал марафон.

— Ну же, Арс, — хмыкнула я, стараясь придать голосу легкость, хотя сама чувствовала, как напрягаюсь. — Неужели корсет оказался сложнее кофе машины?

Он вздохнул, и его пальцы наконец-то нашли нужные петли. Медленно, с усилием, он затянул шнуровку, и ткань платья на моей талии натянулась, сдавив грудную клетку.

Я опять ненароком посмотрела на его лицо в отражении. Оно было напряжено, глаза прикрыты, словно от боли, а губы плотно сжаты. Похоже, для него это было не просто затягивание корсета; это было сражение, в котором он, кажется, боролся не со шнурками, а с самим собой. С тем желанием, что, словно незваный гость, поселилось в его взгляде с недавних пор.

— Готово, — выдохнул он, когда последний узел был завязан. Арсений отступил на шаг, но его взгляд продолжал сверлить мою спину.

Я повернулась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Его глаза, обычно полные легкой меланхолии, сейчас горели темным, сосредоточенным огнем.

— Спасибо, Арс, — поблагодарила я, стараясь сохранить невозмутимость. — Ты настоящий мастер. Почти как тот портной, что шьет для меня платья.

Он лишь кивнул. Я видела, как он сжал кулаки, словно пытаясь удержать какую-то внутреннюю бурю.

— Ну что ж, — произнесла я, нарушая затянувшееся молчание. — Так ты будешь принимать душ? Или сразу пойдем?

Арсений твердо кивнул, молча разворачиваясь и покидая гостиную. Я услышала, как хлопнула дверь ванной и включилась вода.

Через полчаса мы вышли из квартиры, оставив за собой запах дорогого коньяка и невысказанных слов. Лифт, скрипя, опустил нас вниз, мимо этажей, где оперная дива, возможно, уже закончила свою арию, а художник, быть может, уже уснул, убаюканный запахом скипидара.

На улице нас встретила Москва — мрачная, шумная, вечно бодрствующая. Яркие вывески клубов и баров отбрасывали золотые отблески на мокрый асфальт. В воздухе витал запах озона, выхлопных газов электромобилей и чего-то еще, неуловимого, что всегда сопутствовало ночной жизни этого города.

Мы поймали очередной электромобиль, и я скользнула на заднее сиденье. Арсений сел рядом, и я почувствовала, как его плечо слегка коснулось моего. Напряжение никуда не делось, оно витало между нами, словно невидимый спутник. Такого не было раньше, когда мы познакомились. Не знаю, что было причиной такой нервозности Арса. Он рассказывал о сокращении на работе и плотном графике в этом месяце. Возможно, это было причиной его странной замкнутости.

Я посмотрела в окно, на проносящиеся мимо оранжевые огни, и мне показалось, что где-то там, в глубине ночного города, мелькнула тень мужчины в шляпе и круглых очках. Но я тут же отмахнулась от этой мысли. Просто усталость. Или коньяк был слишком крепким.

Черный Лебедь и Идеология Крови

Электромобиль выплюнул нас на узкий тротуар в районе Патриарших. Здесь, под приглушенным светом старинных фонарей, что чудом пережили Катастрофу, располагался «Черный Лебедь» — клуб, куда стекалась вся столичная богема, от художников, чьи картины были столь же мрачны, как московское небо, до поэтов, чьи стихи воспевали тлен и абсурд Директората.

Внутри царил густой полумрак, пропитанный запахом дорогого табака, дешевых духов и чего-то еще, сладкого, что всегда сопутствовало местам, где люди пытались забыть, что живут под Куполом. Музыка, тяжелая и вибрирующая, словно пульс города, заставляла дрожать хрусталь в баре.

Нас здесь ждали. За столиком в углу, где свет был особенно скуден, сидели наши друзья. Алан, бывший труполов, чья правая рука заканчивалась чуть выше локтя — аккуратный, но красноречивый след его прошлой работы. Теперь он был арт-дилером, продавая картины, что стоили столько же, сколько годовая зарплата мелкого чиновника Директората. Рядом с ним, прислонившись к его плечу, сидела Лиза, художница, чьи глаза, подведенные черным, казались огромными и всеведущими. Напротив них — пара, чьи имена я вечно путала, но чья связь была столь же свободной, сколь и неразрывной: он — музыкант, она — философ. Они недавно присоединились к нашей компании.

— Ева! Арсений! Наконец-то вы приехали! — Алан поднял свою единственную руку в приветственном жесте. Я заметила, что его протез, обычно скрытый под рукавом, сегодня был нарочито выставлен напоказ.

Мы заказали. Коньяк, что мы пили у меня, был лишь прелюдией. Здесь, в Лебеде, подавали «Кровь Рассвета» — коктейль на основе абсента, который, по слухам, был назван так в честь вампиров, что не успели укрыться от первых лучей солнца после Катастрофы.

Разговор, как всегда, быстро скатился к главной теме, что витала в воздухе Москвы, словно смог: поимка кровососов.

— Вы слышали? — Музыкант, чье имя, кажется, было Игорь, наклонился вперед. — На окраине, в Замоскворечье, поймали ещё одного. Старого. Говорят, аристократ. Пытался сбежать через канализацию.

— И что с ним? — скучающе спросила Лиза, отпивая свой абсент.

— Ликвидаторы забрали. А парень, который его выследил и сдал, — Игорь покачал головой с завистью, — теперь до конца жизни будет жить на полном гособеспечении. Ну кайф же! Квартира в центре, пайки, обучение в Академии Ликвидаторов. Все бесплатно. Вечноцветие, черт возьми, за одну пойманную тварь!

Арсений, до этого молчавший, хмыкнул. Я почувствовала, как его напряжение передается и мне.

— Вот видишь, Ев, — прошептал он, его глаза выискивающе прошлись по моему лицу. — Я же говорил! Это шанс! Единственный шанс вырваться из этой нищеты, из этого общежития!

Я горько усмехнулась, оглядывая их всех — этих богемных мечтателей, что сидели в дорогом клубе и обсуждали, как выиграть в эту жизнь.

— Шанс? Вы называете это шансом? — Я поставила бокал на стол. — Это лотерея, где приз — ваша безопасность. Директорат не просто так создал эту систему. Им нужен конфликт. Им нужна постоянная угроза, чтобы оправдать свое существование, свои законы, свой контроль. Если бы они хотели мира, они бы его достигли. Вампиры — это не какие-то дикие звери. Это разумные существа. С ними можно договориться, можно даже сосуществовать. Но Директорату не нужен мир. Им нужна война.

— Ева, ты говоришь как инакомыслящая, — Алан, с его циничной усмешкой, покачал головой. — Даже смешно, что ты работаешь в центре их системы… Сосуществование? Ты забыла, что кровососы сделали с твоими родителями?

Я почувствовала, как внутри меня что-то сжалось.

— …Я ничего не забыла, Алан. Но я также помню, что те, кто сейчас охотится на них, — это просто наемники. За деньги они сдадут кого угодно. И если завтра Директорат решит, что ты, Алан, с твоим прошлым труполова, представляешь угрозу, они и тебя сдадут. И крупную поимку за тебя объявят. И никто не вспомнит твою заслуженную ампутацию.

— Ева права, — пробормотал музыкант, но его слова потонули в оглушительном, пронзительном вое.

Сирена.

Металлический, леденящий душу вой пронесся по клубу, заставляя всех замереть. Настал Комендантский Час. Тотальный локдаун. Никому, кроме патрулей и Ликвидаторов, нельзя было находиться на улицах.

— Черт! Рано же ещё! — Алан выругался, его лицо стало мрачным.

В клубе началась паника. Люди хватали пальто, пытаясь прорваться к выходу.

Я расстроилась и уже хотела взять свое пальто.

— Спокойно! — крикнул Алан, останавливая нашу группу. — Мы не пойдем домой. Мы идем в «Красный Тлен».

Это было название, что шепталось только в самых узких кругах. Теневой клуб, расположенный где-то в катакомбах под старым Кремлем. Место, где не действовали законы Директората.

***

Спуск в «Красный Тлен» был похож на погружение в самое сердце московского мрака. Мы шли по узким, влажным тоннелям, где пахло плесенью и гарью. Алан, ведя нас, светил фонариком, и его протез, поблескивая в темноте, казался зловещим маяком.

— Там, — прошептал он, когда мы остановились перед неприметной стальной дверью, — там нет правил, помните? Только музыка и забвение.

Внутри «Красного Тлена» было жарко, душно и невероятно громко. Это был настоящий андеграунд. Стены были из необработанного камня, а воздух был густым от дыма и пота. Здесь не было богемного шика «Черного Лебедя», только чистый, животный гедонизм.

Мы нашли место у стены. Коктейли здесь были крепче, а люди — откровеннее. Лиза и музыкант тут же слились в долгом, страстном поцелуе, не обращая внимания на окружающих. Алан, прислонившись к стене, наблюдал за ними с улыбкой.

— Они всегда такие? — спросил Арсений, протягивая мне стакан с чем-то крепким.

— Да. Свободные, — отозвался Алан.

Арсений наклонился ко мне, чокаясь со мной коктейлем.

— А мы? — Его глаза, цвета эспрессо, смотрели прямо в мои. — Свободные?

— А мы — друзья, Арс, — ответила я, стараясь говорить легко, но чувствуя, как его взгляд прожигает меня.

Мы выпили. Вскоре музыка позвала нас на танцпол. Мы танцевали, тесно прижавшись друг к другу в толпе. Я чувствовала горячее дыхание Арса у себя на шее, его руки на моей талии. Напряжение, что витало между нами с самого вечера, достигло предела.

В какой-то момент, когда музыка достигла крещендо, Арсений наклонился к моему уху.

— Ева, — его голос был хриплым, пьяным. — Давай порвем. С этой дружбой. Я больше не могу.

Я отстранилась, глядя на него. Его лицо было искажено тоской и алкоголем.

— Ты пьян, Арс, — сказала я, стараясь сохранить твердость. — Завтра поговорим об этом.

Он лишь покачал головой, но не стал настаивать. Арс снова притянул меня к себе, и мы продолжили танцевать. Я закрыла глаза, позволяя музыке унести меня, пытаясь найти в ней то забвение, о котором говорил Алан.

И тут я почувствовала чужое прикосновение. Чьи-то руки, медленно и нагло, сжали мое бедро, притянув меня к себе сзади. Это было не дружеское касание, не случайность в толпе. Это было агрессивное, собственническое действие.

Я распахнула глаза, ярость вскипела во мне.

— Арс! Ты переходишь все границы! — прошипела я, резко оборачиваясь.

Но за моей спиной никого не было.

Толпа, музыка, дым. Но Арсения не было. Я огляделась, сердце бешено заколотилось. Кто это был, если не он?

Внезапно я заметила своего друга. Он пробивался сквозь толпу, его лицо было растерянным и злым.

— Арс! Что случилось? Где ты был?

— Отошел в туалет, а какая-то сволочь заблокировала дверь снаружи! Пришлось выбивать! Вообщем, пришлось попотеть.

— И долго тебя… Не было?

— Полчаса где-то. А что? Что-то случилось? Ев?…

— Меня... кто-то лапал, — выдохнула я, указывая назад.

Парень тут же напрягся, его глаза сузились.

— Кто?!

— Я думала, это ты...

В этот момент, сквозь клубы дыма, я увидела лицо. На мгновение. Высокий мужчина, в тени, его черты казались знакомыми. Тот же волевой подбородок, та же надменность в позе.

Феликс Кирш.

Я моргнула, протерла глаза. Нет… Это был другой мужчина. Просто черты похожи. Или мне уже мерещится этот проклятый спонсор евгеники.

— Арс, поехали домой? Пожалуйста, — попросила я, чувствуя, как меня накрывает волна паранойи.

***

Мы добрались до моей квартиры, когда город уже погрузился в самую глубокую фазу комендантского часа. Арсений, смущенный и виноватый, остался в гостиной на диване. Я, не раздеваясь, рухнула в постель.

Сон пришел мгновенно, тяжелый, лишенный каких-либо красок и смысла.

В нем я снова была маленькой. Шестилетней. Ночь была не под Куполом, а под настоящими звездами, которых я никогда не видела. Я пряталась за юбкой матери, а отец держал ружье наготове.

— Отпусти ее, ублюдок!

Но тут картинка резко сменилась. Я стояла одна.

Вампир, тот самый, в черном пальто, был не под дубом. Он был внутри нашего дома. Он стоял над телами моих родителей. Кровь. Было много крови. Она была густой и черной, как масло.

Вампир повернулся ко мне, его лицо было не аристократическим, а звериным. Он больше не держал в руке мою куклу Зою. Он держал ножницы. Большие, портновские ножницы, их лезвия блестели в тусклом свете.

— Бегство тебе не поможет, малышка. Твои родители просто сделают новую дочку. Люди всегда так делают. Они заменяют все, когда им что-то надоедает.

Он шел ко мне. Медленно.

Шаг. Ещё шаг.

Лезвия ножниц в его руке раскрывались и закрывались, издавая мерзкий, металлический клац-клац. Я не могла пошевелиться. Я не могла даже закричать.

Вампир наклонился надо мной. Его дыхание было холодным, а взгляд стеклянным. Я почувствовала, как острый кончик ножниц касается моей груди, прямо над сердцем.

Клац.

Я проснулась от собственного крика.

Резкая, жгучая боль пронзила мою левую сторону груди. Я тяжело дышала, тело было покрыто холодным потом. В комнате царила темнота, лишь слабый свет из гостиной проникал через щель в двери.

Я села, чувствуя, как что-то липкое и теплое прилипло к шелковой простыне. Я посмотрела вниз.

На белом шелке было темно-красное, влажное пятно.

Я вскочила и бросилась к зеркалу в ванной. Дрожащими пальцами я распахнула ворот ночнушки.

На моей груди, чуть выше сердца, был шрам. Старый, тонкий, в форме полумесяца. Шрам, который остался со мной с детства, от той ночи, когда меня нашли в палисаднике.

Сейчас этот шрам был ярко-красным, воспаленным. Я, должно быть, расчесала его во сне, до крови, до мяса. И он кровоточил.

Я прислонилась лбом к холодному зеркалу, пытаясь восстановить дыхание.

Клац-клац.

Звук ножниц. Он был только в моей голове. Но кровь на простыне была реальной. И шрам, который закровоточил впервые за много лет, тоже был реальным.

Я посмотрела на свое отражение. Челюсть напряжена, глаза дикие.

— Не забыла, Алан. Я ничего не забыла о той ночи, — прошептала я, и в этот момент поняла, что в этом городе, под этим Куполом, прошлое никогда не умирает. Оно просто ждет своего часа, чтобы снова вскрыться, как старая, гноящаяся рана.

Кровь на шелке и Гиллорионовый Триумф

Я проснулась от боли. Не от кошмара, а от физического жжения на груди. Шрам, этот проклятый полумесяц, кровоточил, окрашивая шелк простыни в цвет, который я старалась забыть. Я сменила белье, обработала рану и, приняв душ, попыталась вернуть себе ту броню невозмутимости, что была моим единственным щитом в этом городе.

Завтрак — горький кофе и вчерашнее, уже не такое воздушное, безе — проходил под аккомпанемент утренних новостей. На экране, в студии, где царил искусственный свет, ведущий с трагическим придыханием вещал: