Курсант Империи – 5

Он кивнул головой на верхние нары, даже не удостоив меня взглядом. Остальные двое хмыкнули – негромко, почти интимно, как будто делились внутренней шуткой.

Очередь? Моя очередь?

Мозг работал с запозданием, обрабатывая картину. Пресс-хата. Филин – сука из семейства совиных засунул меня в самую настоящую пресс-хату – место, где заключённых ломают, запугивают и выбивают показания. Методы могут быть разными, но суть одна – сломить волю, заставить подписать что угодно, признаться в чём угодно, лишь бы это прекратилось.

Сначала я подумал – розыгрыш. Театральная постановка, рассчитанная на эффект. Сейчас эти громилы меня напугают, я всё увижу, представлю, что будет со мной, если не буду сотрудничать, и приползу к Филину с готовностью подписать любые бумаги. Стандартный психологический приём – показать, не применяя пока к самому объекту.

Но человек на полу рычал слишком уж по-настоящему. В его глазах пылала ярость, смешанная с унижением – та самая смесь, которую невозможно наиграть. Он дёргался, пытался вырваться, но двое мордоворотов держали его очень крепко. И третий, тот что сзади, начал медленно спускать с себя штаны. Неторопливо, методично, с той отвратительной уверенностью человека, который делал это раньше и знал, что ему ничего не будет.

Это точно не было розыгрышем.

И внутри меня что-то переключилось. Щёлкнуло, как тумблер электрической цепи, перенаправляя ток в другое русло.

Знаете, каждый человек носит в себе некую границу. Черту, за которой заканчивается цивилизованное поведение и начинается нечто иное – древнее и животное. У большинства людей эта черта проходит далеко, часто они никогда не доходят до неё за всю жизнь. Моя черта была не там, где у обычных людей. И сейчас я через неё легко переступил.

– Господа, – произнёс я, и собственный голос удивил меня своим спокойствием. Почти весёлым тоном, с лёгкой улыбкой, которую я научился натягивать на лицо в высшем обществе, несмотря на то, что внутри кипела ярость. – Мне кажется, или вы собираетесь совершить нечто, о чём в нормальном обществе не принято говорить?

Трое медленно повернулись в мою сторону. Синхронно, как один организм.

– Ты чё, оглох? – хмыкнул один из них. – Тебе же старшие сказали, что делать. Не понял с первого раза?

– Отлично понял, – я сделал шаг вперёд, держа руки свободно вдоль тела. – Но видите ли, у меня проблема с принятием старшинства. Особенно когда эти так называемые старшие занимаются… делами весьма сомнительного свойства.

– Чё? – громила наморщил лоб, явно пытаясь переварить услышанное. Мыслительный процесс явно давался ему с трудом.

– Малыш с понтами. Говорит, что ему не нравится уведенное и считает нас нехорошими людьми, – пояснил ему шрамовый, и в его голосе появились стальные нотки.

– Все правильно, – кивнул я, сохраняя холодную улыбку. – Для вашей идентификации я бы использовал более точный термин – мужеложцы. Но давайте не будем размениваться на определения. Вот этого человека, – я кивнул на несчастного, согнутого в три погибели мужика, вы сейчас отпустите. И на этом мое с вами общение закончится.

Повисла пауза. Долгая, тягучая пауза, в которой амбалы переваривали мои слова. Потом их главный рассмеялся. Громко, от живота, с той примитивной радостью человека, услышавшего хорошую шутку.

– Слышь, пацаны! – обратился он к своим товарищам, давясь от смеха. – А этот малыш не только смазливый, но и дерзкий! Будем называть его «Колючка»… Сейчас закончим с ним, – он кивнул на свою жертву, – а потом твоя очередь подойдёт.

Он говорил с абсолютной уверенностью. Спокойно, даже лениво, как человек, объясняющий очевидные вещи. Для него это была работа. Отработанная схема, проверенная на десятках таких же заключённых.

– Интересное прозвище, – я сделал ещё шаг вперёд. Между нами оставалось метра три. – Но видите ли, есть проблема.

– Какая?

– Я не люблю кличек, – просто сказал я.

Сейчас страха не было. Совсем. Вместо него – холодная ярость, острая как лезвие, чистая как лёд. Что-то, что проснулось еще на Новгороде, когда я впервые убивал и перебарывал себя, чтобы выжить. Что-то, что в дополнение усилилось от препаратов, изменивших моё тело. Что-то, что ждало выхода.

Старший перестал улыбаться. В его глазах появилась настороженность – животный инстинкт, подсказывающий, что что-то идёт не так.

– Похоже, он не боится? – хмыкнул он, подтягивая штаны и явно решив, что сначала надо разобраться со мной. – Щас научим.

Он двинулся первым.

Я видел его удар так, будто время замедлилось. Правая рука замахивается – широкий размашистый удар с дальней дистанции, телеграфируемый за километр. Вес переносится на левую ногу. Кулак идёт по дуге, целясь в мою челюсть. Удар явно тяжёлый, убойный – если попадёт. Но попасть ему было не суждено.