
Обстановку разрядила третья подача блюд. Соседу подлили вина, и он, как мне показалось, тихо поблагодарил слугу. Я запомнила это и начала заучивать новое полезное волшебное слово. Передо мной тоже возник новый кубок с вином. Видимо, таков здесь порядок, пришлось отодвигать его подальше к соседу.
На десерт подали фруктовый набор. Определить его назначение было нетрудно: он источал сладкий аромат манго и ананаса, бередя уязвленные чувства моего желудка. На вкус съедобным оказался лишь один компонент этого на вид прекрасного салата. Он был красным, кисло-сладким и источал тот самый манящий аромат манго и ананаса. Выковыривая из тарелки кусочки вожделенного деликатеса, привлекла внимание соседа, который все так же виртуозно размазывал содержимое своей пиалы. Дождавшись, когда я разорю свой десерт, он ловко заменил свою порцию на мою, не забыв при этом подменить свой пустой кубок моим полным.
Когда ужин подошел к концу, я решила поблагодарить хозяйку вечера, использовав выученные мной два новых оборота. Сконструировала из них типичное для моего сердца «спасибо хозяйке стола/дома» или как там ее называли. Возможно, что-то перепутала в порядке слов, но спокойные до этого глаза и дежурные улыбки замерли. Глаза начали округляться, но быстро пришли в себя и успокоились. Подумав, что у них, возможно, конструирование этой фразы идет в другом порядке, и я вероятно была похожа на мастера Йоду из "Звездных войн", решила повторить попытку поблагодарить хозяйку в конце ужина. «Хозяйке дома, спасибо?» – произнесла уже с немного вопросительной интонацией на их языке. Мое косноязычие показалось им еще более удивительным, а "клыкастая" и вовсе не смогла сдержать эмоций и показала мне даже нижние свои клыки.
Не зная, что у них принято, решила, что с меня хватит, и направилась к выходу из этого странного банкетного зала. Напротив него, через коридор, заметив выход на балкон. Подышать свежим воздухом показалось мне отличной идеей. Пройдя через балконную дверь, ожидала увидеть сад, лужайки, фонтанчики, детскую площадку или что-то подобное. Но внизу, залитый тусклым сиреневым светом, раскинулся лес, прерываемый лишь единственной рукотворной вещью – дорогой к дому, в котором ужинала. Лес был ярким, разноцветным и разнокалиберным. Возле дороги деревья были низкорослыми, а чем дальше от нее, тем выше они становились, создавая эффект гнезда, в котором и располагался дом. Конец дороги скрывался за листвой, и что там было дальше, увидеть было невозможно.
Вздрогнула, когда что-то прохладное и твердое коснулось моей руки. Резко обернувшись, увидела клыкастую, протягивающую мне нечто, напоминающее грушу. Поднеся фрукт к носу, узнала тот самый, первый съедобный плод. Благодарность моя была безгранична, и я заключила мою спасительницу в объятия. Затем она взяла меня за локоть и повела обратно в комнату, где я проснулась.
Первым делом раздевшись до корсета и трусиков, закуталась в одеяло и, как заправский хомяк, принялась уплетать долгожданную грушу. Наконец, насытившись хоть чем-то съедобным, провалилась в сон.
Во сне я шла к какому-то огромному темному треугольнику, расчерченному белой спиралью, и вдруг в нем открылся проем, а в проеме сверкала серебряная звезда с красным сердечником. Она звала меня, притягивала, шептала какие-то нежности. Протянув руку, ощутила теплое стекло. Звезда сказала: «Найди меня».
Глава 3. Артемида
Второе утро в этой до стерильности белой комнате началось феерично. Сначала меня разбудили и снова окатили ледяным паром, тщательно протирая тряпочками. Затем предложили облачиться в нечто, напоминающее вчерашний наряд, но уже светло-зелёного цвета. Корсет прилагался. Я даже была благосклонна, хотя оттенок наводил тоску. Попытку сделать мне причёску пресекла сразу же.
Когда «хамелеонихи» закончили свои издевательства, я выдавила из себя выученное «спасибо». На этот раз – ни вопросов, ни паники. Значит, прогресс.
Вскоре появилась клыкастая, держа в руках стопку книг и устройство, похожее на часы. На циферблате синей краской были отмечены два времени, красной – ещё два равных деления. Она ткнула пальцем в первое красное, потом в то, что ему предшествовало, и, улыбнувшись, присела на край моей кровати.
Я протянула ей ногу и состроила жалостливую мину. Клыкастая послушно начала её гладить. Прекрасно. Не весь же день жить по их правилам.
Потом она положила руку себе на грудь и серьёзно сказала:
– Афигэль нио Треорти.
– Афигель, – повторила я. Видимо, акцент ей не понравился.
– Афигэль, – сказала она ещё раз и осторожно переложила свою руку на мою, вопросительно глядя.
– Артемида, – сообщила я заранее подготовленный псевдоним. Настоящее имя давать не собиралась.
– Арь Тэй Мита, – повторила она, по-своему расчленив имя богини.
Знакомство состоялось.
Афигель протянула мне книгу. Она была странной: страницы тканевые, вышитые, крепились к твёрдой обложке на застёжки. Афигель ловко защёлкнула одну страницу и начала показывать мне картинки, называя их. Видимо, букварь. Но, прежде чем писать, неплохо бы хотя бы понимать, что они говорят…
Её мнение отличалось. Мы усердно повторяли названия стола, двери, какой-то птицы, дерева и фрукта. Поможет ли это мне – сомневалась, но огорчать её не хотелось.
Когда часы издали тихий перезвон, Афигель закрыла букварь, и мы отправились завтракать.
На выходе нас уже ждали вчерашние кавалеры. Афигель ткнула пальцем в темнокожего друга и сказала:
– Мэгкил нио Треорти, – потом обернулась ко мне и произнесла мой исковерканный псевдоним. Затем указала на второго парня: – Эллэдиль Флиратьоен.
– Артемида, – представилась.
Афигель защебетала с ними на своём птичьем языке, а я отчаянно пыталась запомнить имена. С первым всё было просто: «маг убивать» – так мозг ухватился за слово. А вот со вторым… столько слогов, что букварные «дерево» и «стол» вытолкнули его из головы без борьбы.
Войдя в знакомый зал унылых трапез, застала собирающуюся толпу. Афигель подвела меня к темноволосому красавцу и, положив руку ему на грудь, торжественно объявила:
– Маэдронд нио Прекриньо.
Красавчик Маэдронд, которому это безвкусное имя совершенно не шло, чуть улыбнулся. Фамилия ему подходила куда больше.
– Арь Тей Мита, – сказала Афигель, указывая на меня.
– Артемида, – протянула руку.
Он сжал мою ладонь в своей и не отпускал. Напряжение нарастало. Что делать? Вырвать руку или терпеть это теплое прикосновение? Разрядила обстановку Афигель, схватив меня под локоть и утащив к блондинистому субъекту. Его я уже видела – в прошлый раз он сидел слева и уплетал весь ужин. Субъект был смазлив и тонок. Если среди светловолосых и встречались подтянутые, спортивные личности, то этот, скорее, походил на голодного студента театральной академии.
– Алетхинэф иль Флиратьоен, – представила она его.
– Артемида, – поторопила я процесс, прежде чем она снова начнет делить мой псевдоним на части, и протянула руку и этому юноше.
Его ладонь оказалась ледяной, что вызвало у меня подозрение: не глисты ли у парня, или его морят голодом? Столько поглощать безвкусной еды и оставаться таким холодным – не к добру. Хотя цвет кожи у него был типичным для его представителей – светлую кожу обрамляли ровные, гладкие волосы слегка золотистого оттенка.
Этот молодой человек подержал мою руку от силы три секунды и тут же отпустил. Я была рада, что все так быстро закончилось. Запоминать его имя и еще одну страшную фамилию моей памяти уже не хватало.
Все замолчали, когда в зал вошла хозяйка дома под руку с мужчиной. Оба – абсолютные блондины, почти альбиносы. Если бы не тёмные ресницы, я бы и не сомневалась. Брови у них тоже были белыми. Она кивнула собравшимся, некоторые ответили поклоном, и мы сели завтракать. И тут судьба ударила в самое больное место.
Ненавижу манную кашу. А на тарелке у слуги, по запаху, приближалась именно она: без соли, без сахара, без надежды. Чтобы не опозориться и не испортить людям утро, я пулей вылетела из-за стола и рванула на балкон.
Минуту спустя там оказался сопровождающий хозяйку мужчина. Он указал на себя:
– Лирондад иль Флиратьоен.
– Артемида, – попыталась быть вежливой.
Он, будто и не заметив, грубо схватил меня за локоть и рывком потащил к лестнице, спрятанной за ажурной балюстрадой. Мы спустились в подобие сада.
В этом пёстром хаосе зелени он двигался уверенно, как по привычным тропам. Тащил меня за собой, пока я, ковыляя, пыталась понять, куда меня везут и за что. Этот странный человек, прозванный мной «Лимонадом», явно что-то задумал.
Приволок меня к знакомой лишь ему точке, обвел рукой окружающие деревья и с нежностью погладил кору одного из них. По его примеру я прижалась щекой к шершавому стволу, на мгновение мне показалось, что кора под ладонью пульсирует. И тут он сорвал с высокой ветки яблоко и протянул мне.
Обычное яблоко. С виду ничем не примечательное, желто-зеленое, без запаха. Взяла его, разглядывая. Он, недовольный моей медлительностью, полез за вторым, а потом подошел к моему дереву и, ловко обломав несколько зеленых веточек или побегов, протянул их мне. Я, с трудом удерживая все это в руках, вопросительно смотрела на него.
Он глубоко вдохнул и повел меня прочь из этого зеленого лабиринта.
По пути я услышала тихое журчание и потянула своего провожатого к источнику звука. Это оказался небольшой, искусно вписанный в груду камней фонтанчик. Омыла в нем фрукты, побеги и руки, и, переборов нерешительность, надкусила розовый плод. Вкус оказался отвратительным – сырой баклажан.
Отложив эту прелесть, попробовала побеги: сырые оливки. Не идеально, но хотя бы не издевательство. Яблоко выглядело безопаснее. И я решилась.
Откусив порядочный кусок, взвыла. В какой-то мере это и было яблоко, только совершенно незрелое, твердое и кислое, но самым ужасным было то, что оно отдавало чесноком. Словно кто-то перемолол неспелое яблоко с зубчиками чеснока в равных пропорциях и слепил из этой смеси подобие фрукта. Впору было притвориться Белоснежкой и заказать себе хрустальный гроб.
Не поймите неправильно, чеснок я люблю, но не в таких же адских дозах! Откашлявшись, судорожно схватилась за протянутый мне платок, утерла слезы, прополоскала рот водой из фонтана и аккуратно сложила остатки "угощения" в платок, завязав его в узелок. Урны поблизости не было, а мусорить не хотелось.
Меня проводили обратно, минуя зал пыток едой, сразу в комнату. Там, раздевшись и закутавшись в одеяло, съежилась, словно нахохлившийся снегирь. Минут через десять ко мне зашла Афигель, жестами предложила поесть, на что я лишь замотала головой и разрыдалась. Она подбежала ко мне и чуть не вырвала мою ногу из-под одеяла. Поглаживая ее, что-то быстро прочирикала, и в комнату внесли пару круглых, низеньких столиков, которые тут же заставили подозрительно благоухающими яствами.
«Неужто отравить захотели?» – подумала я. Но Афигель уже тащила меня к столу, отламывая что-то от неведомого блюда.
Следующий час превратился в пытку дегустацией. Лишь случайно я наткнулась на подобие имбиря и использовала его, как щит, против терпких вкусов и вызывающих запахов. Из всего этого гастрономического кошмара лишь четыре блюда можно было с натяжкой назвать съедобными. Старательно заучивала их названия, любезно предоставленные Афигель.
В последующие дни судьба смилостивилась, и я познакомилась с женой Лимонада и ее чопорной фрейлиной, тщетно пытавшейся обучить меня местной грамоте. Увы, безуспешно. Клыкастые "афро-эльфы" исчезли, что меня, признаться, огорчило. Зато появилась немолодая женщина с вычурной высокой прической и совсем юная девчушка лет пятнадцати, которые практически обосновались в моей комнате. Трантициэль – так звали мою новую учительницу. Она одевалась скромно, в отличие от пестрых обитателей дворца, вела себя почтительно, но непреклонно.
Трапеция – так я окрестила учительницу для удобства. Маня, ее помощница, старательно записывала все обрывки русских слов, вылетающих из моей головы, в потрепанную тетрадку.
Глава 4. Ярмарка
Завтраки и ужины превратились в монотонное поглощение одних и тех же четырех блюд, успевших набить оскомину. Спустя пару недель, когда я начала хоть что-то понимать из сумбурного потока жестов и непонятных слов, к нашим ежедневным языковым мучениям присоединился Алетхинэф иль-что-то-там. Три безуспешные попытки выговорить его имя закончились компромиссом: отныне он – просто Алеша. На второй же день у Алеши появились странные украшения с мутно-голубыми камнями на ушах и шее, и наше общение улучшилось. Казалось, он начал понимать половину моих русских реплик. Оказалось, он младший принц, не претендующий на престол, а потому беспечный, живой и довольно веселый. Я уговорила его сбежать на прогулку за пределы дворцового леса, но осуществить этот дерзкий план удалось лишь неделю спустя.
После очередного завтрака Алеша просто схватил меня за руку и потащил по выбеленной камнем дороге. Я ожидала увидеть за лесным массивом неприступную стену железных ворот или что-то подобное, но деревья редели, пока не расступились, открывая широкую поляну, в самом сердце которой лежал каменный круг мостовой. Вдоль него теснились импровизированные лавки, ловко сооруженные из повозок, а чуть поодаль виднелся навес, где неспешно паслось небольшое стадо разномастных лошадок. Это место вполне могло бы сойти за ярмарку, если бы не странная тишина и приглушенная палитра красок. Никто не зазывал к своему товару, и, казалось, здесь не принято было торговаться.
Никакой суеты, несмотря на немалое количество народа. Мы двинулись по кругу, разглядывая лавку за лавкой. Первая лавка – меха. Спасибо, не надо. Следующая – ткани. Тут я растаяла. Полотна были прекрасны: крупный пёстрый орнамент, плотная ткань с блестящей каймой, что-то вроде трикотажа. Алёша трогал атласный небесно-голубой отрез, и я тоже решила ощутить шелковистость.
Почти сразу мой взгляд упал на тёмно-кровавый бархат. Продавец подошёл, спросил, нравится ли. Нравился. Я косноязычно утвердила – и тут же поняла, что ошиблась фразой. Поправилась, на что человек-продавец лишь подмигнул. Мой взгляд задержался ещё на трёх образцах: тёмно-зелёная плотная ткань с вышивкой золотой нитью, синий хлопок и ярко-алый шёлк. Поблагодарив продавца, ушла – денег у меня всё равно не было.
Следующей нас ждала странная конструкция, частично металлическая, собранная из двух повозок. Мы вошли внутрь, причем Лёше пришлось сильно нагнуться. Внутри обнаружилась лавка кузнеца-ювелира, или, вернее, двух таких. Хозяева тут же закрыли за нами двери. Они были невысокого роста и коренастые. Один был гладко выбрит, другой носил окладистую бороду, и если бы не эта деталь, различить их было бы невозможно. У прилавка с драгоценностями висела яркая лампа, отражающая свет в бесчисленных гранях камней. Бросив беглый взгляд на украшения и не обнаружив ничего необычного, я направилась в другой отдел ювелирно-смертоносного магазина. Пройдя мимо полок с серебряно-золотыми коробочками и явно кухонными ножами и утварью, я застыла перед топорами, мечами и кинжалами. Красивые, искусно инкрустированные полудрагоценными камнями, разных размеров. Их было не то чтобы много, но ассортимент впечатлял. Один кинжал особенно привлек мое внимание. Маленький, с полупрозрачным, почти черным камнем, в глубине которого едва угадывались желтоватые прожилки.
Затем мы наткнулись на лавку с книгами и принадлежностями для письма. Здесь меня приятно удивило наличие настоящей бумаги, слегка зеленоватого оттенка. Следующим был шатер с маслами и пряностями, его невозможно было спутать ни с чем другим. Аромат проникал в самое сознание, вызывая в памяти давно забытые вкусы и запахи. Тут я окончательно потеряла самообладание и начала уговаривать принца дать мне денег. С обещанием вернуть… когда-нибудь. Он вложил мне в руку мешочек, приятно позвякивающий. Я испугалась, вернула обратно. В итоге мы договорились жестами: он заплатит сам.
Следующие полчаса я отчаянно пыталась договориться с торговцем в пестром тюрбане, выпрашивая у него по щепотке всех его диковинных порошков и масел, с непременным указанием названий. Немолодой темнокожий мужчина с трудом изъяснялся на языке, которому меня безуспешно обучали, да и я сама не блистала красноречием. Принц демонстративно отказался участвовать в этом балагане, и мы, словно два неразумных ребенка, размахивая руками и срываясь на крик, пытались объясниться жестами. В конце концов, казалось, нам это удалось. Принц, расплывшись в довольной улыбке, что-то быстро пролопотал на своем родном наречии и за пару минут уладил вопрос оплаты.
Мы двинулись дальше. Я пылала от стыда, ненавидела принца и злилась на собственную беспомощность. Прошли ещё одну лавку, заваленную непонятными вещами, и тут я увидела храм.
Две дороги, словно объятия, окружали его, и, казалось, войти можно было с любой стороны. Колонны поддерживали навес из прозрачного, бледно-голубого камня, за которым в тени угадывались открытые двери. На пороге, прислонившись к колоннам и стенам, сидели эльфы и люди. Кто-то беседовал, кто-то дремал, а кто-то и вовсе трапезничал. Над основной частью храма возвышалась трапециевидная конструкция, увенчанная хрустальным навершием с золотыми вставками. Она искрилась всеми цветами радуги, источая ощущение неземной святости.
Принц повел меня к храму, и, пройдя немного вдоль правой стороны, мы наткнулись на узкую тропинку, скрывающуюся в густой зелени. Алёша бесцеремонно подтолкнул меня туда, молча приглашая исследовать незнакомое место, и сунул в руку пару монет. Отказываться не было смысла.
Пройдя метров пятнадцать, я уловила знакомый, родной запах свежего мяса. В конце тропинки обнаружилась крохотная лавочка. За прилавком никого не было, как и посетителей. Не было видно и товара, но запах не обманывал.
Заглянув за пустую витрину, я приподняла шторку, отделявшую внутреннюю часть повозки от торгового места. В полумраке и прохладе спала женщина, примерно моей комплекции, в белом чепце и простом сером платье до пят.
– Простите, – попыталась я ее разбудить.
– Ааааа! – завопила она, схватилась за сердце и начала тереть глаза.
Она что-то спросила, но язык был мне так же незнаком, как и всё вокруг. Я только покачала головой и демонстративно провела языком по губам, показывая монетки.
Женщина засуетилась, что-то забормотала. Наконец протянула мне кусок сырого мяса, завернутый в грубую ткань. Я вдохнула аромат – и сразу помрачнела. У меня нет кухни. Живу тут вообще непонятно на каких правах, как странная родственница, случайно забредшая во дворец.
– Подожди, – вдруг произнесла женщина на знакомом мне языке.
Забрав кусок сырого мяса, достала откуда-то кусок колбасы. Уже надрезанный. В этом же свертке был и хлеб, и что-то отдаленно напоминающее сыр.
Протянув ей монетки, забрала заветный ломоть колбасы и едва надкусив, расплакалась. Не то чтобы эта колбаса была верхом кулинарного искусства – скорее, прессованное вареное мясо, без солинки, без искры специй, отдаленно напоминающее баранину. Но после почти месяца безликих подобий еды, она казалась даром небес, вкусом надежды.
Женщина, заметив мою реакцию, нарезала толстый ломоть хлеба и налила в кружку рубиновый морс. Затем, наполнив и свою кружку, она принялась за немудреный бутерброд с колбасой и сыром.
Тиша – так ее звали – тоже с трудом изъяснялась на эльфийском, и наш скромный полдник прошел в почти полном молчании. Когда я, счастливая, собралась уходить, Тиша вернула мне монеты. Не желая ее обижать, я забрала их, без конца повторяя «спасибо».
Выскользнув из тенистого переулка, я нос к носу столкнулась с Алёшей. Он оживлённо беседовал с шатеном плотного телосложения – для эльфа это было почти экзотикой. Мужчина был коренаст, крепок, а голову его венчала причудливая конструкция, напоминающая высокий поварской колпак. Заметив меня, они прервали разговор и направились ко мне.
– Эриантен фон Джурни, – представил мне своего собеседника Алешка.
– Артемида, – представилась, протягивая руку.
Странность случилась мгновенно: Алёша перехватил мою руку и резко отдёрнул. Эриантен тоже поспешил отступить. Я моргнула, не понимая, что из этого я нарушила.
Удивленно вскинув брови, вопросительно посмотрела на обоих странно себя ведущих эльфов. Алёша начал сбивчиво объяснять: Эриантен – из древнего и знатного рода; представляться должна я только после того, как меня официально представят; а подавать руку кому-либо, кроме членов королевской семьи, – грубейшее нарушение этикета.
– А обниматься с Мириэлем было правильно? – уточнила я.
Уголки губ Эриантена дрогнули в подобии усмешки. Неужели он лично знаком с моим портным?
– Когда ты обнималась с Мириэлем? – Алешка оставался непроницаем.
– Когда он… – я развела ладони на небольшое расстояние и приложила их к его предплечью, – делал…
– Это называется «снимать мерки», и никак нельзя назвать «обниматься», – снисходительно поучил меня принц.
– Как скажешь… – пробормотала я себе под нос, заметив мимолетный укол в глазах его высочества.
– Давай попробуем сначала: это Эриантен фон Джурни, королевский лекарь, – представил мне принц "Антенчика" снова.
Лекарь слегка поклонился, произнеся нечто похожее на «доброе утро, госпожа».
– Позволь представить тебе Артемиду, – никаких титулов я, видимо, не заслужила, и объяснять, как мне следует приветствовать лекаря, он тоже не стал.
Поэтому я просто улыбнулась. Для эльфов дежурная улыбка – лишь маска, скрывающая истинные эмоции и намерения, а для меня – символ приветствия, удовольствия и всего самого приятного.
– Я нашла… – и снова мой словарный запас подвел меня. Внезапно осознав, что слово «колбаса» вряд ли существует в эльфийском лексиконе, раз мяса на их столе никогда не было. – Мертвую, свежую… животину. Ее продавала женщина, и мы вкусно ею пообедали.
Повисло тяжёлое молчание. Они будто не знали, как реагировать на само слово «мясо», а я не представляла, как объяснить им радость обретения колбасы.
– Я хочу вторую дорогу – предложила, надеясь разрядить гнетущую тишину.
Меня правильно поняли, и мы втроем зашагали по тропинке, огибающей храм. За листвой проглядывали узкие дорожки, но, увы, ни одна из них не вела к заветным лавочкам с колбасой или другими деликатесами. Все они упирались в увитые плющом веранды двух- и трехэтажных домиков. Наконец, наш путь пересекла другая улица, и на перекрестке мы наткнулись на прелестный фонтанчик, окруженный скамейками. Поднеся руку с водой к лицу и не получив негативной реакции, я жадно прильнула к прохладной струе.
Завернув направо, мы прошли еще пару домов и оказались перед цветочной поляной, где Мириэль самозабвенно поливал цветы. Заметив меня, он слегка вздрогнул, но, увидев рядом принца и нашего спутника, расслабился и с радушием пригласил нас в свой дом.
Кто бы мог подумать, что в этом скромном двухэтажном здании скрывается настоящий салон платьев, а заодно и мастерская именитого портного!
На белоснежных статуях красовались платья пастельных оттенков, на стене пестрел калейдоскоп тканей и кружев, а в углу шла работа над пышным двухцветным платьем с огромным кринолином. Две эльфийки, заметив высокого гостя, робко поприветствовали его и поспешили скрыться в соседней комнате.
Изобилие однотипных светлых нарядов не вызывало во мне особого энтузиазма, зато проблема с бельем стояла остро. Носить два корсета и пару одних и тех же трусиков порядком надоело. Да и единственная пара обуви уже изрядно поистрепалась. Обо всем этом я с готовностью поведала знакомому портному. Он тут же позвал эльфиек, и мы вместе удалились в комнату на втором этаже, где принялись выбирать подходящие ткани и детали гардероба. Я даже набросала корявый эскиз корсета и платья, о котором мечтала, если будет возможность приобрести еще один наряд.
Когда мы вернулись вниз, обнаружила парней наслаждающихся ароматным напитком. Вдохнув душистый воздух, развернулась обратно и продолжила заниматься своими девчачьими делами. На очереди стояли туфли. Увы, все представленные восемь моделей отличались немыслимой неустойчивостью. Я понимала, что для хрупкой эльфийки такие босоножки могли бы стать отличным дополнением к наряду, но мне оставалось лишь вздыхать. Решив не отчаиваться, принялась за новый эскиз.
– Я не занимаюсь обувью, – виновато произнес Мириэль, но тут же предложил обратиться к своему другу, обувному мастеру.
Наша компания пополнилась еще одним странным членом, и мы отправились вслед за ним. Идти пришлось недолго: мастерская располагалась через дом, на противоположной стороне улицы. Ничем не примечательное здание, каких в этом городе пруд пруди. Похоже, с маркетингом у эльфов дела обстояли из рук вон плохо.
Принц с лекарем остались снаружи – видимо, утомились ждать меня и хотели продолжить секретничать.
Обувной мастер оказался дома. Его лавка была похожа на мастерскую Мириэля, только меньше размером. После непродолжительного представления Мириэль протянул ему мой корявый рисунок. Эльф, как две капли воды похожий на Мириэля, только с более мускулистыми руками, выругался и принялся перерисовывать мое творение на свежем холсте, не переставая ворчать. Я, конечно, не понимала ни слова, но по его интонации и выражению глаз Мириэля было ясно, что мой эскиз отвратителен. Впрочем, понять его было можно: наверняка мы оторвали его от важного занятия. Мне было немного стыдно, но любопытство взяло верх.