Немезида ночного ангела

Я натягиваю на лицо улыбку, хотя радости никакой не испытываю.

– Я правда не думаю, что…

Он передает мне маленькую, обмякшую, сонную сосиску. Ту, на чьей чересчур огромной макушке растет тонкий, как дымка, темный пушок.

Логан склоняет голову набок, недовольный тем, как я его держу, но ничего не говорит, давая мне возможность разобраться самому. Затем, когда сосиска внезапно начинает ерзать, а ее гигантский череп грозит оторваться от неразвитых мышц шеи, он восклицает:

– Головку, Кайлар! Придержи Кирну головку, дружище!

Я растопыриваю пальцы, как будто пытаюсь удержать в руках драгоценный артефакт. Нет, даже хуже. Это маленькое пухлое создание – наш принц.

– Да прижми же ты его к груди. И постарайся не убить, ладно? Ты будто никогда не держал на руках младенца.

– Ну, вообще-то, не держал, – говорю я.

– Никогда-никогда? – Логан, кажется, потрясен. – Ой. Ясно. Прости. Я и не сообразил, насколько легкомысленно поступаю, отдавая будущее королевства в твои руки.

– Да ладно, с тебя не убудет. Если я сломаю этого, у него же останется брат, правильно?

Логан хохочет и показывает мне, как правильно держать малыша. Получается у меня все равно неуклюже. Да и ребенок больше похож на гибкую, чрезвычайно беззащитную вермишель.

Мою кожу слегка пощипывает в том месте, где головка ребенка касается моей груди и шеи. Не знаю, пробуждается ли это мой дремлющий отцовский инстинкт, или же дело в том, что я держу будущего верховного короля.

Как бы там ни было, мне это не нравится.

– А они… разные, – говорю я. У меня, конечно, плохо получается отличать одну человекоподобную сливу от другой, но у той, которую держу я, темные волосы. – Я думал, что Кирн и, э-э-э, как-его-там, близнецы?

Логан закрывает лицо ладонью, и я не могу понять, которая из сказанных мною глупостей вызвала такую реакцию. Но он не успевает ответить мне, потому что к нему подходит советник и что-то шепчет на ухо.

Они оставляют меня наедине с Его Высочеством Пухляшом. Я смотрю на малыша, тот зевает.

Ладно, зевает он и впрямь мило. Немного.

О боги. Он просыпается. Я начинаю покачиваться – видел когда-то, как другие так делают. «Пожалуйста, спи. Пожалуйста, спи».

Интересно, меня кто-нибудь когда-нибудь так держал? Видела ли какая-нибудь женщина во мне маленький кошмар? Надеялась, что при первой же возможности избавится от меня?

Я ведь сирота. Меня бросили настолько маленьким, что я даже не помню своих родителей. Но и совсем беспомощным меня оставить тоже не могли. Карапуз не выжил бы на улицах. Ни один цех не взял бы малыша, от которого больше неприятностей, чем пользы.

Смог бы я сам выбросить такого кроху, как какой-то мусор?

Кирн открывает глаза. Я заглядываю в эти голубые озерца, и к моему горлу подкатывает ком, словно маленький негодник засунул свой крошечный кулачок мне в глотку.

– Что? Вы же не хотите сказать… – произносит Логан, обращаясь к советнику. Затем он изрыгает негромкое ругательство, и я радуюсь поводу отвести глаза от ребенка. Логан смотрит на меня, затем на дверь, словно силится принять какое-то страшно важное решение – хотя он, похоже, всего лишь пытается решить, забрать у меня ребенка или нет.

Затем он стискивает зубы и заставляет себя опустить руки по швам.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Видимо, слишком поздно.

В ту же секунду я догадываюсь, что сейчас произойдет, но дверь распахивается прежде, чем я успеваю отдать малыша.

Верховная королева Дженин Джайр многое повидала за свою жизнь: урожденная Гандер, принцесса Сенарии, она вышла замуж за Логана и в тот же день потеряла его вместе со всей своей семьей, считала его убитым, была похищена, затем «спасена» Дорианом, который женился на ней, дал фамилию Урсуул и сделал королевой Халидора, Лодрикара и Сенарии – а потом, когда Дженин забеременела, она выяснила, что Логан все еще жив… и что ее муж Дориан с самого начала об этом знал. Она ушла от Дориана, добилась того, чтобы их брак сочли недействительным, и воссоединилась с Логаном, который согласился усыновить еще нерожденных детей Дориана и Дженин, признав их своими.

При всем этом Дженин нет еще и двадцати лет. Когда я видел ее в последний раз, она выглядела совсем юной.

Но не теперь.

Ее глаза очерчены темными кругами. Лицо опухло.

Увидев меня, она замирает.

Но лишь на секунду.

– Только не он! – вопит она, указывая на меня пальцем. Подобно яростному смерчу, она выхватывает ребенка из моих обомлевших рук. – Как ты мог, Логан?

– Милая, все же хоро…

– Нет! Как ты мог позволить этому существу прикоснуться к нашему ребенку?! – верещит она. – Ты говорил – ты сам это признавал! – что он – самый опасный человек в мире. О чем ты только думал, когда привел его…

– Он – мой лучший друг, Дженин! Он…

– У таких, как он, нет друзей. У них есть только мишени.

– Дженин, любовь моя… – говорит Логан.

– Что Дженин? Что любовь моя? Не смей увещевать меня! – огрызается она, трясясь всем телом.

– Неправда, – говорю я.

Она замолкает и замирает.

– У «таких, как я» нет мишеней. Мишени есть у наемных убийц, потому что по мишени можно промахнуться. У мокрушников есть мертвецы. Потому что, когда мокрушник берется за заказ, смерть обреченного на нее человека становится лишь вопросом времени. Но, пожалуйста, продолжай истерику.

Дженин ведет себя как испуганный ребенок и начинает меня злить.

– Мертвецы? Мертвецы! – восклицает она.

– Кайлар, – с мольбой в голосе произносит Логан.

– Мне пора, – говорю я, накидывая капюшон. – Я повинуюсь воле ее величества. Вижу, что у вас двоих…

Но едва капюшон ложится на мою голову, глаза Дженин становятся такими огромными, словно она видит меня впервые.

Она начинает причитать.

Мое сердце сжимается от жалости не только к ней, но и к моему другу, который любит женщину, утратившую всякую связь с рассудком.

Служанка спешит войти в комнату, но топчется на пороге, ждет разрешения. Она держит в руках кубок, и я вижу, что в вине плавают коричневые маковые зерна.

Напиток был готов заранее. С Дженин не в первый раз происходит такое.

Перед тем как уйти и перестать обременять Логана, я в последний раз смотрю на его лицо, и вижу, как трещины бегут по его мужественной решимости. Передо мной стоит человек, столкнувшийся с бедой, которую он не может сразить мечом, а может лишь топтаться рядом; человек, в очередной раз взваливший на себя бремя, которое он не знает, как унести, но которое все равно понесет.

Мы пересекаемся взглядами, и я думаю, не стоит ли мне остаться. Что лучше – остаться ради друга, которого люблю я, или уйти ради женщины, которую любит он? Кажется, от того, что я рядом, Дженин становится только хуже.

Я отворачиваюсь, чтобы уйти.

– Стой, Безымянный! – кричит Дженин.

Я замираю. Не потому, что повинуюсь моей королеве, а потому что последней меня так называла сама Белая Госпожа, Алебастровый Серафим, а до этого – Волк. Люди этого имени не знали.

– Ты думаешь, что я сошла с ума, – говорит она Логану таким тоном, что все в комнате еще больше уверяются в ее безумии. – Хочешь, докажу, что это не так?

– Я никогда этого не говорил, – ласково отвечает Логан.

– Да, никогда не говорил, – рычит она.

– Я не верю, что ты сошла с ума, – повторяет Логан, и я верю ему.

Он ошибается, но я ему верю.

Дженин шипит:

– К тебе придет человек с посланием, и тебе придется уехать.

Логан косится на меня; ему явно неловко спорить с ней в моем присутствии.

– Милая… это происходит по сто раз на дню. Не такое уж это и предска…

В комнату входит придворный, и Логан резко замолкает. Он жестом подзывает вошедшего. Тот негромко извиняется и передает Логану записку.

– Это не тот человек, – бормочет Дженин. На ее лице написана тревога. Но, кажется, кроме меня, королеву никто не слышит.

Логан читает записку, затем качает головой и отсылает придворного прочь.

– Видишь? Я остаюсь…

– Это не тот человек, – говорит Дженин.

Логан всплескивает руками.

– Я сто раз тебе говорила. Пыталась объяснить, – продолжает Дженин. – В тот день Дориан что-то сделал. И не только с малышами. Со мной, – ее голос дрожит на последних словах, лицо искажает гримаса, но она сдерживает рыдания.

– Я не желаю слышать о Дориане! – огрызается Логан.

– Логан, до того дня на моем животе не было растяжек! Я почувствовала, как ворочаются в моей утробе близнецы. Они будто в один миг стали вдвое больше и сильнее. Быть может, они были слишком маленькими, слабыми и не выжили бы, а он их исцелил. Ты ведь знаешь, что прежде он был одним из величайших Целителей Хот'салара. Там о нем ходят легенды… но, говорю же, мне кажется, что он случайно передал им свои…

– Прекрати! Замолчи! – приказывает Логан. – Мальчики в порядке!

– Я знаю его. Я знаю, что он не навредил бы им нарочно. Но вокруг было столько магии…

– Ты знаешь его? Дориан говорил тебе, что меня нет в живых! Все, что он говорил тебе, было ложью!

– Нет! Нет, Логан, не все.

Лицо Логана вытягивается, он смотрит на нее пристально, недоверчиво.

– Боги… – выдыхает он. – Ты все еще его любишь. – Мне не понять, как он пришел к такому выводу, но я замечаю виноватое выражение, проскользнувшее по лицу Дженин.

Затем Логан переводит взгляд на меня, и я вижу в его глазах тысячу мыслей и бурлящую смесь чувств.

Мне не сбежать. Я лишний в этом невыносимом разговоре, сторонний наблюдатель, который видит, как ширится трещина в отношениях супругов и как этот разлом грозит перерасти в настоящее землетрясение, которое разрушит их жизни и все, на чем зиждется власть Логана.

Я вижу, как он стыдится того, что его застали в такой момент; вижу, насколько он беспомощен перед лицом столь масштабных бед – но еще я вижу, как он рад тому, что за ссорой их застал именно я, а не кто-то другой.

Обычно Логан сдерживает свой гнев, когда злится на тех, кого любит. А он любит Дженин больше всего на свете. Но…

Что, если любви недостаточно? Может ли любовь спасти разум, который без оглядки бежит от реальности, не замечает опасностей, в страхе отшатывается даже от самой чувственной, сильной, твердой руки?

Я замечаю, как от беспомощности в Логане все-таки пробуждается гнев. Его бледная кожа краснеет. Боль и предательство скручивают его нутро. Логан так много дал Дженин – а она в ответ продолжает любить человека, который занял его место? Человека, который обманом вовлек ее в двоемужество, совратил, обрюхатил. Человека, который все это время знал, что Логан жив, что он голодает в подземелье. Как она смеет любить его?

Наверное, в прошлом Дженин старалась обходить эту тему стороной, но теперь, когда рядом я, она ведет себя безрассудно.

Прежде чем Логан успевает что-либо сказать, Дженин заявляет:

– Я знаю, что ты собираешься заставить меня отправиться вместе с тобой в Скон.

Растущая ярость Логана сдувается, так и не набрав полную силу.

Я оглядываюсь на дверь, стараюсь придумать, как бы мне изящно откланяться. Или даже неизящно.

– Что ты знаешь? Откуда? – спрашивает он.

Но она уже притихла.

– Кто тебе сказал? – требует ответа Логан.

– Сны…

– Опять сны! – ревет Логан, словно радуясь удобной мишени, на которую он может спокойно излить свой гнев.

– Послушай, неважно, как я обо всем узнала! Увезти меня сейчас от мальчиков будет самой большой глупостью, какую ты только можешь совершить. Прости, не глупостью. Самым неблагоразумным поступком. Я нужна им. А они нужны мне, Логан. Только они и не дают мне утонуть.

– Они же тебя и топят.

– Молю, Логан. Не отрывай меня от моих малышей. Пожалуйста.

Вид у Дженин вдруг становится изнуренным, словно последствия сотни бессонных ночей навалились на нее все разом. Что во время беременности, что до нее она оставалась молодой, энергичной, полной жизни, но сейчас в ней не осталось ничего из этого. Щеки ввалились, глаза покраснели, плечи поникли.

– Миледи, когда вы в последний раз спали? – спрашиваю я, стараясь утихомирить бурю.

Взгляд, который она бросает на меня, полон яда.

– Молчи, змей.

– Дженин, – мягко говорит Логан.

– Я поеду, – отзывается она. – Я поеду с тобой. Но, прошу… пусть твой волкодав поедет с нами.

– Я уже придумал кое-что получше, – говорит Логан.

– Если этот убийца останется в замке, то в наше отсутствие случится нечто страшное, – говорит Дженин. – Ты должен мне поверить.

Логан отвечает:

– Если случится нечто страшное, то никто другой не справится с этим лучше его и не положит этому конец.

Дверь открывается, и внутрь входит другой придворный. Он молчалив, глаза опущены. Он что-то шепчет в ухо Логана.

– Это тот человек, – со вздохом говорит Дженин. – Тот самый.

Но Логан, кажется, ее не слышит.

Через мгновение он произносит:

– Мне нужно разобраться с этим делом. Мы… мы еще поговорим. – Он смотрит на Дженин, затем на меня. – Кайлар, ты, э-э-э, ты можешь идти.

После этого он быстро уходит. Я не успеваю выйти следом за ним, когда Дженин говорит:

– Нет, не можешь. Останься.

Мне доводилось сталкиваться лицом к лицу с настоящими чудовищами, но, кажется, даже тогда я не испытывал такого ужаса, как сейчас, когда мне пришлось остановиться, повернуться и предстать перед маленькой расстроенной матерью.

– Я помню, что видела тебя раньше. До войны, когда ты притворялся родственником Стернов. Но теперь я знаю, кто ты, – с безумным блеском в глазах говорит Дженин. – Я знаю, кто ты.

Мне нечего ей ответить. Она либо сошла с ума, либо не сошла. В любом случае переспорить королеву невозможно.

– Ты гораздо хуже, чем думает Логан. Он видит в людях только лучшее, и хотя он уже не так наивен, как прежде, с тобой он все еще слеп. Что бы ни случилось, он будет продолжать верить в тебя. Потому что ему это нужно. Я не могу заменить ему всех, и понимаю это. При дворе он ходит по краю, всякий раз норовя сорваться. Ему нужен рядом хороший человек, настоящий друг… но вместо этого жизнь подсовывает ему тебя. – Она разве что не плюется от отвращения. – Я тебя ненавижу. Я бы попыталась убить тебя прямо сейчас, будь у меня хоть малейшая надежда на успех.

Я отступаю на шаг. Не хватало еще защищаться от королевы. Что случится, если дюжина гвардейцев ворвется в комнату и увидит, как я отбиваюсь от нападок их повелительницы?

Думаю, мне придется куда хуже, чем ей кажется.

Дженин говорит:

– Так что пойми, насколько мне больно просить тебя. Я… – Она кривит ртом.

А затем становится на колени.

– Я молю тебя, Кайлар. Пожалуйста. Не делай этого. Не смей этого делать. У тебя есть выбор. Мне плевать, что ты думаешь. Выбор у тебя есть. – Она падает на пол ниц и начинает плакать. – Пожалуйста… пожалуйста…

Выкинув из головы все мысли об изящном отступлении, я сбегаю.

Служанка с маковым вином в руках бесцеремонно проталкивается мимо меня, чтобы помочь обезумевшей королеве.