Адмирал Империи – 60

Дверь открылась, и вошёл Кучерявенко с подносом. Бутылка тёмного стекла с потёртой этикеткой – деметрийское вино, судя по характерному оттенку стекла. Бокал из толстого стекла, не хрусталь, конечно, откуда хрусталю взяться в военном бункере. Небольшой графин с водой. На тарелке – нарезанный сыр, копчёное мясо и свежий хлеб.

– Деметрийское, господин первый министр, – произнёс секретарь, ставя поднос на стол. – К сожалению, не лучший год – двести седьмой, – но это всё, что нашлось в запасах офицерской столовой.

– Сойдёт.

Птолемей взял бутылку, повертел в руках, разглядывая этикетку. Впрочем, сейчас ему было всё равно. Сейчас ему нужно было просто выпить, снять напряжение, почувствовать себя хоть немного человеком.

Он налил вина – густого, тёмно-рубинового, с ароматом спелых ягод и чего-то древесного, дубовых бочек, в которых оно выдерживалось, – и добавил воды из графина. Разбавленное, как он любил. Чистое деметрийское было слишком крепким, слишком терпким, слишком настойчивым; вода смягчала вкус и делала его более цивилизованным.

Первый глоток согрел горло и грудь приятным теплом, которое растеклось по телу, как масло по воде. Второй глоток принёс расслабление – напряжение, сковывавшее плечи и шею последние часы, начало понемногу отступать, словно лёд, тающий под весенним солнцем. Третий глоток позволил дышать свободнее, думать яснее, чувствовать себя почти в безопасности.

– Кучерявенко, – обратился Птолемей к секретарю, который замер у двери в ожидании дальнейших распоряжений, – как давно вы на государственной службе?

Молодой чиновник – аккуратно причёсанные тёмные волосы, внимательные глаза за стёклами модных очков, безупречный костюм, который даже после стольких часов бодрствования выглядел так, словно его только что отгладили, – опешил от неожиданного вопроса. Птолемей редко интересовался личными делами подчинённых. Точнее – никогда не интересовался. Они были для него инструментами, функциями, ролями, но не людьми.

– Три года, господин первый министр. – Голос Кучерявенко звучал осторожно, словно он ступал по минному полю. – Сначала в канцелярии министерства финансов, младшим референтом. Затем перевёлся в аппарат правительства…

– Три года, – перебил Птолемей, не дослушав послужной список, который его не интересовал. – И за это время ты видел, как работает государственная машина изнутри. Видел, сколько усилий требуется, чтобы поддерживать порядок. Сколько решений нужно принимать каждый день. Сколько проблем – решать. Сколько людей – направлять, контролировать, заставлять делать то, что нужно.

– Да, господин первый министр.

– И что ты об этом думаешь?

Кучерявенко растерялся – растерянность отразилась на его лице так ясно, словно он забыл, как её скрывать. Его глаза забегали – влево, вправо, к потолку, к полу, куда угодно, только не на лицо первого министра.

– Я… – он прочистил горло, пытаясь выиграть время. – Это большая честь – служить Империи, господин первый министр. Быть частью механизма, который…

– Я не спрашиваю о чести, – перебил его, Птолемей, делая ещё один глоток вина. – Я спрашиваю, что ты думаешь. Лично ты. О людях. О тех, ради кого мы работаем. Ради кого я работаю.

Кучерявенко стоял неподвижно, и было видно, как лихорадочно работает его мозг, пытаясь найти правильный ответ, который угодит начальнику и при этом не создаст проблем. Это была игра, которую чиновники учились играть с первого дня службы: угадай, чего хочет босс, и дай ему это. Скажи то, что он хочет услышать. Не имей собственного мнения – или, по крайней мере, никогда его не показывай.

Птолемей посмотрел на него с мрачным весельем. Типичный чиновник – осторожный, расчётливый, всегда думающий о последствиях, о карьере, о том, как бы не оступиться. Таких миллионы, таких везде, в каждом министерстве, в каждом ведомстве, в каждом кабинете от столицы до самых дальних провинций. И все они, все до единого, в глубине души презирают того, кому служат. Готовы предать при первой возможности. Готовы переметнуться к победителю, едва запахнет жареным.

– Ладно, не отвечай. – Он махнул рукой, разрешая молчание. – Я сам скажу тебе, что думаю.

Птолемей поднялся из кресла и подошёл к экрану на стене, где транслировалась панорама утреннего города.

Он обернулся к секретарю, и тот невольно отступил на шаг, увидев выражение лица первого министра.

– Люди, – произнёс Птолемей, и в его голосе прозвучала горечь, накопившаяся за годы – за десятилетия – службы, борьбы, разочарований. – Неблагодарные существа. Я посвятил им жизнь, сынок. Всю свою жизнь. Всё, что я делал – делал ради них. Ради их безопасности. Ради их благополучия. Ради их будущего, которое они сами не способны построить.

Голос первого министра зазвенел, наполняясь эмоциями, которые обычно Птолемей держал под контролем.

– И как они мне отплатили? Ты видел новости? Видел, как они радуются приходу врага? Как желают мне смерти – мне, человеку, который не щадил себя, чтобы им было хорошо жить?

– Господин первый министр, – голос Кучерявенко звучал осторожно, почти робко, —Большинство людей по-прежнему…

– Неважно, – произнёс Птолемей, заставляя себя успокоиться. Вернулся к столу, сел, налил ещё вина. – Это неважно. Люди всегда были такими и всегда будут. Толпа идёт за тем, кто громче кричит и больше обещает. Толпа не способна оценить тяжёлый труд, не способна понять сложные решения, не способна быть благодарной.

Он посмотрел на секретаря долгим, тяжёлым взглядом.

– Знаешь, Кучерявенко, я ведь не хотел власти. Не в том смысле, в каком её хотят честолюбцы и карьеристы. Я не мечтал о троне, не грезил о славе, не жаждал поклонения. Я хотел порядка. Стабильности. Хотел, чтобы Российская Империя жила так, как должна жить – без войн, без хаоса, которые разрывают страну на части.

Секретарь молчал, понимая, что от него не требуется ответа. Первый министр говорил не с ним – говорил сам с собой, словно пытался убедить в чём-то собственную совесть, оправдаться перед невидимым судьёй.

– А что я получил взамен? – Птолемей сделал ещё глоток. Вино действовало, и мысли становились легче, острые углы сглаживались. – Те самые войну и хаос. Предательство на каждом шагу. Люди, которым я доверял, – предавали меня. Люди, которым я помогал, – плевали мне в спину. И теперь – вот это. Толпы на улицах… И я здесь, под землёй, как крыса в норе.

Он допил бокал и поставил его на стол.

– Возможно, я был неправ. Возможно, люди не заслуживают того, чтобы о них заботились…

Терминал связи на столе замигал входящим вызовом. Птолемей взглянул на идентификатор: генерал Боков, командный центр.

– Да?

– Господин первый министр. – Голос генерала звучал по-военному чётко, но Птолемей уловил в нём нотку облегчения, которая приносит хорошие новости. – Докладываю: необходимое количество интария найдено. Суда-генераторы заправлены и выведены на орбиту с обратной стороны планеты. Они вне зоны видимости радаров приближающейся эскадры противника.

– Отлично, генерал. – Граус постарался, чтобы голос звучал спокойно, без тени той радости, которую он сейчас испытывал. – Превосходная работа. Как удалось найти топливо?

– Реквизировали запасы нескольких частных транспортных компаний. Также использовали резервы орбитальных станций. – Боков помедлил. – Это создаст определённые проблемы для гражданского сектора, но в нынешних обстоятельствах…

– Проблемы подождут. Сейчас важнее другое.

– Да, господин первый министр.

– Передайте приказ «Агамемнону»: немедленно следовать к судам-генераторам и занять позицию рядом с ними. – Птолемей помедлил, обдумывая следующие слова. – И ещё. Четыре лёгких крейсера из эскадры охранения – пусть тоже присоединятся к «Агамемнону».

Пауза на том конце связи. Боков соображал – быстро, как и подобает опытному военному.

– Четыре крейсера, господин первый министр? – Голос генерала звучал нейтрально – слишком нейтрально. – Из шести имеющихся в эскадре охранения?

– Именно так. Два эсминца останутся для патрулирования орбиты. Крейсера – к «Агамемнону».

– Слушаюсь. – Очередная пауза, и когда Боков заговорил снова, в его голосе звучала осторожность. – Но если мы переведём крейсера к судам-генераторам, оборона орбиты существенно ослабнет. Два эсминца – это…

– Батареи – наша главная защита, вы сами это говорили, – перебил его, Птолемей. – Крейсера всё равно не смогут противостоять линкорам противника в открытом бою. Пусть лучше будут там, где от них будет больше пользы.

«Где они смогут защитить меня при отступлении», – добавил он мысленно, но вслух, конечно, не произнёс.

– Понял вас, господин первый министр. Выполняю.

– И ещё одно, генерал. Распорядитесь, чтобы с «Агамемнона» выслали десантный модуль к столице. Шаттл должен находиться в режиме ожидания в определённых координатах и по первому приказу прибыть к башне «Кремлёвская» для возможной эвакуации.

Птолемей почти видел, как генерал на том конце связи переваривает услышанное, как складывает два и два, как понимает, что всё это значит.

– Понял, – наконец произнёс Боков. Голос его был ровным, но Птолемей уловил в нём что-то новое – что-то холодное, что-то похожее на разочарование. – Распоряжусь.

– Координаты я передам позже. Выполняйте.

– Слушаюсь.

Связь прервалась. Птолемей несколько секунд смотрел на погасший экран, затем налил себе ещё вина.

Он знал, о чём сейчас думает генерал Боков. Знал, какие выводы тот делает. Первый министр готовится бежать. Забирает лучшие корабли для собственного спасения, оставляя столицу беззащитной. Предаёт тех, кого клялся защищать.

Но это было неважно…

…Генерал Генри Боков смотрел на голографическую карту, не видя её. Перед его глазами была другая картина – того, что делал первый министр.

Десантный модуль к башне «Кремлёвская». Шаттл в режиме ожидания. Линкор и четыре крейсера у судов-генераторов, готовых в любой момент открыть портал в подпространство.

Картина складывалась отчётливая и неприглядная.

Птолемей Граус готовился бежать. Один. Без тех сенаторов и министров, о которых так трогательно заботился на словах часом ранее. Без тех офицеров и их семей, которым обещал защиту. Он соберёт вокруг себя горстку самых верных – или самых полезных – и исчезнет, оставив столицу на растерзание врагу, оставив их всех расплачиваться за его решения.

Усы генерала дрогнули – единственное внешнее проявление эмоций, которое он себе позволил. Но что он мог сделать? Отказаться выполнять приказ? Арестовать первого министра посреди вражеского вторжения? Устроить собственный переворот, когда враг стоит у ворот?

Нет. Он был солдатом. Хорошим солдатом, преданным, исполнительным солдатом. А солдаты выполняют приказы – даже глупые и подлые, даже предательские. Особенно предательские. Потому что если каждый солдат начнёт решать, какие приказы выполнять, а какие – нет, армия и космофлот превратятся в вооружённую толпу. И тогда – конец всему…

– Господин генерал?

Голос адъютанта – молодого подполковника с острым взглядом и безупречной выправкой – вырвал его из мрачных размышлений.

– Да?

– Приказы переданы. «Агамемнон» и крейсера начали перемещение к точке рандеву с судами-генераторами. Десантный модуль подготавливается к вылету.

– Хорошо.

– Также… – адъютант замялся, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на растерянность. – Командиры крейсеров запрашивают подтверждение приказа. Они… удивлены, скажем так.

«Удивлены» – это было мягко сказано. Боков знал этих командиров – толковые офицеры, преданные долгу, готовые отдать жизнь за защиту столицы. И вот теперь их отзывают с позиций, уводят от планеты, которую они поклялись защищать, – и ради чего? Ради того, чтобы первый министр мог сбежать в случае чего.

– Подтвердите, – произнёс Боков ровным голосом. – Приказ исходит от первого министра.

– Слушаюсь.

Адъютант отошёл, и Боков снова остался наедине со своими мыслями.

На тактической карте точки вражеских кораблей продолжали своё неумолимое движение. Ещё пара часов – и они будут на орбите…

Прошло ещё около часа.

Птолемей вернулся в командный центр – умытый, посвежевший после душа, с лёгким румянцем на щеках от выпитого вина. Его лицо выражало спокойную уверенность, почти благодушие, словно не было никакого вражеского флота и никаких толп на улицах.

Подтверждения о выполнении приказов уже поступили. «Агамемнон» и четыре крейсера успешно достигли точки рандеву с судами-генераторами. Десантный модуль занял позицию в указанных координатах, готовый в любой момент прибыть к центру Москва-сити для его эвакуации.

Всё шло по плану. Всё было готово к отступлению – если понадобится.

Птолемей опустился в командирское кресло и обвёл взглядом зал. Офицеры продолжали работать. Савельев что-то негромко говорил в микрофон, координируя действия орбитальных станций. Боков стоял у тактической карты с непроницаемым лицом.

– Генерал, – позвал первый министр, – докладывайте.

– Эскадра противника продолжает движение к планете, господин первый министр. – Боков подошёл ближе, и его голос звучал ровно, без намёка на те эмоции, которые, возможно, бушевали внутри. – Расчётное время выхода на орбиту – час сорок.

– Час сорок, – повторил Птолемей задумчиво. – Немного. А что фон Щецин? Вернулся?

– Нет, господин первый министр, – ответил полковник Савельев, который подошёл к ним от своей консоли. – Связи с директором ИСБ по-прежнему нет.

Птолемей нахмурился. Три с половиной часа прошло с тех пор, как он отправил барона на миссию. Три с половиной часа – на задание, которое должно было занять от силы час.

– Странно, – произнёс он медленно. – Очень странно. Борис Карлович не из тех, кто опаздывает.

– Возможно, задержка связана с ситуацией на поверхности, – предположил Савельев. – Беспорядки, перекрытые дороги, усиленные патрули…

– Какие патрули? – Птолемей повернулся к полковнику, и в его голосе прозвучало раздражение.

– Ваши патрули, господин первый министр. – Савельев говорил осторожно, словно опасаясь вызвать гнев начальника. – Два часа назад вы приказали ввести военное положение и выставить на улицы усиленные наряды. Полиция и армейские подразделения проверяют документы, разгоняют демонстрантов, блокируют маршруты.

– Неужели патрули могут остановить целого директора ИСБ? – Птолемей повернулся к Бокову.

Генерал расправил плечи, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на удовлетворение – возможность продемонстрировать собственную значимость и показать, что его люди работают как следует.

– Господин первый министр, патрули, пользуясь мандатом военного положения, задержат и обезвредят любого, – произнёс он с ноткой гордости в голосе. – Неважно, какую должность он занимает. Таков порядок, и мои ребята следуют ему неукоснительно.

Птолемей уставился на генерала. Затем он взорвался.

– Вы что, идиот?! – голос первого министра сорвался на крик, и этот крик разнёсся по командному центру, заставив офицеров за терминалами вздрогнуть и обернуться. – Во-первых, его роботы уничтожат ваш дурацкий патруль за считанные секунды – вы видели, на что они способны! Во-вторых, если с теми, кого сопровождает барон, что-либо при этом случится, вы лишитесь не только погон, но и головы!

Боков побледнел, и его усы дрогнули – на этот раз не от сдержанных эмоций, а от страха.

– Господин…, я не думал…

– В том-то и проблема – что вы не думаете! – Птолемей вскочил с кресла, и его лицо исказилось от ярости. – Немедленно свяжитесь со своими людьми! Узнайте, не задерживали ли они машину директора ИСБ! Не было ли столкновений с его охраной!

Генерал бросился к ближайшему терминалу. Птолемей стоял посреди командного центра, тяжело дыша, и чувствовал, как хмель, принёсший было расслабление, теперь только усиливает тревогу, обостряет эмоции.

Фон Щецин. Где этот проклятый барон?

Директор ИСБ не был человеком, которого можно остановить толпой или перекрытой дорогой. Его роботы – те самые четыре машины смерти, которые несколько часов назад за секунды разделались с элитными гвардейцами «Преображенского» полка – могли пройти сквозь любое препятствие, сквозь стену, если понадобится. Его полномочия были безграничны. Его эффективность – вообще легендарна.

И всё же. Что могло пойти не так?

– Господин первый министр, – голос Бокова звучал осторожно, почти извиняющимся, – я связался со всеми командирами патрулей в столице. Ни один из них не докладывал о задержании или столкновении с директором ИСБ или его сопровождением.

– А аэрокар барона?

– Его никто не видел. – Боков помедлил, словно не решаясь произнести следующие слова. – Ни на одном из контрольных пунктов, ни на одном из маршрутов, по которым он мог следовать. Словно машина… исчезла.

Птолемей остановился. Уставился на генерала немигающим взглядом.

– Исчезла, – повторил он медленно, пробуя это слово на вкус. – Машина директора Имперской Службы Безопасности. Исчезла.

– Я отдал приказ о беспрепятственном пропуске, – поспешно добавил Боков. – Все посты извещены. Если барон появится…

– Если, – Птолемей горько усмехнулся.

Он снова двинулся вдоль тактического стола, обходя голографическую карту. Красные точки вражеских кораблей были уже совсем близко к сфере планеты.

У него оставался примерно час, чтобы получить свой козырь. Час, чтобы…

– Господин первый министр, – Боков осторожно прочистил горло, – позвольте спросить… с какой миссией был послан директор фон Щецин? Возможно, если мы будем знать больше, мы сможем помочь в поисках.

Птолемей остановился и посмотрел на генерала долгим, оценивающим взглядом. Несколько секунд он молчал, словно решая, стоит ли делиться этой информацией.

– Он должен привезти сюда неких троих людей, – произнёс он наконец. – Людей, которые станут нашим козырем в переговорах. Вернее – в ультиматуме командующей вражеской эскадрой вице-адмиралу Хромцовой.

– Кого именно, если не секрет?

– Это вас не касается, генерал. – Голос Птолемея был холодным, отрезающим дальнейшие расспросы. – Достаточно знать, что эти люди находятся непосредственно в столице. Барон должен был забрать их и вернуться. Час, максимум полтора. Но, прошло больше трёх.

Боков благоразумно не стал продолжать расспросы, но вопрос повис в воздухе командного центра, и каждый из присутствующих офицеров наверняка задавал его себе.

Кто эти трое? Почему они так важны, что задержка заставляет Птолемея Грауса терять самообладание?

Минуты тянулись, как часы. Птолемей мерил шагами пространство перед тактическим столом – туда-сюда, туда-сюда, словно зверь в клетке, словно человек, запертый в ловушке собственных страхов и планов.

– Господин первый министр!

Голос дежурного оператора связи прорезал тишину командного центра, заставив всех повернуться к нему.

– Что?!

– Входящий запрос на видеосвязь. – Лейтенант сглотнул, и его кадык дёрнулся. – С капитанского мостика линкора «Паллада».

Птолемей почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Как ноги стали ватными, как руки – чужими и непослушными.

«Паллада».

Флагман вице-адмирала Агриппины Ивановны Хромцовой.

Она хочет говорить, говорить с ним. Сейчас. .

– Господин первый министр? – голос лейтенанта дрожал. – Принимаем вызов?

Птолемей Граус стоял неподвижно посреди командного центра, глядя на мигающий индикатор входящего вызова. Красный свет пульсировал в полумраке зала – ритмично, настойчиво, словно сердцебиение хищника, почуявшего добычу.

Мысли метались в голове первого министра, как испуганные птицы, – хаотично, бессвязно, бесполезно. Принять вызов – значит вести переговоры с Хромцовой без рычага давления. Без ничего, кроме пустых слов и бессильных угроз. Отклонить вызов – значит показать слабость и страх.

– Господин первый министр?

Птолемей сглотнул. Горло пересохло, и во рту стоял кислый привкус вина и страха.

– Подождите, – выдавил он. – Минуту. Дайте мне минуту…