Горькое семя

–Нет, – твердо сказал Илья. – Это не клуб. Это просто… процесс. Витя делает шаги. Сергей ищет музыку. А я… я пытаюсь не навредить. И мы все были бы рады, если бы ты была с нами. Правда. Твоя сила, твоя… злость, в конце концов, – они нам нужны. Чтобы не погрузиться в это мужское сожаление с головой.

Лена, наконец, посмотрела на него. В ее глазах была усталость, но и любопытство.

–Злость, говоришь? Ее у меня предостаточно.

–Тогда приходи. В субботу. Мы едем с Витей выбирать рыбок и растения. Будет нелепо, весело и, возможно, немного грустно. Нам нужен твой взгляд. Чтобы выбрать самых стойких и красивых гуппи. И чтобы Витя не купил какую-нибудь хищную рыбину по ошибке.

На ее губах дрогнул слабый, едва уловимый намек на улыбку.

–За ним надо следить. Он в депрессии, но если дать ему волю, он и акулу миниатюрную купит, чтобы «разнообразить экосистему».

Лед тронулся. Они проговорили еще час. Илья слушал, по-настоящему слушал, не пытаясь анализировать или давать советы. Просто был рядом. Он видел теперь всю картину: не три порванные нити, а четыре. И одна из них – ленова – была перекручена, пережата обидой, но все еще была крепкой. Ее нужно было не вплетать заново, а просто аккуратно расправить.

Вернувшись, домой, Илья почувствовал не горькую ясность, а горько-сладкую сложность. Помощь одним могла нечаянно ранить других. Его дар был не панацеей, а опасным инструментом, требующим кругового обзора. Он подошел к окну. Где-то там бродил Садовник. Илья мысленно обратился к нему: «Ты дал мне зрение, чтобы видеть суть. Но как научиться видеть всё поле сразу? Как не упустить из виду тихо страдающее дерево, пока лечишь сломанную ветку?»

Ответа, как всегда, не было. Только собственный, набивающийся шишками опыт.

Но была и надежда. В субботу их будет уже четверо. Не трое друзей, спасающих одного. А четверо друзей, спасающих что-то общее – свою дружбу, свою человечность. И начало этому положит не горькое семечко, не глубокая беседа, а поездка за парой разноцветных рыбок и пучком водорослей. Самая нелепая и самая правильная миссия на свете.

9. Рыбный базар душ.

Субботний птичий рынок был не местом, а состоянием. Хаос запахов – сена, корма, влажного дерева, живности. Хор звуков – лай, щебет, писк, приглушенные голоса торговцев. И море жизни, заключенной в клетки, аквариумы, коробки. Для Ильи, с его обновленным зрением, это было одновременно потрясением и испытанием. Он видел не просто животных. Он видел волны их страха, апатии, любопытства, крошечные искорки сознания. Это было оглушительно. Он сжал в кармане кусок черного обсидиана – «заземляющий» камень, который интуитивно взял с утра.

Они шли четверо. Витя, зажатый и немного потерянный, будто его стерильный подводный мир взорвался этим буйством красок. Сергей с диктофоном в руке, ловивший шумы для будущей звуковой картины. Лена – собранная, с деловым видом, но Илья улавливал вокруг нее тонкий, колючий щит обиды, который она еще не опустила. И он сам – проводник, пытающийся не сойти с ума от визуального и эмоционального шума.

– Сначала растения, – заявила Лена, взяв на себя негласное командование. – Грунт, удобрения, потом уже живность. Иначе замучаемся.

Витя кивнул, молча, следуя за ней, как за спасательным кругом.

У павильона с разведением аквариумных рыбок их ждало царство зеленого полумрака, подсвеченное лампами. Ряды банок с водорослями, похожими на инопланетные леса. Лена, к всеобщему удивлению, оказалась в своей стихии.

–Анубиас – сюда, на корягу, как ты и хотел, – говорила она Вите, тыкая пальцем в плотные зеленые листья. – А это – роголистник. Он растет как сумасшедший, воду чистит. И ему почти не надо света. Идеально для твоего мрачного царства.

–Откуда ты знаешь? – удивленно спросил Сергей.

Лена на мгновение замерла, ее щит дрогнул.

–У Максима, моего бывшего… у него был огромный аквариум. Я за ним ухаживала, когда он в командировках был. Читала, вникала. – Она пожала плечами, будто сбрасывая ненужное воспоминание. – Ну что, берем?

Ее компетентность была лучшим лекарством. Витя, видя, что кто-то знает, что делать, расслабился. Он уже не боялся – он учился. Они выбрали растения, мешок темного грунта, корягу причудливой формы.

Потом пришла очередь рыбок. И тут Витя снова заколебался, замер перед стеной с десятками маленьких аквариумов, где метались стайки неонов, гуппи, меченосцев. Ответственность накрыла его с новой силой.

–Я… я не могу выбрать. Это же, как приговорить кого-то к жизни в моей… в моей банке.

–Не в банке, а в твоем мире, – поправила его Лена. – Ты уже создал для них воду. Теперь создаешь лес. Осталось выбрать жителей.

–Но как решить, кто достоин? – его голос звучал почти отчаянно.

Илья, переполненный чужими жизненными импульсами, вдруг понял, что нужно делать. Он не стал «видеть» самую здоровую рыбку. Он перевел свой дар на Витю. Он увидел его смятение как клубок колючей проволоки. И осторожно, почти неслышно, направил внимание друга не на выбор, а на ощущение.

–Вить, не думай, кто достоин. Посмотри, к кому тянется взгляд. Кто тебе просто нравится. Не как проект, а как… как сосед.

Витя замолчал, начал медленно водить взглядом по банкам. И замер у одной, где стайка вишневых барбусов резвилась в потоке пузырьков. Они были не самые яркие, но в их движениях была какая-то дерзкая, счастливая энергия.

–Эти, – тихо сказал он. – Они… бесшабашные.

–Отличный выбор, – улыбнулся продавец, пожилой мужчина с лицом, испещренным морщинами, как карта. – Барбусы – ребята живые. Депрессию разгонят. И пять штук – стайка. Им веселее.

Пока продавец сачком ловил юрких рыбок, его взгляд на мгновение встретился с взглядом Ильи. И в этих старых, мутноватых глазах мелькнуло что-то знакомое – спокойная, оценивающая глубина. Не Садовник. Но словно кто-то из его же гильдии. Человек, который тоже понимает тонкую связь между тем, кто выбирает, и тем, кого выбирают.

–Растения приживутся, рыбки освоятся, – сказал продавец, завязывая пакет с водой и барбусами. – Главное – не торопить. Пусть все само уляжется. И наблюдай. Они тебе многое расскажут. – Он посмотрел прямо на Витю. – Аквариум – это не интерьер. Это окно. В другую вселенную и… в самого себя. Счастливого пути.

Несли они свой «живой груз» как святыню. Пакеты с растениями, банку с мотылем для корма, и главное – два прозрачных пакета, в которых мелькали красные спинки барбусов. В машине царила почти религиозная тишина, нарушаемая только шуршанием пакетов и тяжелым дыханием Вити.

Обратный путь, подготовка аквариума – все это прошло в сосредоточенном молчании. Лена руководила посадкой растений, Сергей фиксировал процесс на камеру телефона «для истории», Витя с белым от напряжения лицом пошагово выполнял инструкции. Илья, молча, помогал, чувствуя, как в комнате нарастает волнующее, творческое напряжение. Это было не лечение. Это было совместное творение.

И вот настал момент. Вода, отстоявшаяся и чистая, уже была залита. Растения, прикрепленные к коряге, мягко колыхались от работы фильтра. Синий свет падал на темный грунт, создавая иллюзию глубины.

–Пора, – прошептал Витя.

Он осторожно, с дрожащими руками, опустил в воду открытый пакет с барбусами, чтобы выровнять температуру. Пять маленьких жизней метались в тесном пространстве полиэтилена. Все затаили дыхание. Через несколько минут Витя наклонил пакет, и барбусы, один за другим, выпорхнули в свободу нового мира.

Первые секунды они замерли, прижавшись ко дну у грота. Потом один, самый смелый, сделал рывок вдоль стекла. За ним – другой. Через минуту они уже исследовали свой новый дом, резво носясь между стеблями роголистника, замирая у поверхности, где рождались пузырьки. Их вишнево-красные бока вспыхивали в синем свете, как тлеющие угольки, раздуваемые ветром.

На лице Вити происходило что-то невероятное. Сначала страх, затем изумление, а потом – чистая, детская радость. Слезы текли по его щекам, но он даже не замечал их.

–Смотрите, – прошептал он. – Они же… живые. И они здесь. У меня.

Лена положила руку ему на плечо. Молча. Щит обиды вокруг нее окончательно рассыпался, растворившись в этом простом, чудесном моменте.

–Да, – сказала она тихо. – Они дома.

Сергей включил диктофон, записывая тихий плеск воды, гул фильтра и счастливое, прерывистое дыхание Вити. «Это и есть музыка», – подумал Илья.

Они просидели до глубокого вечера, наблюдая, как барбусы осваивают территорию. Говорили мало. Просто были вместе. В этой комнате-аквариуме, где стены были нарисованной бездной, а в центре пульсировал маленький, настоящий островок жизни, что-то сломанное в их четверке начало срастаться. Не идеально, не по-старому. По-новому. Со шрамами, но прочнее.

Провожая Лену и Сергея, Илья задержался у двери.

–Спасибо, – сказал Витя, глядя на него красными от слез, но ясными глазами. – За всё. За то, что заставил налить воду.

–Ты сам ее налил, – ответил Илья. – Мы просто принесли соседей.

–Приходите завтра. Посмотреть, как они переночевали.

–Обязательно.

Илья шел домой один. В ушах еще стоял шум рынка, но теперь он был не оглушительным, а богатым, полным смысла. Он думал о старом продавце. «Окно в самого себя». Дар Ильи был таким же окном – но оно открывалось сразу во множество душ. Сегодня он научился не распахивать его настежь, а прикрывать, когда нужно, давая другим пространство для их собственного, тихого чуда.

Он достал из кармана обсидиан. Камень был теплым. Где-то в городе бродил Садовник. Где-то росло дерево со сплетенными судьбами. А в одной синей комнате пять вишневых барбусов кружили в свете ламп, и один человек, наконец, чувствовал себя не утопленником, а капитаном маленького, хрупкого, невероятно красивого корабля. И это было только начало плавания.

Глава 10. Когда молчат барбусы.

Жизнь барбусов стала метрономом для Вити. Их утренняя суета перед кормлением, дневные игры в зарослях роголистника, вечернее затишье – выстроили ему новый, мягкий распорядок. Он завел блокнот, куда скрупулезно записывал: «9:00 – все пять, активны, поели артемию (корм для аквариумных рыбок)», «15:00 – самка с самым темным пятном у хвоста прячется в гроте», «22:00 – свет выключен, фильтр работает, движение минимальное». Это были не просто заметки. Это был дневник возвращения к жизни – через наблюдение за другими жизнями.

Илья приходил часто, но ненадолго. Он научился дозировать свой дар в этой комнате. Здесь не нужно было пронзать взглядом суть – здесь нужно было просто созерцать. Аквариум стал для него своеобразным «заземлением», местом, где ясность превращалась из острой боли в спокойное течение. Он видел, как энергия Вити, раньше сжатая в тугой, болезненный комок, теперь медленно расправлялась, повторяя плавные движения барбусов. Но он также видел и другое: тонкую, едва заметную тревогу, ползущую по краям этой идиллии, как бурые водоросли по стеклу. Тревогу, которую Витя сам не осознавал.

Лена стала постоянным гостем. Ее практицизм оказался идеальным дополнением к Витиной созерцательности. Она принесла тесты для воды, объяснила про азотный цикл, строго следила, чтобы он не перекармливал рыб.

–Ты их любишь, я понимаю, но утонуть в еде – не лучшая смерть, – говорила она, забирая у него щепотку корма. Их общение стало простым, лишенным старого подтекста. Щит был снят. Она даже начала иногда улыбаться той же старой, лукавой улыбкой.

Сергей записал целую «аквариумную сюиту» – композицию из гула фильтра, щелчков корма, падения капель с крышки и редких, почти музыкальных всплесков, когда барбусы гонялись друг за другом. Он назвал ее «Безмолвная симфония №1».

Казалось, все наладилось. Но дар Ильи редко позволял ему наслаждаться иллюзией покоя.

Однажды утром, придя к Вите, он сразу почувствовал диссонанс. Комната была тихой. Слишком тихой. Гул фильтра звучал одиноко, без привычного аккомпанемента быстрых, шуршащих движений в воде.

Барбусы не плавали. Они стояли на месте, ближе ко дну, лишь изредка вздрагивая плавниками. Самый маленький, которого Витя назвал Искоркой, лежал на боку, на грунте, слабо шевеля жабрами.

Витя сидел на полу, прислонившись к тумбе, лицо его было маской ледяного ужаса.

—Я не знаю, что случилось, – прошептал он. – Вчера вечером все было хорошо. А сегодня… они умирают. Все. Из-за меня. Я все сделал не так.

Его паника была густой, липкой, она заполнила комнату, вытеснив синий покой. Лена, вызванная по телефону, мчалась через весь город. Сергей, услышав в трубке сдавленный голос Ильи, сказал: «Еду».

Илья подошел к аквариуму. Он отключил свой дар от Вити, от собственного страха и направил его внутрь этого маленького водного мира. Это было невыносимо. Он не понимал «языка» рыб, но он мог чувствовать. И он чувствовал не боль, а что-то хуже – апатию. Полное, безысходное угасание жизненной силы. Как будто ток, питавший их резвую энергию, внезапно выключили.

Он посмотрел на растения. Анубиасы стояли незыблемо, но роголистник, обычно пушистый и яркий, казался вялым, некоторые его веточки побурели.

–Витя, что ты делал вчера? Что-то менял? – спросил Илья, стараясь говорить спокойно.

–Ничего! Только подменил немного воды, как Лена учила. И… и удобрение добавил. Новое. Жидкое. Продавец сказал – супер-средство, для роста растений и яркости рыб.

–Сколько добавил?

–Ну… инструкция – на колпачок на 50 литров. У меня 100. Я добавил два. А потом подумал – пусть будет лучше… добавил еще полколпачка. Для верности.

Илья закрыл глаза. Человеческое «для верности». Попытка контроля, которая оборачивалась отравлением. Метафора была слишком очевидной и слишком горькой.

Лена ворвалась в квартиру, скинув куртку на ходу. Она одним взглядом оценила ситуацию, схватила тесты для воды и начала работать, молча, сжав губы. Сергей пришел следом, замер в дверях, увидев Витино лицо.

Тесты показали критический уровень нитритов. Удобрение, перенасытив воду, спровоцировало бактериальный всплеск и отравление.

– Нужна срочная подмена, – сказала Лена, уже наполняя ведра отстоянной водой. – Половину объема. И антидот. В зоомагазине, через дорогу, должно быть. Сергей, беги, купи вот это, – она нацарапала название на обрывке бумаги.

Сергей ринулся выполнять приказ. Витя сидел, обхватив голову руками, и повторял: «Я их убил. Я их убил».

–Не убил, – резко сказала Лена, подключая сифон для слива воды. – Отравил по незнанию. Теперь будем вытаскивать. Вставай, помоги. Илья, держи шланг.

В следующие два часа они работали как одна команда в операционной. Лена – хладнокровный хирург, отдающий команды. Илья – ассистент, следящий за процессом и за Витей. Витя – послушная, дрожащая от страха пара рук. Сергей, вернувшись с лекарством, стал «аптекой» и моральной поддержкой.

Процесс был мучительным и медленным. Они меняли воду постепенно, чтобы не шокировать рыб еще больше. Вносили антидот. Отсадили самого слабого барбуса в отдельную банку с чистой водой.

Илья, держа шланг, чувствовал, как его дар фиксирует малейшие изменения в воде, в состоянии рыбок. Он не мог им помочь напрямую, но мог быть живым датчиком, отмечая, когда волна паники в воде начала понемногу спадать.

К вечеру самое страшное было позади. Четыре барбуса, хоть и вяло, но плавали. Искорка в банке перестала лежать на боку и пыталась держаться вертикально. Кризис миновал.

В комнате пахло озоновой свежестью после грозы и рыбой. Все сидели на полу, прислонившись к стенам, вымотанные до предела.

Лена первой нарушила тишину.

– Вить. Правило номер один: никогда, слышишь, никогда не сыпь и не лей в аквариум ничего «на глазок» и «для верности». Он хрупкий. Он живой. Там все дозируется каплями. Как лекарство.

– Я понял, – голос Вити был беззвучным шепотом. – Я чуть не… я…

– Но ты не дал им умереть, – сказал Илья. – Ты позвонил. Ты принял помощь. И ты сам помогал их спасать. Это не меньше важно, чем ошибка.

– Зачем они мне, если я такой… неспособный?

– Потому что они учат тебя быть способным, – отозвался Сергей. – Не идеальным. Не безошибочным. А просто – ответственным. И просить о помощи, когда нужно. Это и для людей работает, кстати.

Витя посмотрел на аквариум. Барбусы медленно двигались в очищенной воде. Их яркость померкла, но они были живы. Живы, потому что его друзья примчались и не дали ему опустить руки. Живы, потому что он сам, сквозь панику, выполнял указания.

Он глубоко вздохнул. Это был вздох человека, который прошел через ад самообвинения и вышел с другой стороны – не прощенным, но принявшим свою ущербность.

– Спасибо, – сказал он, глядя по очереди на каждого. – Я… я, наверное, сейчас расплачусь.

– Давай, – пожала плечами Лена. – У нас тут уже полно воды, твои слезы делу не помеха.

Они просидели до глубокой ночи, дожидаясь, пока Искорка окончательно придет в себя. Говорили о страхах, о том, как бояться испортить то, что любишь. Илья молчал больше обычного. Сегодняшний день был для него уроком смирения. Его дар видел проблему, но не мог ее решить. Решили знания Лены, оперативность Сергея и готовность Вити бороться. Его роль была другой – он был тем, кто почувствовал дисгармонию первым и кто удерживал связь между ними, пока они спасали. Он был не целителем, а связующим.

Под утро, когда все уже разошлись, а Илья остался помочь Вите доделать последние процедуры, Витя сказал негромко:

– Ты знаешь, когда они лежали там, почти дохлые… у меня была одна мысль. Не «какой я неудачник». А «я должен их спасти, любой ценой». Впервые за долгие годы я хотел не убежать, а бороться. Даже если шансов нет.

– Шансы всегда есть, – сказал Илья. – Пока мы дышим и пока мы вместе.

Он вышел на рассвете. Город был розовым и чистым. Он чувствовал усталость, но и странную легкость. Аквариумная катастрофа и спасение стали для их четверки тем самым «горьким семечком» – испытанием, которое не раздавило, а сплотило.

Дома, перед сном, он подошел к своему окну. На подоконнике, где раньше ничего не было, лежал одинокий, слегка сморщенный плод. Не фиолетовый и бугристый, как у Садовника, а золотисто-янтарный, теплый на ощупь. Рядом никого не было. Илья взял его в руки. Он пах медом и старой древесиной.

Он не стал его есть. Он положил плод на стол, как напоминание. Напоминание о том, что за горькой правдой косточки следует сладкая мудрость плода. И, возможно, за испытанием – награда. Не в виде удачи, а в виде еще более глубокого понимания. Но понимать он это будет уже завтра. А сейчас нужно было спать. Завтра предстояло проведать барбусов. И своего друга Витю, который больше не был просто утопленником в синих обоях. Он был капитаном, пережившим свой первый шторм.

Глава 11. Золотое яблоко.

Золотистый плод лежал на кухонном столе, как инородное тело. Он не портился, не менялся, лишь издавал тонкий, успокаивающий аромат, напоминающий Илье о чем-то давно утраченном – может, о бабушкином сене на даче, а может, о страницах старой книги. Он не решался его съесть. Опыт с горьким семечком научил его осторожности. Этот дар, очевидно от Садовника, был не наградой, а новым вопросом. Или новым испытанием.

Тем временем жизнь вокруг аквариума била ключом. Барбусы, пережившие отравление, не просто восстановились – они, будто обрели второе дыхание. Их краски стали еще ярче, движения – увереннее. Искорка, та самая, что была на волоске от гибели, теперь была заводилой в стае. Витя называл ее «Фениксом». Он научился не просто кормить рыб, а понимать их настроение. «Сегодня Бордовый (самый крупный самец) задирает Полоску, значит, пора чистить стекло, он от избытка энергии нервничает». Аквариум перестал быть побегом от реальности. Он стал тренажером для эмпатии, терпения и принятия несовершенства.

Лена и Сергей втянулись в эту новую реальность. Вечера у Вити стали традицией. Лена приносила домашнюю выпечку, Сергей – новые наброски мелодий, в которых уже угадывались отголоски аквариумной симфонии. Они говорили обо всем, но как-то глубже, честнее. Илья часто молчал, наблюдая. Его дар показывал ему, как три когда-то разрозненные энергии теперь сплетались в устойчивый, теплый узор. Он был частью узора, но иногда ему казалось, что он и ткач одновременно – чувствовал каждое натяжение нити.

Однажды вечером, когда Сергей наигрывал новую мелодию, а Лена и Витя спорили о лучшем корме для сомиков, в дверь позвонили.

На пороге стоял незнакомый мужчина. Лет тридцати, в простой куртке, с усталым, но очень внимательным лицом. Его взгляд сразу нашел Илью, будто он был ему знаком.

– Извините за вторжение. Меня зовут Антон. Я… я ищу того, кто понимает.

– Понимает что? – насторожился Витя, вставая между гостем и своим миром.

– Понимает… тишину после шума. Видит связи там, где их, кажется, нет. – Мужчина говорил тихо, но четко. – Мне сказали, что здесь может быть такой человек. Что здесь… растет что-то настоящее.

Илья почувствовал легкий укол – не опасности, а узнавания. В глазах этого Антона была та же отрешенная ясность, что бывает у людей, переживших глубокое потрясение. И что-то еще – тень.

– Кто вам сказал? – спросил Илья.

– Один старик. На рынке. Торгует всякой всячиной… и разными семенами. Он сказал: «Ищи того, у кого дома лежит золотое яблоко, но кто боится его вкусить. Он поймет».

В комнате повисла тишина. Даже барбусы замерли у стекла, будто прислушиваясь. Илья почувствовал, как все взгляды устремились на него. Он никому не говорил о плоде.

– Зачем я вам? – спросил он, делая шаг вперед.

– Мне… мне тоже дали семечко, – выдохнул Антон. В его голосе прозвучала такая бездонная боль, что Лена невольно прикрыла рот рукой. – Оно было не горькое. Оно было… ледяное. Оно заморозило все внутри. Я не чувствую ничего. Ни горя, ни радости. Я вижу мир, как схему, но он для меня пуст. Старик сказал, что есть другой. Кому дали горькое, но живое. И что только он может… отогреть.

Илья смотрел на него. Его дар, обычно такой активный, теперь работал в режиме глубокого сканирования. Он не видел лжи. Он видел пустоту. Не такую, как у Вити раньше – та была наполнена страхом и отчаянием. Эта пустота была мертвой, вымороженной, как лунный ландшафт. Антон не страдал. Он просто… не существовал на эмоциональном уровне. Семечко Садовника, но другой, страшной разновидности.

– Садись, – сказал Илья, отодвигая стул.

Они просидели до утра. Антон рассказывал монотонно, без дрожи в голосе. История была банальна и ужасна: потеря близких в аварии, в которой он выжил физически. Затем встреча со стариком (он не называл его Садовником, но Илья был уверен) и принятие «дара» в надежде заглушить боль. Дар заглушил все. Теперь он был ходячим аналитическим умом в забальзамированном сердце.

– Я помогаю людям как юрист. Я вижу все их слабые места, все лазейки. Я беспроигрышно выигрываю дела. И мне все равно. Я смотрю на слезы или радость клиентов и вижу лишь биологические реакции. Старик сказал, что это плата за бегство от боли. Но теперь я хочу чувствовать. Даже если это будет больно.

Сергей, Лена и Витя слушали, завороженные. Их собственные проблемы вдруг показались им теплыми, человеческими, живыми. Эта ледяная пустота пугала больше любой депрессии.

– И что я могу сделать? – спросил Илья. Он чувствовал тяжесть ответственности, пригибавшую его к земле. Он едва научился помогать друзьям, а тут – абсолютно чужая, изуродованная душа.

– Не знаю. Может, твое семя… оно другое. Может, его сила… – Антон впервые запнулся, и в его глазах мелькнул проблеск чего-то человеческого – надежды? Страха? – Мне сказали, что золотое яблоко… оно для баланса. Горькое – чтобы видеть. Сладкое – чтобы чувствовать. Ты еще не съел его?

Все снова посмотрели на Илью.

– Нет, – честно признался он. – Боялся.

– А теперь? – спросил Антон.

Илья посмотрел на своих друзей. На Витю, который научился бояться за других. На Лену, которая снова могла злиться и заботиться. На Сергея, чья музыка обрела тишину, чтобы звучать. Они были его ответом. Его опорой.

– Теперь, наверное, пора, – тихо сказал Илья. – Но я не буду есть его один.

Он встал, принес плод из кухни и положил его в центр стола, рядом с чашкой, где плавала одинокая веточка роголистника из аквариума Вити.

– Я не знаю, что он сделает. Но если это про чувства… то, думаю, его нужно разделить. Как мы делим хлеб. Или горе. Или радость. – Он посмотрел на Антона. – Ты готов рискнуть? Не знать, что будет?

Антон медленно кивнул. В его ледяных глазах была решимость утопающего.

Илья взял нож, аккуратно разрезал золотой плод пополам, потом каждую половинку еще раз. Получилось четыре дольки. Мякоть была того же ослепительно-белого цвета, что и у фиолетового плода, но от нее исходило тепло.

– Правила простые, – сказал Илья, раздавая дольки Антону, Вите, Лене и Сергею. Себе он оставил лишь небольшую часть сердцевины с несколькими семечками. – Мы едим одновременно. И… остаемся друг с другом, что бы ни почувствовали.