Воспоминания Ольги Владимировны Поповой. Часть II

Так оно у меня и получилось – в Турине родилась моя Лена, и мы с Сережей сами за ней ухаживали. Пришлось только взять для нее приходящую кормилицу, т. к. я хворала после родов, долго пролежала, мне присушили молоко. А искусственного питания не выдерживал Ленин желудок, так что хозяйка привела к нам «балью» – соседку-кормилицу Леопольду, которая за 30 лир в месяц стала пять раз в день приходить к нам кормить Лену. Хотя ее девочка была постарше Лены, но врач нашел ее молоко годным.

Собственно, я опять очень забежала вперед: началось-то все далеко не с Леопольды, а с того, что мне нашли «балью», как это вообще принято в Италии, в специальном учреждении, и она увезла Лену к себе в деревню. Когда я поправилась, я, конечно, сразу поехала туда. По внешнему виду там все казалось в полном порядке, но через пару дней я убедилась, что у кормилицы нет молока. Ее ребенок сразу как родился, так и умер, так что на ее руках была одна Лена. Был как раз сезон уборки винограда, и вся семья «бальи» – отец и мать ее мужа, муж и она сама – с утра уходили на виноградник. Чем они там питались, не знаю, но «балья» целые дни проводила на работе. Вечером, когда она возвращалась домой, свекровь старалась усадить меня внизу за ужин, а балья уходила с Леной наверх в спальную, чтобы выкупать, покормить и уложить Лену. Конечно, когда я слышала Ленин крик, никто не мог удержать меня за столом, я бежала к Лене и убедилась, что балья вертит ее от одной груди к другой, а сосать ей нечего. Я стала покупать побольше молока, чтобы балья лучше питалась, но это почти не помогало.

И вот, однажды свекровь бальи, когда Лена подняла крик, сама пришла наверх, не пустила меня, – а то де макароны застынут у меня на тарелке. Наверху все сразу успокоилось, свекровь вернулась довольная, объяснила мне, что Леопольда неопытная, без ее помощи не умеет и ребенка накормить, что Лена уже насосалась и засыпает, сейчас и Леопольда придет ужинать. Казалось бы, все в порядке. Но ночью у Лены начался понос. Я, конечно, убедила Леопольду, чтобы спала, а я сама уж управлюсь с Леной. Ей было очень плохо, она даже не могла кричать, а стонала и тихо повизгивала от боли. А я не успевала менять пеленки и подмывать ее. Всю ночь я провозилась и поняла, в чем дело, т. к. на пеленках в Ленином поносе плавали виноградные зернышки. Уже пару дней, как у меня над кроватью висела огромная кисть винограда, от которой я успела отъесть всего несколько ягод. Очевидно, мать Леопольдиного мужа и дала Лене насосаться винограда, т. к. молока у Леопольды не было.

Хорошо, что в тот день с утра как раз Лену должен был навестить врач (у нас так и было условлено, что два раза в неделю за специальную оплату Лену и балью будет осматривать местный врач). Когда я показала Ленины пеленки утром Леопольде, ей ничего не оставалось, как сознаться, что, действительно, вчера свекровь успокоила Лену виноградом, что вообще Леопольде у них очень трудно, и работы много, и голодает она, и Лену ей жаль, на винограднике ей не дают почти и подойти к ребенку, свекровь предпочитает сама отдохнуть около Лены, перепеленает ее, покормит из бутылочки через соску коровьим молоком (тем, которое я сама же и кипятила для бальи). Лена совсем ослабела, мне казалось, она умирает. Я сварила ей на спиртовке, которая была со мной, рисового отвара, и еще до врача поила ее им через ту же соску.

В тот день, когда они ожидали прихода врача, они одни без Леопольды ушли на виноградник. (Кажется, я ошиблась, и ее звали не Леопольда, а не помню, как. Леопольда уже была ее вторая балья, в Турине). Приехал врач. У меня уже была готова телеграмма Сереже в Турин, чтобы приезжал за нами немедленно, т. к. Лена серьезно заболела, молока у бальи нет, я забираю Лену домой. Врач убедился и в том, что балья без молока, и вполне согласился со мною. На разные возражения бальи он пригрозил ей судом за такие дела, какие они натворили. Что если бы я еще ночью не начала давать Лене рисовый отвар, не сделала бы ей клизмы из рисового отвара, может быть, сейчас ее уже не было бы в живых. В общем, посоветовал балье успокоиться, если она не хочет и себя и свою свекровь посадить на скамью подсудимых. Балья испугалась. Побежала на виноградник. А я еще много грела воду, делала Лене грелку; у меня была при себе целая аптечка, так что врач нашел, что вся первая помощь ей оказана правильно.

Сережа приехал очень быстро, мы живо собрались. Собственно, и собираться-то было нечего, я уже к его приезду все Ленино «приданое» сложила, а моего почти ничего и не было. Прибежал с виноградника бальин муж вместе с ней, а свекровь, по-видимому, испугалась. Муж бальи очень перед нами суетился, даже предложил было балье нас проводить, но мы, конечно, отказались. Расплатились с ним, тут как раз заглянул и врач. Телеграмму-то Сереже увозил на почту его кучер, а он оставался со мной около Лены. Когда вернулся его возница, он поехал дальше по больным, обещал на обратном пути еще заглянуть к нам. Тут с врачом и с бальиным мужем разговор шел начистоту. Бальин муж только просил врача и нас не губить его семью, что мать его, конечно, сделала это не из злого умысла, а желая успокоить ребенка, и не могла знать, какие могут быть от этого последствия. И мы уехали домой.

Примечания