Оформитель слов
кидаю в топку по три чурки,
и жду каникул по звонку…»
– Хм… – я начал грызть колпачок ручки, размышляя над продолжением. В школе все увлекаются шансоном, а за модой надо следить. Пока что получалось не очень. Начало, как обычно, мне удалось придумать сразу, а вот дальше мысли расплывались. Здесь важно найти первую строчку следующей строфы, сюжет… а там ямбы и хореи сами откинутся на вольный лист.
Итак, дальше надо что-то жалостливое про матушку…
Дверь в комнату неожиданно открылась, и зашёл батяня.
– Что делаешь? – спросил он.
– Да так… – пожал я плечами.
– Зачем новую фуфайку надел? – озадаченно нахмурился он.
– Тут холодно.
– Летняя комната для того и предназначена, чтобы в ней летом находиться, а не осенью, – пояснил батяня. – Снимай фуфайку и повесь обратно в кладовку.
– Я тут стих пишу про осень и свою нелёгкую судьбу шестиклассника, – заявил я. – Надо прочувствовать, так сказать, прохладу и свежесть осеннего очарования.
Батяня округлил глаза, которые от чего-то подозрительно засверкали.
– Вот кстати завтра и прочувствуешь всю необходимую ПРОХЛАДУ и СВЕЖЕСТЬ, – загадочно сообщил он.
Это могло означать только одно – скоро в нашей семье в очередной раз начнут использовать бесплатный каторжный детский труд одного малолетнего поэта.
– Это в смысле?.. – я закрыл тетрадь и отложил ручку.
Батяня выдержал театральную паузу, а потом торжественно и очень радостно выдал:
– Снопы будем вязать!
Я обречённо стянул ушанку с головы и сжал в ладонях.
– Какие ещё снопы?..
– Льняные, – сказал батяня. – Короче, завтра в школу не идёшь. В поле поедем работать.
В комнату зашла мама.
– Идите кушать.
– Я не хочу… – растерянно сказал я.
– Правильно! – радостно заявил батяня. – Вон дармоедов из тёпленьких мест! Кто не работает, тот не ест!
И ушёл, напевая «Нам песня и строить, и жить помогает…».
– А ты зачем новую фуфайку напялил? – тоже довольно озадаченно поинтересовалась мама.
Я же висел от батькиных новостей в мысленном вакууме, и фуфайка в этой ситуации казалась совершенно незначительной мелочью.
– Стих пишу про осень… – не думая, ответил я маме, пытаясь представить, как я, последний сельский интеллигент, поэт и художник, корячусь при вязке льняных снопов в каких-то влажных и тоскливых полях.
– Сними и повесь в кладовку, – пригрозила мама. – И бегом за стол.
Мама ушла, не напевая никакой песни.
Я зачем-то снова открыл тетрадь. Но бесполезно. В таких условиях работать было невозможно. Неясные мысли окончательно рассеялись. Меня только что впутали в сомнительное мероприятие сельскохозяйственного направления, а я не смог придумать правдоподобную отмазку. Теряю хватку.
Потупив в тетрадь несколько минут, я всё-таки начал записывать:
«От звонка до звонка…
Завтра снова в тайгу…».
Мысль остановилась. Я посмотрел в окно. Продолжение не клеилось. Я пребывал в медленно нарастающем ужасе от предстоящего завтрашнего дня.
«Звонка. Чифирка…». Хм. «Звонка. Загубили Витька…». «Уж лучше в школу, чем снопы вязать…». «Звонка. У ларька…». Хм…
– Я СКАЗАЛА БЫСТРО ЗА СТОЛ! – услышал я голос мамы.
Ранним солнечным утречком меня разбудил стук ложки о глубокую тарелку. Батька завтракал борщом, обильно заедая салом. Я поднялся с койки.
– Подъём сынуля. Впереди трудовые подвиги! Садись, ешь.
Я решительно не разделял его энтузиазма. На соседней койке сладко спала младшая сестрёнка, прижав к пухлой щеке свою куклу Лапшу. Везёт же. В школу пойдёт сегодня, в отличие от меня.
Я сел за стол.
– Не хочу кушать, – протёр я глаза, всё ещё надеясь, что мы никуда не поедем.
– Ну и зря, – хмыкнул батяня. – Погрызи хотя бы косточку.
Я скривил рожу.
– Интеллигент хренов, – хмыкнула мама. – Может тебе лобстеров подать?
– Нет, спасибо, я чайку попью.
Через полчаса, когда ещё только занималась алая заря, мы собрались и отправились на место сбора к огромному дому дяди Васи Фишерова.
У его усадьбы уже тарахтел трактор МТЗ-80 с прицепом, в котором расположились люди. Они все чему-то радовались и вели себя до противного громко и активно. Женщины в платках смеялись, мужики курили, а бригадир стоял рядом и записывал прибывших в тетрадку. Батяня зарегистрировал нас, после чего мы забрались в прицеп и заняли свои места. Когда собрался полный комплект льноводов, трактор издал рёв, и мы дружно покатили в неизвестном направлении.
Чем хуже становилась дорога, тем быстрее гнал тракторист. Прицеп лихорадочно скакал из стороны в сторону, словно нас готовили к выходу на орбиту. Женщины, дружно охали, а мужики орали:
– Коля! Не дрова везёшь!
Но дядя Коля решительно ничего не слышал, потому что врубил на полную громкость свою магнитолу:
«Как ты ворвался в мою жизнь сама не знаю,
Сама себя порой никак не понимаю.
Кружился ветром ты шальным и ненадежным,
Но разлюбить тебя теперь уж невозможно…».
Надрывались Марина Журавлёва из старых динамиков на радость дяди Коли.
Чтобы не улететь на очередной ухабине в кувейт, я вцепился руками в холодные борта прицепа и крепко подогнул ноги под лавку.
Огни родного села исчезали за горизонтом.
– Куда едем-то? – спросил кто-то.
– За Смородинку!
«За Смородинку!..», – ошалел я.
Испытания выходили на совершенно новый уровень.
До деревни Смородинка пилить семь километров через лес. А ещё эта самая Смородинка настолько давно заброшена и в ней настолько давно никто не живёт, что в ней даже руинов уже не осталось. Дремучая пустынная безлюдная глушь.
Моя тонкая поэтическая и художественная душа дрогнула.
Выпучив глаза, я посмотрел на батяню и сказал:
– Я такое не переживу.
Он положил мне свою ручищу на плечо, и, крепко прижав к себе, заявил:
– Держись, сынуля! Скоро откроется второе дыхание!
– У меня или у тракториста?.. – уточнил я.
Мы завернули на лесную дорогу.
– Эх! Ты лучше посмотри, какая свежесть и прохлада вокруг! Фактура! – радостно воскликнул батяня. – Уж небо, как говорится, осенью дышало. Уж реже солнышко блистало…
Я вжал голову в плечи и зажмурился.
«Мама, мамочка, разбуди меня, пожалуйста, в школу…».
Через полкилометра я начал молиться:
«Боженька, я никаких молитв не знаю, но, если ты меня слышишь, сделай что-нибудь…».
Когда мы прибыли в поле, стало немного светлее. Легкий иней окутал местную природу. Вот-вот должно было показаться коварное октябрьское солнце, которое светит, но совсем не греет. Но оно не показывалось. Всё заволокло туманом. Я уже достаточно околел по пути, чтобы понять очевидное – рано или поздно я окочурюсь и это лишь вопрос времени.
Бригадир размечал границы участков каждой мини-бригаде.
– Ваши вот эти, – показал он батяне несколько валков льна. – Потом покажу следующие.
Семейный подряд начался.
Закруглёнными вилами батька собирал необходимое количество льна, а я пучком этого же льна перевязывал его в охапку и ставил. Снопы медленно, но, верно, вставали за нашими спинами.
Минут через пятнадцать я уже не чувствовал от холода пальцев рук и ощущал зверский ГОЛОД. От этого у меня в голове застрял один очень простой образ – тарелка горячего ароматного борща, а рядышком нарезанное сало с прослойками мяса, россыпью тмина, чеснока… В избе топится печь, от которой по комнатам расходится тепло. Я плотно поел и лежу в новой фуфайке под одеялом. Мне тепло и комфортно. А сестрёнка собирается в поле вязать лён.
– Сынуля! – слышу я голос батьки. – Хватит сопли на кулак наматывать! Шевелись!
Постепенно от стресса и холода мой организм начал вырабатывать небывалое количество тепла, словно старый утюг с углями. Пальцы постепенно отогревались. Я вошёл во вкус. Но ресурсов моей тощей поэтической натуры «кожа да кости» надолго бы не хватило. Голод усиливался до нестерпимой боли в животе.
– Перерыв на обед! – послышалось через пару часов.
Приехала полевая кухня.
Я настолько сильно хотел жрать, что немедленно телепортировался к источнику пищи. Растолкав всё ещё весёлых женщин в платках и хмурых мужиков с примами, я бросился к раздаче, как на амбразуру. Сожрав две порции ненавистной гречки с ещё более ненавидимой тушёнкой, я уселся на колесо полевой кухни и достал из левого кармана конфету «Барбарис», которую утром незаконно стащил из серванта. Конфетуля была так прекрасна, что я не мог сдержать улыбки счастья.
– …лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился… – услышал я голос бригадира, который курил в сторонке с мужиками.
– Ну что, как самочувствие? – вдруг откуда не возьмись, появился батяня.
Я достал из правого кармана карамельную конфету «Рачки», вручил ему и сказал:
– Не дождётесь!
Он закурил.
– Надо работать поживее, а то ничего не заработаем.
Я незаметно развернул в левом кармане следующую конфету «Грильяж» и быстро запихал в рот.
– Холосо, я постараюшь. Будешь ещё конфету?
– Давай.
Я снова вручил ему «Рачки».
Мы ещё немого посидели, а потом нам определили следующие валки для вязки снопов. Мне даже начало нравится.
Обратную дорогу дядя Коля уже так не гнал. За день он изрядно набрался впечатлений, поэтому ехал аккуратно. Кассету Марины Журавлёвой зажевало, поэтому он грустил. Женщины всё также чему-то радовались, мужики продолжали непрерывно курить, а бригадир хмуро считал валки у каждой пары работников, чтобы по приезду сразу же рассчитать.
Я всю дорогу молчал и глядел на извилистую дорогу, которая оставалась позади.
Заработали мы совсем немного. Батька расстроился. Я тоже. Платили очень мало. Тут, как говорится, зарплата маленькая, зато работа тяжёлая и сложная, поэтому непременно соглашайтесь. Но по-другому денег не заработать.
Пришли домой, умылись, сели за стол. Топилась печь и тепло расходилось по комнатам.
– Ну, что, интеллигенция хренова, – усмехнувшись, обратилась ко мне мама, запуская поварёшку в кастрюлю. – Как прошёл день?
– Нормально, – пожал я плечами, глядя на то, как она наливает мне в такую же, как у батьки, глубокую тарелку ароматного борща и с умным видом бывалого агронома заявил: – Лето было холодное, долгунец не успел созреть. Пока скосили, пока просушился…
Поели. Батька ушёл курить в сени, мама начала мыть посуду, а сестрёнка сидела перед телевизором. Я незаметно достал из кармана куртки фантики из-под съеденных в поле конфет и бросил сестре под кровать. Как ни в чём не бывало сел за стол, открыл тетрадь и начал записывать:
«Уходит вдаль дорога через чащу,
А я прицепе, самокрутку заверну…».
Недостающее ведро
На скамейке у нашей калитки собрались абсолютно все соседи. То есть две бабушки-старушки – Мария и Евдокия. Наши три усадьбы скучковались за рекой на холме у огромной ели. Чуть в стороне от села. Остальные ближайшие наши соседи проживали в полукилометре вниз по дороге и поэтому не считались для сходки.
На повестке дня было решение крайне важного вопроса именно для нашего заречного автономного микрорайона.
Шахта колодца, уходящая вглубь веков, сложенная из сруба, предательски завалилась этим самым срубом, основательно закупорив источник чистейшей колодезной водички. Пить и щи варить, стало быть, получилось не из чего.
– Сгнил, видать, сруб-то, – предположила тетя Маша.
– Ага, хай ему сто чертей! Копать надо, – предложила тетя Дуня.
Бабушки вопросительно посмотрели на моего батяню. Тот, распахнув телогрейку, опёрся локтем на штакетник, потому что на скамейке местов больше не было и отрешённо вглядывался вдаль, покуривая.
– Давно хотел спросить, – сказал он. – Что это за роща вон там, неподалёку, перед лесом.
От нашей калитки до этой берёзовой рощи было метров восемьдесят.
– Деревья как-то странно растут и насыпь вроде какая-то по периметру… – задумчиво продолжал батяня.
Все посмотрели на загадочную берёзовую рощу напротив наших усадеб и немного помолчали, созерцая тусклые краски поздней осени.
– Кладбище там, чалдонское… – внезапно пояснила тётя Дуня и тут же спросила: – Раскопки, спрашиваем, когда начнутся? Батяня вздрогнул.
– Какие раскопки? – напрягся он. – …чалдонов?
Тетя Дуня накинула с плеч на голову узорчатый платок, туго подвязала у подбородка и невозмутимо заметила:
– Колодца. Скоро зима, а воды нет. Копать надо, колодец-то.
– Оно и верно. Скоро мухи белые прилетят, – поддержала тётя Маша.
– Ах, да, колодец… – снова задумчиво проговорил батяня и выбросил окурок. – Кто бы мог подумать: кладбище… Мы тут уже год живём и не знаем.
За прошедший год после переезда из городской благоустроенной квартиры лично я смирился с нелёгкой крестьянской долей и отсутствием всяких удобств. Водопровод? Размечтался.
Питьевая вода добывалась из колодца, для чего требовалось определённое мастерство ниндзя-коромысло.
Вооружаешься коромыслом, ведрами и вперёд, по тропинке. Отодвигаешь дощатую крышку шахты, крутишь ворот барабана от себя, чтобы трос натянулся, аккуратно отпускаешь черпающее ведро над бездной шахты и затем откручивая ворот, опускаешь ведро.
Дубовый сруб, который, наверное, смастерили ещё во время туристических поездок Ермака Тимофеевича, уходил вниз на тринадцать метров.
Набрал воды. Поднял. Вылил. Шахту закрыл. Ведро-черпак повесил. Цепляешь коромыслом домашние вёдра и шагаешь обратно, не выплёскивая.
И вот теперь таскать, стало быть, стало нечего. Воды там внизу – нет и задача номер один – вернуть её населению.
Для проведения трудоёмких земляных работ батяня выписал из райцентра своего приятеля – дядю Витю Лаптева, знатного плотника и давнего кореша, знакомого ещё с тех времён, когда Гагарин в Новосибирск прилетал за сибирскими пельменями.
И вот они глядят на колодец. Батяня угощает напарника папироской и говорит:
– Ну… глубина шахты примерно два жирафа, если один другому на плечи встанет.
– Хм… – деловито замечает дядя Витя и отодвинув дощатую крышку, смотрит на дно колодца. – И попугай, – добавляет он.
На следующий день начались раскопки. С каждым новым часом по периметру колодца стремительно росли кучи земли и конструировались строительные леса. Я бегал вокруг и орал:
– Нашли?! Динозавров нашли?
– Нет, – смеялись они. – Глубина небольшая.
– Ищите! – подбадривал их я и неистово скакал по насыпи, как насос. – Давайте, поживее, что ли! Эх! Мне в школу надо… Вот бы попалась башка тираннозавра…
Выкопав большой квадрат, они начали рыть периметр меньшего квадрата, а землю складировать в первый, большой. И так далее. Старый предательский сруб был изъят из шахты и на дне нарисовалась водичка.
Привезли берёзовое долготьё. Батяня распустил бензопилой стволы и напилил нужные отрезки. Смастерили новый сруб до половины шахты. Ниже всё держалось. Опустили и закопали.
Все страшно обрадовались и забегали с коромыслами, весело позвякивая вёдрами. Бабушки-старушки сильно довольные, заявили:
– С вас колодец, с нас могарыч!
Дядя Витя уехал обратно в свой райцентр чрезвычайно довольный, сытый и пьяный.
Не прошло и года, как завалилась нижняя часть сруба шахты, ещё более основательно закупорив источник колодезной водички. Тут уже безо всякой сходки стало очевидно – пришло время уже традиционных осенних раскопок.
Но только копать батяня не стал, а спустился вниз поглядеть с фонариком. Там внизу, примерно под нижними слоями палеозоя, он долго ворчал и матерился. Видимо, на ожившие окаменелости, которые попросили закурить, поскольку из шахты шёл довольно густой дым как минимум от трёх папирос.
Затем дым рассеялся и батяня показался на поверхности.
– Плывун уплыл, всё выдавил и завалил, – хмуро ответил он, вылезая из шахты.
Уже через час я крутил ворот барабана, поднимая тросом на поверхность фрагменты развалившего сруба. Выпучив глаза и стиснув зубы, я пыхтел от натуги.
Когда батяня спускался в шахту, чтобы разбирать завал, он включил налобный фонарик и сказал мне совершенно серьёзно, взяв за плечи:
– Сын. Если всё обвалится – можете просто на месте колодца крест воткнуть и написать: здесь лежит Игорь Александрович, который не соблюдал технику безопасности.
Такой расклад мне совершенно не понравился.
– Я буду цеплять куски сруба, а ты – вытягивать на поверхность, – продолжил он. – Не смей отпускать! Иначе меня там раньше зашибёт, чем завалит. Понял? Опасно, но других вариантов нету. Сделаем всё по-быстрому. Поехали.
Он исчез в глубине.
– Вира! – орал он снизу и дёргал за трос.
Я поднимал. И, судя по весу, бульдозер.
Холодный ветер с дождём усиливался стократно. С каждым осенним днём приближалась стужа. Не сказать, чтобы я был мерзляк, но руки мои коченели от пронизывающего холода. Верхонки постоянно намокали от влажного сруба, который я, как только вытащу, кантовал в сторону. Жрать хотелось неимоверно и постоянно. Я с удивлением подмечал, что хочу горячих щей, которых ещё вчера терпеть не мог. Из шахты периодически шёл папиросный дым. Батяня иногда кричал:
– Перекур!
Я слышал, как он поднимается по лестнице. Высовывал голову на поверхность и было сильно заметно, как он абсолютно весь измазан в какой-то жиже.
На улице уже смеркалось, а сильный ветер с мокрым снегом игриво трепал торчащие арматуры на опорах электросетей. Батяня говорил:
– Как же тут светло и свежо!
Затем они снова исчезал в глубине.
– Вира!
Я крутил ворот.
Так продолжалось пару дней. Мне даже в школу ходить было некогда. В особо тяжёлые моменты мне помогала младшая сеструха. После работы – матушка. Я так сильно уставал, что не было сил даже ужинать. Я мечтал, чтобы это всё скорее закончилось, и я пошёл в школу. Каждый день топилась баня, где я сидел и смотрел в одну точку, в надежде согреться.
– Хочешь посмотреть, что там внизу? – однажды спросил батяня, высунув своё измазанное лицо из шахты.
Он разрешил мне спуститься только до края нового сруба, который они с дядей Витей смастерили в прошлом году. В шахте было сильно влажно и заметно теплее.
– Немного осталось, – пояснил батяня.
Вокруг колодца я сложил натуральную крепость из старого сруба. Он был практически жёлтым, волокна древесины сильно выделялись. Сперва я бросал всё хаотично, но затем решил построить форпост. Когда старый брус закончился, я начал поднимать жижу и опускать пиломатериал. Батяня внизу приколачивал продольные доски и укрепляя стены, ставил распорки. Всё ниже и ниже.
Проклятая жижа не заканчивалась. Уж не знаю, что там должно было начаться дальше. Нефть? Дракон? Земля Санникова? Оптимус Прайм?..
Однажды, когда я уже потерял счёт дням, мышцы мои выли не хуже ветра, кожа стала безразлична к холоду, а мыслительная деятельность сводилась к примитивным желаниям согреться и отдохнуть, из шахты донеслось заветное:
– Всё! Вода пошла!
Затем показался дым от папиросы. Я не сел, а просто тут же лёг на холодную землю, укрываемый от ветра стенами своего форпоста и наслаждался тем, что просто не шевелился.
– А в школе сегодня рыбный день был, – услышал я голос младшей сеструхи. – И пюре. Слышишь?
У меня не было сил ответить.
Из шахты вылез батяня и осмотревшись, не сразу меня увидел.
– А где твой братюня? – спросил он сеструху.
– Там.
Цвет моей рожи и верхней рабочей одежды мало чем отличался от грязного бруса и жижи.
– Ах, вот ты где! – воскликнул батяня. – Вода набирается. Эх! Не успели дно смастерить. Да и хрен с ним. Я чё-то устал.
Повернувшись к сеструхе, я философски спросил:
– Знаешь, сколько мы жижи вытащили и сруба? Глубиной два жирафа примерно, это если один другому на плечи встанет. Такие вот дела, – я сел и попытался отряхнуться. – В общем-то, пустяки…
В этот великий день, когда снова появилась питьевая вода, мне разрешили после ужина попить целых два раза чаю с сахаром.
На утро все опять же страшно обрадовались и забегали с коромыслами, весело позвякивая вёдрами. Белые мухи скрыли мой форпост под белым покрывалом ноября. Жижа встала натуральным колом, как лава. Я, наконец, отправился в школу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги