Боги и Монстры

– За что? Я ничего не сделала, – пытается оттянуть время Айна и лихорадочно смотрит по сторонам, сама не зная, какого рода оружие может ей помочь остановить Монстра. – Вам это с рук не сойдёт, вам не выйти сухими из воды в этот раз, – пусть Айна и сама сейчас не верит в то, что говорит, но надо попытаться его отвлечь, надо придумать себе путь к спасению.

– Скажем, мне скучно, – Гаспар оглядывает кухню, а Айна, воспользовавшись тем, что внимание не на ней, собирает всю свою силу и срывается к двери. Но стоит только добежать до неё, как Гаспар хватает ее и, развернув лицом к себе, бьёт кулаком по челюсти. Айна сплёвывает кровь на пол и не успевает отогнать темноту перед глазами, как получает ещё один удар в солнечное сплетение. Она, обнимая свой живот, падает на колени и уже в открытую скулит от взрывающейся внутри снарядами боли. Надо дать сдачи, надо попробовать хотя бы кричать, вдруг соседи услышат и позовут помощь, но липкий ужас по коже противно расползается, стягивает, не позволяет оценить обстановку, придумать выход.

Айна с детства отличается слабостью и хилостью, и даже то, что она немного ходила в секцию карате, ей особо никогда не помогало. Она никогда не могла постоять за себя, а тут и вовсе не постоишь. Против нее зверь, чудовище, исчадие ада. Тот, кто убивает голыми руками. Айна наизусть знает досье старшего Росси, и пусть половина там описанного не доказана, графе «убил голыми руками» она верит. И сейчас, сплёвывая свою кровь на светлый паркет, только убеждается.

Гаспар за волосы больно тянет ее наверх, заставляя встать на ноги и, толкнув к стене, снова бьёт по лицу. Больно так, что Айна уже в голос воет, прикрывает кровавыми пальцами лицо, на котором будто и живого места нет, и молит пощадить, но Монстр не слушает, он только в раж вошёл. Гаспар пёс, которому сказали «взять», вот он и берёт, пока приказ хозяина не выполнит – не отстанет.

Айна мечтает снова отключиться, лишь бы не чувствовать очередной удар, но Гаспар больше по лицу и голове не бьёт, только по ногам, заставляя перед собой на колени встать. Оставляет разбитую девушку в унизительной позе и проходит к столу. Он выдергивает задвинутый под него стул и изо всех сил бьёт его об стену. Стул разлетается в щепки, оставив целыми только толстые деревянные ножки. Айна, глотая собственную кровь, следит за ним, не понимает, что он на этот раз удумал, всё ещё надеется отключиться и перестать чувствовать боль. Гаспар отрывает одну ножку, подбрасывает в воздухе, ловит, примеряет, а потом, схватив со второго стула брошенный на спинку худи, вновь идёт к ней. Айна почти уже не соображает, всё лицо залито кровью, хлещущей из носа, глаза заплыли, губы будто в глубоких порезах, не пошевелить. Она чувствует чужие пальцы на своём горле, вцепляется за них обеими руками, лишь бы ещё разок воздуха глотнуть, отодрать эти клешни, но бесполезно. Гаспар подтаскивает ее к столу, укладывает животом на него, дёргает на себя левую руку и, обмотав её худи, прижимает к столу.

– Что ты делаешь? – хрипит Айна и не может приподняться, чтобы повернуться влево и посмотреть на свою руку. – За что? – чуть ли не плачет.

– Ты знаешь за что, – медленно выговаривает Гаспар. – Искренние и наилучшие пожелания от Бало, – с улыбкой выговаривает мужчина и, размахнувшись, бьёт самодельной битой по руке ниже локтя. Ножка от стула в руках Гаспара переламывается надвое, а у Айны уши закладывает от собственного полного боли истошного крика. Она продолжает кричать уже не столько от боли, сколько от страха, что как только перестанет, то опять будет слышать треск собственных переломанных костей, эхом стоящий в ушах.

Гаспар отпускает ее, и Айна, не в силах даже коснуться переломанной руки, сползает на пол и рыдает в голос. Будто бы на всю левую сторону туловища кипящее олово вылили, ей даже рыдать больно, от каждого глубокого вдоха болит всё сильнее. Гаспар проходит к крану, моет руки и, насвистывая «Зиму» Вивальди, ищет зажигалку. Он брезгливо морщится, кинув взгляд на так и плачущую на полу и измазанную в своей крови девушку, и, усевшись прямо на стол, на котором только что проводил казнь, прикуривает.

– Ты скажешь полиции, что тебя пытались ограбить, хотя живёшь, как нищебродка, – смеётся Гаспар. – Если ты этого не сделаешь, мистер Седж сдохнет, а за избиение я точно ничего не получу, можешь быть уверена.

Гаспар тушит сигарету прямо о стол и, спрыгнув с него, идёт в коридор. Он возвращается через минуту с мобильным Айны, набирает скорую, но не нажав кнопку вызова, кладёт телефон на пол рядом с девушкой.

– Ты уж дотянись как-нибудь. Хотя я нежно с тобой обошёлся, но мало ли, вдруг не рассчитал удар, – говорит ей Гаспар. – Запомни, следующего раза не будет, мы предупреждаем только один раз. Если ты сглупишь, и в прессу выйдет что-то, что нам может не понравиться, то тогда приду уже не я, придёт он. И лучше тебе до этого не доводить.

Гаспар сразу же покидает квартиру, а Айна целой рукой тянется к мобильному.

***

Полицейские – это вторые люди после врачей, кого видит Айна, когда приходит в себя в больнице. Прямо рядом с ее койкой стоит Майкл, позади которого топчутся ещё двое следователей. Если бы не боль от распухших губ, то Айна бы своему парню улыбнулась, но максимум, на что ее хватает, это приглушённое «Майк», которое, при виде хмурого взгляда Амато, застревает где-то в глотке, так до конца не вырвавшись.

– Я здесь, как представитель закона, и я должен задать тебе пару вопросов.

Айна теперь уже молча кивает, а Майкл просит медсестру и своих коллег оставить их наедине.

– Ты напугала меня, – Майкл нагибается к девушке и оставляет легкий поцелуй на лбу. – Мне пришлось придумать отмазку, потому что мелкие преступления и допрос свидетеля или жертвы – не моё дело. Это были они?

Айна молчит. На самом деле то ли от лекарств, которыми ее пичкают последние сутки, то ли от всё ещё не отпустившего ее испуга, но разговаривать с Майклом не хочется, хочется обнять его за шею, прижаться и долго и горько рыдать. Может, слёзы помогут выплеснуть этот зародившийся страх, снимут эти следы от побоев, залечат раненную чужими руками душу. Но нельзя. У них не такие отношения пока, да и Майкл вряд ли поймёт такой всплеск эмоций. Поэтому Айна на корню душит зарождающийся ком обиды и горечи в груди, смаргивает невидимые слёзы и просто говорит «нет».

– Мы проверили камеры, допросили вашего коменданта, ничего, кроме того, что старик сильно напуган.

– Это было ограбление. Пожалуйста, Майк, мне надо отдохнуть, – просит девушка.

– Ты просто не хочешь об этом говорить, – хмурится Амато. – Ну, хорошо. Поправляйся. Я всё равно выставил у твоей палаты охрану, и после возвращения домой ты будешь находиться под постоянной защитой. Сейчас главное – твоё здоровье, – он вновь целует ее в лоб. – Он ответит за всё, я тебе обещаю, – добавляет Амато и идёт к двери.

Айна откидывается на подушку и прикрывает веки. Гаспар никуда не уходит, он всё так же перед глазами, так же рвёт ее плоть и крошит кости. Демон хотел ее напугать, и у него почти получилось. Вот только сегодня на смену столько часов живущему внутри животному страху пришла злость. Она на себя, на него, на несправедливость. Она растёт, как снежный ком, надевает на голову корону, заставляет все остальные чувства перед ней капитулировать и берёт бразды правления в свои руки. Хочется прочувствовать его кожу под своими кулаками, молотить ими до тех пор, пока вместо лица не останется кровавое месиво, сломать ему обе руки, отрезать язык, которым он издаёт такие бесчеловечные приказы, но Айна этого не может.

Зато она может другое. Она может заставить его лишиться солнечного света, может заточить его на долгие годы за железные решётки, а ещё может устроить ему бессонные ночи лишением большей половины имущества. Если раньше Айной руководили справедливость, желание сделать мир чуточку лучше и мечта о премии, которая будет красоваться на ее шкафу, то сейчас сюда прибавилась и месть. И кажется, она одна сильнее всех остальных причин вместе взятых. Бальтазар Росси не может творить беспредел и оставаться при этом безнаказанным. Айна не позволит, потому что те, кто был до нее, – не сломались. Она знает поимённо каждого журналиста, которые пошли до конца, которые добились того, чего хотели, за что боролись. Почему Айна должен отступить? Почему она должен струсить из-за побоев? Она ведь с самого начала знала, на что идёт, знала, когда полезла именно в самую сложную часть журналистики, знала, и всё равно шла. Свернуть с пути сейчас – это ненавидеть себя всю свою жизнь. Айне ненависти отца хватает. Ещё одну она не выдержит.

Пусть Ихсан и думает, что у него никудышная дочь, Айна ему докажет, что справедливость может восторжествовать не только ударом молотка судьи по подставке, но и буквами, выводимыми на бумаге. Ихсан так и не простил дочери то, что она не последовала его примеру и не пошла на юридический, а выбрала такую «несерьёзную» профессию. Айна никогда логики отца в этом вопросе не поймёт, но серьёзность своей профессии докажет.

Вечером ее навещает Моника, извиняется за Ихсана, объясняет его забитым графиком, Айна с трудом улыбается и просит женщину не оправдываться за него. Сразу после Моники заходит и Дэвон, и Айна, закатывая глаза, долго слушает причитания друга о том, какая же она всё-таки идиотка.

***

В Royal, как и всегда, много народу и душно, но Гаспар идёт прямо в ВИП-зону, оставляет весь шум и гам за её дверями.

– Красивая девчонка, – Гаспар берёт в руки бокал брата и залпом опустошает.

Бало отлепляет от себя яркую брюнетку, просит девушку сходить погулять, а сам тянется к пачке сигарет на столе.

– Очень красивая, – Бальтазар ждёт, пока официант вновь наполнит его бокал. – Поэтому и жаль было портить эту красоту. А ты ведь испортил?

– О да, – смеётся Гаспар. – Лицо я ей знатно подпортил.

– И всё? – с нотками разочарования в голосе спрашивает Бало.

– Конечно же нет, – театрально возмущается Гаспар. – Она будет идиоткой, если после этого посмеет снова на нас полезть. Я сломал ей руку, может, рёбра ещё. Раскрасил ее маленькую кухню ее же кровью.

– Прекрасно, – довольно усмехается Бальтазар. – Нашёл что-нибудь интересное?

– Пустые тексты. Ты был прав, если даже у нее что-то есть, то это не дома.

– Конечно, она вовсе не глупа, так же, как и те, кто стоит за ней, – спокойно говорит Бало, откинувшись на спинку дивана. – Поэтому пытать и выбивать у нее инфу про файлы – трата времени. Даже если она нам назовёт место, не факт, что ни у кого нет больше копий. Подождём, посмотрим, что дальше будет.

– Ничего не будет, она хоть и пыталась дать сдачи, я ее быстро усмирил, – смеётся Гаспар. – Она трусишка, рыдала как ребенок, когда я ей руку сломал.

– Это, вообще-то, больно, – кривит губы в улыбке Бало. – Бедная куколка, вот и первая трещина пошла.

– Кстати, ты будешь удивлён. Я ещё кое-что узнал про эту девчонку, – подмигивает старший и подаётся вперёд.

Бало ожидающе смотрит на брата и делает пару глотков из бокала в руке.

– Знаешь, кто его ёбарь?

– Ёбарь? – Бальтазар откладывает бокал на стол и облокачивается на свои колени.

Он мгновенно мрачнеет, и брат это отчётливо видит, нарочно делает паузу, ковыряется в ведёрке со льдом. Бало тянется за бокалом, делает ещё один глоток, чувствует, как обжигает горло любимый вкус, но удовольствия никакого. Откуда эта внезапная злость, почему хочется ее под своими пальцами ощутить, поднажать посильнее и послушать, как кости хрустят, – он не знает. Зато он точно знает, что доложи Гаспар об этом до визита, то приказал бы убить. Потому что картина того, как Айна выгибается под кем-то и шире ноги разводит, – натягивает нервы в струнку, заставляет зубами скрежетать.

– Я его знаю? – наконец-то открывает рот Бало.

– О да, ещё как, – усмехается Гаспар. – Наш любимый замглавы департамента полиции Амато.

В голове у Бальтазара коллапс. Он видит, как швыряет по одной все бутылки со стола об стену, как переворачивает стол, как наслаждается звуком бьющегося стекла, но внешне он статуя, сидит, как и сидел, вертит в руке бокал и смотрит сквозь брата.

Картинка возвращается, вот только сейчас у трахающего Айну мужчины появилось лицо, притом то самое, которое Бало мечтает лично землёй усыпать. Хочется прямо сейчас сорваться и к ней поехать. Схватить ее за длинные цвета воронова крыла пряди и бить головой о первую стену, впитать ее крики, нанюхаться ее крови, унять это чудовище злости, восставшее внутри. Только вот злости ли?

Бальтазару не должно быть до Айны Фатих никакого дела, кроме того, что у той есть на него компромат, но сейчас плевать на все документы и доказательства, даже они его вот так по щелчку не выводили. Одна мысль о стонущей под Амато своим этим хрипловатым, грудным голоском Айне заставляет вылететь все пробки, замыкает мозг. Эта картина перед глазами не затирается, Бало ее длинные пальцы, комкающие простыни, видит, слышит ее тяжёлое дыхание, видит бледную кожу, по которой чужая ладонь скользит, и чуть ли не рычит. Бальтазара трудно разозлить, почти что невозможно, но Айна разозлила. Своим блядским видом, любопытством, упёртостью, а самое главное, тем, что не просто позволяет кому-то прикасаться к себе, а позволяет это Майклу Амато. У Куклы должен быть один хозяин, и если Бальтазар ее не убьёт, то это будет его и только его кукла.

– Ясно.

– Какие-то ещё указания будут?

– Да, пусть от моего имени пошлют в больницу букет цветов, – спокойно, без эмоций распоряжается Бало. – Букет из красных тюльпанов и белых лилий. Тюльпаны символ кратковременной красоты, а лилии – быстротечности жизни. Она умная девчонка – намёк поймёт. Она столько выпусков нам посвятила, ничего плохого в том, что мы внимательны к ней, нет.

– Сделаю, – усмехается Гаспар и достаёт из нагрудного кармана маленький свёрток с порошком.

***

Айна получает огромный букет белых лилий и красных тюльпанов утром вторника и просит медсестру передать ей визитку, наколотую сверху. Букет очень красивый, даже завораживающий. Айна с улыбкой рассматривает его, жалеет, что не в состоянии подойти и сполна насладиться. Она берёт переданную ей визитку и подносит к глазам.

«Цветам свойственно увядать, но память об их красоте вечна. Твою красоту я запомню, твою жизнь ты должна продлить сама. Поправляйся. БР.»

Айна пару секунд стеклянным взглядом смотрит на золотистую визитку в руке, всё силится перебороть набирающий обороты торнадо страха внутри, но не справляется. Он разносится по крови песчинками, бурлит, поднимается к горлу, и Айна чувствует на языке крошки своих перемолотых внутренностей. Пытается сплюнуть, прокашляться, но не в состоянии взять себя в руки, выдирает капельницы, сгибается пополам и пугает медсестру.

– Уберите цветы, уберите их отсюда, – кричит она побледневшей от страха девушке. – И это тоже, пожалуйста, уберите, – молит словно в припадке и указывает на выброшенную на пол визитку.

– Но куда я их дену? – растерянно смотрит на нее девушка.

– Выбросите, сожгите, вынесите их из палаты.

Медсестра, вздохнув, подходит к койке, проверяет капельницы, подсоединяет обратно и с букетом скрывается за дверью.

Айна понемногу успокаивается, откидывается на подушку и пустым взглядом смотрит в окно, за которым как ни в чём не бывало садится солнце. Демон не позволяет о себе забыть, даже не присутствуя рядом – оплетает сетями, обматывает их вокруг горла и душит. Он пришёл к ней на закате, не просто напомнил о себе, а сделал открытый намёк, не расцени Айна его правильно, и это будет уже ее собственный закат. И пусть красное небо сейчас заставляет вспомнить брызги крови на стене своей кухни – сдаваться хочется только с последним вздохом.

Айна не умрёт трусихой.

========== Fame, liquor, pain ==========

Эти скучные приёмы, на которых всё же желательно присутствовать, стоят у Бальтазара, как кость поперёк горла. Выкраивать в своём забитом графике лишний час, чтобы поздороваться с престарелыми толстосумами, не давать о себе забыть, как своим партнёрам, так и врагам, а также показать обществу, что он готов потратить свои деньги во их благо – святое. Бало не жадный, особенно учитывая, что деньги, которые он так щедро выделяет в многочисленные фонды, собраны с самого же общества, с большей его части. Наркотики, проституция, вымогательство – всё по его части, а пускать деньги по кругу – самое любимое занятие.

Бальтазар легонько кивает очередному проходящему мимо сенатору и поворачивается лицом к идущему к нему мэру.

«Да, конечно, я поддержу строительство нового центра для людей с ограниченными возможностями и, само собой, выделю кругленькую сумму на твою избирательную кампанию», – думает про себя Бало и улыбается остановившемуся напротив мужчине.

Можно топить города в крови, травить чужих детей белым ядом, ломать судьбы и жизни, но при этом, если ты спонсируешь детские дома, выделяешь финансы на строительство домов для престарелых и всячески участвуешь в жизни города – ты чист, как родниковая вода. Парадокс жизни, которому Бальтазар не перестанет улыбаться.

Беседа с мэром затягивается минут уже на двадцать, и Бало ищет глазами Калума, чтобы приказать подогнать машину, как замечает того, кого в любое другое время даже взглядом бы не удостоил. Блестящий офицер, будущий новый капитан полиции, гроза преступности и любимчик прессы – Майкл Амато. Бальтазар с Майклом – Инь и Ян, вот только Бало почему-то уверен, что они оба «чёрное». Амато замечает буравящий его взгляд и отвечает таким же. Смотрит надменно прямо в глаза, так же усмехается и, пусть и без слов, возвращает Бало его приветствие. Калум вырастает у входа, словно почувствовав нужду своего хозяина в нём, а Бальтазар нарочно обходит толпу, чтобы пройти к дверям именно рядом с Амато.

– Я думал, преступность в нашем городе не позволяет вам свободно вздохнуть, а вы, Амато, находите время и для увеселений? – приподнимает уголки губ в полуулыбке Демон.

– Вы же здесь, мистер Росси, значит, улицы в безопасности, мне не о чем беспокоиться, – с ухмылкой отвечает Майкл. – Пытаетесь деньгами всех недовольных заткнуть?

– К сожалению, деньги не всегда помогают, – грустнеет Бало. – Но у меня всегда есть то, чем я могу заткнуть особо болтливых.

– Ваша самонадеянность когда-нибудь сыграет с вами злую шутку. Давно бы пора уже сдаться.

– Ваши амбиции не соответствуют вашим возможностям, но вы же не сдаётесь? – приподнимает бровь Бальтазар и хлопает мужчину по плечу. – Всего доброго, господин Амато.

Майкл провожает его мрачным взглядом и идёт к бару за выпивкой. Росси ушёл, но прилипший противной липкой слизью взгляд будто остался. Амато залпом выпивает две стопки, с улыбкой отвечает на заигрывания очередной дамы из высшего общества и просит своего шофёра. Тут ловить больше нечего.

***

Бальтазар опускается на заднее сиденье своего Мерседес Майбах Пульман, который из гаража выходит только на светские приёмы, и Калум трогается с места. Вечно безликий для Бало Амато вдруг приобрёл лицо, стал интересным. Бало никогда не уважал стражей порядка. Вину за это он всегда сваливал на саму же полицию. Сколько таких было и сколько будет – часть сразу сдалась, часть продалась, некоторых пришлось хоронить. Но Амато не из робкого десятка. Хорошо, что у Бальтазара прочные связи в верхах, в частности, с боссами Амато, иначе Майкла пришлось бы тоже хоронить. Не то чтобы Бало этого не хотелось. Если раньше он не думал об этом, только чтобы не пачкать руки, то сейчас об этом думается всё чаще и чаще, и причину Бало видит в мелкой девчонке, которая, как заноза, впившаяся под ноготь, – долго что-то не проходит.

Бальтазар всегда относился к этому вечно лезущему в его дела, в то время ещё только детективу, как к назойливой мухе, сейчас отношение поменялось. Как, в какую сторону и почему – пока не понятно. Но картина, на которой Айна Фатих обвивает своими стройными ногами торс Амато, так и не затёрлась. Снова стоит перед глазами, поднимает шторм в душе, требует выхода агрессии и злости. Бало кажется, от неё не избавиться. Если раньше Амато только раздражал, то сейчас хочется его на куски рвать, кромсать – начать с пальцев, пообрубать все, выколоть глаза. Чтобы не трогал. Чтобы не смотрел. Безумие какое-то. И пусть Бальтазар сам и есть чистой воды безумие, в этот раз ему оно не нравится.

Он требует Калума свернуть к одному из своих казино, расположившемуся в здании фешенебельного отеля. Калум по мобильному сразу же распоряжается, чтобы босса ждали его фаворитки и любимый виски. Бало надо выпустить пар. Надо снять усталость, притупить свою тягу, сбросить все эти ненужные мысли о чужой плоти под пальцами.

Бало пьёт много впервые за долгое время. Алкоголь не берёт даже с пятого бокала, только тело расслабляет, мозг так же работает чётким механизмом, будто назло всё ярче образ девчонки в кружевах выдаёт. Бало прокручивает их встречу на свадьбе, в сотый раз пересматривает плёнку с ее губами, ключицами, тонкими запястьями, шелковистыми волосами, тонет в ее глубоком взгляде, мысленно возвращается к острой линии подбородка. Представляет, как прикоснётся к ней, как проведёт ладонями по гибкой спине, пересчитает рёбра, поднимется к горлу, попробует впервые ее кровь на вкус. Ее на вкус.

Бало сбрасывает с себя оседлавшую его блондинку, требует себе брюнетку. Долго смотрит на красивую девушку, ластящуюся, как кошка, у его ног, но не хочет. Одним взмахом руки отсылает. Тут дело не в цвете волос. Тут дело в Айне. Дело в тени от ее ресниц, в звёздах в смотрящих с вызовом глазах, дело в ее стальном стержне вместо хребта, дело в наточенном язычке. Дело полностью в Айне. И весь мир летит к чертям, засасывается в чёрную дыру, один миг и нет никого, ничего – есть только лисьи глаза и Бало, который тонет в них с головой. Демон больше правду отрицать не в силах.

Он хочет ее до сумасшествия сильно. С самой первой встречи, первого взгляда, первого «мистер Росси». Хочет не просто в постель. Не просто тело. Хочет себе. Хочет всю навсегда. Этому нет логики и объяснений, но от Айны даже на расстоянии нескольких шагов у Бало внутри пламя полыхает, и пусть, подойди она поближе, оно и ее испепелит, он всё равно хочет.

Эта кукла безумно интересна. Она пробуждает в душе невиданные доселе желания, она зажигает Бальтазара, усмехается, убегает, обрубает все связи, возводит стены, но что может остановить Демона? Ничего. Особенно когда Демон определяется с объектом желания, принимает реальность и готов её получить. Но сейчас никак. Сейчас не подберёшься. Деньгами ее не взять. Но у Бало есть кое-что поважнее всех денег мира. У него есть власть и сила.

Он выгоняет из номера всех оставшихся, хватает за горло бутылку и идёт нагишом к окнам, прислоняется к ним лбом, смотрит вниз на город, который принадлежит ему, и думает о той, кто ему не принадлежит. Пока.

***

Крис стоит на остановке, вдевает в уши наушники-капельки и поглядывает на дорогу в ожидании своего автобуса. Учёба вновь началась, и перед выступлением в конце месяца их преподаватель заставляет репетировать на износ. Она топчется на месте, пытается двигать онемевшими пальцами в кроссовках, мечтает о душе и своей постели, но мечты не спешат сбываться, автобуса всё нет и нет. Крис сбрасывает рюкзак с плеча прямо на тротуар, ноющая спина не в силах удержать даже ее вещи, и только собирается и сам присесть на обочину, как перед ней тормозит хорошо знакомый серый ламборгини. Стекло бесшумно опускается, и на девушку смотрят скрытые за зеркальными солнцезащитными очками и от чего-то до дрожи ее пугающие глаза.

– Садись, подвезу.

– Я как-нибудь сама, мистер Росси, – старается твёрдо звучать Крис.

– Мне нравится, когда ты называешь меня «мистер», но сейчас это слово неуместно, – ухмыляется Гаспар и повторяет просьбу.

Крис решает его игнорировать, проходит вперёд и начинает с небывалым интересом читать плакаты на стене.

«Сука, выйду, вырублю, в багажник засуну», – шипит про себя Гаспар и, проехав пару метров вперёд, паркуется.

«Он идёт, Господи, он идёт, что делать, куда деться?» – лихорадочно думает Крис и оказывается в тени нависшего за ее спиной мужчины.

– Я ведь хочу по-доброму, очень хочу, – Крис приходится повернуться лицом к говорящему. – Хочу помочь, хочу просто подвезти тебя. Ты живёшь в пригороде, ты явно устала. Что плохого в том, что ты сядешь в мою машину?

– Моя мама не разрешает мне садиться в машину к незнакомцам, – задирает подбородок Крис и ждёт, когда Гаспар перестанет громко, привлекая внимание остальных людей на остановке, смеяться.

– А если мы спросим у неё разрешение? – вдруг серьёзно спрашивает Гаспар.

– Я пойду пешком, – Крис вновь надевает на себя рюкзак и идёт прямо в надежде, что ее преследователь сдастся. Но не тут-то было. От такого хищника, как Гаспар, жертва никогда не спасается.

– Крошка, – Гаспар смыкает пальцы на чужом локте и грубо разворачивает девушку лицом к себе. Второй рукой он снимает очки и складывает их в нагрудный карман кожанки. – Я, видать, недостаточно ясно выражаюсь, – он становится вплотную, Крис вся сжимается. Гаспара резко слишком много, он перекрывает доступ кислороду, он затмевает собой всё остальное. – Ты вызываешь мой интерес, он огромен, не умещается во мне, как бы не лопнул и тебя бы не задел, так что садись в машину.