Ирина. Путь к себе
– Как это случилось? – полюбопытствовала я, но Виталик и сам был в недоумении. По его словам, из всех, с кем он не против бы переспать, Вера не была даже последней. Мы продолжали обсуждать эту тему, пока не прозвучало:
– Ира, а ты понимаешь, что у нас нет никаких перспектив?
Он испытующе смотрел на меня, явно не ожидая истерики и упреков, но в его взгляде промелькнула настороженность. Утопив ладони в каштановых кудрях, я притянула его к себе.
– Не беспокойся, всё хорошо…
Теплые руки опустили меня навзничь, медленно скользя по груди, животу и я закрыла глаза …
В очередную встречу опять зашел разговор о Диме. Чувствуя, что это неспроста, я не могла понять, к чему он клонит. И вдруг осенило – да он просто хочет подложить меня под него.
Стало обидно до слез, и я, запинаясь, спросила.
– Тебе надо, чтобы я переспала с Роговым?
– Ира, мне тебя очень жаль, – осушая губами слезы, он усадил меня в кресло, – я видел твоего дубоватого Славика и не понимаю, что между вами общего?
– Оставь Славика в покое, он мой муж, – возмутилась я.
– Хорошо, хорошо… – Виталик примирительно поднял руки. – Вы с ним прекрасно ладите, он очень умный: всё понимает, только сказать не может, и тебе в приличном обществе за него совсем не стыдно, а я просто ошибаюсь.
Он ехидно ухмыльнулся.
– А скажи мне, Ирочка, на первом году супружества ты завела любовника, наверное, потому, что просто ненасытная, а муж у тебя золотой и любимый? Или по другой причине?
Я сидела, сжавшись в кресле, и слезы обиды на всех и на всё застилали глаза… Он обнял меня за плечи.
– Прости, пожалуйста, я совсем не хотел тебя обидеть, я люблю тебя.
– Как же, любишь, а собираешься подложить под друга, – сбросила я с плеч его руки…
– Вы с Димой – идеальная пара, ты всегда ему нравилась, а Вера ограниченная и злобная, она его погубит. Она терпеть не может его друзей, а меня особенно.
– И ты решил, что мы прекрасно будем жить втроем, – я говорила уже спокойно.
Он рассердился.
– Ты ведь признаешь, что у нас всё заканчивается, а Дима – мой друг, и, если вы будете вместе, я никогда ничего себе не позволю.
Его возмущение вызвало у меня улыбку.
– Ой ли? А как Дима будет ко мне относиться, вытащив из-под тебя? Давай закончим этот бред.
Я оделась, и мы первый раз попрощались без поцелуев.
***
Весь вечер я была не в себе, но, заметив, что муж с тревогой посматривает на меня, почему-то не чувствовала перед ним никакой вины. Почему? Ответы напрашивались настолько неутешительные, что не хотелось в них вдумываться…
На следующий день мои метания только усилились. Сознавая, что отношения с Виталиком закончились, я даже не расстроилась, а, подумав о Диме, разозлилась на себя: «Что, так и будешь прыгать из койки в койку?!».
И приказала себе забыть об этом. И что же дальше… если не хочется после работы идти домой, потому что там ждет любящий муж, от общения с которым иногда просто тошнит?.. А может, Виталик прав, и с Димой у нас действительно получится…
Устав от вопросов с неясными ответами, я дозвонилась до Виталика и попросила встретить меня с работы.
Он ждал, улыбчивый, ни в чем не сомневающийся, рядом стояло такси.
– Едем ко мне?
Я отрицательно покачала головой.
– Посидим где-нибудь.
Мы сидели в полупустом баре, и он, заказав что-то, выжидающе смотрел на меня. С трудом подбирая слова, я спросила:
– Как ты всё это представляешь, если я соглашусь?
Виталик с готовностью изложил свой план.
– Я скажу Диме, что ты, ничего не объясняя, стала избегать меня, но вчера неожиданно назначила встречу, и всё прояснилось… Оказывается, тебе всегда нравился Дима. Завязывая наш романчик, ты рассчитывала на встречи с ним. Убедившись, что ничего не получается, откровенно попросила меня устроить ваше свидание.
Я слушала, поражаясь, как он легко всё разводит. Профессионал…
Наступившие выходные дни показались мне сущим адом: общаться ни с кем не хотелось, но приехали родственники из района – пришлось оба дня быть на виду, со всеми вместе. Я крепилась как могла – и все-таки сорвалась, накричав на мужа. Оказавшаяся рядом Екатерина Семеновна смерила меня долгим недобрым взглядом. От этого стало еще горше и безысходней…
***
В понедельник, так ничего и не решив, я позвонила Виталику. Он сказал, что Дима согласен встретиться, и знакомая мне квартира в нашем распоряжении. Представив всё, в той же комнате, на той же постели, я поняла – это невозможно, и отказалась, не объясняя причины.
– Не надо так категорично, созвонимся завтра, – попросил он.
Напряжение последних дней перешло в полную апатию… Я решила: звонить никому не буду, встречаться ни с кем не буду, а вместо оставшихся процедур по «растяжке позвоночника» схожу в кино.
Не дождавшись звонка, Виталик поджидал меня после работы и, провожая до остановки, с воодушевлением рассказывал, как обрадовался Дима и как жаждет он свидания.
– Завтра, в тринадцать часов, он встретит тебя – в гостинице «Центральная» заказан номер «люкс».
Сил ни на эмоции, ни на слова у меня не было, и я уехала, не попрощавшись…
Дома царила напряженная тишина. Екатерина Семеновна просто не замечала меня, свекор, стараясь разрядить обстановку, зашел к нам в комнату, но, не сказав ни слова, безнадежно махнул рукой и вышел. Слава смотрел на меня как на больную, а начиная разговор, не мог скрыть раздражения. Это раздражение закончилось скандалом, и я ушла к родителям. Мама отнеслась к моему приходу настороженно, а когда поняла, что я собираюсь остаться, стала кричать, обвиняя в нежелании наладить семейную жизнь. Не слушая ее, я закрылась в своей комнате. Через некоторое время постучал отец и позвал ужинать. Я отказалась…
Он очень любил маму и нас с сестрой, но дома был незаметен – всем заправляла мама.
Почему-то вспомнилось, как в детстве я всё лето жила у бабушки в деревне, как ласково она разговаривала со мной, называя Ирунькой. Душили слезы, потому что бабушки нет, и никто меня так не назовет. Долго копившиеся обиды прорвались рыданиями. Наревевшись, я уткнулась в мокрую подушку и забылась в тревожном сне.
***
Ранним утром, в постели, я обдумывала свою непутевую жизнь, пытаясь понять что-то важное… И пришла к выводу, что настоящее ждало меня не здесь и связано оно лишь с одним человеком. Вот только помнит ли он меня?..
Домашние ещё спали когда я вышла из дома и на Главпочтамте заказала переговоры с Ленинградом. Предстоящая встреча с Димой уже не тревожила. Не хотелось обижать его явным пренебрежением, но и близости, конечно , быть не могло.
В вестибюле гостиницы дежурная, широко улыбаясь, подала ему ключ, и мы поднялись на второй этаж.
– Тебя здесь хорошо знают, – заметила я.
– Это Виталик постарался, его везде хорошо знают.
Не сразу справившись с замком, Дима распахнул дверь, и мы вошли в двухкомнатный номер, обставленный бежево-золотистой мебелью. В гостиной, между диваном и креслами, на столике красовались фрукты, сладости и шампанское. В другой комнате широкая кровать манила накрахмаленным белоснежным бельем. Всё это нисколько не повлияло на принятое мной решение, но, усаживаясь в кресло, я не знала, чем закончится наше свидание.
В том, как неестественно прямо он сидел, стараясь не смотреть на меня, ощущалось напряжение…
– Дима, то, что я скажу, тебе, вероятно, не понравится, но очень прошу выслушать и понять, – я говорила, чувствуя себя свободной в словах и поступках, и он смотрел с беспокойным ожиданием. – Так получилось, что я вышла замуж просто так, встречалась с Виталиком просто так, и не хочу чтобы это «просто так» продолжалось… Наверное, ты рассчитывал на другое, но я хочу просто поговорить, мне совершенно некому поплакаться.
К концу моего монолога Дима уже свободно сидел, закинув ногу на ногу, и скептически меня разглядывал. Я замолчала, осознав, что говорить и плакаться – не о чем… Жаловаться – не на кого… Винить не понятно кого и не понятно в чем – глупо… И сменила тему.
– Дима, а как получилось, что ты встречаешься с Верой, и вроде бы серьезно?
Он растерялся, не ожидая такого вопроса, но ненадолго…
– По мнению Виталика, женщину в постели лучше тебя трудно найти, и я шел сюда для этого.
Я готова была встать и уйти, проклиная болтливых мужиков. Но мягкий тон его голоса и потерянность во взгляде остановили меня.
– В интимной жизни, – продолжал он, – у меня словно какая-то околдованность – постоянные неудачи… С твоей помощью я надеялся преодолеть их, – Дима виновато улыбнулся, – но, как обычно, мне не везет, и вместо сеанса секс-терапии у нас – час откровений. А знаешь, так даже лучше, уроки секса мне вряд ли помогут, а вот если ты расскажешь, как из девочки-недотроги превратилась в женщину, от которой в восторге даже многоопытный Виталик… – он замолчал, не зная как продолжить свою мысль, щадя мое самолюбие.
Возникшее во мне возмущение и желание резко ответить сменилось вдумчивой отрешенностью. Я чувствовала, что за его бесцеремонностью прячется боль и обида за себя, за меня и стремление понять какие-то стороны жизни, обычно замалчиваемые. Мне захотелось помочь ему.
– Тебе, правда, это интересно?
Он даже вперед подался.
– Очень…
И, как самой себе, подробно и откровенно, я стала рассказывать, заново проживая всё…
Он слушал, задавая уточняющие вопросы на самые деликатные моменты интима. Ощущая его возбуждение, я отвечала, оставаясь при этом абсолютно спокойной.
В наступившей тишине, медленно пройдя по комнате, я остановилась возле него.
– И вот я здесь и не знаю, что делать дальше. Подскажи мне, Дима… Ты ведь умный.
– Не смогу – слишком для меня сложно, звони, как решила, своему «адмиралу», может, он что и подскажет.
В его словах не было ни капли насмешки, и я спросила:
– Ну, а для себя ты что-нибудь прояснил?
– Наверное… Кстати, ты спрашивала про Веру… Именно с ней у меня почему-то всё хорошо.
В оставшееся время он делился своими затаенными проблемами, рассчитывая на мои советы как женщины «в какой-то мере опытной», и я, что могла, без всякого стеснения объясняла ему. Потом, оставив Диму в глубокой задумчивости, направилась на Главпочтамт.
***
Когда в ответ на мое «Алло» издалека донеслось: «Добрый вечер, Ирочка», еле уловимые знакомые интонации обрадовали меня. После обмена дежурными фразами я собралась с духом.
– Твое предложение остается в силе? Я замужем, но считаю себя свободной и хотела бы с твоей помощью определиться в дальнейшей жизни. Поможешь?
– Постараюсь, – прозвучало после небольшой паузы. – Приезжай. Когда тебя ждать?
– В ближайшие дни, – ответила я, даже не представляя себе, как это будет.
– Хорошо, телеграфируй – встречу…
– До свидания, – растерянно вымолвила я и повесила трубку.
Гнетущая домашняя атмосфера меня уже не волновала. Наскоро поужинав, я ушла к себе. Немного погодя заглянула мама и, не скрывая раздражения, сообщила.
– Пришел Слава, заходить не хочет, просит тебя выйти.
– Мне нездоровится, пусть придет завтра вечером, – напряжение, не отпускавшее с самого утра, схлынуло, и я, не раздеваясь, рухнула на кровать.
На следующий день, притворившись больной и несчастной, я пошла к начальнику и дрожащим голоском поведала ему, что, по знакомству, в ближайшие дни меня обещают положить в специализированную ленинградскую клинику. А если идти официальным путем, то надо пролечиться в местной больнице и только потом, при отсутствии положительного результата, направят на лечение в Ленинград. Упущенное время, жаловалась я, может обернуться инвалидностью, и попросила его подписать мое заявление без положенной отработки. Было стыдно разыгрывать эту слезливую драму, но, представив обстановку, в которой пришлось бы жить целых две недели, отбросила все колебания. Сочувственно вздыхая: «Надо же, такая молодая и такая больная», – начальник подписал заявление.
Не теряя времени, я оформила обходной лист, после обеда получила окончательный расчет и к вокзалу летела словно на крыльях. Купив билет, отправила К.В. телеграмму, но внутренний тревожный холодок то и дело напоминал: всё не так хорошо и просто…
От беспокойных мыслей меня отвлекла женщина, катившая, прихрамывая, широкую детскую коляску. Высокая стройная фигура показалась знакомой, и, когда она свернула на аллею, ведущую к детскому парку, я окликнула:
– Нина!
Она оглянулась… Такая искренняя радость осветила ее лицо, что стало стыдно: я совсем о ней не вспоминала. Нина засыпала меня вопросами и, узнав о замужестве, похвалила:
– Какая ты молодчина, как хорошо, что тогда не уехала с «адмиралом». Я так боялась за тебя. Когда обзаведешься таким вот чудом? – кивнула она на щекастых двойняшек, таращивших на меня голубые глазенки.
Сожалея, что не могу быть откровенной, я перевела разговор.
– Что это ты хромаешь, ушиблась?
– Да, «ушиблась» на всю жизнь…
И рассказала, как ее друг, из ревности, на вечеринке затеял ссору и несколько раз ударил ножом своего товарища. Пытаясь разнять их, она получила ранение, повредившее сухожилие.
Нина вздохнула:
– Жалко дурака, в тюрьме ему за что-то добавили срок, и теперь если выйдет, то лет через пятнадцать, а я вот так хожу… Что, сильно заметно?
– Да нет, совсем чуть-чуть, – солгала я.
– Не ври, пожалуйста. Я ведь не горюю по этому поводу. Своего будущего мужа я встретила в больнице. Он лечил меня и влюбился, и я тоже… Ирка, я такая счастливая! – от избытка чувств она порывисто обняла меня. – У нас сейчас комната в общежитии, но скоро получим квартиру. Обязательно приходи в гости, я дам тебе рабочий телефон мужа, позвони месяца через три.
Во время разговора она покачивала коляску, и две румяные рожицы, отвернувшись друг от друга, тихонько сопели во сне. Мы договорились надолго не теряться…
Дома я принялась отбирать необходимые вещи, размышляя, как преподнести все это родным. Если объявить, что завтра уезжаю – могут элементарно не выпустить. И решила схитрить: мужу дату отъезда назову другую, в надежде, что когда он начнет действовать, будет уже поздно. А родителям напишу письмо.
Когда Слава пришел, я предложила ему присесть в кресло. Отрицательно покачав головой, он прислонился к дверному косяку и молча ждал, угрюмо глядя на меня. Стало понятно: просто сказать об отъезде не получится – произойдет нехорошее… Додумывая на ходу, я проникновенно и убедительно изложила всё, что смогла нафантазировать:
– Слава, нам надо жить отдельно от родителей, надеюсь, ты понимаешь это. Недавно я получила письмо от подруги и созвонилась с ней. После института она уехала в Ленинград, работает на военном заводе и уже получила жилье. Она говорит, что им очень нужны специалисты моего профиля, и даже заручилась одобрением главного инженера относительно меня. – Я врала с вдохновением, сама почти уверившись во всем. – Приличная зарплата, квартира в Ленинграде – такой шанс нельзя упускать!
Я подошла к нему и, заглянув в глаза, только сейчас осознала, как он любит меня… Острая жалость стеснила грудь, мелькнула мысль: «А может, не надо?..». Чтобы не поддаться слабости, продолжила как заведенная:
– Первое время поживу у нее, обоснуюсь и сразу напишу тебе или позвоню, и мы решим, что делать дальше.
Он глухо спросил:
– И когда ты едешь?
– Послезавтра, наверное…
Слава, как слепой, медленно провел рукой по двери и, не замечая посторонившейся мамы, вышел. Она встала в дверях, пытаясь что-то сказать… Отец, успокаивая, увел ее.
Казалось, ночь никогда не закончится. Часто просыпаясь, я с облегчением услышала, как родители собираются на работу, а когда стукнула калитка, подбежала к окну – убедиться, что они действительно ушли.
Закончив сборы, села за письмо и от жалости то ли к себе, то ли к родителям залила его слезами… Потом, чтобы не попасться на глаза Екатерине Семеновне, окольным путем отправилась на поиски такси, а сдавая багаж в камеру хранения, отметила, что постоянно озираюсь по сторонам, словно воровка. До отправления поезда оставалось еще много времени. Коротая его, среди гуляющих по набережной я увидела знакомую фигуру с широкой коляской и поспешно свернула в переулок, избегая встречи…
Глава 4. К.В.
Получив извещение о предстоящих переговорах, в недоумении я был недолго: издалека возник образ славной девочки в светлом платьице с полураспущенной косой. Прошло почти три года, образ этот поблек, но глуховатый волнующий голос напомнил о том единственном вечере, и я, не раздумывая, согласился принять ее.
На перроне я не сразу признал в стройной, красивой, очень молодой женщине с короткой прической ту, что была в памяти. Она стояла возле вагона, вглядываясь в лица встречающих, и тот же распахнуто-изумленный взгляд снова, как когда-то, заворожил меня. Возникло ощущение: она – лучшее, что может быть в моей жизни… Доверчивая тревожность этих глаз вопрошала и обязывала, и я принял обязательства. Полностью…
– Где же твоя знаменитая коса? – заговорил я, словно мы только вчера расстались.
Она облегченно вздохнула.
– Коса была лишь для мамы, и в замужестве я от нее избавилась. А что, так очень плохо?
– В тебе ничего плохого быть не может. Идем.
Узнав, что она в Ленинграде впервые, я попросил водителя выбрать маршрут поинтереснее и не торопиться… Мне понравилось, как непринужденно она ведет себя, расспрашивая об увиденном. И уже в квартире, наблюдая за ней, понял – пора уходить, иначе вместо намечающегося вечера любви получится скоротечное удовлетворение страсти. С работы я позвонил в ресторан и попросил прислать к восемнадцати часам ужин.
С этим рестораном вышла интересная история: он был в некоторой зависимости от нашего ведомства, и директор, стараясь угодить, поначалу присылал на обслуживание официанток, готовых на разносторонние услуги. Надо было видеть лица наших женщин, когда эти девицы принимались за дело, завоевывая симпатии. Пришлось объяснять добросовестному директору ситуацию, он всё понял, и обслуга поменялась. Однако это не понравилось некоторым дамам. Оказывается, они были не против участия красоток в последующих мероприятиях, поэтому в дальнейшем заказы делались, учитывая персональные пристрастия…
Договорившись с рестораном, сообщил об этом Ире. Грудной, тревожащий тон ее голоса заставил меня не задерживаться ни минуты лишней. В прихожей витал незнакомый, еле уловимый аромат. Звучала тихая музыка из французского фильма. Через широкую двустворчатую дверь в ярко освещенной гостиной был виден стол, накрытый на две персоны, возле которого, вполоборота ко мне, оглядывая сервировку, стояла она…
У меня перехватило дыхание – такой пленящей женской привлекательности я, наверное, не видел никогда. Платье цвета морской волны словно струилось по ней, и под ним явно угадывались все округлости и впадинки… Когда она склонялась, поправляя приборы, оно, меняя цвет, казалось, то обнажало какую-то часть тела, то целомудренно прикрывало, невольно пробуждая эротическую фантазию.
Я включил свет. Ира обернулась, сделала несколько шагов навстречу и замерла в нерешительности…
За ужином слушая, но не слыша ее рассказа о неудачном замужестве, я просто смотрел на нее. Наши взгляды встретились… Всё, что так соблазнительно угадывалось под платьем, я ощутил, обнимая… и, легонько подтолкнув ее к открытой двери спальни, не спеша, наслаждаясь этой неспешностью, допил свое вино.
Четкий силуэт вырисовывался на фоне освещенного вечерними фонарями окна. Еле касаясь губами шелковых завитков ее волос, я нащупал маленький замочек скрытой молнии и обнажил узкую белую спину. Ира повела плечами, платье опало… Покачнувшись, она окончательно освободилась от него. Задыхаясь от наслаждения, я ласкал нежную грудь; подрагивающее, словно в ознобе, тело ее наполнялось желанием, глаза туманились… Опустив на кровать, и, любуясь ею, расцвеченной бликами уличного света, я медленно раздевался, изнемогая в эротических устремлениях. Улавливая мои желания, она с готовностью им подчинялась, и при ее молодости, красоте и стеснительной неопытности это было так сладостно… Её особенность: в какой-то момент близости терять осознание реальности, растворяясь в действии и наслаждении, – превращала эту волшебную ночь в вечность. Подобных «марафонов» у меня давно уже не случалось, и мы проспали до обеда, благо я предупредил на службе о более позднем своем прибытии.
Перед уходом я предупредил, что скоро придёт Римма Степановна – домработница, с которой можно обсудить любые бытовые вопросы.
– А кем мне представиться? – смутилась Ирина.
– Дальней родственницей, – засмеялся я, – не беспокойся, она очень понятливая.
С Риммой Степановной мне повезло: года два назад она остановила меня во дворе и предложила свои услуги, объяснив, что ей невыносимо слышать, как очередная домоправительница злословит обо мне. А муж Риммы Степановны, ходивший когда-то со мной боцманом, уверяет, что на своем веку лучшего командира и человека он не встречал. Выяснилось, что живут они в соседнем доме и работает она ночной няней в больнице. Мы договорились, и я ни разу не пожалел об этом.
После такой ночи работать не хотелось. Сократив через секретаря контакты, я расхаживал по кабинету, размышляя о будущем, связанном с Ириной. Строить долговременные, а тем более пожизненные планы, учитывая разницу в возрасте, было глупо. Я насмотрелся, да и «пообщался» с молодыми женщинами, имеющими солидных, респектабельных мужей. Надо сказать, иногда выяснялось, что некоторые рогоносцы знали о похождениях любимых жен и втайне даже способствовали этому. Должно быть, фантазии на тему, как пользуются ею, – возбуждали и заводили их. Это явно не мое…
Второй вариант: жить свободно, позволяя ей всё, как и себе, – тоже не подходил. Она мне очень нравилась, и делить ее с кем-то, ловя насмешливые взгляды, не хотелось. К тому же путь этот по неопытности может завести в такие дебри, из которых бывает трудно выбраться. Предложи я подобные отношения, думаю, она бы искренне возмутилась и обиделась. «И вообще, что за мысли в отношении доверчивой прелестницы?» – одернул я себя и решил: надо договориться, допустим, года на три. На дольше загадывать не стоит, на меньше – не стоит труда. Эти годы жить в любви, согласии и доверии, потому что таков договор, а он, как известно, дороже денег. «И, может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Это про меня… Она же освоится, присмотрится и, возможно, наметит для себя другую жизнь.
К дому я подъезжал в ощущении счастья, и оно усилилось, когда Ира встретила меня, заглядывая своими изумленными глазами прямо в душу…
Вечер незаметно пролетел в разговорах, я изложил свои мысли о дальнейших отношениях, она приняла их с поправкой: «на всю жизнь», но я шутливо-категорично возразил:
– Нет, на три года.
– Как скажешь… – были ее последние слова перед безумствами ночи.
***
Началась сказка… Сократив свою рабочую неделю, я вместе с Ирой заново знакомился с городом, его дворцами и музеями, и несколько дней мы даже провели на военном корабле, участвующем в маневрах. Надо было видеть, какие завистливые взгляды провожали нас, уединявшихся в своей каюте.
На приеме в честь зарубежных гостей мы встретились с Бармиными. Елена Владимировна отнеслась к моей спутнице доброжелательно, но меня задел ее снисходительный взгляд, когда невдалеке от них пришлось представлять Ирину, как свою племянницу, плотоядно смотревшему на нее высокому чину. Она в своем зеленом платье была неотразима, восторгаясь обществом и упиваясь впечатлением, которое производила… А я, в восторге от нее, через два часа дома в полной мере наслаждался тем, чем другие только любовались.
Поначалу я сомневался, знакомить ли Ирину с Эллой… Когда я перевелся в ведомство Сергея, мы с ней стали чаще видеться, но ни с чьей стороны не было даже намека на интим – были просто взаимная симпатия и доверие. Вскоре она ушла от Сергея и жила в мансарде-мастерской с каким-то блаженным художником, безумно в нее влюбленным. Брошенный любовник, сочтя себя оскорбленным, в жажде мести подключил гражданское начальство, и мансарду у художника отобрали. Вот тогда Элла проявила себя… О том, что по материнской линии ее предками были крымские ханы, Сергей вспомнил, когда «ханша» начала действовать. А действовала она настолько решительно и жестко, что под ним «зашаталось кресло». Не хватало малого, и за этим малым Элла обратилась ко мне. Глядя в бездонные черные глаза, ощущая ее внутреннюю силу и боль за беззащитного гения, я дал нужный компромат… В итоге – художник получил мастерскую, много лучше прежней, а Сергей остался при должности, вынужденный навсегда забыть о них.
Предварительно договорившись, в субботу мы направились в гости к богемным «небожителям». Элла радушно приветила нас и пригласила в небольшой зал, заполненный картинами и скульптурами, в которых явно узнавалась хозяйка. После «экскурсии», когда мы расположились в гостиной у камина, из мастерской, куда вход посторонним был заказан, к нам вышел Гоша. Лохматый, с небольшой бородкой, испачканной красками, он показался мне классическим образцом творца не от мира сего. Шел общий разговор, художник даже не пытался вникать в суть, и, только когда смотрел на Эллу, взгляд его становился осмысленным и тревожно-счастливым. Вскоре он удалился, и я спросил ее: