Сумерки опустились на азуритовые пески, которые придавали всему в этих краях переливчатый голубоватый блеск. Мы были примерно в полумиле от городка. Достаточно далеко, чтобы Бинто и Квадлопо никому не попались на глаза. Достаточно близко, чтобы броситься назад, схватить мальчика, прыгнуть в седло и сбежать, если дела пойдут плохо.
В тот момент мне было трудно представить какой-нибудь благополучный исход мероприятия. Насколько я поняла из наших бесед, сам монастырь находился в паре миль к востоку от городка. Учитывая, что отец Бинто и госпожа Сурчиха убили всех монахов, а потом шли по следу мальчика, не было особых причин думать, что жители городка заражены. И всё же я не могла избавиться от картины, стоявшей перед глазами: высокий стройный мужчина и низкорослая полноватая женщина, перемазанные кровью убитых ими людей. Они скрежетали зубами. Они шипели и пытались выдавить из глоток слова, которые не могли произнести, лишившись языков… Давайте просто скажем, что я решила проявить осторожность.
Я достала из тубуса шпагу и принялась готовить её к предстоящей миссии. Бинто похлопал меня по руке, чтобы привлечь внимание.
– Что это? – спросил он.
Я как раз откупорила небольшую баночку и вылила на тряпку примерно столовую ложку чёрной жижи. Затем я растёрла маслянистую кашицу по лезвию шпаги. Смесь состояла из корня валерианы, муки и липкой смолы, которую получаешь, хорошенько выварив серый кактус. Объедините всё это в правильных количествах – и получите вещество, которое воры называют «зачернитель». Если нанести его на блестящий кусок стали, произойдёт именно то, о чём вы подумали.
– Это скроет мою шпагу от посторонних глаз, – объяснила я, покончив с первым слоем.
Бинто бросил на меня недоверчивый взгляд.
– Если жители городка заразились, шпага не поможет.
Он был прав, но молодую женщину, которая идёт одна в незнакомое место, подстерегают и другие опасности, помимо монстров. Впрочем, я решила не развивать эту тему.
Пока подсыхал второй слой, я проверила края и баланс всех моих шести стальных карт.
– Что это такое? – спросил Бинто.
Как и во многих других случаях, когда я разговаривала с мальчиком, сейчас требовалось придумать термин, имеющий для него смысл. Нечто примитивное, вроде «оружие» или даже «метательные карты», лишь разозлило бы Бинто. Ему нравились названия, которые описывали не только основные функции.
Дюррал в шутку называл эти карты «любовными письмами», подразумевая, что они передают послание, но я боялась, что Бинто не оценит юмор.
Энна назвала их просто «острые карты», но опять же – это слишком примитивно. Бинто решит, что я просто пытаюсь отмахнуться от его вопроса.
Я развернула шесть карт веером, так что они блеснули в угасающем свете дня. Я восхищалась их гладкостью; мне нравилось то, что карты обязательно нужно держать правильно – иначе они выскользнут из твоих пальцев. Обращаться с картами не так-то просто. Вдобавок, существует много разного другого метательного оружия, более мощного и смертоносного. Но когда вы бросаете карту правильно – идеальный щелчок пальцами, движение запястья и разгибание локтя – это может произвести большое впечатление.
– Ты когда-нибудь видел белкокота? – спросила я мальчика.
Он покачал головой и поднёс палец к губам, прервав мои объяснения. Бинто иногда так делал. Он знал что-то под другим названием, но затем сопоставлял характеристики того, что было одновременно белкой и кошкой – и прикидывал, о чём может идти речь.
– Летающий-рычащий-кусачий вор? – изобразил он жестами.
Я усмехнулась. Не худшее описание белкокота.
– Да, – ответила я.
Потом я взяла одну из карт. С запада дул неплохой ветерок, и я подбросила карту в воздух, под углом, как это делал Дюррал, когда выпендривался. Карта взлетела и покружилась пару секунд, затем встречный ветер подхватил её и быстро принёс обратно. Я аккуратно поймала карту большим и указательным пальцами. Дюррал гордился бы мной – если б не был слишком занят, пытаясь свернуть мне шею.
– Мне это не кажется опасным, – сказал Бинто.
Он притронулся к краю карты, но тут же отдёрнул руку и пососал кровоточащий палец.
– Больно! – изобразил он второй рукой.
– У белкокошек острые зубы, – ответила я, возвращая карту к остальным. – И они путешествуют стаями.
Я проверила лезвие шпаги. Оно уже высохло, и я засунула клинок обратно в тубус.
– А как насчёт твоего лица и рук? – спросил Бинто. – Их тоже легко разглядеть в темноте.
Я с трудом удержалась от смеха. Точно такой же вопрос я первым делом задала ворам из банды «Чёрного галеона», когда они показали мне, как использовать зачернитель.
– Если я намажу этой штукой лицо, горожане точно решат, что я явилась с дурными намерениями.
Прежде чем Бинто успел засыпать меня новыми вопросами, я закинула сумку-тубус за спину и положила метательные карты в карман своего кожаного пальто. Похлопав угрюмого Квадлопо по шее и тем самым заверив его, что скоро вернусь, я трусцой побежала в сторону городка.
Я потратила несколько следующих драгоценных минут, готовясь к тому, с чем могла столкнуться. Для этого я включила свою арта туко – смекалку аргоси и талант к стратегическому мышлению.
– Мудрый странник никогда не входит в комнату, ежели не знает, как оттуда выйти, – любил говаривать Дюррал. – Всегда должен быть план на такой случай. А лучше бы десяток.
– И как же ты выберешь один план из десятка, когда настанет время выходить?
– Не важно, малышка. Вот первое, чему ты научишься, бродя по длинным дорогам: планы подобны молитвам. Полезны для души, но не стоит на них особенно рассчитывать.
Это было очень типично для моего приёмного отца – навязывать мне запутанные и противоречивые аксиомы, ожидая, когда я сама пойму, что они значат.
У Энны – моей приёмной матери – был другой подход к обучению обычаям аргоси. После того как Дюррал улёгся спать, она разъяснила мне этот парадокс.
– Цель арта туко – настроить разум так, чтобы он воспринимал возможности, а не вероятности. Перейти от ожидания к предвкушению.
Да, она оказалась не намного полезнее Дюррала в этом плане.
Однако, в конце концов я кое-что поняла. Смыл постоянной разработки планов в том, чтобы это происходило инстинктивно. Каждый раз, влипая в неприятности, вы изобретаете кучу схем для того, чтобы отвлечь противников или отключить ловушки. Если вы долго практиковались – я имею в виду: действительно долго, – ваши мысли ускоряются. Они теперь не текут плавно, а мчатся стремительным галопом. И когда вы окажетесь в гипотетической комнате, упомянутой Дюрралом, ваш мозг сам придумает способ сбежать.
Я, конечно, не так хорошо преуспела в арта туко, как Дюррал. А уж угнаться за Энной не мог даже он. И всё-таки были моменты, когда я начинала воспринимать мир подобным образом. Как будто… словно я видела всё вокруг совершенно по-новому. Дерево больше не было деревом – оно становилось лестницей, по которой можно подняться; или барьером, защищающим от смертельного удара; или шероховатой поверхностью, подходящей чтобы перетереть верёвку, если двигаться правильно.
Порой казалось, что физический мир исчезает, и на его месте возникают тысячи и тысячи механизмов и устройств, ловушек и уловок, которые только и ждут, чтобы я использовала их в своих целях.
Однако, из всех искусств аргоси арта туко – самое опасное. В подобном образе мышления есть какая-то холодность. Люди и животные начинают выглядеть всего лишь инструментами, а такие штуки как достоинство и порядочность могут вообще исчезнуть.
Так же бывает и с арта эрес – искусством защиты. Вы можете настолько увлечься, размахивая клинком, что забудете, зачем вообще его вытащили.
Мне очень жаль, мамочка. Я вовсе не хотела… Стоп. Если бы Энна была здесь, она напомнила бы, что для аргоси вина, горе и стыд – три названия одного и того же яда. Вы либо возмещаете ущерб, либо находите какой-то способ примириться с самим собой. Я не могла ничего возместить, поэтому бежала, не останавливаясь, – чтобы приёмный отец не догнал меня и дела не пошли плохо для нас обоих.
Я не могла оставить Бинто на произвол судьбы в пустыне, и это значило, что придётся найти ему дом. Тинто-Рея была единственным местом, кроме монастыря, которое он знал, и, стало быть, это наилучший выбор.
В городке стояла тишина. По крайней мере – за пределами шестнадцатифутовых стен. Должно быть, столетия назад тут находился замок или крепость, для которой и были выстроены эти укрепления.
Забравшись наверх, я принялась осматриваться, все органы чувств были настороже – я старалась не пропустить ничего, что происходило внизу и могло означать неприятности. Но там было тихо. Нет, не в том смысле, что в городке царила мёртвая тишина – напротив, он был наполнен звуками. Именно такими, которые вы ожидаете услышать в подобном месте после наступления темноты. Люди готовили еду в своих домах, разговаривали и звенели кастрюлями. До меня доносился запах дыма из печных труб. Я видела несколько мужчин и женщин, идущих по истёртым мощёным дорожкам. Никакой крови. Никакого хаоса. Можно многое узнать о месте, если посмотреть, как люди там живут своей жизнью, не зная, что за ними наблюдают.
Тинто-Рея была самым милым городком, какой мне доводилось видеть в Семи Песках. Станет ли она идеальным домом для глухонемого мальчика, потерявшего всё в результате невообразимо жутких событий? Я не знала наверняка, но думала, что альтернатива намного хуже.
Я прошла по стене до главных ворот и тут соскользнула на землю. Здесь, в приграничных землях, на входе вешают колокольчик, в который путешественники должны звонить, если хотят попасть внутрь. Я трижды как следует дёрнула за верёвку, сообщая о своём прибытии. Даже звон казался дружелюбным.
«Ладно, – подумала я, прислушиваясь к шагам людей, которые шли к воротам, чтобы меня впустить. – Давай-ка выясним, что не так с этим местом».
Глава 6
Тинто-Рея
Если и существовало на свете место, где жили более добрые и порядочные люди, чем в Тинто-Рее, то мне не доводилось там бывать. Я провела в городке полчаса, прежде чем вернуться к Бинто. И всё это время местные жители общались со мной вежливо, дружелюбно и добросердечно.
Да, я понимаю, о чём вы подумали: здесь должен быть какой-то подвох. Верно? Ловушка в пустыне, приготовленная для доверчивых путников, которых приглашают на ужин лишь затем, чтобы они в итоге стали тушёным мясом в котле.
Ладно, дружелюбие изобразить легко, а вот скорбь – гораздо сложнее.
– Мы получили известия два дня назад, – сообщил мне дородный мэр.
Его звали Орфанус. Это был немолодой мужчина, лет за шестьдесят, но в его плечах по-прежнему чувствовалась сила, какую приобретаешь, ведя простую жизнь, полную трудовых будней, но без чрезмерных страданий и лишений. Если его живот начинал давить на брючный ремень – что ж… он носил свой вес так, будто заслужил его.
Он покачал головой и сильно прикусил губу.
– Эти монахи никогда не причиняли вреда ни одной живой душе. Все в городе только и говорили о том, чтобы пойти в монастырь и достойно похоронить погибших. Увы, мы не знаем толком, что с ними случилось, и…
Орфанус указал в сторону людей, которые вышли из домов, бросив ужин, чтобы посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.
– Мы здесь все зависим друг от друга. Я не могу рисковать своими людьми, если там опасно.
– А хорошо ли вы знали монаха, который управлял скрипторием?
– Хатама? Думаю, лучше, чем большинство из них. Он время от времени приходил сюда вместе со своим… О, духи земли и воздуха, бедный мальчик!
– У него был сын? – спросила я. – И что с ним случилось?
Я пока не собиралась рассказывать, что Бинто прячется всего в полумиле отсюда.
Орфанус вытер уголок глаза волосатым пальцем.
– Странный паренёк. Не произносил ни слова, разговаривал только на языке жестов, которым пользуются в монастыре. Хатам говорил, что он не глухой и не немой, просто… что-то с головой у него было не в порядке, я думаю. Что-то перестало работать, когда умерла его мама.
Так Бинто не глухой? Я хотела бы вытянуть из мэра больше, но ещё не готова была открывать свои карты.
– Хатам когда-нибудь вёл себя жестоко? – спросила я. – Может, он выпивал?
Орфанус бросил на меня такой взгляд, словно я смертельно его обидела. Впрочем, он тут же вздохнул и взял себя в руки.
– Ты, видимо, никогда не была в монастыре. Я в жизни своей не встречал более порядочных людей. Нет, Хатам не был склонен к насилию. Так же, как и другие монахи. Он любил свои книги и своего мальчика – вот и всё.
– А его подруга? Госпожа… Сурчиха?..
Пару секунд Орфанус смотрел на меня выпученными глазами, а потом расхохотался.
– Падра? Ты говоришь о Падре? – Он снова вытер глаза. – Думаю, она и правда была немного похожа на…
Он осёкся, когда мы оба поняли, как сильно я облажалась. Кто ещё мог придумать такое дурацкое прозвище для любовницы Хатама, кроме его сына?
Мэр протянул руку, пытаясь ухватить меня за ворот. Я двинула его локтем снизу вверх по внутренней стороне запястья. Там находится нервный узел. Если в него ударить, фатального вреда не причинишь, но противник дважды подумает, прежде чем снова хватать вас.
К тому времени, когда Орфанус был готов повторить попытку другой рукой, я отступила на три шага и открыла сумку-тубус.
– Я пришла не создавать проблемы, – сказала я.
Рядом с мэром стояло человек десять, но ни у кого из них не было арбалета и ничего такого прочего, чтобы в меня пульнуть. Я следила за всеми, кто вышел на улицу – с того самого момента, как миновала ворота. До сих пор никто из них не зашёл сзади. Теоретически, кто-нибудь мог выйти за стену другим путём и подкрасться к воротам, но я следила за всеми, и никто не посматривал мне за спину.
Если дойдёт до драки, придётся заколоть Орфануса, бросить пару острых предметов в остальных, чтобы они поостереглись, – и бежать со всех ног.
«Что ж, теперь станет ясно, кто мы все такие на самом деле», – подумала я и стала ждать, что Орфанус будет делать дальше.
– У нас есть деньги, – сказал он.
Ладно, это не то, чего я ожидала. Я держала руку на рукояти шпаги, но пока не вытащила её.
– Деньги?
– Для Синей Птицы. Мальчика. Мы не так богаты, но если ты пришла требовать за него выкуп, мы дадим сколько сможем. А если ты решишь продать его в рабство или в какой-нибудь притон на севере, я лично тебя найду.
– Я не… Я не торгую детьми!
Орфанус глянул на меня с некоторым сомнением.
– Мы тебя не знаем. Ты пришла к воротам, спрашивала о бойне в монастыре и скрыла, что у тебя в руках сын нашего друга. Это не очень-то располагает тебе доверять.
– Сначала надо было убедиться, что можно доверять вам, – сказала я, оценив иронию ситуации. – Я не хотела вас обидеть.
Мэр примирительно вскинул руки.
– Тогда, может быть, начнём всё сначала?
Молодая женщина, немногим старше меня, с вьющимися каштановыми волосами, подошла к Орфанусу. Она была очень похожа на мэра. Вероятно, его дочь.
– С ним всё в порядке? С мальчиком?.. Я иногда присматривала за ним, когда Хатам бывал в городе.
Я выпустила рукоять шпаги, позволив ей скользнуть обратно в тубус. Я двигалась медленно и осторожно: не хотелось бы, чтобы люди подумали, будто я готова проткнуть насквозь любого, кто сделает хоть один неверный шаг.
– У него было несколько тяжёлых дней и ночей, но физически он не пострадал.
Женщина кивнула с облегчением, но тут же на её лице снова отразилась тревога.
– Неужели он… Синяя Птица был там, когда всё случилось?
Я кивнула. Орфанус и некоторые из горожан бормотали едва слышные молитвы. Не знаю, почему, но меня это раздражало. Я никогда не была поклонницей религии, и монахам она точно не помогла.
– Молитвы не принесут ему никакой пользы! – сказала я.
Пожалуй, это прозвучало слишком яростно. Кажется, я была на взводе – сильнее, чем думала.
– Сейчас мальчику нужен дом и люди, которые о нём позаботятся. Научат его читать по губам. Будут обнимать всю ночь, когда ужас, от которого он убежал, вернётся в кошмарах. Люди, согласные с ним нянчиться, когда он начнёт капризничать. А он начнёт! Он будет злым, агрессивным и даже жестоким к тем, кто о нём заботится. Потому что так ведут себя люди, когда они сломлены. Они кричат, они говорят ужасные, жуткие вещи, а иногда вообще…
Возьми себя в руки, Фериус! Где, чёрт возьми, твоя арта фортезе?
Арта фортезе – это талант аргоси к стойкости. Человек, который в своих странствиях то и дело оказывается в опасных ситуациях, должен научиться терпеливо переносить боль и страдания – физические, умственные и эмоциональные.
Я не слишком преуспела в арта фортезе.
Дочь Орфануса, которую звали Лирида, сказала тогда нечто странное. Одну вещь, которую я никак не ожидала услышать от человека, который не был Энной Бурой. Всего несколько слов, которые заменили тысячу.
– Хорошо, что он нашёл человека, который его понимает. – Вот что она сказала.
Тогда вокруг воцарилась тишина, и Орфанус обнял дочь. Потом он снова обратился ко мне:
– От своего имени и от имени всех жителей этого города я принесу любую клятву, которую ты сочтёшь достойной. Мальчик нам не родственник, но мы самые близкие люди, какие у него есть. Он может жить здесь сколько пожелает, и мы будет заботиться о нём, как умеем. Ты тоже можешь остаться – столько, сколько надо, чтобы убедиться, что Синяя Птица счастлив с нами.
Он чуть поколебался и добавил:
– И даже дольше.
За свои семнадцать лет я успела повстречать тысячи лжецов. Недоверие – такая же часть меня, как рыжие завитки волос и шрамы на моей коже. Задолго до того, как овладеть навыками аргоси, я на собственном опыте научилась распознавать обман в каждой улыбке и каждом прищуре глаз.
Этот человек не лгал. И люди, которые были с ним, не лгали. Они искренне хотели дать Бинто приют. Не ради какой-то выгоды, а потому, что стремились сделать доброе дело и противопоставить его бессмысленной жестокости монахов, которых прежде знали как соседей и друзей.
– Я пойду и позову Бинто… То есть Синюю Птицу, – сказала я.
– Его зовут Бинто? – спросила Лирида.
– Нет, это просто… Просто я так его называю, вот и всё.
– У мальчика должно быть нормальное имя, – вступил Орфанус. – Бинто вполне подходит.
Я повернулась и пошла обратно к воротам, чтобы забрать мальчика и привести в лучший дом, какой я могла для него найти. Напряжение, которое я носила с собой с тех пор, как его жизнь стала моей заботой, ослабло. Теперь я хоть немного понимала, куда двигаться дальше.
Мне потребовалось пятнадцать минут, чтобы пройти полмили по песчаной дороге. Ещё три, чтобы рассказать Бинто о городке и спросить, хочет ли он туда пойти. И ещё пять, чтобы вернуться в Тинто-Рею на спине Квадлопо.
Казалось, все горожане ждали нас. Я почувствовала облегчение, увидев, как счастлив Бинто и как люди в Тинто-Рее рады его видеть.
Облегчение и помешало мне заметить, что во всём этом кое-чего не хватает.
«Мы получили известие два дня назад», – вот что сказал Орфанус, когда я упомянула о бойне в монастыре.
В его глазах не было злобы. В его словах не было никакого коварства. Любой нормальный аргоси – да чёрт возьми! любой туповатый городской констебль – задал бы простой и очевидный вопрос.
Знаете, какие трюки самые смертоносные? Знаете, какие уловки вы не можете разглядеть, сколько бы арта превис не было у вас в запасе? Те, которые направлены не против вас.
Глава 7
Вопрос
В тот вечер я не пила. Даже не сделала ритуальный глоток ликёра, который отведал Бинто, когда горожане устроили праздник в его честь.
Я улыбалась, когда люди улыбались мне, рассказывала байки и анекдоты, если меня просили, и даже потанцевала с парой местных парней. Однако я ни на миг не перестала искать признаки обмана. И возможно, именно поэтому я оказалась застигнута врасплох, когда наконец нашла их.
Вероятно, горожане удивились не меньше моего.
– Жизнь в Семи Песках нелегка, – начал Орфанус, поднимаясь на маленький деревянный подиум в главном зале городского магистрата. К тому времени вечернее празднество уже начало стихать. – Никто не знает этого лучше, чем семьдесят три души, живущие в нашем городе.
Он поднял палец и исправился:
– Семьдесят четыре души.
В зале раздалось несколько одобрительных возгласов. Люди, сидевшие возле нас с Бинто, потянулись, чтобы коснуться плеча мальчика. Он поднял сонные глаза и улыбнулся, будто понял слова мэра, а потом посмотрел на меня.
– Что он сказал? – жестами спросил Бинто.
– Он сказал, что ты жутко уродливый мальчишка и пахнешь хуже скунсов, которые иногда воруют их капусту. Но если ты пообещаешь не создавать проблем, то можешь жить со свиньями.
Бинто изобразил уже знакомый жест двумя пальцами, положил голову на стол и тихо захрапел.
Лирида, сидевшая рядом со мной, усмехнулась.
– Что ты там говорила насчёт свиней?
– Ты знаешь язык жестов? – удивилась я.
– Немного. Хатам меня учил, когда приводил Синюю Птицу… Бинто в город. Но я говорю на нём гораздо хуже тебя. Давно ты изучаешь безмолвную речь?
Первый урок арта локвит, который преподала мне Энна, заключался вот в чём: надо слушать всё, что говорит тебе человек. За небрежным тоном Лириды скрывалась мелодичная хрупкость, как будто мой ответ имел для неё большее значение, чем подразумевал вопрос. Ей было важно выучить язык Бинто, и она старалась изо всех сил, – поняла я. Теперь едва уловимая нервозность этой темноволосой молодой женщины стала казаться милой и подкупающей.
Второй урок арта локвит, преподанный мне Энной, состоял в том, что всегда надо понимать, зачем ты говоришь то или это. Ты хочешь поделиться информацией? Что-то узнать? Или просто выглядеть умным? Какова ценность твоих слов и как это повлияет на ваши отношения с тем, кто слушает?
– Довольно давно, – сказала я. – Кажется, уже целую вечность.
Лирида улыбнулась. Казалось, мой ответ успокоил её.
– Сложно, да? Мне всё время кажется, что я тупица, если не могу научиться правильно дёргать пальцами.
Я громко застонала.
– Уф, я знаю. И Бинто очень быстрый. Я едва за ним поспеваю.
Лирида засмеялась. Это был тёплый смех, заставивший меня посмотреть ей в глаза и увидеть, что они зелёные. А потом на её губы. И они…
– Что ты делаешь, Добрая Собака, – спросил Бинто, едва заметно шевельнув пальцами.
Его голова по-прежнему лежала на столе, но сонные глаза приоткрылись. Лирида же неотрывно смотрела мне в лицо, так что я сумела незаметно ответить Бинто:
– Ничего. Спи давай, или я сама скормлю тебя свиньям.
– Ты останешься на ночь? – спросила Лирида.
На этот раз её голос звучал немного иначе, он словно бы стал более глубоким, и в нём появилось чуть заметное придыхание. Мы с ней не танцевали вместе, но когда выходили на танцпол и отплясывали джигу, которую Орфанус и ещё пара стариков играли на раздолбанных инструментах, мы не раз словно бы невзначай задевали друг друга. Теперь я увидела, что рука Лириды лежит на столе очень близко к моей – ближе, чем раньше. А когда она подвинула стул… её колено оказалось в дюйме от моего.
И о чём ты сейчас думаешь, Добрая Собака?
Я представила, как Бинто это спрашивает, но на сей раз он действительно спал.
Я никогда и ни с кем не… была. Большую часть своей жизни я избегала даже прикасаться к людям. Заклятия джен-теп, встроенные в сигилы на моей шее, заставляли любого человека возненавидеть меня. Теперь заклинание исчезло. Я жила с Дюрралом и Энной, а эта леди любит обниматься, скажу я вам. Какое-то время мне вполне хватало ласки. Но сейчас?..
Я потянулась через стол к блюду с чем-то вроде жареной картошки. Её нарезали ломтиками и подали с невероятно острым соусом. Когда я доела, моё колено касалось колена Лириды. Она не отодвинулась. И теперь – я не поняла, каким образом – наши пальцы переплелись.
– Ты в порядке? – тихо спросила она.
– Да. А что?
Её улыбка вернулась, но теперь она была другой. Более… интимной.
– У тебя дыхание участилось, Фериус.
Я потянулась за своей арта валар – тем, что Дюррал называл «дерзостью», но, как я поняла, могло быть и неким аналогом развязности. К сожалению, ничего не вышло.
– Соус очень острый, – сказала я.
Моё смущение стало болезненно очевидным. Лирида попыталась убрать руку, но я удержала её.
Порой вы не осознаёте, насколько одиноки, пока – хотя бы на краткий миг – не избавляетесь от одиночества.
– Да, я хотела бы остаться на ночь, – сказала я.
Лирида кивнула и выдержала мой пристальный взгляд.
Вот так были составлены планы, которые не требовали никаких обсуждений или дебатов. Никаких дополнительных предположений или неловких подтверждений. Я никогда ни с кем не была – ни с парнем, ни с девушкой. Никогда не целовалась. Никогда даже не прикасалась к ним, так что… Я думаю, это было бы великолепно.