Алый Крик

Глава 8

Две стрелы

– Эй, малышка!

– Да, папуля?

– Две стрелы. Одна летит в два раза быстрее другой. Которая из них попадёт в цель раньше?

– Па-ап?

– Что, малышка?

– Ты действительно разбудил меня среди ночи, чтобы спросить, какая стрела летит быстрее – быстрая или медленная?

– Отвечай на вопрос, Фериус Перфекс. Однажды это спасёт тебе жизнь.

Когда я впервые встретила Дюррала Бурого, он делал невероятные вещи. Почти волшебные. Хотя на самом деле он никогда бы не опустился до чего-то столь жалкого, как магия.

Тогда более всего на свете я хотела быть похожей на него. Дюррал мог войти в любую комнату и мгновенно найти дюжину выходов, которые изумили бы даже архитектора, построившего её. Дюррал мог противостоять убийцам и боевым генералам – и при этом его улыбка предупреждала, что любая битва, которую они задумают начать против него, заранее проиграна.

– Фокусы, малышка. Ты используешь уловки и хитрости, пока не сообразишь, что делать.

Отсюда этот вопрос – или любой из сотни других, подобных ему. Дюррал время от времени дразнил меня, заставляя постигать истинный путь аргоси.

Видите ли, самый важный навык, которым должен овладеть любой странник-аргоси, содержится не в боевых приёмах арта эрес и не в стратегической смекалке арта туко. Дело не в отваге арта валар и не в неотразимом обаянии, которое мы называем «арта сива». Вы не найдёте его в красноречии арта локвит, в стойкости арта фортезе и даже в проницательности, сокрытой в арта превис, которую я так долго осваивала. Это всего лишь инструменты.

Какая стрела попадёт в цель раньше? Та, которая направлена в нужную сторону, разумеется.

В семи искусствах содержатся разнообразные и бесчисленные техники. Всё зависит от того, каким из четырёх путей ты следуешь. Вода. Ветер. Гром. Камень. То, как мы ориентируемся в этих направлениях в каждый следующий момент своей жизни, и определяет, доживём ли мы до глубокой старости или помрём в канаве. Поможем ли тем, кто нам дорог, или принесём им страдания. Служим ли мы благородным устремлениям или становимся рабами своих самых жестоких желаний.

Звучит сложновато, да? А я ещё не дошла до самой трудной части.

Кто такой истинный аргоси? Человек вроде Дюррала или Энны? Кто-то, кем я хотела стать, но всё никак не могла?..

Я оказалась в ловушке посреди зала, заполненного мужчинами и женщинами, которых свели с ума стихи, нацарапанные на клочке бумаги. Отчаянно кричал ребёнок, которому уже довелось увидеть невероятный ужас. Такой, какого не пожелаешь ни одной живой душе. А теперь он знал, что грядёт ужас ещё больший. И на сей раз нет способа убежать. Всё, что осталось, – пасть под волной безумия и кровопролития.

Вот когда аргоси должен использовать все семь талантов и идти всеми четырьмя путями – Воды, Ветра, Грома и Камня – одновременно.

– Папуль, о чём ты говоришь? Это невозможно! Такое никому не под силу.

– Конечно, возможно, малышка. Знаешь, почему?

– Почему?

Дюррал погладил меня по голове и взъерошил волосы, хотя мне уже сравнялось шестнадцать и я была старовата для такой ерунды. Потом он вышел из комнаты, бросив напоследок:

– Потому что иначе ты умрёшь, вот почему.

Я окликнула его:

– Но пап, как использовать все семь талантов и идти всеми четырьмя путями одновременно?

Он остановился и обернулся – всего лишь тень в дверном проёме.

– Это зависит от тебя, малышка.

И он одарил меня одной из своих улыбок, которая – я знала – играла у него на губах, хотя я и не видела этого в темноте.

Я? Мне всегда нравилось начинать с арта валар. Возможно, именно поэтому я и сделала то, что сделала.

Вокруг меня царило безумие, неотвратимо приближалась гибель, а в ушах звенело от криков Бинто. А я встала со стула и подхватила мальчика на руки. Ужас, который я видела в его глазах, передался и мне, охватив каждую клеточку моего тела, но я ухмыльнулась и высвободила одну руку, чтобы подать Бинто знак.

– Улыбнись, малыш. Я с этим разберусь.

Глава 9

Танец грома

Я начинаю с арта туко. Исчезают крики, стоны, рычание и цепкие руки, тянущиеся ко мне. Здесь больше нет зала со стенами, которые удерживают нас. Нет пола, скользкого от пролитых напитков, пота и крови, льющейся из ртов с откушенными языками. Я отбрасываю все вопросы, скидываю их как омертвевшую кожу, потому что сейчас они мне ни к чему.

Заставляет ли болезнь людей откусывать себе языки – или это последняя отчаянная попытка воспротивиться, чтобы не распространять заразу дальше?

Это не имеет никакого значения. Прямо сейчас люди хотят только одного: разорвать меня в клочья.

Как могут несколько предложений – стихотворение, написанное на разных языках, которых эти люди даже не знают, – сводить с ума?

Не имеет значения. Они больше не люди. Это ногти, раздирающие кожу, и зубы, вгрызающиеся в плоть.

Неужели крик Бинто, ударивший в уши, защитил меня от безумия? Ведь все остальные оказались заражены и откусили себе языки, так что больше не могли внятно произносить слова. И есть ли какая-то связь между неумением мальчика разговаривать и его невосприимчивостью к этой странной болезни?

Все вопросы потом – когда мы выберемся отсюда.

Если выберемся.

Я поднимаю взгляд, и зал распадается на составные части. Сорок футов в ширину, чуть меньше двухсот футов в длину. Пол больше не пол, потому что разбросанные повсюду столы и стулья сделали его пересечённой местностью, отлично подходящей для лазания и прыжков. Мебель может стать укрытием, только и ждущим, когда кто-нибудь им воспользуется. Оружием, если дела пойдут совсем плохо.

Я перекидываю Бинто через плечо. Его вес – это бремя, которое… Нет. В арта туко нет бремени, только инструменты. Прямо сейчас я не представляю, как орущий ребёнок может стать инструментом, но я разберусь с этим позже.

Вес Бинто на моём плече влияет на равновесие, поэтому я меняю манеру движения и бегу к двери. Дверь перегораживают трое молодых людей, но я пока их игнорирую. У меня ещё много дел, с которыми надо разобраться.

Сперва – мужчина и женщина. Я бы сказала, что им обоим за шестьдесят, но они приближаются так стремительно, словно и знать не знают, что такое старость. Скрюченными как когти пальцами они тянутся к Бинто. Я иду Путём Воды – подныриваю под их руки, не сбавляя темпа, не беря у них ничего и ничего не оставляя позади.

Я слышу стук сандалий и башмаков по полу, как будто люди в зале кружатся в бешеном безумном танце. Я следую Путём Ветра, стараясь по звукам понять, сколько их там сзади – и в какую сторону повернуть, чтобы они врезались друг в друга.

Заражённые, похоже, не нападают друг на друга. Может быть, дребезжащее шипение, которое вырывается из их окровавленных ртов, – это некий язык, объединяющий их?.. Однако я сомневаюсь, что смогу воспроизвести подобные звуки, и не собираюсь откусывать себе язык и ломать зубы, чтобы это проверить.

Бежать становится труднее, поскольку всё больше горожан отрезают нам путь к отступлению. Я разворачиваюсь, делая вид, что возвращаюсь назад. Запрыгиваю на стул, а с него – на ближайший стол.

Горожане окружают нас. Держа Бинто на плече, я перепрыгиваю на соседний стол. Раздаётся визг, когда обезумевшие мужчины и женщины начинают толкать первый из столов, пытаясь добраться до нас. Теперь нужно спуститься и вернуться к двери, но это невозможно. Людей слишком много, и они подобрались слишком близко.

Пришло время для Пути Грома.

Я использую твои таланты и начинаю танец со многими партнёрами. Шпага лежит в сумке-тубусе за спиной, и на то, чтобы открыть футляр и вытащить клинок, уйдёт больше времени, чем у меня есть. Бросить карты было бы быстрее, но они бесполезны против врага, который не ощущает боли.

Тогда я хватаю то, что могло быть пивной кружкой, но в моих руках это оружие – с удобной рукояткой и твёрдой изогнутой поверхностью, идеально подходящей, чтобы ломать мелкие кости.

Передо мной женщина с добрым лицом, та самая, которая предложила мне пряный картофель. Не знаю, почему, но теперь я отчаянно хочу этой картошки. Я разбиваю женщине нос, ударив кружкой снизу вверх, чтобы брызги крови попали ей в глаза.

Молодой человек – с широкими плечами и тонкой талией. У него красивая улыбка. Была. Я ломаю ему передние зубы тяжёлым днищем жестяной кружки.

Я пинаю один из стульев, чтобы он отлетел под ноги заражённым, идущим в нашу сторону. Чья-то рука хватает меня за правое плечо.

Я выпускаю кружку, накрываю руку своей ладонью и, крепко сжав её, резко приседаю, слыша хруст сломанных пальцев.

Вырвавшись из цепкой хватки двух других горожан, я вижу на полу нож и наклоняюсь, чтобы его поднять. Мои удары не останавливают нападающих, но кровоточащие порезы на ладонях мешают им меня схватить. Это даёт мне ещё три секунды. И десять футов до двери.

Всё это время в уши бьёт несмолкаемое шипение. Оно вырывается из глоток горожан, охваченных безумием, которое – как я теперь знаю – исходит от клочка бумаги. Эту бумагу дала им таинственная женщина, приехавшая в монастырь Сад Безмолвия в поисках слов из старых книг, которые могли привести мир в движение и свести его с ума.

Я снова иду Путём Ветра. И почти слышу, как Дюррал предупреждает меня: оставь это на потом.

Я как раз собираюсь совершить самую глупую из ошибок – заглянуть в будущее и вообразить, что мы уже сбежали. В этот миг Орфанус загораживает мне дорогу. Его большой живот оказывается между мной и дверью, а сзади напирают люди. Они вот-вот свалят меня с ног, как стая волков, окруживших загнанного оленя. Я могу ударить мэра ножом, но лезвие недостаточно длинное, чтобы достать до внутренних органов и убить Орфануса за одно мгновение.

Старик тянет к нам руки, и арта превис подсказывает, что он хочет получить Бинто даже больше, чем меня. Я бросаю ему мальчика. Прости, малыш, но в бою арта туко превращает в оружие буквально всё.

Пока Орфанус ловит Бинто, я проскальзываю ему за спину и глубоко вонзаю нож в затылок мэра. Его конечности начинают дёргаться, и тело изгибается в последнем судорожном танце, который отправит бедолагу в могилу. Я хватаю Орфануса за волосы на затылке и дёргаю его назад. Он падает, роняя мальчика. Я подхватываю Бинто и плавно разворачиваюсь, чтобы бежать к выходу, но Путь Грома вот-вот предаст меня. Хотя мы всего в нескольких футах от двери, я слышу, что горожане слишком близко, прямо за спиной. И с Бинто на руках я не смогу бежать достаточно быстро.

Квадлопо стоит в сарае в сорока ярдах отсюда; я его даже не расседлала – просто на всякий случай. Понадобится всего несколько секунд, чтобы добраться до коня, вспрыгнуть на него и ускакать галопом. Вот только этих секунд у нас с Бинто нет.

Придётся следовать Путём Камня. Я выпускаю Бинто и выталкиваю его в распахнутую дверь. Он оборачивается, и я делаю несколько быстрых резких жестов пальцами, приказывая ему:

– Иди. Конь. Убегай.

Потом я разворачиваюсь, чтобы встретиться лицом к лицу с добрыми жителями Тинто-Реи, которые сейчас разорвут меня на клочки. Но я использую всё своё мастерство и каждую клеточку своего тела, чтобы встать на Путь Камня. И в эти последние секунды жизни я буду сдерживать натиск безумцев, чтобы Бинто успел уйти.

Пока скалящаяся и рычащая толпа надвигается на меня, я позволяю себе на миг представить будущее, которое никогда не увижу. Бинто – умный парень. Он побежит к Квадлопо и заберётся в седло. Потом он вернётся сюда, но увидит, что шансов нет – и уедет. Квадлопо – хороший конь. Он отвезёт Бинто к Дюрралу и Энне. Они поймут его язык, даже если это займёт больше времени, чем потребовалось мне. Они сообразят, что делать. Дадут Бинто приют и, может быть, даже научат обычаям аргоси.

«Неплохая мысль, чтобы с ней умереть», – думаю я. Ко мне уже тянутся чьи-то руки. И я едва не прыскаю от смеха, когда поднимаю взгляд и вижу перед собой Лириду.

«Похоже, – думаю я, – в конце концов мы с ней всё-таки станцуем».

Глава 10

Цена одиннадцати секунд

Время имеет грандиозное значение для всех семи талантов аргоси.

Арта локвит учит нас улавливать совершенно разный смысл коротких и длинных пауз в разговоре. Способность аргоси видеть сокрытое при помощи арта превис полностью зависит от того, сколько часов, минут или долей секунды мы можем на это потратить. Все танцевальные приёмы, которым Дюррал учил меня в арта эрес, тоже были связаны с чувством времени. А как насчёт арта фортезе – искусства стойкости, умения выдержать то, что другие не могут? Ну, тут время вообще самое главное.

По моим подсчётам Бинто требовалось одиннадцать секунд, чтобы добежать до сарая, отвязать Квадлопо и дать дёру. Одиннадцать секунд – это много, когда ты сражаешься, сдерживая смерть. Но я поклялась себе, что буду стоять в дверном проёме и следовать Путём Камня, пока не дам Бинто эти одиннадцать секунд.

Рука Лириды тянется ко мне. Я не пытаюсь оттолкнуть её, а поднимаю левый локоть и с размаху опускаю его на ладонь девушки. Возможно, ей наплевать на боль, но удар в нервный узел парализует руку и мешает Лириде схватить меня.

Это даёт нам одну секунду. Нужно ещё десять.

Двое других горожан нагоняют Лириду, оказавшуюся во главе стаи. Первый кидается на меня, и это большая удача. Всё, что нужно, – отклониться на пару дюймов влево. Он теряет равновесие и падает лицом вперёд. Я бью его каблуком по черепу и надеюсь, что через девять секунд позабуду отвратительный треск челюсти, сломавшейся об пол.

Девять секунд.

Следующий… Духи милосердные и жестокие! Это же просто мальчик! Мальчик лет одиннадцати. Он рычит и пытается укусить меня, как собака. Я хватаю пацана за волосы на затылке, поднимаю ногу и выбиваю ему зубы, разбивая нёбо. Он отшатывается, и это очень плохо, поскольку его место занимают двое милых людей с жаждой убийства в глазах. Вероятно, родители мальчика.

Ещё восемь секунд.

Я делаю шаг назад – раньше, чем собиралась, и оказываюсь прямо за дверным проёмом. Теперь двое не могут напасть на меня одновременно. Проблема в том, что в следующий раз, когда я сдам позиции, возникнет брешь, которая позволит остальным окружить меня.

Мать мальчика кидается вперёд первой. Я низко наклоняюсь, упираюсь плечом ей в живот и резко выпрямляюсь, перекинув женщину через себя. Я знаю, что она сейчас встанет на ноги и нападёт на меня сзади. Всё в порядке, это часть плана.

Семь секунд. Мне нужно всего семь секунд.

Отец мальчика получает удар в горло, и его шипение превращается в судорожные всхлипы. Кто-то оттаскивает его от двери, чтобы освободить место. Лирида вцепляется мне в руку. Хватка у неё сильнее, чем я надеялась, но она ненамного крупнее меня, а я стою, согнув колени, что даёт мне более надёжную опору.

Разворачиваясь, я дёргаю Лириду за собой и швыряю к женщине, которая пытается кинуться на меня сзади – как я и предсказывала. Похоже, это столкновение сбивает их обеих с толку, потому что они кружатся в отвратительном танце, кусая друг друга за шеи и раздирая ногтями мягкую плоть.

Пять секунд.

Безумие, заразившее это место, делается всё хуже. Сперва все горожане охотились за мной, но теперь Лирида рвёт глотку женщине, которая, в сущности, могла быть её лучшей подругой. Остальные столпились в дверном проёме, так что из него сплошь торчат лица и тянущиеся ко мне руки.

Ярость заражённых дала мне две драгоценные секунды. Я использую их, чтобы сделать выдох и открыть сумку-тубус. Однако, пока я выхватываю шпагу, самые сильные из горожан прорываются сквозь массу тел, и я знаю, что не смогу их сдержать.

Три секунды.

Всё, что нужно Бинто – ещё три секунды.

Лирида добирается до меня первой, оттолкнув в сторону крупного мужчину. Она делает это с такой силой, что я поневоле задумываюсь: не превратилась ли та короткая связь, мимолётное притяжение между нами, в жгучую ненависть, намного превосходящую жалкие возможности мышц и костей.

Я пытаюсь ударить её шпагой, но вытаскивать оружие было ошибкой. Я не могу сохранить нужную дистанцию между нами. Лирида хватает меня обеими руками за лицо, стискивая щёки, и сжимает изо всех сил. Кажется, она раздавит мне череп ещё раньше, чем дотянется зубами до горла.

Отшвырнув шпагу, я отпихиваю Лириду всем телом, но она продолжает надвигаться. Её губы приоткрыты, словно она хочет меня поцеловать, но шипящий звук, рвущийся из горла, недвусмысленно подсказывает, что это не так. Рот Лириды становится всё больше, будто она намеревается заглотить меня целиком. Я заглядываю в эту бездну и вдруг понимаю, что смотрю на железный наконечник стрелы.

Не успев понять, что происходит, я слышу свист второй стрелы. Она убивает человека, которого Лирида оттолкнула в сторону. Сама Лирида до сих пор пытается меня укусить, но силы уже покинули её. Я поворачиваюсь и дёргаю её голову вниз, роняя девушку на землю.

Потом я с кретинским видом оборачиваюсь, пытаясь понять, кто стреляет в толпу, нагромождая перед дверью тела, которые не дают остальным выйти.

Лицо моей спасительницы закрыто полупрозрачной бежевой тканью, ей обёрнуты голова, туловище и руки, словно вся её одежда состоит из единого куска льняного полотна, скреплённого коричневыми кожаными ремешками. В руках она держит четырёхфутовый лук, вроде тех, что используют конные воины Забана.

– На твоём месте я бы легла на землю, – сообщает она мне мелодичным голосом.

Я не могу понять, что у неё за акцент, и это меня тревожит. Как тревожит и то, что она говорит очень спокойно, будто мы беседуем о погоде.

– У тебя не хватит стрел на всех, – отвечаю я ей.

Я пытаюсь отбежать подальше от магистрата и оказываюсь между двумя крепкими мужчинами. Они так похожи, что обязаны быть братьями. Женщина с закрытым лицом приканчивает их парой стрел и неторопливо направляется ко мне. Она роняет лук, хватает меня за руку и дёргает, роняя на землю. Как раз в этот миг раздаётся грохот – оглушительнее любого грома. Он бьёт по ушам, и я чувствую спиной обжигающий жар, когда из магистрата вырывается яростное пламя.

– Лежи! – велит женщина.

Подняв взгляд, я вижу бестолково мечущихся горожан, ослеплённых дымом. Их одежда пылает, они превратились в живые факелы, рассеивающие ночную тьму.

Снова раздался жуткий треск – это провалилась крыша магистрата. Сквозь тонкую ткань льняного одеяния я вижу усмешку на губах женщины, которая только что спасла мне жизнь и обрекла всех остальных на гибель.

– Кажется, я переборщила со взрывчаткой…

Трещит пламя, и шипят безумцы. Вокруг нас – настоящая симфония хаоса. Я лежу на животе, уставившись на эту странную женщину, а она, по-моему, едва замечает кавардак, который сама же тут устроила. Женщина смотрит на меня, и я кажусь себе маленьким ребёнком, которого она нашла заблудившимся в лесу.

– Не волнуйся, – говорит она, – теперь ты в безопасности.

Я чувствую огромное облегчение и бесконечную благодарность. Правда, всё дело портит её слишком уж высокомерный тон.

– Кто ты такая? – спрашиваю я.

Она стягивает ткань с нижней части лица, обнажая кожу – более тёмную, чем моя. Судя по её чертам, женщина едва ли сильно старше меня.

– Можешь звать меня Идущей Тропой Шипов и Роз, – говорит она. – Я аргоси.

Глава 11

Погребальный костёр

Когда моё тело наконец-то снова согласилось двигаться, а разум – возможно, по глупости – решил, что готов воспринять жуткие беды, обрушившиеся на когда-то мирный городок Тинто-Рея, я неуклюже поднялась на ноги.

– Надо потушить огонь, – пробормотала я, глядя на пылающий магистрат. Теперь он превратился в погребальный костёр для десятков семей, которые когда-то жили, любили и трудились в этом про́клятом месте.

Женщина подошла и встала рядом со мной. Она подтянула повыше ткань, обёрнутую вокруг шеи, чтобы прикрыть рот и нос – защищая лёгкие от дыма, от которого я уже раскашлялась.

– И зачем бы нам делать такую глупость? – спросила она.

Я вскинула руку и не слишком уверенно указала на магистрат. Пламя уже грозило перекинуться на соломенные крыши ближайших домиков.

– Огонь распространится. Весь город сгорит дотла.

– Этот город мёртв, – просто ответила она. – Все здешние мужчины, женщины и дети погибли там, внутри.

Я на миг задумалась. Неужели правда все? Каждая живая душа в Тинто-Рее?.. Я не видела в магистрате ни младенцев, ни малышей, но в конце концов это был всего лишь крошечный городок. Лирида что-то говорила о родителях новорождённых, которые уезжают на север, подальше от суровой пустыни, и возвращаются, лишь когда их детям исполнится семь лет и они смогут переносить тяготы здешней жизни.

– Всё-таки может быть ещё кто-то! – настаивала я, хотя даже для меня самой это возражение звучало вяло и слабовато. – Вдруг кто-нибудь не пошёл на праздник и…

– Я проверила каждый дом в городе, прежде чем заложить взрывчатку. Никого не осталось.

Дым струился из развалин магистрата, и я кашляла всё сильнее. Уже почти вообще не могла дышать. Идущая Тропой Шипов и Роз схватила меня за ворот и оттащила подальше от огня – как упрямого мула.

– По-моему, это шок, – заявила она мне. – Психологическая травма. Потрясение от смерти людей, с которыми у тебя уже возникла эмоциональная связь. Будет очень круто, если ты сейчас возьмёшь себя в руки.

Мне хотелось наорать на неё, но всё, что я сумела выдавить – это жалобный стон.

– Мы только что вырезали целый город.

Почему я едва могу шевелиться? Конечно, меня измотал бой и мучительная концентрация, которая требовалась, чтобы мыслить категориями арта туко. Царапины на руках и лице сочились кровью. Кто-то укусил меня за плечо. Дважды. В общем, синяков и ссадин оказалось предостаточно. Однако настоящие раны были куда глубже – и болели ещё сильнее от того, что я не могла говорить о них вслух.

Идущая Тропой Шипов и Роз начала вытаскивать свои стрелы из мёртвых тел, разбросанных вокруг магистрата. Она внимательно осматривала каждую из них, вытирала тряпочкой и клала в кожаный колчан, пристёгнутый ремнём к бедру. Меня она едва удостоила взглядом.

– Должна признать, что я удивлена, – сказала она. – Я наблюдала за тобой со стены, пока ты пробивалась сквозь крикунов. Похоже, ты использовала какие-то примитивные приёмы аргоси, но, на мой взгляд, слишком уж осторожно. Тем не менее, осмелюсь предположить, что ты тоже аргоси, как и я.

– Да, я аргоси, – ответила я. – Но не такая, как ты.

Тропа Шипов и Роз посмотрела на меня с интересом.

– Как тебя зовут?

– Фериус Перфекс.

– Это не имя аргоси. Скажи настоящее.

– Что? У меня его нет.

– Тогда ты не аргоси.