Телохранитель

Ховрин подошел с черным пакетом для мусора, будто бы относил на помойку. Остановился, как бы вспомнив что-то, подошел, сказал:

– Доброе утро!

Тип перестал протирать стекло, замер, как бык, когда на арену, наконец, вышел матадор с красной тряпкой.

– Чего надо? – пробурчал он.

– Маленькая просьба: вы не могли бы не парковаться на газоне и долго не держать машину заведенной, не греть ее здесь и не сигналить утром на выезде, а то это мешает спать моей маме, – выпалил Ховрин, не переводя дыхания.

Жиртрест воспринял эту информацию так, словно его прилюдно обозвали матерно и вообще тяжело оскорбили. Он даже присмотрелся к Ховрину, прищурив глаза: что же за тля такая что-то пропищала.

– Я не понял, тебе чего надо, парень?

Оказалось, тля имела голос:

– Я же сказал, – продолжал улыбаться Ховрин. – Можно машину не парковать на газоне и не сигналить?

– А пошел-ка ты, дружок, нахуй! – проскрипел тип. Он тоже бросил взгляд на окна.

Не исключено, что и его подруга наблюдала. Может быть, у них с ней был такой ритуал. Впрочем, может, просто смотрела, зевала и думала: «Когда же, наконец, ты свалишь, жирная свинья!», чтобы снова завалиться в теплую постельку – досыпать. Хотя не исключено, что подруга его наверняка была такая же хамская свинка и уже дрыхла дальше. Пиво в холодильнике непременно должно было присутствовать у них постоянно. Однажды Ховрин видел подобную парочку в супермаркете. Они стояли перед ним в кассе. Их тележка была набита едой с верхом. Чего там только не было! Этот тоже был из тех. Взывать к его совести было то же самое, как взывать к совести клопа, чтобы тот не кусался.

Сценариев у Ховрина было несколько. Первый – напирать на закон, что машины на газоне парковать нельзя, греть нельзя и бибикать просто так тоже нельзя (по поводу последних пунктов Ховрин сомневался, действительно ли есть ли такие постановления, но вполне могли быть), второй вариант – давить на жалость, типа, мама больная, она просыпается каждый раз и все такое. Тут минимальный шанс был, если в этом типе оставалось хоть что-то человеческое, хотя и мог поступить классический ответ: «Да я твою маму…», что привело бы к неизбежному физическому столкновению, потому что сказать это все равно, что плюнуть человеку в лицо. Третий вариант, пожалуй, был более действенный: сказать, что, мол, еще будешь так делать – раздолбаю нахер лобовое стекло. Что он – охрану к машине приставит? Проше стоять тихо и уезжать без шума. Машина во дворе ведь беззащитна от неведомого противника. Решение этой проблемы стоит лишь в немедленном задержании угрожающего, выяснения его личности, выдавания ему пиздюлей и так далее. Это все вытекало из, вобщем-то, пустякового дельца. Еще был официальный вариант: самому Геббельсу сходить к участковому, как-то заинтересовать его, чтобы он подошел и поговорил с этим шумелкиным. Только участковый, скорее всего, пошлет Геббельса подальше, мол, у меня своих дел до чертиков. И как его заинтересовать? Сколько ему дать? Есть какая-то такса? Из-за двух тысяч он жопу не поднимет точно. И еще: в этом случае он, Ховрин, не получал ничего.

Он смотрел с интересом на быка – что тот будет делать дальше. Из интереса добавил топлива во взрывную камеру, выхаркнув:

– Сам бы туда и шел, мудак!

Бычара рванулся к нему. Но тут же резко и затормозил: как собака тормозит перед кошкой, которая отчего-то вдруг не убегает. Жиртрест внезапно понял, что перед ним стоит наемник – жестокий и хладнокровный, от которого запросто можно огрести по полной. А Ховрин в это время вдруг вспомнил про «пописать в рот» и ухмыльнулся. Если бы тот напал, Ховрин ударил бы его в правое колено, сломал бы сустав. Один удар, и дело сделано: месяц толстяк будет ковылять на костыликах или лежать в гипсе, ездить точно не сможет. К изумлению Ховрина «вроде бы Алик» вдруг опустил глаза и буркнул:

– Да не вопрос, братан, сделаем!

Сел в машину, сильно хлопнул дверцей, вдарил по газам, и вылетел со двора без каждодневного заливистого сигнала. Подруга, наверно, была разочарована и, может быть, напугана. Ритуал нарушен.

Тем же вечером Ховрин получил от хакера целое досье на Гилинского, распечатанное на том самом враждебном Геббельсу принтере, с черными вертикальными грязными полосами вдоль страниц, но вполне читабельное. Информацию Геббельс находить умел. На Гарцева папка была поскромнее. На обоих было указано место рождения, где учились, чем занимались, чем владеют, активы, но личной информации было очень мало.

Ховрин вспомнил, что существует целая международная организация хакеров, взламывающая сайты правительственных и политических организаций. Они передавали ультиматумы измененным механическим голосом.

– Есть такая организация? – спросил он Геббельса, перелистывая страницы. – Или пиздеж?

Геббельс на это ничего не ответил. Перевел разговор на другую тему. Осталось ощущение, что он все-таки что-то по этому поводу знал. Сказал, что легче всего взламывать чужую почту, странички, например, «В контакте», других социальных сетях. Они наиболее уязвимы. Через них можно получить о людях довольно детальную личную информацию.

Гилинский, однако, своей странички ни в «Facеbook», ни «В контакте» не имел.– Звали его Александр Борисович. Насколько он был богат – неизвестно, но про его компаньона некоторая информация имелась.

– Вот он! – Геббельс ткнул пальцем еще в одного типа с бокалом вина в руке, чему-то смеявшемуся. – Некто Альтшуллер Семен Евсеевич, совладелец фонда, член совета директоров холдинга, входит в русскую сотню богачей по версии Форбс. Его состояние оценивается в полтора миллиарда долларов. Понятно, что это не целая комната наличных денег, а доля в разных предприятиях, стоимость акций, активы, недвижимость и все такое. Думаю, Гилинский тоже достаточно богат. И у него есть и прозвище в бизнессреде – Гиля. Довольно мило. А близкие называют его просто Шурик.

– И где этот Гиля живет? – спросил Ховрин.

– Вообще-то он москвич с семнадцати лет, как поступил в Московский финансовый институт, хотя сам родом из Черновцов – это западная Украина – кстати, говорят, очень красивый город, по крайней мере, был когда-то – когда входил в состав Австро-Венгрии – имеет большую квартиру в центре города и загородный дом в элитном поселке Жуковка, где в общем-то и живет постоянно, но в настоящее время он находится почти сразу за Всеволожском – в своем особняке. Это его питерская резиденция. Вот координаты. Территория имения довольно большая – думаю, по карте Гугл, гектара два, не меньше. Там у него на даче живет здоровенный попугаище, типа амазон, по кличке Серолет – это потому что он летит и срет на всех сверху. Та еще сволочь! Ко всему у него дурная манера – сесть на голову и вцепиться в волосы когтями и орать истошно. Живет свободно и не улетает. Вся охрана мечтает, чтобы он куда-нибудь свалил или чтобы собаки ухватили – куда там! Гилинский же его обожает.

– Откуда все это известно? – изумился таким деталям Ховрин.

– У самого Гилинского стараничек в социальных сетях, как я уже говорил, нет – не его уровень. А вот у его ближнего окружения – есть. Существует еще такая Полина Левина, двадцать пять лет. Модель. Офигенно красивая. Вероятно, любовница. Живут вместе, и сюда приехала с ним из Москвы. У этой Полины есть страничка и «В контакте» и в «Инстаграме», куда она каждый день выкладывает фотки про свою жизнь. Фото Гилинского, впрочем, там нет – видимо, запретил. И еще есть несколько человек, которые в друзьях у Полины. И еще там у них есть ручная сорока по прозвищу Чика, очень склочная и с вредным характером птица. Она с попугаем в контрах. Однажды она украла у Полины золотую сережку.

– Он официально женат? Дети есть? – поинтересовался Ховрин.

– Точной информации по этому поводу в сети нет, будто ее специально зачистили. Но, судя по всему, есть законная жена, двое детей – мальчик и девочка. Я поискал и нашел в «Фэйсбуке» страничку его сына Миши – ему тринадцать лет, рыжий, живет в Майами-Бич, пишет в основном про музыку, подростковые события. Но ни одной фотографии папаши там у него нет. И тут маскировка. Но некоторые фотографии все же получить удалось: с общего праздника – дня рождения Миши и еще с корпоративного собрания уже с одной из страничек компании «АСТ» от декабря прошлого года.

Гилинский оказался довольно представительным мужчиной лет сорока пяти, совершенно без седины, худощавый. Даже на фотографии взгляд его был пугающе пронзителен. Он напоминал хищную птицу в засаде.

– Жена и дети живут в Америке, что и правильно. Америка для богатых хорошо приспособлена. А Россия – нет, приходится создавать для них что-то вроде гетто, вроде той же Жуковки или Рублевки с высокими заборами. А Гилинский, я так понял, живет с Полиной. А с кем живет его законная жена – неизвестно, может, она вообще лесбиянка и ей в принципе пофиг, с кем живет муж, лишь бы денег давал.

Он взял со стола лист бумаги:

– Еще пишут, что Гилинский обожает одну цитату из некоего Лабрюэля, я ее скачал: «Богатству моему не стоит завидовать: я приобрел его такой ценой, которая вам не по карману. Пожертвовал ради него покоем, здоровьем, честью и совестью». По нынешним временам это вовсе не преступление. Честь и совесть понятия суть религиозные, что-то в них есть средневековое, когда рыцарь торжественно обещал не спать с женой своего господина, да и то наверняка регулярно сие правило нарушал. Еще он любит шахматы и считает, что жизнь это шахматная партия. И тут читал «Убийство на улице Морг» Эдгара По, – и зачитал: – «Между тем рассчитывать, вычислять – само по себе не значит анализировать. Шахматист, например, рассчитывает, но отнюдь не анализирует. А отсюда следует, что представление о шахматах как об игре, исключительно полезной для ума, основано на чистейшем недоразумении».

Он сделал паузу, потом продолжил:

– Теперь о родном папаше твоей подопечной Кати Гарцевой – кстати, и у нее тоже есть своя страничка «В контакте». Не смотрел? Там про него вообще ничего нет. О нем известно несколько меньше, чем о Гилинском, но кое-что тоже имеется… И опять ощущение, что информацию о нем тоже специально зачищали. Однако…

Геббельс сам был доволен своим мастерством:

– Любая информация в наше время неизбежно находится в электронном виде, утверждал он. – Никто уже давно не печатает на пишущих машинках, хотя они еще существуют на периферии и для печати особо секретных документов. В реальной жизни любой текст набивается в компьютере и лишь потом распечатывается. Копии в том или ином виде обычно остаются, – редко, кто их стирает, – мало ли пригодится. Компьютер обычно находится в сети и поэтому до него, а также и до всего, что находится внутри на жестком диске, можно тем или иным способом добраться…

Ховрин вдруг ухмыльнулся:

– Тут вспомнил: моя тетя Галя не любит ездить за грибами под Всеволожск. И знаешь почему? Дело в том, что когда она в девяностые работала следователем, то ездила туда частенько, поскольку там постоянно в лесу находили трупы: видимо вывозили из Питера и закапывали или просто бросали в лесу. Особенно весной – «подснежники». Так в чем между ними конфликт? Я пока не понял. Чего им делить-то?

Геббельс задумался, потом сказал:

– Очень вероятно, что бьются они сейчас за завод СВЗ. Короче, за бабки. Контрольный пакет акций завода находится у Гарцева, там еще участвуют какие-то немцы, но это чисто для прикрытия, чтобы наши госорганы не особо наезжали. Этот пакет у него пытаются отжать. Дело распространенное. Существуют специальные механизмы рейдерского захвата. Несколько лет назад на Гарцева пытались завести уголовное дело, типа вспомнили какой-то эпизод, где он якобы задержал человека, который украл у него из магазина коробку мобильных телефонов. Это было еще в девяностых, а тут вдруг всплыло. Поэтому он выехал из страны и в настоящее время живет в Лондоне, у него, кроме России, несколько зарегистрированных компаний в оффшорах, типа в Андорре и на Бермудах, и на Кипре, хотя это теперь вроде уже и не оффшор…

Не густо, но все же хоть что-то.

А в питерской резиденции Гилинского под Всеволожском в это самое время шло совещание. Присутствовали: сам Гилинский, одетый по-домашнему – в свободных серых брюках «Адидас» и в толстовке; Гена, человек для особых поручений, напротив, был в темном костюме, белой рубашке с галстуком, но в каких-то дешевых банных тапочках, которые выдавались при входе всем посетителям дома, дабы они не разносили грязь. От этого он чувствовал себя несколько некомфортно. Еще был Кревещук, администратор по Питеру, человек неопределенного возраста, слегка сутулый, с длинными руками и повадками напоминающий краба. Попугай Серолет по причине зимы сидел в большой клетке у окна и трещал оттуда своим клювом. Ждали Хрусталева, начальника службы безопасности компании из Москвы, но он по каким-то причинам задерживался на полчаса.

Гилинский показал Гене только что распечатанную на цветном принтере фотографию Кати, снятую на улице, где она шла рядом с Ховриным.

– Это – Катя, дочка известного вам Владимира Николаевича Гарцева. Красавица, не правда ли? Можешь ее спросить об одном деле? Не сомневаюсь, что она тут же все расскажет. Переписал ли на нее отец контрольный пакет СВЗ или нет. Просто: да или нет? И далее мы уже будем решать, что делать.

Выступил Кревещук:

– Как вы себе это представляете, Александр Борисович? Она всегда ходит вдвоем с этим парнем. – Он ткнул на фотку. – Мы уже неделю смотрим за ней, она никогда не бывает одна. К ней просто так не подойти. Уже пытались. Тихо не получится.

– А кто это с ней?

– Короче, ходит с ней этот самый парнишка – бойфренд хренов, как прилипший. По виду – чистый придурок. Куда она, туда и он. Дел своих у него своих, что ли, нет? Я в его годы уже работал с утра до вечера.

Гилинский нахмурился:

– Так уберите парня. Понятно, не при ней. Заранее. С ним или без него она все равно должна будет ходить в школу. Дайте ему по башке, положите в больничку хоть на недельку. Нам этой недельки хватит за уши. Заранее подловите его где-нибудь и сломайте ему руку или ногу – вот и решение. Мне вас учить?

– Ладно, – буркнул Гена. – Его еще, блин, поймать надо.

– Уж постаратесь!

– Понял. Сделаю.

В какой-то момент в гостиную, шурша вечерним платьем, влетела Поля. В туфлях на каблуках она была выше Гилинского на полголовы. Она куда-то явно спешила.

Гилинский показал ей на часы:

– Киса! Весь центр забит. Лучше поедь на метро – двадцать минут и ты на месте.

Поля, однако, колебалась:

– Шурик, я в метро не ездила лет десять! Говорят, там страшно, могут испачкать одежду. Одной студентке порезали шубу. Говорят, защитники животных, а я думаю, что от зависти. Всем хочется иметь легкую и теплую шубу.

У самого Гилинского, хотя он разве что самое большее метров двадцать проходил от машины до дома или до офиса, была для зимы шуба чуть не до пят – сидеть в ней было действительно очень приятно: уютно и не жарко. Любил он эту свою шубу.

– Надень пальто – в метро не холодно.

– Блин, не смешно! – надулась Поля.

– Не тормози: времени впритык! – поторопил ее Гилинский, снова взглянув на часы, стоявшие на камине. – Сергей тебя добросит до метро. Иначе – не успеешь. А после спектакля он тебя заберет у театра. Как раз и доедет.

Поля ушла, весьма недовольная.

Гилинский продолжил:

– Я что думаю. Может, проще ментам позвонить? Они знают, как такие дела надо делать: остановят его, найдут наркотики и понеслась. Парня пакуют, и он на какое-то время исчезает из поля зрения. Старый проверенный способ! Чего изощряться? И главное – все почти законно! Позвони Макарову, договорись с ним, – кивнул он Кревещуку. – Думаю, он это дело организует.

– Лучше не надо Макарова. Каждая собака знает, что Макаров – продажная сволочь! В том числе и его начальство. Его могут пасти! – замахал руками Кревещук.

– Кто? – удивился Гилинский. – У него Сам в близких приятелях – вместе ездят на охоту–рыбалку, бухают, ходят в баню, блядей там тискают. От одной однажды одновременно и триппер подхватили.

– Откуда знаете? – удивился Кревещук. Это была действительная правда, но известная крайне небольшому числу людей.

– Оттуда. Сам рассказывал. Пусть поработает. Тут дело серьезное.

– Понятно.

А дело было в том, что поначалу Кревещук пошел сам и выследил Витю Ховрина недалеко от его дома – как раз у магазина «Пятерочка».

Невдалеке стоял мужик лет тридцати-сорока, с виду пьющий и бывалый. Кревещук тоже сделал пьяненький вид, стал пошатываться, растягивать слова. Подошел к мужику:

– Эй, подойди вон к тому и дай ему в рожу. Пятихатку даю на пиво.

– А то! – Мужик тут же бодро и пошел – почти побежал к Ховрину.

Впрочем, вернулся довольно скоро с разбитым носом и быстро набухающим фингалом под глазом. Еще и размазал кровь по лицу, прохрипел:

– Подставил, сука! Блядь, давай на пиво! Замажу кровью!

Кревещук отпрыгнул, замахал руками.

– Эй-ей-ей! Потише! Ладно-ладно, держи!

На том и кончилось.

Пришлось звонить Макарову.

Капитан Макаров свое дело знал и прихватил Ховрина без проблем – что тут говорить – профессионал. Тормознула обычная патрульная машина, оттуда вышли хмурые молчаливые полицейские, проверили у Ховрина документы, обхлопали, посадили в машину и привезли в отдел, но не в районный, что Ховрина сразу насторожило. Макаров ждал Ховрина у входа, завел его в свой кабинет. Сам лично общарил карманы Ховрина, рассматривая достанное и небрежно бросая на стол. Блямкнули ключи, шлепнулся паспорт, стукнул мобильник. Внезапно Макаров замер, нахмурившись, приблизил к глазам фээсбэшную визитку.

– Это еще что? – изумленно уставился он на Ховрина.

– Я имею право на телефонный звонок? – пересохшим ртом просипел тот.

Макаров усмехнулся.

– Кинов американских насмотрелся? Запомни: ты вообще не имеешь никаких прав! Потому что ты – никто! А по ебалу не хочешь вместо звонка? Вот это запросто можно организовать, и незамедлительно. Тут же.

Однако, повертев визитку и о чем-то с минуту подумав, придвинул к Ховрину стационарный телефон – какой-то совершенно древний – с засаленными и затертыми кнопками:

– Звони!

Ховрин, холодея, набрал с визитки телефон Гурьева. Тот ответил сразу после первого сигнала, будто ждал звонка с трубкой в руке:

– Слушаю. Гурьев.

– Михаил Петрович? Это Виктор Ховрин. Вы как-то мне дали свою визитку и сказали, что я могу позвонить, если возникнут проблемы с полицией.

Реакция была мгновенная:

– Я помню. Говори, что случилось.

Макаров с явным интересом следил за разговором.

– Я задержан в полиции.

– За что?

– Пока не сказали.

– Какое отделение?

– На Решетникова.

Через десять секунд паузы:

– Дай трубку дознавателю или кто там с тобой рядом.

Ховрин протянул трубку Макарову. Тот взял ее с явным отвращением, прижал к уху:

– Да.

Прослушал фразу, нехотя представился:

– Капитан Макаров.

Слушал всего с минуту, покрутил трубку в руках, с грохотом положил на место, подумал, посмотрел, наклонив голову на Ховрина, с таким видом, как смотрят на аппетитное блюдо, которое поставили на стол по ошибке, а теперь уносят.

– Забирай все и вали! Быстро!

И больше не сказал Ховрину ни слова. Даже больше на него не смотрел, а стоял к нему спиной, глядя сквозь решетку окна и пыльное стекло на улицу. Лучи солнца еле-еле пробивались сюда. И так и не повернулся больше и не сказал ни слова.

Когда Ховрин вышел, Макаров достал из кармана мобильник, собрался набрать номер, но потом снова убрал, выругался и тоже вышел из кабинета. Было о чем подумать.

«Все, засветился, и на этот раз серьезно! Подставили, суки!»

Незнакомый эфэсбэшник в этом кратком разговоре называл его по имени-отчеству, а ведь он ему не представлялся. Сходу пробил, либо знал заранее. Парень точно был подставой! Макаров подумал, что, наконец, точно взяли-таки за хобот. Вопрос: что будет дальше? Будут ломать или перевербуют, потребуют информацию, работать на них против Гилинского и его команды. Но ведь и у Гилинского есть свои люди в правительстве и на самом верху МВД. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Подработку у Гилинского терять было жалко – хорошие реальные деньги, но, с другой стороны, если снесут голову, то и денег никаких не надо. Пять тысяч евро он отправлял ежемесячно дочке в Швейцарию, где та училась гостиничному бизнесу. Можно было бы и больше, но тогда получалось непедагогично, ей вообще полезно было бы подработать, как делали все студенты, так лучше узнаешь язык, заведешь новых друзей, а не болтаться по ночным клубам, где, как и в России, полно продавцов дури. Как-то раз, будучи в Швейцарии, заходил с ней и с ее подружкой из Словении в местный ночной клуб. Громкость была такая, что невозможно было разговаривать. Сели за столик. Официантка принесла меню, показывала знаками – так было щумно. Взял бутылку вина за пятьдесят франков. Дочка с подружкой растворились в безумной толпе на танцполе, куда выдувался искусственный дым. Еле досидел, пока девчонки, наконец, не устали и не изъявили желание уехать. При нем к ним никто вроде не клеился. А вот к нему самому подсел какой-то белобрысый педрила, что-то хотел, хватал за руку, трогал за колено. Бр-р-р… Чуть не дал там же ему в рыло. Сам Макаров предпочитал рестораны стильные, с хорошей кухней и негромкой музыкой. Неужели этому конец?

У него вдруг возникла ассоциация, тоже связанная с шахматными баталиями Гилинского: внезапная потеря крупной фигуры в начале игры. Еще вся игра впереди, но она уже, считай, проиграна. «Попался. Черт! Черт! Черт!» Он хлопнул кулаком по бедру. Это было как зацепить растяжку. Бзынь – хлопок запала и назад уже не отыграть. Этот парень – точно был подстава, приманка, и он, Макаров, на нее попался. Случайно так быть просто не могло.