С началом войны, как все патриоты, не стеснялся клеймить фашистов, призывал повышать боевую выучку и слаженность, рвался на фронт, а когда фронт подошел и к его гарнизону, вместе с бойцами вступил в бой. Далее события разворачиваются не в пользу Красной Армии, и тут Атоян сник, осунулся, от него не стало слышно лозунгов и призывов, он стал уединяться, что-то писал в тетрадке, и вскоре в одном из жестоких боев пропал из части. Думали что погиб, потом пропал без вести и только тогда, когда вышли из окружения, выяснилось, что он дезертировал и перешел к немцам.
Особый отдел НКВД тщательно проверял каждого вышедшего из окружения, опрашивал перекрестно о тех, кто был рядом, как он вел себя в бою, что говорил, не был ли паникером и т. д. Проверка подтвердила факт перехода Атояна добровольно на сторону врага и было заведено розыскное дело.
Я и сотрудники Спасского горотдела КГБ во время работы по делу Атояна А. О., 1977 год
Материалы проверки были переданы по принадлежности в розыскное бюро НКВД и розыском стали заниматься специальные сотрудники, которые проверяли его по месту учебы, службы, проверили всех родственников, знакомых и соседей, сослуживцев. Все это подробно изложено в многочисленных справках и проколах.
Я был поражен скрупулезностью тогдашних сотрудников НКВД, не имевших на тот момент наверняка такой подготовки, как у нас, но, тем не менее, умевших докопаться до таких мелочей жизни проверяемого, что его биография была как на ладони – что делал, как жил, с кем дружил, привычки и наклонности, сильные и слабые стороны характера. В общем, молодцы розыскники, нам бы их прилежность и старание. Есть чему поучиться у старшего поколения. Поэтому и победили врага, что детально знали его хитрости и уловки, при заброске агентуры в наши тылы и использование перебежчиков в своих планах.
К чести наших людей, попавших в плен ранеными, окруженными превосходящими силами врага следует отнести и то, что попав в плен, не все стали предателями, не сломались, вели себя достойно, как могли изматывали врага, поддерживали слабых духом и выжили в той мясорубке, когда сотнями тысяч умирали в лагерях, не предав Родину.
Была и другая категория наших бойцов, которая не пала духом, будучи плененными, а искала любой выход. Чтобы освободиться из плена, делала вид, что поддерживает немцев, изъявляла желание помочь им в борьбе с Советской властью, направлялась в спецшколы для диверсантов, агентов для заброски на территорию СССР для проведения разведывательной работы о частях и гарнизонах, для сбора морально-политической информации о состоянии боевого духа красноармейцев, все для того, чтобы, оказавшись на нашей территории, сразу сдаться и продолжить борьбу с фашистами уже в новом качестве, работая на нашу контрразведку. Не сразу, конечно, но большинство из поступивших так становились ценными игроками в борьбе с Абвером, сообщали о других, забрасываемых в наши тылы агентах, которые перешли на сторону врага по идейным соображениям и ненавидели Советскую власть еще до прихода немцев, и приносивших ценную информацию о школах Абвера, об их инструкторах, о методике подготовки агентов, о забрасываемых районах СССР, и помогавших нашим контрразведчикам внедряться в их разведорганы.
Здесь следует сказать, что наши розыскники после окончания войны скрупулезно проанализировали все материалы на изменников Родины и составили алфавитные списки разыскиваемых, которыми пользовались уже мы, подробные, в которых вкратце описывались конкретные обстоятельства измены каждого разыскиваемого, с указанием места и времени перехода на сторону врага. Был в этом списке и разыскиваемый нами Атоян Ашот Оганезович.
Прочитав внимательно материалы розыскного дела на Атояна, я реально стал понимать глубину падения человека, добровольно перешедшего на сторону врага, выжившего в горниле войны и, возможно, спрятавшегося от возмездия на Дальнем Востоке, будучи уверенным, что его здесь никто искать не будет, и спокойно дожить в старости в этом забытом богом месте.
И вот теперь передо мной и органами военной контрразведки стояла задача распутать весь клубок его жизни и, потянув ниточку день за днем, просветить жизнь длиною в 38 лет, ответив на множество вопросов – чем он занимался в годы войны, как избежал пленения, каким образом ухитрился жить столько лет по чужим документам, не занимался ли подрывной деятельностью все эти годы, т. е. не продолжал ли работать на какую-нибудь разведку, и собрав доказательства его нелегальной жизни, привлечь к уголовной ответственности за измену Родине, а если еще и удастся выяснить, чем он прославился служа немцам, то уже и по совокупности преступлений назначить справедливое наказание.
Вот такая непростая задача стояла передо мной и решать ее надо было, конечно, не в одиночку, а используя уже всю мощь и возможности КГБ СССР, т. к. после изучения всех материалов дела, нами была подготовлена справка по подозреваемому и направлена в 3 Главное Управление КГБ СССР, т. е. в Военную контрразведку, наш координирующий орган, правопреемницу легендарного СМЕРШа, откуда утвержденный план проверки был дополнен и рядом мероприятий с использованием уже возможностей Главка, что очень меня обрадовало, т. к. давало возможность привлечь Службу наружного наблюдения, Оперативно-технического управления, и многое другое.
В первую очередь мне предстояло внимательно изучить все данные его жены, с которой проживал Атоян, что это за человек, кем она была до знакомства с ним, как познакомились, не является ли она сообщницей Атояна в подрывной деятельности, знает ли что-нибудь о его прошлой жизни, и изучить возможность привлечения ее к проверке подозреваемого.
Это была первая задача, которую предстояло решать, далее необходимо было установить за ним круглосуточное наблюдение, оборудовать квартиру техническими средствами контроля и провести ряд мероприятий по установлению уже его личности.
Первое, что необходимо было выяснить, то ли это лицо, которое значится в розыскном деле, сфотографировать его, осмотреть его визуально на предмет обнаружения наколки, выяснить не является ли он диабетиком, провести сравнительную экспертизу его фото в 33 года и сейчас, благо его личное дело офицера было приобщено к розыскному делу, провести графологическую экспертизу почерка, у нас был образец его почерка, когда он писал рапорты, автобиографию, еще служа в Красной Армии, и многое другое, чтобы на 100% быть уверенным в том, что это одно и то же лицо.
Собирая данные на его жену, негласно опрашивая соседей, проводя проверку по учетам КГБ, я помнил, что она ранее работала на спецслужбу, и поэтому один из запросов был направлен на установление ее личности, по учетам сотрудников, находящихся в запасе. Ответ пришел через две недели, и мне прислали дело на бывшую шифровальщицу Особого отдела КГБ по Тихоокеанскому флоту, младшего лейтенанта Госбезопасности, отслужившего и ушедшего на пенсию по выслуге лет. Характеристики, собранные мною уже по работе на гражданке, ничего отрицательного не дали – везде ее характеризовали как добрую, отзывчивую женщину, добросовестного работника, преданного патриота Родины, члена КПСС, в общем, наш товарищ.
Белогаев П. Н. дал мне санкцию на установление с ней доверительных отношений и постепенно, с учетом ее реакции на ту информацию, которую мне было поручено довести до нее, будет принято решение о ее вовлечении в проверку ее сожителя.
Я осторожно, не расшифровывая нашего интереса к Атояну, поговорил с ней в помещении военкомата, под предлогом организации встречи ветеранов военной контрразведки с молодыми сотрудниками Особых отделов КГБ, и по итогам встречи справкой доложил Белогаеву все нюансы беседы.
Была дана команда довериться ей и ввести ее в проверку сожителя. Она с удивлением услышала от меня информацию о ее сожителе, несколько раз переспросив, насколько это соответствует правде? Я ответил, что именно поэтому мы обращаемся к ней, чтобы не допустить ошибку при оценке материалов проверки. Она дала согласие, я оформил подписку о неразглашении сведений, составляющих гостайну и сказал, что она сама была допущена к таким сведениям, что сомнений у нас насчет ее преданности не было ни минуты. Она заверила, что сделает все от нее зависящее, и просит доложить руководству Особого Отдела, что у нее были кое-какие сомнения в личности Атояна, о которых она доложит письменно. Я предупредил ее о том, чтобы она сделала это незаметно для Атояна, на что она ответила, что еще не забыла требования конспирации. Мы расстались, договорившись о следующей встрече.
Через два дня я получил от нее сообщение, в котором она подробно рассказала о своей встрече с Атояном, о развитии их отношений, о совместной жизни в течение 12 лет.
Атоян, в Спасск приехал 18 лет назад, в 1959 году, из Забайкалья, города Ангарска, где работал в бухгалтерии стеклозавода, семья его якобы погибла в годы войны, в Калининской области. Он не женился и просто сожительствовал с несколькими женщинами, детей не завел и, по его словам, очень об этом жалел. Воевал, имеет награды, показывал орденские книжки на ордена Славы 3-й степени и Отечественной войны 2-й степени, медаль «За Отвагу». После войны он прошел проверку в органах, стоит на учете в военкомате. Он диабетик, регулярно принимает антибиотики. Под мышкой левой руки она видела татуировку, он пояснил, что это еще в детстве они ее делали в знак дружбы, две руки, он потом выводил ее, но не получилось. Переписки он ни с кем не заводил, друзей особых у него нет, даже среди грузин, которые живут в Спасске. Ее это удивляло вначале, но он объяснил, что они все меркантильные и думают только о деньгах, а он не такой, он трудяга, пахарь.
В ее сообщении было много интересного, значит, он жил в Забайкалье, там остались его связи, которые помогут осветить интересующий нас период, возможно удастся установить откуда он прибыл в Забайкалье, и, главное, он так же, как и проверяемый, – диабетик. Значит, он стоит на учете в больнице, есть медицинская карта, там записи предыдущих поликлиник, где он стоял на учете, и по ним можно восстановить его передвижения по СССР.
Я составил план проверки Атояна с учетом полученных сведений от его жены и, получив добро, приступил к сбору дополнительной информации, уже имеющей доказательное значение.
Исповедь предателя
Ну вот и случилось. Я в плену. Идет второй день, как я у немцев. Наших размолотили в пух и прах. Сколько осталось в живых не знаю, но со мной из моей батареи только осталось четверо, да и те раненые. Лежим в каком-то бараке, холодно и голодно, побитые. Били и меня, все спрашивали, не еврей ли я, не коммунист? Спрашивал немец, плохо говорящий по-русски, били после каждого вопроса и ответа, со смаком и сильно, болят почки и спина, лицо все в синяках. Но, главное, жив. Как я хотел перебежать к ним, знали бы особисты, давно бы расстреляли. Но хватило ума не делиться ни с кем, даже земляки не знали. В бою я старался не высовываться из блиндажа, командовал по телефону и через вестового, но бой был короткий и через несколько часов от нас остались два миномета и несколько мин, все расчеты полегли. Я ждал, когда стрельба стихнет и немцы пойдут в атаку, вот тут не сплоховать, вовремя выскочить и сдаться. Я уничтожил партбилет, офицерскую книжку, и стал ждать. Через несколько минут они пошли. Не встречая сопротивления, немцы подошли к моему КП, я поднял руки и вышел. Меня ударили, повалили на землю, поставили на колени, приставили автомат к спине и стали задавать вопросы – кто я, еврей, коммунист, хочу ли жить? Я отвечал, что я армянин, не коммунист, хочу служить великой Германии. Бить меня перестали, отвели в сторону и, собрав остальных бойцов, повели в тыл, в занятую ими деревню. Там завели в сарай, зарыли и сказали сидеть смирно, иначе расстрел.
Часа через два открыли дверь и нас по одному стали заводить в избу, где сидели два офицера, один говорил по-русски, другой задавал вопросы по-немецки. Я снова повторил, что я армянин, родился в Турции, в армию попал насильно, мечтал сдаться и служить делу освобождения России от большевиков, что было правдой. Я действительно ненавидел Советскую власть, которая разорила нас, отняв все, что нажил отец, еще до революции, но он меня научил тому, что я пошел в армию, вступил в партию, и мечтал о том времени, когда смениться власть. Надежда была на то, что большинство командиров Красной армии были выходцы из дворян, ненавидевших Сталина и мечтавших свергнуть его и власть большевиков. Но надежды рухнули, когда в 1936—1937 годах эти, благородные офицеры были арестованы, а затем, признав свою вину и подробно рассказав о своих планах по свержению строя, были расстреляны. Для меня это была трагедия, и я стал еще более усердно служить. Меня заметили и продвинули по службе, назначили командиром батареи, я стал капитаном, членом партии. Но тут война и мои надежды вновь ожили. Этого я, конечно, немцам не рассказал, но напирал на то, что хочу служить великой Германии.
Немцы выслушали мою исповедь, ничего не сказали, но меня отвели уже в другой барак, где сидели десятка два бойцов и командиров, которых я не знал, и которые со злобой смотрели друг на друга, не разговаривали, но все были побитые, с синяками, некоторые ранены.
Ближе к ночи нам принесли какой-то бурды, ложки были свои, и мы принялись хлебать. Поели, улеглись спать. Охрана была серьезная, да и бежать никто, по-моему, и не собирался.
Утром нас подняли и всех повели в западном направлении, шли весь день, и к вечеру пришли в деревню, где был оборудован лагерь для пленных. Всего было тысяч 5—6, место отрытое, холодно, мы вымотались за переход и попадали там, где нам указали. Спать было невозможно, холодно и голодно, кое-как дожил до утра, утром дали по куску хлеба и какую-то похлебку и вызвали на допрос. Били грамотно, в перерывах между вопросом и ответом, было мучительно больно и обидно, я сдался, а бьют, как врага. Заставили подписать бумагу, подписал, не читая, так как не знал немецкого, да и почерк писаря был неразборчивый. Отвели в барак, это уже лучше, чем на земле, рядом угрюмые, неразговорчивые, грязные, злые люди. Прожил так несколько дней, не трогали, кормили кое-как, но все же не били. Вызвали ночью на допрос. В комнате сидели офицеры, стояли автоматчики, в углу стояли два бойца, избитые, все в крови. Мне сказали, что Великой Германии нужны преданные люди и тебе предоставляется возможность доказать что все, что ты рассказал и подписал, правда. Тебе нужно убить тех, кто не хочет служить Рейху. Для этого мне дали пистолет и указали на одного из бойцов. «Убей его!» Я опешил, не сразу поняв, что от меня хотят. Но мне быстро объяснили по-русски – ты, сволочь, сейчас убьешь этого бойца или тебя убьет он. Я трясущимися руками взял оружие, лихорадочно соображая – или я его, или он меня. Как я выстрелил в человека, помню смутно, но он осел и свалился у моих ног. Пистолет забрали, меня потрепали по щекам и поставили в угол. Я видел, как убили и второго бойца, убивал такой же, как и я, пленный. Нас снимали на пленку, фотографировали вместе с немецкими офицерами, затем отвели в барак, где я дожил до утра. Спать не мог, руки тряслись, бил озноб, я с тревогой смотрел вокруг, здесь ли тот, кто видел, как я убил советского бойца. Его не было рядом, и я под утро задремал. Подняли рано и повели меня в штаб. Там сидели офицеры в какой-то черной форме и с непонятными знаками различия. Здесь же были какие-то люди в белых халатах. Мне намазали пальцы черной краской, откатали на бумагу, сфотографировали и отвели в барак.
Вечером вызвал офицер, представился капитаном Зумбольтом, дал закурить, я затянулся, дрянь такая, не то что наша махорка, но промолчал, он спрашивает, где я родился, учился, где живут родственники, поговорили о планах моих – что я хотел бы делать, чтобы быть полезным Рейху? Я отвечал, что давно хотел перейти на их сторону. Просто не было возможности и желаю служить верой и правдой великой Германии. Он потрепал меня по щеке, а затем внезапно ударил прямо в лицо кулаком. Я упал, он подошел и ударил сапогом в живот. Меня скрючило от боли, я хватал воздух ртом, кровь шла из разбитого носа, болели ребра. Зумбольт поднял меня, усадил на табурет и сказал, что не верит ни одному моему слову. Меня заслали чекисты, и если я не признаюсь в этом, расстреляют.
Я ошеломленно соображал, что ответить. Вот это поворот, там свои расстреляют, тут тоже пуля. Наверное, у меня в глазах был написан страх, потому что Зумбольт налил воды дал мне выпить и продолжил – я должен доказать на деле, что готов служить Рейху. Ты пойдешь сейчас в барак к пленным и будешь смотреть, как они оценивают плен, кто лидеры, коммунисты, евреи, о чем говорят, что планируют и сообщать немедленно ему обо всех подозрительных. Тем более подписку о сотрудничестве ты уже подписал. Плохо будешь работать – расстреляем, хорошо – подумаем о твоей судьбе.
Меня доставили под конвоем в лагерь, где содержались пленные. Представили какому-то старшему по бараку и велели определить на работу с завтрашнего дня.
Утром после подъема меня привели на плац, поставили в строй, посчитали по головам и повернув направо повели на работу. Мы чистили территорию лагеря, копали ямы для умерших и казненных, ремонтировали ограждения лагеря, убирали в бараках. Так было каждый день. Вечерами измученные и голодные, собирались кучками и обсуждали, что же будет дальше. Я, помня наказ Зумбольта, все запоминал, кто что говорил, как реагировали пленные на содержание в лагере, кто лидер, нет ли евреев, коммунистов, не готовят ли побег.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги