Полное собрание стихотворений
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Добавить отзывДобавить цитату
Полное собрание стихотворений
Париж
Мир
Я помню этот мир, утраченный мной с детства,Как сон непонятый и прерванный, как бред…Я берегу его – единое наследствоМной пережитых и забытых лет.Я помню формы, звуки, запах… О! и запах!Амбары темные, огромные кули,Подвалы под полом, в грудях земли,Со сходами, припрятанными в трапах,Картинки в рамочках на выцветшей стене,Старинные скамьи и прочные конторки,Сквозь пыльное окно какой-то свет незоркий,Лежащий без теней в ленивой тишине,И запах надо всем, нежалящие когтиВонзающий в мечты, в желанья, в речь, во все!Быть может, выросший в веревках или дегте,Иль вползший, как змея, в безлюдное жилье,Но царствующий здесь над всем житейским складом,Проникший все насквозь, держащий все в себе!О, позабытый мир! и я дышал тем ядом,И я причастен был твоей судьбе!Я помню: за окном, за дверью с хриплым блокомБыл плоский и глухой, всегда нечистый двор.Стеной и вывеской кончался кругозор(Порой закат блестел на куполе далеком).И этот старый двор всегда был пуст и тих,Как заводь сорная, вся в камышах и тине…Мелькнет монахиня… Купец в поддевке синей…Поспешно пробегут два юрких половых…И снова душный сон всех звуков, красок, линий.Когда въезжал сюда телег тяжелый ряд,С самоуверенным и беспощадным скрипом, —И дюжим лошадям, и безобразным кипам,И громким окрикам сам двор казался рад.Шумели молодцы, стуча вскрывались люки,Мелькали руки, пахло кумачом…Но проходил тот час, вновь умирали звуки,Двор застывал во сне, привычном и немом…А под вечер опять мелькали половые,Лениво унося порожние судки…Но поздно… Главы гаснут золотые.Углы – приют теней – темны и глубоки.Уже давно вся жизнь влачится неисправней,Мигают лампы, пахнет керосин…И скоро вынесут на волю, к окнам, ставни,И пропоет замок, и дом заснет – один.Я помню этот мир. И сам я в этом миреКогда-то был как свой, сливался с ним в одно.Я мальчиком глядел в то пыльное окно,У сумрачных весов играл в большие гириИ лазил по мешкам в сараях, где темно.Мечтанья детские в те дни уже светлели;Мне снились: рощи пальм, безвестный океан,И тайны полюсов, и бездны подземелий,И дерзкие пути междупланетных стран.Но дряхлый, ветхий мир на все мои химерыУлыбкой отвечал, как ласковый старик.И тихо надо мной – ребенком – ник,Громадный, неподвижный, серый.И что-то было в нем родным и близким мне.Он глухо мне шептал, и понимал его я…И смешивалось все, как в смутном сне:Мечта о неземном и сладкий мир покоя…...............................Недавно я прошел знакомым переулкомИ не узнал заветных мест совсем.Тот, мне знакомый, мир был тускл и нем —Теперь сверкало все, гремело в гуле гулком!Воздвиглись здания из стали и стекла,Дворцы огромные, где вольно бродят взоры…Разрыты навсегда таинственные норы,Бесстрастный свет вошел туда, где жалась мгла.И лица новые, и говор чужд… Все ново!Как сказка смелая – воспоминанья лет!Нет даже и во мне тогдашнего былого,Напрасно я ищу в душе желанный след…В душе все новое, как в городе торговли,И мысли, и мечты, и чаянья, и страх.Я мальчиком мечтал о будущих годах:И вот они пришли… Ну что же? Я таков ли,Каким желал я быть? Добыл ли я венец?Иль эти здания, все из стекла и стали,Восставшие в душе как призрачный дворец,Все утоленные восторги и печали,Все это новое – напрасно взяло верхНад миром тем, что мне – столетья завещали,Который был моим, который я отверг!1903
Москва
IN HАС LACKIMARUM VALLE[12]
Весь долгий путь свершив, по высям и низинам,Твои зубцы я вижу, наконец,О горный кряж веселости и смеха!В рассветный час ты вырос исполином,Как до небес воздвигнутый дворец,И гулко на привет твое мне вторит эхо.За мной падений стыд и боль палящих ран,Теснины скал и быстрины потоков,За мной покинутый в равнине бранный стан,За мной пустыня – мир безумцев и пророков.Кругом меня – немые тополя,Как женщины, завернутые строго.Свивается причудливо дорога,Вся белая, мглу надвое деля.И лилии, закрыв в сыром туманеКадильницы ночных благоуханий,Сгибают выгибы упругого стебля.Чу! ближний ключ запел неравномерно…Долина слез! чье имя как печаль!Как все в тебе неясно и неверно.Но для меня уже белеет даль,Я вышел из страны позора и успеха,Снимаю я с своей главы венцы.Уже блестят в огне, уже блестят зубцы,Твои – о кряж торжественного смеха!Я взойду при первом днеХохотать к зубцам, на выси,И на смех завторят мнеНеумолчным смехом рыси.Стану рыскать наугадВверх и вниз я лугом, лесом:Встречный друг и вечный братС нимфой, с зверем, с богом, с бесом.Повлекут меня с собойК играм рыжие силены;Мы натешимся с козой,Где лужайку сжали стены.Всем настанет чередаВыпить острый сок услады.Лица скроют от стыдаВ чащах белые дриады.Зазовут меня в свой гротСкальных недр владыки – гномы.Буду пить я дикий мед,Гость желанный и знакомый.Я сдою им про Грааль,То-то будет им веселье!Подарит мне РюбецальНа прощанье ожерелье.Канет в сумрак летний зной,Лунный глаз проглянет слева, —Обручальный перстень свойМне подаст лесная дева.Я его, склонясь, приму,Уроню свой плащ багровый…Ночь длинней протянет тьму,Отлетят ночные совы.Я к вам вернусь, о люди, – вернусь, преображен,Вся жизнь былая будет как некий душный сон.Я к вам вернусь воскресшим, проснувшимся от сна…Волна волну стирает, и все ж она – волна.И я иной, чем прежде, но все же это – я,И песнь моя другая, но это – песнь моя.Никто ее не может сложить, как я могу,А тайну прошлых песен я в сердце берегу.И все мои напевы еще подвластны мне:И те, что пел я в детстве, и те, что пел во сне.Дано мне петь, что любо, что нравится мечтам,А вам – молчать и слушать, вникать в напевы вам!И что бы ни задумал я спеть – запрета нет,И будет все достойно, затем, что я – поэт!И в жизнь пришел поэтом, я избран был судьбой,И даже против воли останусь сам собой.Я понял неизбежность случайных дум своих,И сам я чту покорно свой непокорный стих.В моем самохваленьи служенье богу есть, —Не знаю сам, какая, и все ж я миру весть!6/19 июня 1902
Венеция
Элегии
Женщинам
Вот они, скорбные, гордые тениЖенщин, обманутых мной.Прямо в лицо им смотрю без сомнений,Прямо в лицо этих бледных видений,Созданных чарой ночной.О, эти руки, и груди, и губы,Выгибы алчущих тел!Вас обретал я, и вами владел!Все ваши тайны – то нежный, то грубый,Властный, покорный – узнать я умел.Да, я вас бросил, как остов добычи,Бросил на знойном пути.Что ж! в этом мире вещей и обличийВсе мне сказалось в единственном кличе:«Ты должен идти!»Вас я любил так, как любят, и каждойДушу свою отдавал до конца,Но – мне не страшно немого лица!Не одинаковой жаждойНаши горели сердца.Вы, опаленные яростной страстью,В ужасе падали ниц.Я, прикоснувшись к последнему счастью,Не опуская ресниц,Шел, увлекаем таинственной властью,К ужасу новых границ.Вас я любил так, как любят, и знаю —С каждой я был бы в раю!Но не хочу я довериться раю.Душу мою из блаженств вырываю,Вольную душу мою!Дальше, все дальше! от счастья до муки,В ужасы – в бездну – во тьму!Тщетно ко мне простираете рукиВы, присужденные к вечной разлуке:Жить мне и быть – одному.1902
Свидание
В одном из тех домов, придуманных развратом,Где всем предложена наемная кровать,На ложе общих ласк, еще недавно смятом,И мы нашли приют – свою любовь скрывать.Был яркий летний день, но сдвинутые шторыОтрезывали нас от четкого луча;Во мгле искусственной ловил я только взорыДа тени смутные прически и плеча.Вся жизнь была в руках; я слышал все биенья,Всю груди теплоту, все линии бедра;Ты прилегла ко мне, уже в изнеможеньи,И ты на миг была – как нежная сестра.Но издали, крутясь, летела буря страсти…Как изменились вдруг внизу твои глаза!И ложе стало челн. У буйных волн во власти,Промчался он, и вихрь – сорвал все паруса!И мне пригрезилось: сбылась судьба земного.Нет человечества! Ладью влечет хаос!И я, встречая смерть, искал поспешно слова,Чтоб трепет выразить последних в мире грез.Но вместо слов был бред, и, неотступно жаля,Впивался и томил из глубины твой взгляд.Твой голос слышал я: «Люблю! твоя! мой Валя!»Ладья летит быстрей… и рухнул водопад.И мы на берегу очнулись в брызгах пены.Неспешно, как из форм иного бытия,Являлся внешний шум и выступали стены,Сливалось медленно с действительностью «я».Когда ж застенчиво, лицо в густой вуали,На улицу за мной ты вышла из ворот,Еще был яркий день, пролетки дребезжали,И люди мимо шли – вперед, вперед…1 июня 1901
В Дамаск
Губы мои приближаютсяК твоим губам,Таинства снова свершаются,И мир как храм.Мы, как священнослужители,Творим обряд.Строго в великой обителиСлова звучат.Ангелы, ниц преклоненные,Поют тропарь.Звезды – лампады зажженные,И ночь – алтарь.Что нас влечет с неизбежностью,Как сталь магнит?Дышим мы страстью и нежностью,Но взор закрыт.Водоворотом мы схваченыПоследних ласк.Вот он, от века назначенный,Наш путь в Дамаск!1903
Гиацинт
С. Л. Полякову
Словно кровь у свежей раны,Красный камень гиацинтУвлекает грезу в страны,Где царит широкий Инд;Где в засохших джунглях внемлютТигры поступи людейИ на мертвых ветках дремлютПасти жадных орхидей;Где, окованная взглядом,Птица стынет пред змеейИ, полны губящим ядом,Корни пухнут под землей.Сладко грезить об отчизнеВсех таинственных отрав!Там найду я радость жизни —Воплотивший смерть состав!В лезвее багдадской сталиКаплю смерти я волью,И навек в моем кинжалеМесть и волю затаю.И когда любовь обманет,И ласкавшая меняРасточать другому станетРечи нег на склоне дня, —Я приду к ней с верным ядом,Я ее меж ласк и чар,Словно змей, затешу взглядом,Разочту, как тигр, удар.И, глядя на кровь у раны(Словно камень гиацинт!),Повлекусь я грезой в страны,Где царит широкий Инд.20 декабря 1900
Подражание Гейне
Мне снилось, я в городе дальнем,Где ты истомилась одна.Твой мальчик прохожего встретил,Сказал мне, что мама больна.К тебе я вошел, как безумный,Шепнула ты мне: наконец!И слышалось четко биеньеДвух слишком счастливых сердец.Я сел на скамью у кровати,И сердце мне сжала тоска:Бледны исхудалые щеки,Бледна и прозрачна рука.Твой муж, и сестра, и сиделка —Все вдруг отошли к стороне,И я целовал твои руки,И ты улыбалася мне.И ты мне сказала: «Мой милый,Мы точно голубки в грозе», —К тебе я прижался, рыдая,И плакали, плакали все.В слезах я проснулся безумный,Кругом темнота, тишина,И город далек, где томишьсяТы в тяжком недуге одна.1 июля 1901
Прощальный взгляд
Я сквозь незапертые двериВошел в давно знакомый дом,Как в замок сказочных поверий,Постигнутый волшебным сном.Сквозь спущенные занавескиЧуть проникали тени дня,И люстры тонкие подвескиСверкали бледно, не звеня.И так шаги казались странны,Почти заглушены в коврах.Картины, темны и туманны,Терялись смутно на стенах.Я встретил взгляд без выраженьяОстановившихся часов.Полузасохшие растеньяСтояли стражей мертвецов.Я заглянул… Она смотрела,Как тихо догорал камин.Зола каких-то писем тлела,Но в воздухе дышал жасмин.На платье белое – все режеБросали угли отсвет свой.Она вдыхала запах свежий,Клонясь все ниже головой.И, не веселый, не печальный,Я скрылся, как вошел, без слов,Приняв в гостиной взгляд прощальныйОстановившихся часов.25 декабря 1901
К близкой
Предстанет миг, и дух мой канетВ неизмеримость без времен,И что-то новое настанет,И будет прах земли как сон.Настанет мир иных скитаний,Иных падений и высот,И, проходя за гранью грани,Мой дух былое отряхнет.Воспоминанья все утратит,В огне небес перегоритИ за познанье тайн заплатитЗабвеньем счастья и обид.И вот, как облако влекомый,Молчанье строгое храня,Я вдруг завижу лик знакомый,И трепет обожжет меня.В моей душе преображенной,От всех условий бытия,Как мысль от тени, отрешенной,Восстанет вся любовь моя,Весь круг бессилия и счастья,Все дни, что вечностью прошли,Весь вещий ужас сладострастья,Вся ложь, вся радуга земли!И словно вновь под сводом звездным,С своей бездонной высоты,Твое я имя кину к безднам,И мне на зов ответишь – ты!1903
Пытка
Эта боль не раз мной испытана,На кресте я был распят не раз,Снова кровью одежда пропитанаИ во взорах свет солнца погас.Члены пыткой злой обессилены,Я во прахе кровавом – как труп.Выжидают мгновения филины,Опустившись на ближний уступ.Но, чем мука полней и суровее,Тем восторженней песни хочу,И кричу, и пою славословия,Вечный гимн моему палачу.О, приди, без улыбки, без жалости,Снова к древу меня пригвождать,Чтоб я мог в ненасытной усталостиСнова руки твои целовать.Чтоб, в борьбе с сладострастной безмерностьюНарастающих яростных мук,Я утешен был девственной верностьюЭтих строго безжалостных рук.Декабрь 1901
Эпизод
1
Не правда ли: мы в сказке,Мы в книжке для детей?Твои так нежны глазки,И поступь – как у фей!Я – принц, а ты – царевна,Отец твой – злой король…Но не гляди так гневно,Побыть с тобой позволь.Я в шапке-невидимке,Для всех – ты здесь одна!И вот в вечерней дымкеПомеркла даль окна.Прислужницы уводятТебя под полог твой…Ночные тени бродят,И я во мгле с тобой!Уста твои безмолвны,Смежен покорный взор.Бросаю в воздух – в волныНаш самолет-ковер.Влекут нас в царство ласкиСемь белых лебедей…Не правда ли: мы в сказке,Мы в книжке для детей?2
Зачем твое имя Мария,Любимое имя мое?Любовь – огневая стихия,Но ты увлекаешь в нее.Зачем с утомляющей дрожьюСжимаю я руку твоюИ страсть, как посланницу божью,В горящей мечте узнаю?Ты шепчешь, лицо уклоняя:«Зачем я слаба? – ты сильней»,И вьется дорога ночнаяПо царству теней и огней.3
Когда твой поезд, с ровным шумом,Мелькнул и стал вонзаться в даль,А я стоял, доверясь думам,Меня так нежила печаль.Там, на платформе опустелой,В июльском пламенном огне,Все то, что с детством охладело,Я находил живым во мне.И после всех моих паденийМне так легко давались вновьИ детский трепет разлучений,И детски нежная любовь.Июль 1901
Таинства ночей
Хранятся в памяти, как в темной книге,Свершившиеся таинства ночей,Те, жизни чуждые, святые миги,Когда я был и отдан, и ничей.Я помню запах тьмы и запах тела,Дрожащих членов выгибы и зной,Мир, дышащий желаньем до предела,Бесформенный, безобразный, иной.Исторгнутые мукой сладострастья,Безумны были речи, – но тогдаКазалось мне, что властен их заклясть яЗаклятием забвенья – навсегда!Что этот бред, мучительным отливомВскрывающий души нагое дно,Навек умрет с растаявшим порывом,Что в миге будет все погребено!Нет! Эта мгла и криков и виденийВ другой мечте, как и в моей, жива!О вы, участницы ночных радений,Вы слышали запретные слова!Я был не одинок во храме страсти,Дал подсмотреть свой потаенный сон,И этот храм позором соучастииВ святых воспоминаньях осквернен!1902
Одиночество
Проходят дни, проходят сроки,Свободы тщетно жаждем мы.Мы беспощадно одинокиНа дне своей души-тюрьмы!Присуждены мы к вечной келье,И в наше тусклое окноЧужое горе и весельеТак дьявольски искажено.Напрасно жизнь проходит рядомЗа днями день, за годом год.Мы лжем любовью, словом, взглядом, —Вся сущность человека лжет!Нет сил сказать, нет сил услышать,Невластно ухо, мертв язык.Лишь время знает, чем утишитьБезумно вопиющий крик.Срывай последние одеждыИ грудью всей на грудь прильни, —Порыв бессилен! нет надежды!И в самой страсти мы одни!Нет единенья, нет слиянья, —Есть только смутная алчба,Да согласованность желанья,Да равнодушие раба.Напрасно дух о свод железныйСтучится крыльями, скользя.Он вечно здесь, над той же бездной:Упасть в соседнюю – нельзя!И путник, посредине луга,Кругом бросает тщетный взор:Мы вечно, вечно в центре круга,И вечно замкнут кругозор!1903
Сонеты и терцины
Отвержение
Мой рок, благодарю, о верный, мудрый змий!Яд отвержения – напиток венценосный!Ты запретил мне мир изведанный и косный,Слова и числа дав – просторы двух стихий!Мне чужды с ранних дней – блистающие весныИ речи о «любви», заветный хлам витий;Люблю я кактусы, пасть орхидей да сосны,А из людей лишь тех, кто презрел «не убий».Вот почему мне так мучительно знакомаС мишурной кисеей продажная кровать.Я в зале меж блудниц, с ватагой пьяниц дома.Одни пришли сюда грешить и убивать,Другие, перейдя за глубину паденья,Вне человечества, как странные растенья.18 июня 1901
Втируша
Ты вновь пришла, вновь посмотрела в душу,Смеешься над бессильным крикнуть: «Прочь!»Тот вечно раб, кто принял раз втирушу…Покорствуй дух, когда нельзя помочь.Я – труп пловца, заброшенный на сушу,Ты – зыбких волн неистовая дочь.Бери меня. Я клятвы не нарушу.В твоих руках я буду мертв всю ночь.До утра буду я твоей добычей,Орудием твоих ночных утех.И будет вкруг меня звенеть твой смех.Исчезнешь ты под первый щебет птичий,Но я останусь нем и недвижимИ странно чуждый женщинам земным.1903
Сонет
О ловкий драматург, судьба, кричу я «браво»Той сцене выигрышной, где насмерть сам сражен,Как все подстроено правдиво и лукаво.Конец негаданный, а неизбежен он.Сознайтесь, роль свою и я провел со славой,Не закричат ли «бис» и мне со всех сторон,Но я, закрыв глаза, лежу во мгле кровавой,Я не отвечу им, я насмерть поражен.Люблю я красоту нежданных поражений,Свое падение я славлю и пою,Не все ли нам равно, ты или я на сцене.«Вся жизнь игра». Я мудр и это признаю,Одно желание во мне, в пыли простертом,Узнать, как пятый акт развяжется с четвертым.4 июля 1901
Хмель исступленья
В моей душе сегодня, как в пустыне,Самумы дикие крутятся, и песок,Столбами встав, скрывает купол синий.Сознание – разломанный челнокВ качаньи вод, в просторе океана;Я пал на дно, а берег мой далек!Мои мечты неверны, как туманаКолеблемые формы над рекой,Когда все поле лунным светом пьяно.Мои слова грохочут, как прибой,Когда, взлетев, роняет он каменья,И, в споре волн, одна слита с другой.Я наслаждаюсь хмелем исступленья,Пьянящим сердце слаще острых вин.Я – в буре, в хаосе, в дыму горенья!А! Быть как божество! хоть миг один!1 июня 1901
Лесная дева
Л. H. Вилькиной
На перекрестке, где сплелись дороги,Я встретил женщину: в сверканьи глазЕе – был смех, но губы были строги.Горящий, яркий вечер быстро гас,Лазурь увлаживалась тихим светом,Неслышно близился заветный час.Мне сделав знак с насмешкой иль приветом,Безвестная сказала мне: «Ты мой!»,Но взор ее так ласков был при этом,Что я за ней пошел тропой лесной,Покорный странному ее влиянью.На ветви гуще падал мрак ночной…Все было смутно шаткому сознанью,Стволы и шелест, тени и она,Вся белая, подобная сиянью.Манила мгла в себя, как глубина;Казалось мне, я падал с каждым шагом,И, забываясь, жадно жаждал дна.Тропа свивалась долго над оврагом,Где слышался то робкий смех, то вздох,Потом скользнула вниз, и вдруг зигзагом,Руслом ручья, который пересох,Нас вывела на свет, к поляне малой,Где черной зеленью стелился мох.И женщина, смеясь, недвижно стала,Среди высоких илистых камней,И, молча, подойти мне указала.Приблизился я, как лунатик, к ней,И руки протянул, и обнял тело,Во храме ночи, во дворце теней.Она в глаза мне миг один гляделаИ, – прошептав холодные слова:«Отдай мне душу», – скрылась тенью белой.Вдруг стала ночь таинственно мертва.Я был один на блещущей поляне,Где мох чернел и зыблилась трава…И до утра я проблуждал в тумане,По жуткой чаще, по чужим тропам,Дыша, в бреду, огнем воспоминаний.И на рассвете – как, не знаю сам, —Пришел я вновь к покинутой дороге,Усталый, на землю упал я там.И вот я жду в томленьи и в тревоге(А солнце жжет с лазури огневой),Сойдет ли ночь, мелькнет ли облик строгий.Приди! Зови! Бери меня! Я – твой!26 ноября 1902
Петербург
Mon rête familier[13]
Люблю мечты моей созданье,
ЛермонтовВновь одинок, как десять лет назад,Брожу в саду; ведут аллеи те же,С цветущих лип знакомый аромат.Чу! лай собак. Повеял ветер свежий,И с тихим вечером приходит бред,Что нежит сердце год за годом реже.Мне нынче снова – девятнадцать лет!Ты вновь со мной, «мечты моей созданье»!Дай плакать мне – я снова твой поэт!Как сладостно твоих шагов шуршанье;Ты дышишь рядом; подыми я взор,Твоих очей ответит мне сверканье.Не изменилась ты, – о, нет, – с тех пор,Как мальчику явилась ты впервыеИ был свершен наш брачный договор!Ты мне дала узнать, что страсть – стихия,Ввела во храмы воплощенных грез,Открыла мне просторы неземные,Следила ты, как друг, пока я рос,На первые свиданья приходила,Была меж нами третья в мире роз.Я изменил – но ты не изменила,Лишь отошла, поникнув головой,Когда меня смутила злая сила.О, как я мог пожертвовать тобой!Для женщины из плоти и из кровиКак позабыл небесный образ твой!Но лишь с тобой мне счастье было внове.В часы луны, у перепевных струй,На ложе – у палящих изголовий,Прильнув к груди, впивая поцелуй,Невольно я тебя искал очами,Тебя я жаждал!.. Верь и не ревнуй.По-прежнему твой лик витал над снами!Кого б я ни ласкал, дрожа, любя,Я счастлив был лишь тайными мечтами, —Во всех, во всех лаская лишь тебя!22 мая 1903
Старое Село
Sancta Agatha[14]
На горы тихие ложилась мгла,А деревца по склонам были нежны,Из церкви, торопясь, домой я шла.Со мной был крест, хранитель мой надежный,Белели чаши лилий по пути,Благоухал в цвету рассадник смежный.И там, где надлежало мне пройти,Где тесно путь сжимали две ограды,Предстал мне юноша лет двадцати.И, встретясь, наши опустились взгляды!Прекрасный, он, как праотец, был наг.Нам стало страшно, и мы были рады.Без воли я замедлила мой шагИ стала, прислонясь, под веткой сливы,А он ко мне, как брат иль тайный враг:«Агата, молвил, мы с тобой счастливы!Я – мученик святой, я – Себастьян.Умрем мы в муках, но в Отце мы живы!»Взглянув, увидела я кровь из ранИ жадно впившиеся в тело стрелы,Но был он светом белым осиян.И тот же свет, торжественный и белый,Вдруг от меня разлил свои лучи.Вокруг народ столпился, город целый.Сорвав с меня одежду, палачиМне груди вырвали, глумясь, щипцамиИ занесли над головой мечи.Мой спутник поддержал меня руками(Я падала от боли и стыда),Спускались с неба два венца над нами.«Сестра, – спросил меня он, – ты тверда?»И подал мне отрубленные груди.Я как невеста отвечала: «Да!»И к небу протянула их на блюде,Не зная, где страданье, где любовь…Но тут иные замелькали люди.Исчезло все – и Себастьян, и кровь,Означилась моя дорога к дому,И, торопясь, пошла я дальше вновь,Отныне обрученная святому!Июнь 1902
Флоренция
Терцины к спискам книг
И вас я помню, перечни и списки,Вас вижу пред собой за ликом лик.Вы мне, в степи безлюдной, снова близки.Я ваши таинства давно постиг!При лампе, наклонясь над каталогом,Вникать в названья неизвестных книг;Следить за именами; слог за слогомВпивать слова чужого языка;Угадывать великое в немногом;Воссоздавать поэтов и векаПо кратким, повторительным пометам:«Без титула», «в сафьяне» и «редка».И ныне вы предстали мне скелетомВсего, что было жизнью сто веков,Кивает он с насмешливым приветом,Мне говорит: «Я не совсем готов,Еще мне нужны кости и суставы,Я жажду книг, чтоб сделать груду слов.Мечтайте, думайте, ищите славы!Мне все равно, безумец иль пророк,Созданье для ума и для забавы.Я всем даю определенный срок.Твори и ты, а из твоих мечтанийЯ сохраню навек семь-восемь строк.Всесильнее моих упоминанийНет ничего. Бессмертие во мне.Венчаю я – мир творчества и знаний».Так остов говорит мне в тишине,И я, с покорностью целуя землю,При быстро умирающей луне,Исчезновение! твой зов приемлю.10 апреля 1901
Картины
Люблю одно
Люблю одно: бродить без целиПо шумным улицам, один;Люблю часы святых безделий,Часы раздумий и картин.Я с изумленьем, вечно новым,Весной встречаю синеву,И в вечер пьян огнем багровым,И ночью сумраком живу.Смотрю в лицо идущих мимо,В их тайны властно увлечен,То полон грустью нелюдимой,То богомолен, то влюблен.Под вольный грохот экипажейМечтать и думать я привык,В теснине стен я весь на страже;Да уловлю господень лик!12 октября 1900
Раньше утра
Я знаю этот свет, неумолимо четкий,И слишком резкий стук пролетки в тишине,Пред окнами контор железные решетки,Пустынность улицы, не дышащей во сне.Ночь канула в года, свободно и безумно.Еще горят огни всех вдохновенных сил;Но свежий утренник мне веет в грудь бесшумно,Недвижные дома – как тысячи могил.Там люди-трупы спят, вдвоем и одиноко,То навзничь, рот открыв, то ниц – на животеНо небо надо мной глубоко и высоко,И даль торжественна в открытой наготе!Два равных мира есть, две равные стихии:Мир дня и ночи мир, безумства и ума,Но тяжки грани их – часы полуночные,Когда не властен свет и расточилась тьма.С последним чаяньем, свою мечту ночнуюДуша стремится влить в пустые формы дня,Но тщетно я борюсь, и тщетно я колдую:Ты, день, могучий враг, вновь покоришь меня!1902
Каменщик
– Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?– Эй, не мешай нам, мы заняты делом,Строим мы, строим тюрьму.– Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?– Верно, не ты и не твой брат, богатый.Незачем вам воровать.– Каменщик, каменщик, долгие ночиКто ж проведет в ней без сна?– Может быть, сын мой, такой же рабочий.Тем наша доля полна.– Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,Тех он, кто нес кирпичи!– Эй, берегись! под лесами не балуй…Знаем всё сами, молчи!16 июля 1901
Авторизация